«Двуликий янус»: общественное мнение в условиях диктатуры (вместо заключения)

Когда меня спрашивают, о чем эта книга, я обычно коротко отвечаю: «Об общественном мнении в последние годы жизни Сталина». «А разве оно тогда было?» — следует почти немедленная реакция собеседника. Уди­вительно, но этот вопрос задают не только мои сверстники и более моло­дые люди, но и современники событий, о которых я пишу. Они тоже счи­тают, что в то время в стране не было никакого общественного мнения. Кроме официального, разумеется.

А вот Сталин так не думал. Он знал, что его народ имеет свое мнение, свои мысли, часто отличные от тех, какие ему, несмотря на все старания советской пропаганды, надлежало иметь. И он работал с общественным мнением: направлял, формировал, наказывал. Он изучал настроения граж­дан и одновременно по этим настроениям судил об эффективности рабо­ты пропагандистской машины, призванной создавать нужное режиму об­щественное мнение.

В советских условиях манипулировать общественным мнением было от­носительно легко, поскольку практически все каналы информации нахо­дились под контролем властей. Но это касалось, главным образом, каналов официальных — периодической печати, радио, работы агитаторов и пропаган­дистов. Между тем, общественное мнение — в этом его особенность — фор­мируется не только под воздействием официальной информации, но и с помощью средств неформальной коммуникации, прежде всего различных слухов и домыслов. Причем, чем меньше информации о каком-либо собы­тии поступает из официальных источников, тем более активно это собы­тие обрастает разного рода слухами, порой самыми невероятными. Со­гласно известному закону Олпорта, слух представляет собой функцию важности события, умноженной на его двусмысленность.

Слухи как разновидность неформальной коммуникации существовали всегда, однако состояние информационного пространства в СССР созда­вало особые условия для активного формирования и распространения слу­хов. Значение слухов возрастает в переломные, нестабильные эпохи, атмо­сфера которых служит благоприятной почвой для возникновения разного рода страхов, опасений и, вместе с тем, надежд. Конец Второй мировой и первые послевоенные годы относятся к таким переходным, нестабильным эпохам. Как свидетельствуют официальные документы, власти активно интересовались слухами, циркулирующими в обществе (сведения о тех или иных слухах и толках присутствуют в информационных материалах обко­мов партии, итоговых сводках о настроениях населения, докладных запис­ках и сводках МГБ и других документах).

Атмосфера холодной войны, до предела ограничившая информацион­ное пространство в СССР, способствовала распространению в советском

220

обществе самых разных слухов и предположений, которые ничего общего не имели с официальными заявлениями властей. Общественное мнение этого периода складывалось как на основе информации, поступавшей по каналам официальной пропаганды, так и в результате переработки слухов, циркулировавших в народе. Эти слухи по содержанию можно разделить на оптимистические и пессимистические. К оптимистическим относились слухи о роспуске колхозов, об отмене карточной системы и снижении цен, об ослаблении цензуры и активизации контакта с западными странами и т.д. Самым распространенным из пессимистических слухов был слух о скором начале новой войны, устойчиво присутствующий в общественных настроениях послевоенных лет.

Власть по-разному реагировала на те или иные слухи. Некоторые их них, как, например, слухи о роспуске колхозов, объявлялись «враждебны­ми» и «антисоветскими», за их распространение следовало наказание, вплоть до тюремного заключения. Другие слухи негласно поддерживались властью и использовались в политических целях. Например, слухи о нача­ле новой войны или агрессивных намерениях бывших союзников СССР по антигитлеровской коалиции становились весьма благоприятным фоном для развертывания антизападной кампании в условиях холодной войны. Народ готов был принять любые, даже самые непопулярные решения вер­ховной власти, если они оправдывались интересами обороны («только бы не было войны»).

Миф о враждебном окружении дополнялся мифом о наличии «пятой колонны» внутри страны. В этом случае негативная энергия переключа­лась на «врагов» внутренних. Иллюзия совместного противостояния внеш­ним и внутренним врагам работала на идею единства народа и вождя. Эта иллюзия, даже несмотря на наличие массовых критических настроений, не позволила этим настроениям перерасти в открытый конфликт между на­родом и властью.

В условиях существования системы жесткого социального контроля способом выживания становилась аполитичность или показная (ритуаль­ная) политическая активность. Эта ритуальность тоже отразилась на обще­ственном мнении. Власти следили за тем, чтобы население активно участ­вовало в различных политических кампаниях: выборах, обсуждениях пар­тийных и правительственных решений (после того, как они уже были при­няты), преследовании инакомыслящих. Все эти мероприятия должны бы­ли проходить под лозунгом «всенародного одобрения». В действительности вопросы политики всерьез интересовали лишь небольшую часть населе­ния, остальных же занимали более простые и насущные проблемы: где достать хлеба, во что одеть детей, где взять деньги, чтобы заплатить налог и т.д.? Повседневность, задачи элементарного выживания заслоняли политику.

Но иногда «политика» выступала на передний план — и тогда крестьяне высказывались по проблемам языкознания, шахтеры осуждали «несозна­тельных» философов и все вместе возмущались «формалистическим тече­нием» в музыке. Организуя все эти кампании, власть обязательно ссыла-

221

лась на «общественное мнение», а точнее «голос народа». Естественно, что право голоса предоставлялось тем представителям народа, мнение которых полностью совпадало с официальной точкой зрения.

Манипулируя общественным мнением в своих политических целях, власть постоянно заботилась и о создании собственного позитивного имиджа. При этом активно использовались существующие в массовом соз­нании устойчивые стереотипы (архетипы) восприятия власти, прежде все­го, верховной. Верховная власть в глазах народа должна была ассоцииро­ваться с инстанцией высшей справедливости, где каждый «маленький че­ловек» может найти правду и защиту от притеснений. Поэтому верховная власть, персонифицированная в фигуре вождя, отделяла i себя от всякой другой, даже внешне демонстрируя свою избранность. Она была доступна и недосягаема одновременно. Каждый мог апеллировать наверх в надежде быть услышанным, минуя всех и всяческих посредников — напрямую к Сталину. Но это было обращение не к человеку, а к живому символу веры — в ту же высшую справедливость. Сам же живой идол был недоступен для глаз простого смертного. Таковы были правила игры.

Вместе с тем миф о «высшей справедливости» в лице верховной власти надо было подпитывать чем-то конкретным. «Голос народа», аккумулиро­ванный в тысячах письмах, идущих наверх, должен был быть услышан. И тогда из этого хора отбиралось несколько голосов, которым и выпадало право быть услышанными. Так работал механизм обратной связи, при­званный продемонстрировать на деле заботу власти о благе народа. Слух к «голосу народа» у власти всегда был избирательным.

Между властью и народом как будто существовал негласный договор, который, впрочем, время от времени нарушался, о чем свидетельствует появление критических и даже оппозиционных мнений. Эти мнения в со­ветском обществе существовали всегда, несмотря на все усилия пропаган­ды. Возможно, не они определяли лицо и главное содержание обществен­ного мнения, но они были частью советской политической ментальности того времени. Не случайно власть так активно боролась против инакомыс­лия в советском обществе.

Общественное мнение в Советском Союзе было двуликим и сложным, как и сама жизнь в стране, где карались не только действия, но и слова и даже мысли. Поэтому люди часто говорили на собрании одно, а в довери­тельных разговорах — совсем другое. Иногда недовольство выливалось на­ружу — и человек говорил во всеуслышанье о том, о чем думали, но мол­чали другие. И это тоже был феномен общественного мнения.

Сталин умел управлять умонастроениями в обществе, во всяком случае, делал это более успешно, чем его последователи. Он использовал ситуа­цию холодной войны, чтобы блокировать развитие настроений недоволь­ства от нереализованных послепобедных ожиданий и направил энергию негодования по проверенному руслу поиска внешних и внутренних «вра­гов». Он сохранил за собой позицию верховного арбитра в разногласиях между народом и властью, и это гарантировало ему лояльность со стороны

222

общественного мнения и принятие общественностью любых, даже непопу­лярных решений.

Без поддержки общественного мнения не может существовать никакой политический режим, даже диктаторский. Сталинский режим весьма эф­фективно использовал различные механизмы воздействия на сознание гра­ждан — от пропаганды до террора, — чтобы сформировать в обществе со­ответствующие настроения, работающие на поддержание авторитета вла­сти и достижение консенсуса между властью и народом. Общественное мнение в стране, где преследуется любое инакомыслие, представляет со­бой сложный феномен, оно отличается от общественного мнения, функ­ционирующего в обществе открытом, демократическом. Но своеобразие явления, его непохожесть на то, что считается общепринятым и устояв­шимся, отнюдь не означает отсутствия самого явления. Советское общест­во не было ни «молчаливым», ни абсолютно «верноподданным». Оно име­ло свое лицо и свой мир мнений.