ВВЕДЕНИЕ

Проблема соотношения мозга и психики, веками находившаяся на острие многих научных и общефилософских взглядов, до сих пор продолжает вызывать теоретический и практический интерес. Появление новых совершенных методов познания морфологии и физиологии мозга, включая молекулярный уровень исследования клеточных нейронных структур, а также развитие психологических представлений о системной организации душевной жизни человека, стратегически определили прогресс этого направления.

Вместе с тем ни одна из традиционных дисциплин, существующих в рамках познания человека как продукта взаимодействия природной и социальной среды, не может самостоятельно, без интеграции всех концепций и гипотез, существующих в смежных, а порой и самых неожиданных областях, решить проблему «материи и сознания», законов их взаимодействия, формирования и созревания этого взаимодействия.

Одной из наук, сделавших своим предметом изучение детерминизма высших психических функций и их связей с различными уровнями организации самого совершенного создания природы — мозга человека, является нейропсихология.

Будучи разделом психологии (клинической психологии), эта наука, опираясь на специфические формы анализа психических процессов при нарушениях различных структур мозга в результате его поражения, позволила вплотную подойти к пониманию внутренней психофизиологической сущности восприятия, эмоций, мышления, памяти, речи и т. д.

Исключительно велика роль нейропсихологии в решении вопросов научно обоснованного обучения, формирования знаний, умений и навыков как применительно к здоровому, но еще только развивающемуся мозгу ребенка, так и в отношении восстановления психических функций, поврежденных на разных этапах зрелости и мозга и психики в целом. Сама динамика распада высших психических функций в контексте конкретных локализаций очага поражения является важным знанием о сложных способах организации работы мозговых структур и закономерностях функционирования психики.

Особое значение этот фактор приобретает именно по отношению к мозгу ребенка, врожденные или приобретенные дефекты которого часто приводят к специфическим способам координации и причинно-следственного обусловливания различных психических образований. Эти образования отличаются по динамике от «нормальной» последовательности своего становления, своеобразно надстраиваясь над изначально заложенной гетерохронностью развития отдельных морфо-функшиональных компонентов мозга.

Основы нейропсихологии

Значение проблемы полноценного развития человека в связи с исследованиями локализации психических функций определяется тем, что учение о системной организации деятельности мозга является теоретической основой для решения важнейших вопросов педагогики, медицины и психологии.

Сложность и многогранность этой проблемы требует, чтобы ее разработка проводилась во многих направлениях, синтезируя достижения всех смежных наук, учитывающих как конкретно-методическую, так и общетеоретическую специфику изучения психических явлений.

В силу этого обстоятельства предметная сфера исследования связи материального органического субстрата и идеального психического несет в себе корни понятийных аппаратов, традиционно используемых в анатомии центральной нервной системы и физиологии высшей нервной деятельности, теории информации и теории систем, общей, экспериментальной и специальной психологии, психофизиологии и патологии анализаторных аппаратов, общей патопсихологии, психолингвистики, философии и ряде других областей.

С другой стороны, связь нейропсихологии с такими практически ориентированными сферами знаний, как неврология, логопедия, спецпсихология и др., помимо общетеоретического вклада в развитие науки о человеке в целом, в своей прикладной части способствует решению насущных проблем во многих областях — начиная от клинической медицины с ее дифференциально-диагностическими и реабилитационно-компенсаторными задачами и кончая вкладом в методические приемы коррекционного обучения в системах общеобразовательных и спецшкол.

Будучи относительно молодой и интенсивно развивающейся наукой, нейропсихология сегодня стоит перед решением широкого круга задач.

Требует своего дальнейшего рассмотрения и анализа роль глубоких структур мозга в реализации высших и более простых психических функций;

не до конца понятны механизмы, условия и границы пластичности при перестройке психофизиологических механизмов в результате локальных поражений мозга;

несмотря на многочисленные работы, до конца не прояснены закономерности межполушарного взаимодействия и факторы, влияющие на полушарную «специализацию»;

нельзя признать решенным такой ключевой для психологии вопрос, как проблема мозговой организации сознания и многие другие.

Практически не раскрытой в нейропсихологии остается проблема индивидуальности;

крайне редки работы, пытающиеся объяснить механизмы формирования ценностных ориентации, этических и эстетических предпочтений; почти не уделялось внимания принципам распада психических функций при психических заболеваниях даже в тех случаях, когда в известные сроки могут быть зарегистрированы и мозговые органические изменения.

Становление нейропсихологии как науки

Установление взгляда на головной мозг как на орган психической деятельности можно причислить к величайшим научным открытиям человечества. Доказательства того, что душевная деятельность является проявлением функциональной активности мозга и особенно коры больших полушарий, черпаются из различных источников: из сравнительной анатомии, эмбриологии, из физиологии, антропологии, клинических наблюдений, патологической анатомии и гистологии. Исторически первые попытки решить проблему соотношения между душевными процессами и телом человека производились в рамках существующих до нашей эры философских и религиозных воззрений и на самом обобщенном уровне сводились к поиску органа, которому можно было бы приписать роль «вместилища» психики.

В наиболее ранних взглядах в таком качестве выступало все тело, но позднее в Древнем Вавилоне, Египте, Китае, Индии и Греции начало разрабатываться представление о кровообращении как главном факторе телесной и психической жизни. Особую роль сыграло древнегреческое учение о пневме как особом тончайшем веществе, циркулирующем по кровеносным сосудам и выполняющем функцию носителя психики.

Направленность мышления медиков того времени преимущественно на гуморальный носитель психики вовсе не означала, что игнорировались другие органы, предположительно предназначавшиеся для выполнения душевных функций. В античной науке Востока и Греции в подобном контексте долгое время конкурировали между собой две теории — «сердцецентрическая» и «мозгоцентрическая».

Мысль о том, что мозг есть орган ощущения и мысли, принадлежит древнегреческому врачу Алкмеону из Кротоны (6 в. до н. э.), который пришел к подобному выводу в результате хирургических операций и наблюдений за поведением больных. В частности, он утверждал, что ощущение возникает благодаря особому строению периферических чувствующих аппаратов, которые имеют прямую связь с мозгом. Ощущения, по Алкмеону, являются исходным пунктом всей познавательной работы: «Мозг доставляет (нам) ощущения слуха, зрения и обоняния, из последних же возникают память и представление(мнение), а из памяти и представления, достигших непоколебимой прочности, рождается знание...». Тем самым все психические процессы, возникающие из ощущений, связывались с мозгом. Однако мозг в качестве органа, поражение которого обусловливает душевную болезнь, еще не рассматривался, и дифференцированный подход к его различным участкам не осмысливался.

Алкмеон был современником Пифагора — философа и основателя «союза», признававшего бессмертие души и ее переселения из тела в тело в конце физической жизни. В рамках системы своих представлений о мироздании как воплощенном свойстве чисел пифагорейцы помещали разум в мозгу, а душу в сердце. Процесс познания становился процессом числового выражения познаваемого. «Сердцецентрических» взглядов на локализацию души придерживался и Эмпедокл.

Вслед за Алкмеоном мозг как орган психики трактовался и Гиппократом (5 в. до н. э.), считавшим его большой губчатой железой. В соответствии с ранними взглядами Гиппократа, мысли приходят в голову при посредстве воздуха, который поддерживает неразрывную связь организма с миром и приносит извне разум, а в мозгу выполняет психические функции. Позднее учение о единой стихии (воздухе) заменяется учением о четырех жидкостях (крови, слизи, черной и желтой желчи), сочетание которых определяет здоровье и психические качества человека. Чувства и страсти помещаются Гиппократом в сердце.

Как в античные времена, так и позднее решение вопроса о телесной локализации души непосредственно зависело не только от анатомических знаний, но и от философско-психологических, а также религиозных представлений. Основатель идеалистического направления в философии, ученик Сократа — Платон — разделил бессмертную, божественную и невидимую душу на три части и определил для каждой из них свой орган. Умственную, господствующую часть он располагал в голове (потому что она ближе к божественным небесам), «гневливую», борющуюся за справедливость — в груди, а чувственную, низшую и общую с животными — в брюшной полости.

Взгляды Алкмеона на мозг как основной орган психики в течение нескольких столетий рассматривались только как гипотеза. Два века спустя Аристотель, находившийся под сильным влиянием учения Гиппократа, вновь возвращается к идее неделимости души и начинает трактовать последнюю как способ организации живой материи, форму живого органического тела, а также состояние его активности. Аристотелю принадлежит учение об «общем чувствилище», просуществовавшее вплоть до XIX в. Суть его состоит в том, что для восприятия образов вещей необходимо, чтобы тело обладало двумя специализированными устройствами: органами чувств и центральным органом, который одновременно выполняет и роль органа осязания. Тело как бы прирастает к этому органу и становится его инструментом. Хотя душа бестелесна, ее носителем является особое органическое вещество — пневма, которая вырабатывается в крови. Органом души у Аристотеля вновь становится сердце, а мозг рассматривается как железа, выделяющая слизь для охлаждения «теплоты сердца» и крови до нужной нормы.

В 3 в. до н. э. александрийскими врачами Герофилом и Эразистратом, производившими вскрытие человеческих тел, были дифференцированы нервы, ранее не отличаемые от связок и сухожилий, а также обнаружены различия между чувствительными и двигательными волокнами. Кроме того, ими детально описан мозг и обращено внимание на кору с ее богатством извилин, отличавшую человека по умственным способностям от животных. Герофил считал, что «животная душа» (в отличие от «витальных духов», образуемых воздухом, поступающим из легких в сердце и разносимых по артериям) локализуется в отдельных частях мозга, причем главное значение в этом отношении придавалось мозговым желудочкам.

Схожих в отношении локализации души представлений придерживался и римский врач Гален (2 в. н. э.), также полагавший органами души мозг с его желудочками, сердце и печень. С каждым из них он связывал части психических функций, по описанию похожие на предложенные Платоном. Опираясь на гуморальную концепцию в возникновении различных психических свойств (темпераментов), Гален представлял нервную систему в виде ветвистого ствола, каждая из ветвей которого живет самостоятельной жизнью.

Мышца приводится в движение нервом посредством проносящейся по нему психической (душевной) пневмы — своеобразной эфирной субстанции, подобной разогретому воздуху, — в учении Галена впервые появляются зачаточные представления о психическом факторе как возможном источнике движения. В 4 в. н. э. Немезидий еще продолжал рассматривать передний желудочек мозга в качестве «вместилища» восприятия и воображения, а средний и задний — как «вместилища» мышления и памяти. Подобные взгляды продержались до конца XVII — начала XVIII вв., когда впервые стали искать материальный субстрат психических процессов в плотном веществе мозга, детально исследованном главой итальянской анатомической школы Везалием еще в XVI в. Это позволило ученым того времени вновь вернуться к представлениям о неделимости психических процессов и предпринять попытки найти для них единый «мозговой орган».

Параллельно на этом же этапе становления науки французским философом и математиком Р.Декартом, занимавшимся физиологическими исследованиями, разрабатывается понятие о рефлексе (хотя сам термин еще отсутствует). По его схеме, взаимодействие организма с окружающими телами опосредуется нервной машиной, по сути автоматом, состоящим из мозга как центра и «нервных трубок», расходящихся от него. Внутри каждой из трубок находится натянутая нить, сокращающаяся, когда на ее периферический конец воздействует какой-то внешний предмет. Результатом этого становится открытие клапанов, благоприятствующих перемещению «животных духов» от мозга к мышцам, и сокращение последних. Душа соединена со всем телом, и особенно — с небольшой шишковидной железой, находящейся в середине мозга. Эта железа улавливает малейшие движения живых духов и даже может под воздействием впечатлений направлять их к мышцам.

Таким образом, действия внешних предметов на окончания нервов признавались приоритетными в качестве причины двигательных актов. Впервые источником возникновения психического стал стимул, вынесенный за пределы организма. В XVII в. экспериментальное изучение мышц и нервов, а также удаление отдельных участков мозга, равно как и вся неврологическая практика, значительно продвинули представления о связи психических процессов с их возможным материальным носителем. Но только в конце XVIII — начале XIX вв., ознаменовавшихся развитием психологических представлений о разложимости психических процессов на некие изначальные психические «способности», клиницисты и анатомы того времени начали искать мозговой субстрат этих «способностей».

Уже в середине XVII в. английский анатом Т. Уиллис [Thomas Willis] указывал на роль «серой материи» коры и полосатого тела в качестве носителя животного «духа», в то время как «белая материя» мозга, по его мнению, обеспечивает доставку «духа» к другим частям тела, снабжая их ощущениями и движением. Ему же принадлежит и одно из первых мнений относительно объединительной роли мозолистого тела в работе двух полушарий. В 1779 г. немецкий анатом И. Мейер[I. Ch. Mayer] подтверждает гипотезу о том, что интеграция всех психических функций осуществляется мозолистым телом и мозжечком, а отдельные психические «способности» локализованы в коре головного мозга, в белом веществе и в базальных областях мозга.

К числу наиболее известных относятся попытки крупнейшего австрийского анатома начала XIX в. Ф. Галля [Franz Josef Gall] локализовать моральные и интеллектуальные качества человека в различных частях головного мозга. В своих работах (1823 г.) он попытался представить его кору в виде совокупности «органов» или многочисленных психических способностей (смелости, честолюбия, инстинкта продолжения рода и т. п.). К этому присоединилось предположение, что развитие отдельных участков коры, борозд и мозга в целом якобы влияет на форму черепа и поэтому исследование его поверхности позволяет диагностировать индивидуальные особенности личности. Подобные представления, не имея ничего общего с наукой, носили умозрительный и полуфантастический характер, но идеи Галля о роли коры и связи умственных функций с лобными долями являлись важными и прогрессивными для своего времени и оказали существенное влияние на медицинскую общественность.

Взгляды Галля в 1824 г. были серьезно оспорены французским ученым П. Флоуренсом [Marie-Jean-Pierre Flourens], занимавшимся хирургическим изъятием различных областей коры в основном у птиц и имевшем возможность по их поведению судить о возникших последствиях. Эксперименты Флоуренса были важны для его времени, но его несколько механистические выводы о том, что «кора функционирует как единое целое», с позиции сегодняшнего дня не могут рассматриваться как корректные из-за того, что проводимые им операции касались мозга низших позвоночных, имевших лишь зачатки элементарных психических процессов.