3. Эффективность психотерапии

Если уж мы каким-то образом сформулировали соб­ственное представление о том, что делает психотерапию эффективным процессом, то нам нужно выяснить и то, а что же это такое — эффективность психотерапии? Этот вопрос на первый взгляд кажется скорее риторическим — насколько нам известно, еще ни в одном направлении пси­хотерапии не был сформулирован такой ответ, который стал бы хоть сколько-нибудь общепринятым. Мы, разуме­ется, не рассчитываем, что наш взгляд на эффективность психотерапии окажется столь исчерпывающим и бес­спорным, что закроет эту жизненно важную для психоте­рапевтического сообщества тему. Существует такое ко­личество мнений самых что ни на есть маститых наших коллег на этот счет, что нам в этот звездный сонм теорети­ков и соваться-то неудобно, но — приходится. Ведь кли­енты-то не только к ним приходят — к нам тоже, и вопрос этот их тоже интересует. А учитывая то, что слово «психо­терапия» переводится все-таки как «лечение душой», то неудобно как-то чужие души вместо своей подставлять и давать чужие ответы.

Поэтому позволим себе сделать собственное, на ред­кость бессовестное допущение на этот счет и сформулиро­вать следующее, на первый взгляд просто возмутительное утверждение: главная задача любого психотерапевта в любом варианте психотерапии - сделать из клиента ин­тересного и комфортного для себя партнера по общению. Обратите внимание: речь не идет о скрытых чисто личных манипулятивных целях психотерапевта — напротив, мы попытаемся доказать, что достижение именно этого резуль­тата является необходимым и достаточным критерием ус­пешности психотерапии.

Но для того, чтобы говорить об успешности терапевти­ческого процесса, нам, естественно, сначала необходимо договориться о некоем условном критерии того, что же мож­но считать гармоничной личностью — ибо к чему, как не к этому стоит стремиться в своих профессиональных заня­тиях?! Итак, предлагается два простых и очевидных при­знака истинно гармоничного человека — аутентичность и адаптивность.

Поскольку изначально в мировосприятии каждого чело­века присутствуют только две сущности — «Я» и «не-Я», то можно предположить, что для гармоничного существова­ния человеку необходимо адекватно выстроить собствен­ные отношения именно с этими двумя сторонами своего бытия. Соответственно аутентичность можно определить как адекватные отношения с сущностью под названием «Я», а адаптивность - с сущностью, именуемой «не-Я»

Совершенно понятно при этом, что эти два параметра ни­как не могут считаться независимыми и изолированными друг от друга, как не могут быть у психически здорового (в данном случае под психическим здоровьем понимается все­го лишь отсутствие у человека психических заболеваний) человека абсолютно изолированными друг от друга «Я» и «не-Я». Тем не менее, изначально по своему устройству аутентичность и адаптивность устроены принципиально различно, посему мы с вами будем считать их параметрами до некоторой степени отдельными и различными.

Аутентичность в нашем контексте вполне можно опре­делять как пребывание в контакте все с той же «самостью», собственной сутью и неповторимой уникальностью (кому как нравится). Адаптивность же можно понимать, как уме­ние находить баланс между собственными целями и наме­рениями, с одной стороны, и внешними условиями — с дру­гой. Проще говоря, адаптивность — это умение соотносить собственные цели с правилами игры.

Теперь вернемся к нашему рискованному определению основной цели психотерапевта в процессе психотерапии. Кстати, следует оговориться, что такая модель может быть верна только при одном исходном условии — когда сам пси­хотерапевт является в достаточной степени аутентичным и адаптивным человеком.

Итак, с чем к нашему аутентичному и адаптивному пси­хотерапевту приходит клиент? Можно априори предполо­жить, что у него в какой-то мере нарушен контакт с соб­ственной неповторимой и уникальной сущностью (а сле­довательно — и со своими чувствами и желаниями) и в той или иной степени разбалансированы взаимоотношения между целями и внешними условиями.

Наш аутентичный и адаптивный (предположительно... ) психотерапевт готов с максимальным интересом отнестись к своему клиенту — уникальному и неповторимому. Одна­ко свою исключительно интересную собственную сущ­ность клиент, естественно, предъявить для общения не мо­жет, поскольку сам с ней не в контакте. Вместо этого он предлагает терапевту целый комплекс разнообразных за­щит, интроектов и привычных стереотипов. А опытный пси­хотерапевт со всем этим комплексом в самых разнообраз­ных его вариантах уже многократно встречался, и ему, как ни ужасно, становится скучно. А для того чтобы добраться до заманчивой и увлекательной сущности клиента, психо­терапевт вынужден сквозь весь этот непробиваемый за­щитный «скафандр» пробиваться. А когда он достигнет в этом успеха, то неизбежно получит интересного для себя партнера по общению. Это и можно считать критерием до­стижения некоего относительно оптимального уровня аутентичности.

Аналогично обстоят дела и с адаптивностью. В начале психотерапевтического процесса клиент с очевидностью не способен (иначе он не был бы клиентом) действовать в соответствии со своей целью — добиться конструктивных изменений в своей жизни, — соблюдая при этом вышеупо­мянутые правила игры, то есть соотносясь с реальными внешними условиями. С этой точки зрения психотерапев­тический процесс и состоит в том, чтобы помочь клиенту эту хитрую науку освоить. И когда наконец он научится самостоятельно обеспечивать соответствие каждой сессии своей личной цели, причем делать это с соблюдением сфор­мулированных выше правил игры — он станет для психоте­рапевта комфортным партнером по общению. Иначе гово­ря, приобретение клиентом умения выстраивать свое об­щение с психотерапевтом, пластично и эффективно реагируя на предлагаемые изменения правил игры (то есть формата общения), и будет признаком достижения клиен­том относительно оптимального уровня адаптивности.

Как легко заметить, предложенная выше модель на по­верку оказывается не такой уж рискованной. Хотя следует еще раз напомнить, что все сказанное срабатывает исклю­чительно в тех случаях, когда у самого терапевта хорошо выстроены отношения с самим собой, и он способен пред­ложить самого себя для полноценного контакта, не теряя при этом из виду собственных интересов. Такой терапевт должен быть в состоянии отслеживать свои эмоции в лю­бой момент контакта, чтобы не пойти на поводу у избыточ­

ного сочувствия, неконструктивного страха за безопас­ность клиента, стремления соответствовать его или соб­ственным представлениям о «хорошем психотерапевте» и т. п. Иными словами, терапевт при таком подходе сам обя­зан быть интересным собеседником.

Точно так же можно посмотреть на терапевтическую ситуацию с точки зрения адаптивности самого психотера­певта, поскольку изначально именно он выступает в свое­образной роли гаранта четко сформированной структуры общения с клиентом.

Все это точно соответствует широко распространенной точке зрения, согласно которой психотерапевт выступает для клиента в качестве «наглядного образца» того, к чему может привести психотерапия именно с ним. Более подроб­но речь о том, что мы понимаем под профессионально необ­ходимыми для психотерапевта качествами и умениями, речь пойдет в отдельной главе, посвященной личности те­рапевта.

Все сказанное выше отнюдь не обозначает, что главная цель психотерапевта — сотворить клиента по своему обра­зу и подобию. Более того — нам кажется, что общаться с точной копией самого себя вовсе не является интересным. Речь идет только о степени аутентичности и адаптивности клиента, делающей его интересным и комфортным парт­нером по общению. При достижении этого результата про­цесс психотерапии, на наш взгляд, вполне может быть за­вершен.

Особенно интересно то, что при соответствии самого терапевта оговоренным критериям аутентичности и адап­тивности предложенная нами модель не только задает ко­нечную цель психотерапии, но и формирует конкретную стратегию и тактику в работе. Впрочем, об этом — в следу­ющей главе.