2. Темное царство в драме Островского Гроза(Дикой и Кабаниха)

Создается впечатление, будто Калинов отгорожен от всего остального -мира высочайшим забором и живет какой-то особенной, замкнутой жизнью. Островский сконцентрировал внимание на самой важном, показав убогость, дикость нравов русского патриархального быта, — ведь вся эта жизнь только и стоит на привычных, устаревших законах, которые, очевидно, совершенно нелепы. "Темное царство" цепко держится за все старое, устоявшееся. Это стояние на одном месте, застой. А застой возможен лишь тогда, когда он поддерживается людьми, имеющими силу и власть.

Хотя Дикой и изображен всего лишь в трех сценах, драматург создал законченный образ Его имя звучит даже в экспозиции "Уж такого-то ругателя, как у нас Савел Прокофьич, поискать еще'" — говорит Шапкин. Дикой — типичный самодур, то есть человек, который действует сугубо по своей прихоти, по собственному произволу, не считаясь с другими. И можно вполне согласиться с Добролюбовым, что "самодур все силится доказать, что ему никто не указ и что он захочет, то и сделает".

Дикой куражится над племянником и над всеми своими домашними, но отступает перед теми, кто может дать ему отпор Он ругает всех, над кем чувствует свою силу, но если кто-то обругает его самого, а он не сможет ответить, то тогда держись все домашние' На них-то Дикой и сорвет всю свою злость.

"Так ты знай, что ты червяк Захочу — помилую, захочу — раздавлю", — говорит Дикой Совсем иначе он ведет себя с Кабановой, хотя и ей по привычке грубит "Ты еще что тут' Какого еще тут черта водяного1" Однако та его довольно быстро укрощает Именно у нее Дикой ищет успокоения, навоевавшись дома ' Разговори меня, чтобы у меня сердце прошло Только ты одна во всем городе умеешь меня разговорить, Марфа Игнатьевна".

Очевидно, что в Диком есть черты, присущие и народу в целом На явления природы он смотрит с религиозных позиций, считает, что громоотвод — это "суета" а гроза людям в наказание посылается Дикой — не исключение для Калинова, а плод всего уклада калиновской жизни Он в каком-то смысле дитя своего города Но самое страшное, что такое отношение к домашним, да и ко всем бесправным калиновцам воспринимается всеми как норма и никаких отклонений в этом не усматривается.

Не лучше и Кабанова Марфа Игнатьевна обладает сильным и властным характером Она тоже держит всех у себя в подчинении и постоянной боязни Однако Кабаниха снисходительна по отношению к своей дочке Варваре Прекрасно зная, что за жизнь предстоит Варе, когда та выйдет замуж, она охотно отпускает дочь погулять с молодежью и разговаривает с ней по-матерински ласково.

Кабаниха — один из персонажей, которые активно движут действие Она считается с тем, что принято, чего требует порядок, чтит традиции и ритуалы По ее глубочайшему убеждению, жена должна покоряться мужу, жить в страхе перед ним И Тихона она вразумляет, что Катерина должна его бояться Кабанова не просто соблюдает домостроевские нормы, но и борется за них Марфа Игнатьевна окружила себя невежественными странницами Они необходимы ей как воздух, так как поддерживают ее огромный авторитет, без которого она не мыслит своего существования И не зря Феклуша говорит "Бла-але пие, милая, бла-алепие' Красота дивная' Да что уж говорить' В обетованной земле живете".

И что интересно ни красота дивной природы, ни очаровательный вид на Волгу не вызывают такого восторга Она прославляет именно нравы города В образе Феклуши драматург показал не самолюбивого человека, каких было много среди странников, а корыстную, невежественную, лживую натуру Вред таких людей несомненен Странница много рассказывает о неведомых землях, в которых неправедные порядки А в Калино-ве, по ее мнению, жизнь очень хорошая Льстит Кабанихе она исключительно в корыстных целях хочет, чтобы ее вовремя отметили, выделили из числа других Кроме того, Феклуша защищает интересы Кабановой, а значит, и всего "темного царства".

В "Грозе", по словам Гончарова, "улеглась картина национального быта и нравов с беспримерною художественною полнотою и верностью" В этом качестве пьеса явилась страстным вызовом деспотизму и невежеству, царившим в дореформенной России.

Тем временем:

... Решил, что не понимаю ровным счетом ничего.

В больницах обрабатывали раны порошками, назначение которых было не очень ясным, потому что остальные лекарства кончились в самый первый день, уже с утра. Я решил, что ровным счетом ничего не понимаю. Друзья свели меня с мисс Р., учительницей, по их словам, человеком недогматических взглядов и отличным специалистом, тоже по их уверениям, - она справлялась и со случаями потруднее, к тому же на окнах у нее в доме стальные решетки, так что никакой опасности. Я как раз узнал из уведомления Международной помощи бедствующим, что Джейн в баре на Тенерифе подверглась нападению лилипута, который ее избил, только мисс Р. мне про это разговаривать не позволила. "Вы, - говорит, - ничего не знаете, ничего вы не чувствуете, вы погрязли в самом диком и чудовищном невежестве, и я вас презираю, мальчик мой, сердце мое, mon cher. Можете ее навестить, но вы не должны навещать ее сейчас, вы должны навестить ее через день, через неделю, через час, ах, я от вас просто больная..." Я хотел не оценивать эти замечания, как учит Кожибский. Но это трудно. А тут они возьми да прорвись к самой реке, и мы бросили в этот сектор на усиление батальон, наспех сформированный из зуавов и таксистов. От него ничего не осталось к середине дня, а начинался день таким приливом энтузиазма на сборном пункте и на улице под его окнами, все как в первый раз почувствовали, что есть она, есть конусообразная эта штука, мускул пульсирующий, который ведает циркуляцией крови.

Но нужна-то мне ты одна, только ты мне нужна в разгар этого восстания, когда по желтым земляным мостовым носятся, источая угрозу, коротконогие уродливые воины с обросшей мехом шеей и пикой в руке, а по траве раскиданы раковины, которые, ну надо же, у них вместо денег...

БИЛЕТ №7

1. Пьеса "Бесприданница" написана в конце 70-х годов XIX века. Это было время торжества нуворишей -- разбогатевших купцов. Все большее влияние на людей оказывали деньги, заслонившие подлинные ценности. Трагические последствия этого мы видим, обращаясь к судьбе главной героини драмы. Лариса -- мягкая, чистая девушка. Она способна прежде всего чувствовать прекрасное, одарена художественным талантом -- певческим и музыкальным. Лариса никак не может понять, что в обществе, где она, по воле матери, должна вращаться, все определяют деньги. Она ищет подлинной, возвышенной любви и, как ей кажется, находит ее в лице "блестящего барина" Сергея Сергеевича Паратова. Лариса думает, что Паратов любит ее так же искренне и безоглядно, как она его. Героиня бедна, приданого за ней нет, и в мире, где хотят купить все, товаром становится ее красота, о чем девушка до поры даже не подозревает. Но избранник Ларисы, не обладая деловой хваткой "миллионщиков" из купцов, вроде Кнурова и Вожеватова, уже успел вполне усвоить их мораль, не случайно он признается Кнурову: "У меня, Мокий Парменыч, ничего заветного нет; найду выгоду, так все продам, что угодно". Лариса верит, что ее возлюбленный -- человек широкой души, способный подняться над узкими материальными интересами. Она прямо заявляет своему жениху, мелкому чиновнику Юлию Капитонычу Карандышеву: "Сами по себе вы что-нибудь значите, вы хороший, честный человек; но от сравнения с Сергеем Сергеичем вы теряете все... Сергей Сергеич... это идеал мужчины". Критически взглянуть на Паратова Лариса не в состоянии, между тем Сергей Сергеич -- вовсе не тот идеальный человек, каким представляет его влюбленная девушка. Даже так поразивший Ларису эпизод с кавказским офицером, когда Паратов, дабы продемонстрировать свое хладнокровие и меткость, стрелял в мишень, которую она держала в руке, говорит просто о бахвальстве, ради которого Сергей Сергеич, не колеблясь, рискует и своей и чужой жизнью. В финале героиня прозревает. Паратов соблазняет Ларису, уже решившую выйти замуж за Карандышева. Сергей Сергеич публично утешает ее жениха. Девушка окончательно разочаровывается в Юлии Капитоныче и говорит Паратову: "У меня один жених: это вы". Разорившийся помещик-предприниматель, хотя и любит Ларису по-своему, но пытается уверить Огу-далову, что его страсть к ней была лишь минутным увлечением, и признается, что вынужден был жениться на нелюбимой женщине ради большого наследства. На самом деле "идеальный мужчина" Сергей Сергеич превосходно все сознавал и точно рассчитывал свои действия. Лариса для него только красивая вещь, игрушка, которую вдруг отнял какой-то ничтожный Карандышев. Паратов решил поставить Юлия Капитоныча на место. В последнем же разговоре с Ларисой Сергей Сергеич выступает в роли не пылкого влюбленного, а вполне рассудительного человека. Он даже не соизволил, дабы не компрометировать себя, проводить потрясенную девушку домой, спокойно передоверив эту миссию пьянице и бездельнику Робинзону. А ведь проводи ее Паратов до дому, Лариса избежала бы гибели от пули Карандышева. Нет, не любил ее тот, за Кем она была готова безоглядно идти и в огонь и в воду. Для Паратова девушка, действительно, только мимолетное увлечение. И все-таки не разочарование в былом возлюбленном губит несчастную бесприданницу. К трагической развязке приводит осознание Ларисой того, что все вокруг рассматривают ее как дорогую красивую вещь, которую можно купить. Она произносит горькие слова: "Вещь... да, вещь! Они правы, я вещь, а не человек... Всякая вещь должна иметь хозяина, я пойду к хозяину". Когда Лариса предупреждает Паратова: "Для несчастных людей много простора в Божьем мире: вот сад, вот Волга. Здесь на каждом сучке удавиться можно, на Волге -- выбирай любое место. Везде утопиться легко, если есть желание да сил достанет", она еще всерьез не думает о самоубийстве. Слова о Волге и саде призваны скорее напугать возлюбленного, заставить его принять наконец решение, как казалось Ларисе, благоприятное для нее. Но когда Кнуров предлагает ей стать содержанкой, со значением подчеркивая: "Для меня невозможно мало", мысли о смерти становятся реальными. Лариса размышляет: "Расставаться с жизнью совсем не так просто, как я думала. Вот и нет сил! Вот я какая несчастная! А ведь есть люди, для которых это легко... Ах, что я!... да ведь и мне ничто не мило, и мне жить незачем! Что ж я не решаюсь? Что меня держит над этой пропастью? Что мешает? Ах, нет, нет... Не Кнуров, роскошь, блеск... нет, нет... я должна от суеты... Разврат... ох, нет... Просто решимости не имею. Жалкая слабость: жить, хоть как-нибудь, да жить... Когда нельзя жить и не нужно. Какая я жалкая, несчастная.. Кабы теперь меня убил кто-нибудь... Как хорошо умереть... Пока еще упрекнуть себя не в чем. Или захворать и умереть... Да я, кажется, захвораю. Как дурно мне!.. Хворать долго, успокоишься, со всем примиришься, всем простишь и умрешь... Ах, как дурно, как кружиться голова". А тут Карандышев рассказывает невесте, что Кнуров и Вожеватов разыгрывали ее в орлянку, как дорогую вещь. Вынести такое унижение Лариса уже не в состоянии. Покровительство Юлия Капитоныча для нее оскорбительно. Зато этот человек, для которого жена, вхожая в круг местных миллионеров, должна была стать средством преодоления собственного комплекса неполноценности, помогает Ларисе, сам того не сознавая, осуществить сокровенное желание: "Кабы теперь Меня убил кто-нибудь..." Героине претит жизнь в мире наживы, она хочет сохранить чистоту, уйти, не запятнав души и тела развратом, не сделав собственную красоту товаром. Это, а не несчастная любовь к Паратову, заставляет Ларису искать смерти. И за минуту до смерти она проявляет подлинное благородство, спасая своего убийцу от суда. Лариса убеждает столпившихся вокруг нее Паратова, Кнурова, Вожеватова -- главных действующих лиц драмы и истинных виновников ее гибели: "Это я сама... Никто не виновен, никто... Это я сама". Паратова, наконец, прорывает. Сохранив остатки былого чувства к Ларисе, он иступленно кричит поющим цыганам: "Велите замолчать! Велите замолчать!". Но умирающая ему и остальным нисколько не верит. У нее еще хватает сил с иронией оспорить паратовское распоряжение: "Нет, нет, зачем!.. Пусть веселятся, кому весело, кому весело... Я не хочу мешать никому. Живите, живите все! Вам надо жить, а мне надо... умереть. Я ни на кого не жалуюсь, ни на кого не обижаюсь ... вы все хорошие люди..." И заканчивая глубоко искренним признанием: "Я вас всех... всех, люблю", посылает последний поцелуй. А веселье продолжается, и венчает пьесу "громкий хор цыган". Ларисе на этом празднике жизни места так и не нашлось. И обвиняет она прежде всего саму себя, за то что долгое время терпела "цыганский табор", что позволила превратить себя в вещь, игрушку. Судьба Ларисы -- один из многих примеров драмы "горячего сердца" в мире чистогана и грубого расчета. Там, где вместо "души арифметика", никому не нужны искренние чувства. Любовь и деньги несовместимы.

2. Роман «Отцы и дети» был опубликован в 1862 году. Действие романа происходит в 1859, а эпилог рассказывает о событиях, случившихся после 1861 года. Сюжет строится на столкновение двух враждебных идеологий - разночинно-демократической, к которой относится Евгений Базаров, и либерально-дворянской. Взгляды Базарова, главного героя романа, сводятся к резкой критике того положения, которое сложилось в стране. Он не верит, что отмена крепостного права может что-либо изменить. Ни либералы, ни аристократы ничего не могут сделать, они лишь только разглагольствуют, убеждения и тех и других изжили себя. Но Базаров не видит силы и в народе. Базаров - «нигилист»: он отрицает государственное устройство, семью, церкви, искусство - все основы дворянского и буржуазного общества.

Он готов признать только то, что ощутимо полезно. Базаров и внешне стремится выделиться, отличиться от своих «врагов»: он носит большие бакенбарды, одевается в балахон с кистями. Лицо его выражает уверенность и ум.Базаров занимается естественными науками, он учится на доктора. Его занятие соответствует его убеждениям: герой - материалист и всё, что нельзя пощупать руками или доказать опытным путём, он отрицает. Тургенев показывает Базарова в чуждой, и даже враждебной, ему среде, поэтому в герое выделяется, с одной стороны, его резкость и грубоватость, с другой - спокойная уверенность в себе, ум, сила, убеждённость. Евгений Базаров - свободомыслящий человек. И, несмотря на молодость, он имеет своё мнение о положения и роли аристократии, о народе, искусстве, природе. У героя отсутствует эстетическое восприятие мира - ни музыка, ни поэзия его не интересуют, он утверждает, что «природа не храм, а мастерская, и человек в ней - работник». Об этих вопросах с Базаровым спорит Павел Петрович Кирсанов. Он представитель поколения аристократов, который не понимает и не хочет понять «новомодного» Базарова.

Их споры могут продолжаться бесконечно, и они никогда не придут к согласию, потому что каждый смотрит на обсуждаемые проблемы с точки зрения своего поколения. В этом проявляется тема смены поколений в романе - консервативные отцы не понимают взглядов своих детей. Интересно, что Базаров конфликтует не только с аристократом Кирсановом. Он не может найти общий язык и со своими родителями-разночинцами. Чувства Евгения к отцу и матери противоречивы: с одной стороны, он их любит, а с другой, в его словах очень часто сквозит презрение к «глупой жизни отцов». Аркадий Кирсанов, пытаясь быть похожим на своего кумира Базарова, тоже увлекается нигилизмом. Ему очень хочется казаться взрослым, зрелым человеком со своими взглядами на окружающий мир. Отсюда происходит его конфликт с отцом. Юный Кирсанов ещё не понимает, что на самом деле он хочет домашнего уюта, семейного тепла. Его нигилизм ненастоящий, и вскоре он возвращается домой во всех смыслах этого слова.

Для полного раскрытия образа Базарова, его характера нужно было испытание любовью, ведь «только любовь вызывает такой расцвет всего существа, какого не может дать ничто другое». В отношениях с Анной Сергеевной Одинцовой становиться понятно, что Базаров - пылкая и страстная натура. Он был захвачен чувством целиком: «Страсть в нем билась, сильная и тяжелая, - страсть, сродне злобе». Но чувства героев не взаимны. Одинцовой нужна уравновешенная и спокойная жизнь, позже она вступает в брак по расчёту. А Евгений импульсивен, он мучительно переживает потерю, тем более, что она связана с крушением всех его взглядов не только на окружающий мир, но и на самого себя.

Таким образом, в изображении характера своего героя Тургенев пользуется приемом «тайной психологии» - он изображает натуру Базарова, его духовную эволюцию через жизненные, духовные испытания. Павел Петрович и Николай Петрович Кирсановы. (По роману И.С. Тургенева «Отцы и дети».) События, которые Тургенев описывает в романе, происходят в середине девятнадцатого века. Это время, когда Россия переживала очередную эпоху реформ. Название произведения наталкивает на мысль о том, что в нем будет разрешаться извечный вопрос - взаимоотношение поколений. В некоторой степени это справедливо.

Но основное внимание автора обращено на конфликт разных мировоззрений - либералов и революционеров-демократов, называемых нигилистами. Тургенев пытается осмыслить мировоззрение этого нового человека, разночинца по происхождению, демократа по политическим взглядам. На противопоставлении взглядов разночинца и дворянина построен сюжет романа. Название романа “Отцы и дети” часто понимается весьма упрощенно: смена общественной идеологии поколений, конфликт аристократов и разночинцев. Но роман Тургенева не исчерпывается одной лишь социальной сферой, он имеет и психологическое звучание.

Проблема отцовства - одна из важнейших, это проблема единства развития всего человечества. Только осознание человеком своих корней, своей глубокой духовной связи с прошлым дает ему будущее. Смена поколений - процесс всегда непростой и небезболезненный. “Дети” принимают в наследство от “отцов” весь духовный опыт человечества. Разумеется, они не должны рабски копировать “отцов”, необходимо творческое переосмысление их жизненного кредо - но переосмысление на основе уважения к принципам предков. В эпоху социальных потрясений такая переоценка ценностей новым поколением происходит гораздо более жестко и жестоко, чем это необходимо. И результаты всегда бывают трагичны: слишком многое в спешке утрачивается, слишком сложно эти пробелы восполнять

Среди героев романа наиболее активными представителями непримиримых мировоззрений являются Евгений Базаров и “аристократ до мозга костей” Павел Кирсанов. Павел Петрович был типичным представителем своей эпохи и среды, в которой он вращался всю свою молодость. Он следовал “принсипам” везде и во всем, продолжая даже в деревне жить так, как он жил всю жизнь. Он сохранил свои привычки неизменными, хотя, с практической точки зрения, это было неудобно. Павлу Петровичу лет сорок пять, он всегда выбрит, ходит в строгом английском костюме, воротничок его рубашки всегда бел и накрахмален. Лицо Павла Петровича правильное и чистое, но желчное. “Весь облик Павла Петровича, изящный и породистый, сохранил юношескую стройность и то стремление вверх, прочь от земли, которое большей частью исчезает после двадцатых годов”.

Его единственный друг - Аркадий - наивный, несформировавшийся юнец. Он привязался к Базарову всей душой и сердцем, обожествляет его, любит каждое слово. Базаров чувствует это и хочет воспитать из Аркадия человека, подобного себе, отрицающего современный общественный строй, приносящего практическую пользу России. Базаров с Аркадием часто беседуют, многое обсуждают. Аркадий внушил себе, что согласен с Базаровым во всем, разделяет все его взгляды. Однако все чаще между ними стали возникать разногласия. Аркадий осознает, что не может принять все суждения Базарова. В частности,! он не может отрицать природу и искусство. Базаров считает, что “природа - это не храм, а мастерская, и человек в ней - работник”. Аркадий считает, что природой надо наслаждаться, и из этого наслаждения черпать силы для работы. Базаров смеется над “стареньким романтиком” Николаем Павловичем, когда тот играет на виолончели; Аркадий даже не улыбается его шутке, но, несмотря на возникшие разногласия, продолжает любить и уважать своего “учителя”.

По внешности, по убеждениям Павел Петрович аристократ. Павел Петрович не переносил инакомыслия и яростно защищал доктрины, которым “постоянно противоречили его поступки”. Он любит порассуждать о русских крестьянах, но при встрече с ними “морщится и нюхает одеколон”. Видя, что не может победить нигилиста в споре, не может поколебать его нравственные устои, вернее отсутствие их, прибегает к последнему средству решения конфликтов подобного рода. Это дуэль. Евгений принимает вызов, хотя считает это выходкой полоумного “аристократишки”. Они стреляются, и Евгений ранит Кирсанова. Решить их проблемы дуэль не помогла. С помощью сатирического изображения автор подчеркнул нелепость поведения Павла Петровича, потому что смешной бессмысленно полагать, что можно силой заставить молодое поколение думать так же, как поколение “отцов”. Они расстаются, но каждый из них так и остался при своем мнении. Базарову удалось лишь нарушить душевное равновесие Павла Петровича. Роман Тургенева построен так, что в нем отражены вечные типы: “герои времени” и обычные люди. Братья Кирсановы как раз составляет такую психологическую пару.

И, хотя читатель узнает об истории Павла Петровича из рассказа Аркадия, обращенного к Базарову, язык этого рассказа ничем не напоминает стиль общения молодых нигилистов. Отношение автора к своим героям совсем непростое. Уже было отмечено, что, желая наказать детей, Тургенев высек отцов. Но главное, что ему замечательно удалось показать, это смену отживающих форм сознания новыми, трагичность положения людей, первыми произносящими слово: “Вперед!” Роман Тургенева, помимо своей художественной красоты, замечателен тем, что заставляет задуматься читателя над теми аспектами жизни, о которых ранее он и не размышлял. Невозможно отрицать, что сквозь проблематику романа, внешние обстоятельства, непосредственность чувств просвечивают проблемы личности. Это ощутимо настолько, что главные действующие лица в нашем воображении начинают действовать самостоятельно. Мы пытаемся сравнивать их, искать жизненные аналогии, сопереживать им.

ДУХОВНЫЙ КРИЗИС БАЗАРОВА

Неудача в любви повлекла за собою тяжелые драматические последствия в судьбе Базарова. Она привела к кризису его односторонние, вульгарно-материалистические взгляды на жизнь. Перед героем открылись две бесконечности, две бездны: одна - загадка его собственной души, которая оказалась глубже и бездоннее, чем он предполагал; другая - загадка мира, который его окружает: любимой женщины, народной России, жизни в ее широких, вселенских пределах. Противник всяческих душевных излияний, он начинает "говорить красиво", пускается в презираемую им философию. Мир, казавшийся ему в спорах с Павлом Петровичем абсолютно "дневным" и разгаданным, становится полным тайн.

Вслед за мучительным одиночеством в любви, столкнувшей Базарова с действительным существованием таинства человеческих чувств, герою открывается драма человеческого познания. От микроскопа героя потянуло к телескопу, от инфузорий - к звездному небу над головой, потянуло неудержимо, вопреки уже беспомощным нигилистическим фразам: "Я гляжу на небо только тогда, когда хочу чихнуть".

(*109) "Черт знает, что за вздор! - признается Базаров Аркадию. - Каждый человек на ниточке висит, бездна ежеминутно под ним разверзнуться может, а он еще сам придумывает себе всякие неприятности, портит свою жизнь" (с. 306). За восхищением стойкостью человеческого духа тут проглядывает внутреннее смущение перед неудержимой силой нравственных чувств и страстей. К чему придумывать человеку поэтические тайны, зачем тянуться к утонченным переживаниям, если он - всего лишь атом во вселенной, слабое биологическое существо, подверженное неумолимым естественным законам увядания и смерти?

"А я думаю, - продолжает Базаров, - я вот лежу здесь под стогом... Узенькое местечко, которое я занимаю, до того крохотно в сравнении с остальным пространством, где меня нет и где дела до меня нет; и часть времени, которую мне удастся прожить, так ничтожна перед вечностию, где меня не было и не будет... А в этом атоме, в этой математической точке кровь обращается, мозг работает, чего-то хочет тоже... Что за безобразие! Что за пустяки!" (с. 323).

Базаров скептичен по-прежнему, но теперь его скептицизм лишен непоколебимой уверенности. Рассуждения героя о мировой бессмыслице при видимом отрицании заключают в себе тайное признание смысла самых высоких человеческих надежд и ожиданий. Если эта несправедливость мирового устройства - краткость жизни человека перед вечностью времени и бесконечностью пространства - осознается Базаровым, тревожит его "бунтующее сердце", значит, есть у человека потребность поиска более совершенного миропорядка. Не случайно же сам Базаров несколько минут спустя признается, что ему хочется возиться с людьми, хоть ругать их, да возиться с ними. Положение песчинки, атома, находящегося во власти безличных стихий природы, Базарова, по-видимому, не удовлетворяет. Гордая сила человеческого возмущения поднимает его над равнодушным муравьем, не обладающим чувством сострадания. И хотя Базаров говорит о бессмыслице высоких одухотворенных помыслов, в подтексте его рассуждений чувствуется сомнение, опровергающее поверхностный, вульгарный материализм.

Конечно, признание своей неправоты не по нутру Базарову, оно до глубины души возмущает его ученую гордость. Базаров пытается и сейчас сладить с миром и c (*110) собой по-иному: с помощью всемогущего естествознания он хочет убить боль проклятых вопросов. Потому Базаров и приводит в пример себе и другим муравья, живущего простыми инстинктами борьбы за существование и не знающего ни мук, ни страданий - "не то, что наш брат, "самоломанный"! С точки зрения физиологии, муки совести, драмы любви, чары искусства, заоблачные полеты фантазии - дичь и пустяки, болезненные отклонения психики.

Не умея ответить на роковые вопросы о драматизме любви и познания, о смысле жизни и таинстве смерти, Базаров хочет, используя ограниченные возможности современного естествознания, заглушить в человеке ощущение трагической серьезности этих вопросов. Масштаб притязаний Базарова здесь головокружительно смел и значителен. Но как незаурядный человек, герой не может с самим собою справиться: данные естественных наук его от этих тревог не уберегают. Он склонен как нигилист упрекать себя в отсутствии равнодушия к презренным аристократам, к несчастной любви, поймавшей его на жизненной дороге; в минуты отчаяния, когда тайными тропами к нему подбирается "романтизм", он негодует, топает ногами и грозит себе кулаком. Но в преувеличенной дерзости этих упреков скрывается другое: и любовь, и поэзия, и сердечное воображение прочно живут в его собственной душе!

Возникшие перед Базаровым вопросы о смысле жизни, опровергающие его прежний, упрощенный взгляд па человека, - не пустяки. Так начинается глубокий кризис антропологизма, веры героя в неизменную, биологизированную природу человека: эта вера бессильна перед открывающейся сложностью человеческого бытия. Сомневаясь в истине старых воззрений и не имея новых, Базаров в своих мыслях о жизни заходит в тупик. Старая вера, что люди подобны деревьям в лесу, давала герою возможность смотреть на мир оптимистически. Она вселяла уверенность в том, что нет нужды ученому и революционеру заниматься каждым человеком в отдельности: самой природой установлена в мире людей некая общность, некий инстинкт общественной солидарности. Исправьте общество в соответствии с голосом этих инстинктов - и социальных болезней не будет. Любовь к Одинцовой поколебала оптимистические, но довольно абстрактные убеждения. В душу Базарова проник разъеда-(*111)ющий яд сомнений: может быть, Одинцова права, может, точно всякий человек загадка. И перед Базаровым открылось два пути: или поиск новой общественной теории, или последовательный индивидуализм на почве старых антропологических взглядов на человека. Базаров - неуступчивая, трагическая личность - выбирает именно второй путь. "Я придерживаюсь отрицательного направления, - говорит он Аркадию, - в силу ощущения. Мне приятно отрицать, мой мозг так устроен - и баста! Отчего мне нравится химия? Отчего ты любишь яблоки? - тоже в силу ощущений. Это все едино. Глубже этого люди никогда не проникнут. Не всякий тебе это скажет, да и я в другой раз тебе этого не скажу". - "Что же и честность - ощущение?" - "Еще бы" - "Евгений!" - начал печальным голосом Аркадий. "А? что? не по вкусу? - перебил Базаров. - Нет, брат! Решился все косить - валяй и себя по ногам!.." (с. 325).

Новый базаровский взгляд предельно индивидуалистичен и разрушает в конечном счете не только всякие объективные основания для эстетических чувств, но и нравственные законы жизни человечества лишает каких бы то ни было опор. Сколько людей - столько и понятий о прекрасном, а потому долой эстетику как науку и долой искусство как форму общественного сознания. К этому, в сущности, и придет позже Д.И. Писарев в статье "Разрушение эстетики". Но ведь таким же образом, если, "решившись все косить", довести эти мысли до логического конца, можно прийти к отрицанию общих идеалов человечества.

Под угрозою отрицания оказываются не только чувства любви к женщине, но и сыновние, и дружеские. В разговоре под стогом и они подвергаются серьезному испытанию, а спор между Базаровым и Аркадием впервые завершается победой ученика1. Назвав Павла Петровича идиотом, Базаров заявляет в ответ на возмущение Аркадия: "Ага! родственное чувство заговорило... Я заметил: оно очень упорно держится в людях..." - "Во мне простое чувство справедливости заговорило, а вовсе не родственное, - возразил запальчиво Аркадий. - Но так как ты этого чувства не понимаешь, у тебя нет этого ощущения, то ты и не можешь судить о нем" (с. 326-327).

(*112) Вслед за отрицанием значимости любовных, родственных и дружеских чувств Базаров действительно начинает терять ощущение простого чувства справедливости. На протяжении всего разговора с Аркадием он грубо обходится со своим учеником, как бы вымещая на нем свою внутреннюю тревогу и боль. "Ты нежная душа, размазня... Ты робеешь, мало на себя надеешься". Ну, а у самого Базарова нет нежности в душе и робости перед красотою и умом Одинцовой? "Ты говоришь, как твой дядя. Принципов вообще нет - ты об этом не догадался до сих пор!" Но разве у Базарова с некоторых пор не появилось принципа, во имя которого он решил сладить с собою, со своим "романтизмом"?

Базаров неоднократно пускается в высокие философские размышления о смысле жизни, о трагизме бытия, но едва лишь Аркадий позволяет себе нечто подобное, следует грубый совет "не говорить красиво". Герой не чувствует того, что все его упреки Аркадию по скрытой иронии жизни обращаются теперь против него. "Э-э! да ты, я вижу, точно намерен пойти по стопам дядюшки. Как бы этот идиот порадовался, если б услышал тебя!" Но Павел Петрович, конечно, порадовался бы, услышав и некоторые из философских размышлений Базарова, узнав о рыцарской любви героя к Одинцовой, столь же безответной любви, как и у него к княгине Р. Впрочем, "радости" Павла Петровича еще все впереди. Именно он оценит по достоинству участие Базарова в "рыцарском турнире".

В отличие от молодых деятелей русской революционной демократии Базарову выпало мучительно пережить драматические последствия вульгарно-материалистических воззрений. В речах героя все чаще ощущается нарастающий психологический надрыв. Он излагает свои мысли Аркадию с нескрываемым чувством отчаяния и намеренно взвинченной злобы ("А? что? не по вкусу? Нет, брат!"). Такое он еще пока не раскрывал никому, даже своему близкому другу поведал не сразу, причем сказал- и как будто покаялся ("Не всякий тебе это скажет, да и я в другой раз тебе этого не скажу"). За утверждениями Базарова все чаще слышится сомнение героя в непреложности истины, проявляющееся в напускной резкости некоторых его суждений. Но, сомневаясь, Базаров скорее с вызывающей дерзостью обвинит в заблуждениях все человечество, чем признает открыто несовершенство своих собственных взглядов. "Клевета?, Эка важ-(*113)ность! Вот вздумал каким словом испугать! Какую клевету ни взведи на человека, он в сущности заслуживает в двадцать раз хуже того". Герой злится, когда человек и человечество не умещаются в его узкие представления о законах природы и общества, но, въяве негодуя, он недоволен самим собой, потому что в глубине скрыта любовь к человечеству, жажда добра.

Проследить за переменами в характере и взглядах Базарова очень важно для правильного понимания романа. Мы убеждаемся, что в разговоре под стогом Базаров начинает подвергать сомнению истины антропологического материализма, высказанные с завидной простотою во время бесед с Одинцовой. Постепенно в романе углубляется разлад живой души Базарова с основными положениями его нигилистической теории. Но и тут ему нельзя буквально верить на слово: утверждая одно, Базаров нередко чувствует другое, и чем энергичнее его отрицания, тем значительнее таящиеся за ними утверждения. Говорить о мировоззрении Базарова вообще, "цитатным" методом, без учета двойственности его характера и духовной эволюции, которая с ним совершается, попросту невозможно.

Обратимся, например, к знаменитой тираде Базарова о "лопухе". "Ненавидеть! - восклицает герой. - Да вот, например, ты сегодня сказал, проходя мимо избы нашего старосты Филиппа, - она такая славная, белая, - вот, сказал ты, Россия тогда достигнет совершенства, когда у последнего мужика будет такое же помещение, и всякий из нас должен этому способствовать... А я и возненавидел этого последнего мужика, Филиппа или Сидора, для которого я должен из кожи лезть и который мне даже спасибо не скажет... да и на что мне его спасибо? Ну, будет он жить в белой избе, а из меня лопух расти будет; ну, а дальше?" (с. 325).

Проще всего, как это часто и делается, обвинить Базарова в презрении к мужику и одновременно оправдать скептицизм героя ссылками на мелкобуржуазную двойственность психологии крестьянина. Но, по существу, вопрос Базаровым поставлен значительно глубже: речь идет о трагической сущности прогресса, о дорогой и бесчеловечной цене, которой он окупается. Рассуждения Базарова о лопухе над его могилой и о белой избе для Филиппа или Сидора стоят в одном ряду с горькими мыслями Белинского в письме к Боткину от 1 марта 1841 года: "Что (*114) мне в том, что я уверен, что разумность восторжествует, что в будущем будет хорошо, если судьба велела мне быть свидетелем торжества случайности, неразумия, животной силы"2.

Такого же рода вопросы будут преследовать героев Достоевского. Стоит ли будущая мировая гармония одной лишь слезинки ребенка, упавшей в ее основание? Кто оправдает бесчисленные человеческие жертвы, которые совершаются во имя блага грядущих поколений? Имеют ли нравственное право будущие поколения цвести и благоденствовать, предав забвению то, какой жестокой и бесчеловечной ценой куплена для них эта гармония? Базаровские сомнения и метания потенциально несут в себе и проблемы, над решением которых будут мучаться герои Достоевского от Раскольникова до Ивана Карамазова.

И конечно же, в рассуждениях о белой избе и лопухе над могилой Базаров не эгоист и не мелкий индивидуалист: не только о себе он тут хлопочет, а о неповторимой ценности человеческой личности, о смысле прогресса, о смысле истории, о мировом смысле, наконец. Жизнь не дает пока Базарову ответа на последние вопросы, но тот факт, что они проснулись в нем, говорит о духовном богатстве его личности. Базарову ясно, что материальные блага жизни - белая изба для Филиппа или Сидора - не могут быть венцом прогресса. Если благоденствие и благоустройство заставят забыть о бесконечных порывах человеческого духа и приведут к царству мещанского благополучия, то и цель бессмысленна и жизнь бессмысленна.

Духовной природе Базарова угрожают, конечно, не эти тревожные вопросы. Напротив, они делают героя богаче, щедрее, человечнее. Слабость Базарова в другом, в усиленном стремлении уйти от них, в презрительной оценке их как романтизма, чепухи и гнили, в попытках согласиться на малое, втиснуть себя и окружающее в узкие границы биологических закономерностей.

Драматизм положения Базарова еще более усугубляется под кровом родительского дома. Мрачному, замкнутому, холодеющему Базарову противостоит рвущаяся к герою великая сила беззаветной родительской любви. Щедрые души, "старички" Базаровы идут на любые (*115) жертвы ради сына, родители готовы исполнить любое его желание, любой каприз. Несчастный Василий Иванович, зная, что Евгений не любит душевных излияний, напускает на себя по прихоти сына такую суровость, какая ему явно не по плечу: "А у самого и губы и брови дергало, и подбородок трясся... но он, видимо, желал победить себя и казаться чуть не равнодушным" (с. 309). Тургенев оставляет теперь Базарова наедине с собою. Герою попросту не о чем спорить со своими родителями: в отличие от "старичков" Кирсановых они - в общественном смысле - действительно люди отставные. Мать Базарова Арина Власьевна - "настоящая русская дворяночка прежнего времени; ей бы следовало жить лет за двести, в старомосковские времена". Отец как медик безнадежно отстал от современности: "А в Радемахера еще верят в губернии?" - спросил Базаров. Василий Иванович закашлял. - "В губернии... Конечно, вам, господа, лучше знать, где ж нам за вами угоняться? Ведь вы нам на смену пришли" (с. 312-313).

В доме "старичков" Базаровых совершенно исчезает всякий повод для враждебной агрессивности героя. Но тут-то и обнажается во всем трагическом существе его душевное одиночество. "Василий Иванович отправился от Аркадия в свой кабинет и, прикорнув на диване в ногах у сына, собирался было поболтать с ним, но Базаров тотчас его отослал, говоря, что ему спать хочется, а сам не заснул до утра" (с. 316). По ряду психологических штрихов, рассыпанных в романе, мы чувствуем, что сын любит своих родителей, но он делает все возможное, чтобы спрятать от себя и от других эту любовь. Ведь любовь, в том числе родительская и сыновняя, по его понятиям, чувство "напускное", отживающее свой век. Он боится "рассыропиться" и дать этому чувству ход. В доме родителей герой начинает пожинать плоды своей жестокой жизненной позиции: "Широко раскрыв глаза, он злобно глядел в темноту: воспоминания детства не имели власти над ним". Любящий своих родителей, Базаров теряет опыт сердечной общительности, культура сыновних чувств в нем иссыхает, атрофируется. В общении с отцом и с матерью сын угловат и беспомощен: ни приласкать, ни успокоить. Он целый день молчит, не зная, что сказать отцу в оправдание, решившись на очередной отъезд. И наконец, уже прощаясь в кабинете, "он проговорил с натянутым зевком: "Да... чуть было не забыл тебе (*116) сказать... Вели-ка завтра наших лошадей к Федоту выслать на подставу". Не зря глаза Арины Власьевны, неотступно обращенные на Базарова, выражают "не одну преданность и нежность": в них "виднелась грусть" и "какой-то смиренный укор".

"Я не понимаю, - писал М. Горький, - почему человек доживает до такого странного состояния, когда ему вдруг оказывается "нечего сказать" отцу и матери. Я не могу думать, что это "нечего сказать" является результатом внутреннего богатства, а не признаком духовной бедности.

Если я умнее, образованнее, что ли, моего отца, я, конечно, найду, что сказать ему. Он со мной не согласится? Может быть. Но ведь я же верю в силу моего знания, верю, что мой опыт организован правильнее, чем опыт другого человека, хотя бы отца в данном случае? Стало быть, разговор между нами возможен. Конечно, если я скажу отцу, что я умница, а он дурак, ну, тогда на этом мы и покончим беседу. Но зачем же я буду называть его дураком, если мне известно, что он по непреложным законам истории и социологии должен смотреть на вещи несколько иначе, чем я.

Старик Базаров лечит крестьян - вот образованный сын и научил бы его, от нечего делать, кое-чему, что помогло бы старику лечить мужиков с большим успехом и энергией"3.

Как и в истории с Одинцовой, Базаров безжалостно давит в себе чувство сыновней любви, и чем больше оно сопротивляется, тем сильнее это раздражает героя. В поведении Евгения с родителями нарушаются извечные и непреложные законы нравственности и культуры. Не случайно в рассказе о жизни стариков Базаровых "в мифологию метнул" не только Василий Иванович, но и сам автор "Отцов и детей". На страницах, посвященных жизни Базарова под кровом родительского дома, ярко выражен колорит античной культуры4.

В трактате Цицерона "О старости" любовно повествуется о прелести земледельческого труда: по нормам античности это занятие наиболее соответствовало образу жизни мудреца, старого человека. Есть особое бескорыстие в том, что старики "участвуют в работах, которые, (*117) как они знают, им самим пользы не принесут: "Для другого поколенья дерево сажает"5. Подобно античным мудрецам, живет в своем имении Василий Иванович Базаров. В ответ на радость сына за подросшую березовую рощу он оживился: "А ты посмотри, садик у меня теперь какой! Сам каждое деревцо сажал. И фрукты есть, и ягоды, и всякие медицинские травы".

Есть в описании отцовских чувств Василия Ивановича скрытый намек на заключительные эпизоды "Одиссеи" Гомера. Престарелый отец Одиссея Лаэрт смягчает тоску по блудному сыну, занимаясь земледельческим трудом:

Тою порой Одиссей и сопутники, вышед из града,

Поля достигли, которое сам обрабатывал добрый

Старец Лаэрт с попеченьем великим, давно им владея.

Сад там и дом он имел; ото всюду широким навесом

Дом окружен был; и днем под навесом рабы собирались

Вместе работать и вместе обедать; а ночью там вместе

Спали; была между ними старушка породы сикельской;

Старцу служила она и пеклася о нем неусыпно6.

И при встрече отца с сыном самой верной приметой, уничтожавшей все сомнения старика Лаэрта в том, что перед ним не чужой человек, а его сын, явились следующие слова Одиссея:

Если ж желаешь, могу я тебе перечесть и деревья

В саде, которые ты подарил мне, когда я однажды,

Бывши малюткою, здесь за тобою бежал по дорожке.

Сам ты, деревья даря, поименно мне каждое назвал...

.................................................................................

Так он сказал. Задрожали колена и сердце у старца;

Все сочтены Одиссеевы признаки были... 7

Совершенно очевидна ссылка на традиции античной культуры в тургеневском описании встречи блудного Одиссея-Базарова с постаревшим отцом, стосковавшимся по любимому сыну. Однако вместо ожидаемой гармонии в жизнь Василия Ивановича Базарова вторгается неожиданный и огорчительный диссонанс: "Потом явился на сцену чай со сливками, с маслом и кренделями; потом Василий Иванович повел всех в сад, для того чтобы полюбоваться красотою вечера. Проходя мимо скамейки, он шепнул Аркадию: "На сем месте я люблю философство-(*118)вать, глядя на захождение солнца: оно приличествует пустыннику. А там, подальше, я посадил несколько деревьев, любимых Горацием". - "Что за деревья?" - спросил, вслушавшись, Базаров. - "А как же... акации", Базаров начал зевать" (с. 315-316).

Вспоминаются слова Базарова, сказанные в Марьине: "Акация да сирень - ребята добрые, ухода не требуют". Ясно, что глухоту и зевоту Базаров сознательно на себя напускает, чтобы прервать душевные излияния отца. И за недоговоренностью вопроса-удивления Василия Ивановича ("а как же... акации") скрывается, как часто это бывает у Тургенева, тайная, но глубокая жизненная драма. (Уж не дарил ли когда-нибудь несчастный отец любимые Горацием деревья своей единственной надежде - дорогому сыну Евгению?)

Речь о Горации заходит в романе не случайно. Известно, что отец его был человеком незнатного происхождения. Но всеми силами он старался возвысить своего сына. Собрав последнее, старик Гораций отправился со своим сыном в Рим с твердым намерением дать ему такое же воспитание, какое получали дети римских сенаторов и всадников. И Гораций оправдал надежды отца. Более того, в начале своего жизненного пути он был решительным республиканцем и принимал участие в походе Брута, который в глазах римской молодежи был освободителем от тирании. Именно в этом контексте становится ясным обращенный к Аркадию вопрос Василия Ивановича: "Как вы думаете, ...ведь он не на медицинском поприще достигнет той известности, которую вы ему пророчите?" (с. 320). Однако, в отличие от Базарова, Гораций так отзывался о своем отце: "Если никто не может справедливо укорить меня ни в корыстолюбии, ни в грязном разврате; если, чтоб сказать в похвалу себе, жизнь моя чиста, безупречна и дорога моим друзьям, то виновником всего этого был мой отец".

Василий Иванович тщетно ждет от любимого сына слова признательности и благодарности. Базаров попадает в историю, аналогичную той, которая с ним случилась в Марьине. Герой смеялся там над мечтательностью Николая Петровича, над его любовью к природе и поэзии, отвергал всякого рода философствования, а теперь у своего отца столкнулся с теми же самыми "болезнями". Но повторяется старая история по-новому. Ведь отец Базарова - плебей. Никакой дворянской изнеженности - (*119) "вся жизнь на бивуаках". Ничего специфически барского в жизни полкового лекаря не было и не могло быть. И в то же время у этого плебея поистине патрицианская гордость ничуть не меньше, чем у Павла Петровича. "Как некий Цинциннат", римский патриций, он трудится в поле, обрабатывает землю сам и очень гордится этим. Известно, что земледелием в Древнем Риме занимались почти все знатные старики, прославленные сенаторы. А Луция Квинкция Цинцинната известили о назначении диктатором, когда он пахал. Об участи Цинцинната Василий Иванович, конечно, не мечтает, но вот в разговоре с Аркадием проявляется в его характере довольно трогательная черта: "А я, Аркадий Николаич, не только боготворю его, я горжусь им, и все мое честолюбие состоит в том, чтобы со временем в его биографии стояли следующие слова: "Сын простого штаб-лекаря, который, однако, рано умел разгадать его и ничего не жалел для его воспитания..." - Голос старика перервался" (с. 320).

Таким образом, и мечтательность, и поэзия, и любовь к философии, и сословная гордость - все это возвращается к Базарову в новом качестве и не среди враждебных ему "барчуков", а под соломенной крышей родительского крова, да еще в формах, воскрешающих традиции не вековой, дворянской, а тысячелетней, античной культуры, пересаженной на добрую почву старорусского патриархального быта. А это значит, что и философия, и поэзия - не только праздное занятие аристократов, "развивших в себе нервную систему до раздражения", но и вечное свойство человеческой природы, вечный атрибут культуры. Если в спорах с Павлом Петровичем базаровское отрицание традиций, искусства, философии имело праведный смысл как полемика с очевидными крайностями дворянской культуры, оторвавшейся от демократических основ, то в доме бедных родителей Базарова подчеркнутое равнодушие, холодность и даже презрение героя к "отцам" уже ничем не оправданы, они свидетельствуют о его духовном опустошении.

Базаров вырывается и убегает от преследующей его по пятам родительской любви. Свершается нечто непоправимое, творится какая-то вопиющая несправедливость, внушающая читателю романа чувство скорби и страха: "Когда же Базаров, после неоднократных обещаний вернуться никак не позже месяца, вырвался наконец из удерживавших его объятий и сел в тарантас; когда (*120) лошади тронулись, и колокольчик зазвенел, и колеса завертелись, - и вот уже глядеть вслед было незачем, и пыль улеглась, и Тимофеич, весь сгорбленный и шатаясь на ходу, поплелся назад в свою каморку; когда старички остались одни в своем, тоже как будто внезапно съежившемся и подряхлевшем доме, - Василий Иванович, еще за несколько мгновений молодцевато махавший платком на крыльце, опустился на стул и уронил голову на грудь. "Бросил, бросил нас, - залепетал он, - бросил; скучно ему стало с нами. Один как перст теперь, один!" - повторил оп несколько раз и каждый раз выносил вперед свою руку с отделенным указательным пальцем. Тогда Арина Власьевна приблизилась к нему и, прислонив свою седую голову к его седой голове, сказала: "Что делать, Вася! Сын - отрезанный ломоть. Он что сокол: захотел - прилетел, захотел - улетел; а мы с тобой, как опенки на дупле, сидим рядком и ни с места. Только я останусь для тебя навек неизменно, как и ты для меня".

Василий Иванович принял от лица руки и обнял свою жену, свою подругу, так крепко, как в молодости ее не обнимал: она утешила его в печали" (с. 333-334).

Эта сцена - трагический эпилог первого круга духовных странствий Евгения Базарова. В ней уже пробиваются ноты финального реквиема, которым завершается роман. Полдень Базарова под стогом невдалеке от родительского дома явился последним по глубине и силе трагическим взлетом его мятежной личности. Далее в романе наступает спад поэтического напряжения, читатель присутствует при ужасном и возвышенном финале трагедии.

Тургенев еще раз проведет героя по тому же кругу, по которому он совершил один раз свой жизненный путь. Но теперь ни в Марьине, ни в Никольском мы не узнаем прежнего Базарова: затухают его блистательные споры, догорает несчастная любовь.

И лишь в финале, в могучей по своей поэтической силе сцена смерти Евгения Базарова, в последний раз вспыхнет ярким пламенем, чтобы угаснуть навек, его тревожная, изломанная, но любящая жизнь душа.

БИЛЕТ №8