14. Зближення Росії з Англією і Францією на початку правління Миколи і.

На престол Российского государства вступил человек, которому суждено было в течение своего долгого царствования сделаться супер-арбитром европейской дипломатии, грозой для правительств Средней Европы, а затем, утратив дипломатическую ориентацию, шагнуть в неожиданно разверзшуюся пропасть, чтобы насмерть разбиться при падении.

В первые годы своего правления Николай проявлял в своих дипломатических выступлениях большую осторожность. Осторожность была не единственным положительным качеством Николая как дипломата в первые времена его царствования. Царь вначале довольно хорошо разбирался в людях, с которыми ему приходилось иметь дело. Меттерниха, например, он понял уже с первых шагов. Эта способность стала Николаю изменять впоследствии, когда постоянные удачи и безмерная лесть ослабили и притупили его умственные силы.

Одной из слабых сторон Николая было его глубокое невежество. Он, например, пресерьезно думал, будто королева Виктория может действительно влиять на английскую политику.

Одной из центральных идей его дипломатии было убеждение, что Турция разлагается, и что Россия должна наследовать ей в обладании значительной части турецких владений. Он так мало знал о Турции и так слабо представлял себе ее строй, что допускал нелепые выходки, ставившие его иногда в смешное положение. Другой господствующей мыслью дипломатической деятельности Николая I было убеждение в необходимости неустанной борьбы с революцией, где бы и в чем бы она ни проявлялась.

Не менее, а может быть, и более вредной чертой Николая как дипломата была его самоуверенность, тоже проистекавшая от его глубокого невежества. Николай не знал России, истинных пределов ее силы и подлинных причин ее слабости. Все эти слабые стороны Николая как дипломата давали себя чувствовать и в самые первые годы царствования, но все же меньше, чем впоследствии.

На первом же приеме дипломатического корпуса в Зимнем дворце в конце декабря 1825 г. Николай обнаружил особую любезность к французскому послу Ла Ферронэ. Уже тогда наметилось желание царя, ставшее особенно настойчивым с 1828 — 1829 гг., тесно сблизиться с Францией. Одновременно через супругов Ливен Николай вошел в контакт и с Каннингом. То и другое ему казалось, повидимому, необходимым, чтобы избавиться от слишком назойливых стремлений Меттерниха демонстрировать перед всей Европой. Николай, несомненно, знал о начавшемся сближении его покойного брата с Каннингом и о резком охлаждении Александра к Меттерниху, и если была какая-нибудь идея, унаследованная Николаем от его брата и прочно, до самой Крымской войны, засевшая в его голове, то это была: Англия и Россия должны вдвоем сговориться относительно турецких дел. Александр имел в виду прежде всего греческое восстание; Николай ставил вопрос шире и откровеннее, чем Александр, который, впрочем, тоже, говоря о греках, явно думал не только о греках, но и о проливах. Каннинг сейчас же пошел навстречу намечающемуся стремлению царя сблизиться с Англией.

В Петербург со специальной миссией был отправлен из Лондона человек, к которому Николаи питал чувство исключительного уважения. То был герцог Веллингтон, герой Ватерлоо, ярый представитель британского консерватизма и монархизма. Веллингтон получил от Каннинга перед своим петербургским путешествием довольно сложную инструкцию. Требовалось: 1) По возможности достигнуть совместного решительного давления на Турцию и заставить ее отказаться от мысли вырезать греческое население на полуострове Морее. 2) Если англо-русское давление не поможет, что делать тогда? Удерживать ли царя от объявления войны Турции или не удерживать? Каннинг хотел, чтобы царь воевал с Турцией и этим освободил Грецию, но чтобы Россия при этом предприятии не разрушила Турецкой империи и прежде всего не захватила бы проливов. Значит, нужно было одновременно и толкать царя на войну с Турцией, и иметь потом возможность и парламенту, и Европе, и самому царю доказывать, что никто его на войну с Турцией не толкал, а совсем напротив. Впрочем, уже первые беседы Веллингтона с новым царем обнаружили, что инструкция Каннинга не может быть выполнена в точности.

У Николая уже созрела мысль не только не брать на себя единолично войны с турками, но, напротив, втянув Англию в общее выступление и сделать из этой войны начало решения вопроса о Турции. Каннинг, инструктируя Веллингтона, предлагал ему выяснить, будет ли царь так же усердно, как его покойный брат, поддерживать принципы Священного союза. Герцог узнал, что Николай считает греков бунтовщиками, и что император всероссийский не может объявить себя покровителем бунтовщиков. Когда Веллингтон передал царю предложение о совместном выступлении Англии и России, Николай отделался ничего не значащими словами, ответил герцогу, что это для него ново, что он подумает и пр.

Николай решился на очень смелый шаг. Не говоря ни слова Веллингтону и обдумав свою беседу с ним, царь внезапно послал Турции нечто очень похожее на ультиматум. Царь требовал восстановления автономных учреждений, которые существовали в Дунайских княжествах до 1821 г. и были уничтожены Махмудом II, и возвращения Сербии тех привилегий, которые она должна была иметь по Бухарестскому миру 1812 г., заключенному между Россией и Турцией. Отослав этот ультиматум, Николай заявил Веллингтону, что теперь готов подписать соглашение с Англией. После некоторых колебаний Веллингтон подписал 4 апреля 1826 г. Петербургский протокол, который представлял собой соглашение Англии и России по греческому вопросу. Греция образует особое государство; султан считается его верховным сюзереном; однако Греция должна иметь свое собственное правительство, свои законы и т. д. Чисто внешний вассалитет должен был свестись к ежегодным платежам известной суммы.

Каннинг, получив этот Петербургский протокол, увидел, что Николай обошел Веллингтона: не Англия втравила Россию в войну, а Россия втянула в нее Англию; если война будет, то в этой войне Англия, согласно протоколу, должна будет принять активное участие.

26 мая Меттерних с большим раздражением и беспокойством узнал о протоколе. Не только греческий вопрос неожиданно стал на очередь грознее, чем когда-либо; случилось и другое: ненавистный Каннинг одержал над Священным союзом самую решительную победу — Россия, по инициативе которой был заключен Священный союз, сама его топчет, идет рука об руку с покровителем «бунтовщиков», Каннингом. К этому присоединились еще два очень беспокойных для Австрии обстоятельства: во-первых, турки, напуганные слухами о соглашении России с Англией, поспешили принять царский ультиматум касательно Дунайских княжеств и Сербии, надеясь этой уступкой как-нибудь отделаться от необходимости дать самостоятельность Греции; во-вторых, Махмуд II как раз летом 1826 г. приступил к жесточайшему усмирению бунта янычар и истреблению этого мятежного войска. Это ослабляло турецкие силы и еще уменьшало шансы успешного сопротивления домогательствам России и Англии. Каннинг не очень противился, когда с французской стороны последовали жалобы на то, что Францию не привлекают к участию в разрешении греческого вопроса. Каннинг заявил французскому послу в Лондоне Полиньяку, что сам он рад бы от души, но Николай не желает третьего участника. Участия французов Николай желал еще меньше, чем Каннинг; но когда Каннинг уступил, то сейчас же уступил и царь. Образовалась против Турции могучая коалиция трех держав: России, Англии и Франции. Меттерних должен был окончательно признать свое поражение.

Не только австрийский канцлер негодовал по поводу тяжкого удара, нанесенного Священному союзу. Не очень обрадованы были и крайние реакционеры во всех монархиях Европы. Каннинг довел свое историческое дело почти до его завершения. И вдруг 8 августа 1827 г. Каннинг скончался, к полной неожиданности для Англии и Европы. Смерть Каннинга вызвала ликование Меттерниха и Махмуда II. Впрочем, радость правоверных была преждевременной: дело Каннинга с ним не умерло. Три державы — Россия, Франция и Англия — выступили против Турции и послали свои эскадры в турецкие воды. 20 октября 1827 г. в бухте Наварино турецко-египетский флот был истреблен. Дело греческого освобождения и восточный вопрос в его целом вступили в новую фазу.