Франциско Инфантэ - художник в бесконечно устроенном мире
2248, 02.08.02 // 1772
Нонконформист и лауреат Госпремии РФ — эксклюзивно для "Времени МН" о времени, пространстве и космосе.
Франциско Инфанте, потомок испанских эмигрантов и русский художник-нонконформист, с некоторых пор еще и лауреат Государственной премии. В 60-х участвовал в группе кинетистов "Движение", развивая программу футурологии раннего русского авангарда. Окончательную форму утопические размышления о соотношении "природного" и "искусственного" приобрели в начале 70-х, когда Инфантэ с женой Нонной Горюновой стал разрабатывать идею "артефакта". Утопия "артефакта" героически растянута во времени и пространстве и через сегодняшний день проходит практически в том же виде, какой родилась в 70-х.
— Как вы стали художником?
— У меня были друзья-художники, с которыми мы начали заниматься геометрическим искусством. И эти треугольнички и квадратики были для нас тогда неким конструктивом, на который можно опереться. Школа академического рисования имитировала живопись XIX века, но какие-то внутренние ощущения и некая включенность в мир актуальный, видимо, мешали осваивать это ремесло полноценно. Что-то не ладилось внутри, хотя, судя по отметкам, я рисовал неплохо. Нас учили — вот дальний план, а вот — ближний. Но все это было чистой техникой. А что такое искусство, нам не рассказывали. Для меня проблема искусства сводилась к росту собственного сознания.
— А на какие великие примеры вы ориентировались?
— Мои друзья подражали Сезанну, а я его не понимал. Я ходил в Третьяковку каждый день. Особенно мне нравился Левитан. Врубель мне казался странным, но постепенно я и к нему адаптировался. С творчеством Малевича я познакомился только в 1962 году, я увидел искусство, которое понять сразу не мог, но оно что-то пробудило во мне. Но в тот момент я уже самостоятельно делал геометрические вещи, например, "Рождение вертикали". Меня волновала проблема бесконечности, которую я осваивал с нуля.
— Что это такое — Бесконечность?
— Когда я познакомился с теорией множеств математика Кантора, я увидел, что его понимание актуальной бесконечности и потенциальной бесконечности в какой-то степени соответствует моим представлениям о мире. Меня поразило — я открыл велосипед!
— Физлирики в те апостолические времена были страшной культурной силой...
— Физики-лирики? Что за дутая проблема? Но физики, которые играют на гитаре около костра, меня всегда раздражали. Хотя и песни бывают разные, есть ведь Окуджава, Галич, которых не отнесешь ни к физикам, ни к лирикам. Хотя, может быть, и я как-то участвовал в этом странном явлении. Мы тогда делали искусство, которое было связано с техникой, у нас все двигалось и светилось. Я даже слово "артефакт" почерпнул из книжки Клиффорда Саймака, которую оформлял. Потом сделал это слово своим.
— А как сложилась группа "Движение"?
— И я, и мои друзья, Виктор Степанов, Владимир Акулинин и Юрий Лошаков, что-то делали уже в художественной школе. Акулинин лепил геометрические перегородочки из пластилина. Я делал геометрические рисунки. В конце 1962 года мы познакомились с Левой Нусбергом, который делал геометрические сетки и пространственные композиции — ящики с натянутыми нитями. И это очень нам понравилось. Но никакой группы "Движение" в 1962 году еще не было. Было содружество художников, которые работали вместе. В 1964 году Нусберг создал группу "Движение", а в 1965 году из этой группы все художники вышли. Я был единственным, кто остался, потому что я очень высоко ценил личную дружбу. Я сделал на ВДНХ конструкцию, огромная штука — 10 метров на 7, и внутри там все крутилось, светилось, и звук шел. Сам сделал, на общественных началах, ни копейки не получил. А Нусберг, который в то время был в Ленинграде, теперь везде пишет, что он автор этой конструкции. Человек, которого я считал своим другом, обокрал меня.
— Однажды вы нашли в себе мужество покинуть круг этих неразрешимых вопросов, на пару с женой, Ноной Горюновой, ушли в Природу и уже несколько десятилетий производите всякие манипуляции с природными объектами.
— У нас не было никакой специальной программы, но и для этого потребовались какие-то усилия и даже некоторое мужество. Ты как бы находишься в магнитном поле и, подобно сердечнику, пропускаешь через себя линии этого поля. Находясь в эпицентре этого поля, ты получаешь право формулировать то, что тебе хочется. Когда ты вышел за его пределы, ты никто, случайный дядя. Случай разрушает ситуацию, вот постоянность присутствия внутри этого магнитного поля гарантирует тебе возможность что-то делать. С одной стороны, ты понимаешь, что ты делаешь, а с другой ты не можешь оценивать этого. И постоянно ищешь зеркало. — Но все же вы с Нонной были первыми, кто покинул мастерские и кухни... — Это был 68-й год, тогда в России никто не делал ничего похожего. Значительно позже Михаил Чернышев устраивал акции на природе, потом группа "Коллективные действия" делала "Поездки за город".
— Несмотря на то, что вы предпочитаете почти монашеское уединение, вас однажды Борис Гройс причислил к отряду московских романтических концептуалистов.
— Я до сих пор не очень хорошо понимаю, что значит этот термин, возможно, какие-то жилки романтического в моем существе. Гройс их увидел и сформулировал. А поскольку Борис — фигура харизматическая, то все стали долдонить этот термин. Ну какой Чуйков романтик? Или Монастырский и Лева Рубинштейн? Какой романтизм??!! — То есть и от этой тусовки вы отказываетесь?
— Мне как-то ближе слово "содружество". Я ценю дружбу, близкие отношения. Хотя народу много вокруг, а близкие отношения только с женой. А что мне тусовка? Я не современный в этом отношении человек, я люблю легких людей, которые ничего не строят из себя. А вот люди, которые хотят показать всем своим поведением, что они художники, показать, что они не от мира сего — вот они мне не близки. Художник в быту вообще не должен быть заметен. Он должен быть заметен в своем деле, в искусстве.
Франциско Инфантэ, Владимир Акулинин, Вячеслав Колейчук, Вячеслав Локтев, Алексей Григорьев.