3 Можно даже сказать, что почти вовсе не заимствовал.

Психологический контраст между языками английским и немецким в их отношении к чужеродному лексическому материалу есть такого рода контраст, который может быть прослежен во всех частях земного шара. На атабаскских языках Северной Америки говорят народы, у которых поразительно разнообразные культурные связи с другими народами, и все же мы не можем усмотреть, чтобы какой-либо атабаскский диалект сколько-нибудь широко заимствовал3 слова из какого-нибудь соседнего языка. Эти языки всегда находили более легким создавать новые слова путем сложения имеющихся под рукой элементов. В них по этой причине проявилась высокая степень сопротивляемости языковому отражению внешнего культурного опыта говорящего на них населения. Кхмерский и тибетский языки в их реакции на санскритское влияние являют в высшей степени поучительный контраст. Оба эти языка — аналитические, каждый из них коренным образом отличается от изысканно сложного, флективного языка Индии. Кхмерский язык — изолирующий, но, в противоположность китайскому, он включает много многосложных слов, этимологический состав которых роли не играет. Поэтому-то, подобно тому как в английский проникли заимствования из французского и латинского, в кхмерском языке открылся свободный доступ великому множеству санскритских слов, многие из коих сохраняются в широком употреблении и поныне, — им не было оказано психологического сопротивления. Иное мы видим в тибетском языке. Хотя классическая тибетская литература была лишь рабским сколком с индийской буддийской литературы и нигде буддизм не утвердился столь прочно, как в Тибете, представляется прямо удивительным, сколь мало санскритских слов нашло себе доступ в этот язык. Тибетский язык оказал величайшее сопротивление многосложным санскритским словам из-за того, что слова эти не могли автоматически разлагаться на значащие слоги, как бы это требовалось для удовлетворения тибетского чувства языковой формы. Поэтому тибетскому языку пришлось значительное большинство санскритских слов передавать собственными эквивалентами. Тибетское чувство формы получило удовлетворение, хотя, с другой стороны, буквальные переводы иностранных терминов сплошь и рядом должны были казаться насилием над подлинной тибетской речью. Даже собственные имена санскритских оригиналов тщательно переводились по своим составным элементам на ти

бетский язык; так, например, имя Surya-garbha 'sun-bosomedУ 'солнце-чревный' было передано по-тибетски Nyi-mai snying-po 'sun-of heart-the, the heart (or essence) of the sum'/'солнце-от сердце-это, сердце (или сущность) солнца'. Изучение того, как язык реагирует на наплыв чужеродных слов, отбрасывает ли их, переводит ли или свободно перенимает, — может дать много ценного для уяснения присущих ему формальных тенденций.

Заимствование чужеродных слов всегда сопряжено с их фонетическими изменениями. Конечно, в них встречаются чуждые звуки или особенности акцентуации, которые не подходят под фонетические нормы заимствующего языка и которые поэтому подвергаются изменению, с тем чтобы насилие над этими нормами было сведено к возможному минимуму. Сплошь и рядом встречаются фонетические компромиссы. Такое английское слово, как недавно проникшее из французского camouflage 'маскировка', в том виде, как оно обычно ныне произносится, не отвечает ни английскому, ни французскому фонетическому типу. Придыхательное k, неясный гласный второго слога, особое качество / и последнего а и, главное, сильное ударение на первом слоге, — все это результат неосознанного приспособления к английским произносительным нормам. Всеми этими чертами английское слово camouflage резко отличается от того же слова, произносимого французами. С другой стороны, наличие долгого интенсивного гласного в третьем слоге и конечная позиция звука zh (как z в слове azure 'лазурь') явно чужды английскому языку, совершенно так же, как в среднеанглийском начальные j и vA должны были на первых порах казаться необычными, не вполне отвечающими английской норме (теперь эта необычность уже изжита). Во всех этих четырех случаях — начальное /, начальное v, конечное zh, безударное долгое а — английский язык не перенял новых звуков, а только расширил употребление старых.

Случается, что проникает новый звук, по-видимому, лишь для того, чтобы скоро потом исчезнуть. Ко времени Чосера старое англосаксонское й (писалось у) уже давно потеряло свою огубленность и превратилось в i, но появился новый звук й в целом ряде заимствованных из французского слов в таких словах, как due 'должный', value 'ценность', nature 'природа'). Новое й продержалось недолго; оно превратилось в дифтонг ги и слилось с исконным дифтонгом iw таких слов, как new 'новый' и slew 'убил'. В конце концов этот дифтонг преобразился в уи, переменив место ударения: dew 'роса'(из англосаксонского deaw), как и due (во времена Чосера dii). Такого рода факты показывают, с каким упорством сопротивляется язык радикальному нарушению его фонетической системы.

4 См. с. 174.

И тем не менее мы видим, что языки влияют друг на друга в фонетическом отношении, и это совершенно не связано с усвоением звуков вместе с заимствуемыми словами. Один из самых любопытных

5 Угрсфинскими и тюркскими (татарскими).

6 В терминах Суита его, по-видимому, можно определить как задний (или, лучше, между задней и «средней* позицией), верхнего подъема, узкий, кеогуб-ленный. Он в общем соответствует индоевропейскому долгому и.

фактов, который должна отметить лингвистика, это — наличие поразительных фонетических параллелей в совершенно неродственных или весьма отдаленных по родству языках, распространенных в ограниченной географической области. Эти параллели становятся особенно показательными, если их рассматривать контрастивно в широкой фонетической перспективе. Вот несколько примеров. В германских языках, в целом, отсутствуют назализованные гласные. А между тем в некоторых верхненемецких (швабских) диалектах имеются назализованные гласные там, где прежде был гласный плюс носовой согласный (я). Случайность ли, что это как раз те диалекты, которые распространены по соседству с французским языком, широко использующим назализованные гласные? Далее, у языков голландского и фламандского есть некоторые общие фонетические черты, противопоставляющие их, скажем, севернойемецким и скандинавским диалектам. Одна из этих черт — это наличие непридыхательных глухих смычных (р, £, £), обладающих особым металлическим качеством, напоминающим соответствующие французские звуки. Эти смычные резко отличаются от более сильных, придыхательных смычных, представленных в английском, севернонемецком и датском языках. Даже если мы признаем, что непридыхательные смычные более архаичны, что они — сохранившиеся потомки древних германских согласных, не представляется ли все же знаменательным историческим фактом, что голландские диалекты, соседние с французским, оказались огражденными от изменения этих согласных, которое соответствовало, по-видимому, общему германскому фонетическому дрейфу? Еще более разительную картину являет специфическое сходство в отношении некоторых фонетических черт между русским и другими славянскими языками и неродственными им урало-алтайскими языками5 Поволжья. Так, например, специфическому гласному звуку, русскому ы6, можно найти урало-алтайские аналогии, но вместе с тем он полностью отсутствует в языках германских, греческом, армянском и индоиранских, т.е. в ближайших индоевропейских родичах славянских языков. Мы вправе по меньшей мере предположить, что этот славянский гласный исторически находится в какой-то связи со своими урало-алтайскими параллелями. Один из наиболее головоломных случаев фонетического параллелизма мы находим в многочисленных американских индейских языках, распространенных к западу от Скалистых гор. Даже при самом пристальном рассмотрении мы можем установить наличие по меньшей мере четырех совершенно неродственных языковых групп на территории от Южной Аляски до центральной Калифорнии. И тем не менее у всех, за редчайшими исключениями, языков на этом громадном пространстве имеются некоторые общие

существенные фонетические черты. Важнейшая из них — это наличие «глоттализованного» ряда смычных согласных совершенно особого образования и вполне специфического акустического эффекта7. В северной части означенной территории все языки, родственны ли они между собой или нет, обладают также различными глухими /-звуками и рядом «велярных» (задненебных) смычных согласных, этимологически отличных от обычного ряда И. Трудно поверить, чтобы эти три столь специфические фонетические черты, указанные мною, могли развиться независимо в соседних языковых группах.

Как же объяснить эти и сотни им подобных фонетических совпадений? В отдельных случаях мы, быть может, имеем дело в действительности с явлениями, восходящими к общему источнику, обусловленными генетическим родством, доказать которое при нынешнем уровне наших знаний мы не в состоянии. Но такое объяснение много нам не даст. Оно, например, должно быть решительно отвергнуто в отношении двух из трех приведенных мною европейских примеров: и назализованные гласные, и славянское ы безусловно вторичного происхождения в индоевропейских языках. Как бы мы ни рассматривали подобного рода явления, мы не можем избежать вывода, что некоторые звуки речи или некоторые особые способы артикуляции обнаруживают тенденцию распространяться вширь по определенной территории, наподобие того как те или иные элементы культуры излучаются как бы из единого географического центра. Можно предположить, что индивидуальные варианты произношения, появляющиеся на стыках языковых областей, вследствие ли непроизвольного косвенного влияния чужих речевых навыков или же вследствие прямого переноса чужеродных звуков в речь двуязычного населения, в дальнейшем постепенно усваиваются фонетическим дрейфом языка. Поскольку в фонетическом отношении каждый язык дорожит не столько своими звуками как таковыми, сколько объединяющей их системой, нет в действительности никаких препятствий к тому, чтобы он непроизвольно усваивал чужеродные звуки, которым удалось проникнуть в его гамму индивидуальных вариантов, конечно при условии, что эти новые варианты (или количественно окрепшие прежние варианты) согласуются с направлением исконно присущего ему дрейфа.

7 По-видимому, имеются аналогичные или почти аналогичные звуки в некоторых языках Кавказа.

Небольшая иллюстрация может помочь уяснению этой точки зрения. Предположим, что два соседних неродственных языка, А и В, оба имеют глухие звуки типа / (вроде уэльсского //). Мы делаем предположение, что это не случайность. Допустим, что сравнительное лингвистическое исследование позволяет нам установить, что глухим /-звукам в языке А соответствуют ряды сибилянтов в родственных ему языках, что прежнее чередование 5 : $п сменилось новым чере

дованием / (глухое) : s8. Следует ли из этого, что и в языке В глухое / имело ту же историю? Ничего подобного. Быть может, языку В свойственна определенная тенденция к явно слышимой придыха-тельности конца слова, вследствие чего конечное /, как и конечные гласные, первоначально сопровождалось заметным придыханием. У говорящих могла развиться склонность несколько предварять это глухое придыхание на конце слова и тем самым «оглушать» последнюю часть конечного / (наподобие того как звук / в таких английских словах, как felt 'войлок', обнаруживает тенденцию к частичному оглушению в предварение глухости последующего £). И все же это конечное I со скрытой тенденцией к оглушению могло бы никогда не развиться в настоящее глухое /, если бы наличие глухих /-звуков в языке А не послужило неосознаваемым стимулом или косвенным толчком к более радикальному сдвигу в соответствии с присущим языку В дрейфу. А раз конечное глухое / появилось, его чередование в родственных словах со срединным звонким / вполне естественно повело к его проникновению и в середины слов. И в результате оказывается, что и у А, и у В имеется общая существенная фонетическая черта. В конце концов, их фонетические инвентари, разумеемые лишь как совокупности звуков, могут даже совершенно уподобиться друг другу, хотя, впрочем, этот крайний случай едва ли вероятен на практике. Что весьма знаменательно во всех таких фонетических взаимовлияниях, — это сильнейшая тенденция каждого языка охранять в неприкосновенности свою фонетическую систему. Поскольку в данных неродственных языках одинаковые звуки выстраиваются по различным рядам, поскольку им присущи иные «значимости» и разный «удельный вес», постольку про эти языки нельзя говорить, будто они в отношении своего материала отошли от линии присущего им дрейфа. И в фонетике, и в лексике мы должны остерегаться преувеличенной оценки межязыковых влияний.