184 Ведра вина (на 1.000 человек). Начались безобразия. Начали срывать с

офицеров эполеты. начали грабить мещан и евреев.

Подняли из гроба столетнего старика, плясали с трупом посреди толпы

галдящих, перепившихся солдат.

Зверски был избит старик полковник Гебель, арестовавший Муравьева.

Предоставим тут слово М. Цейтлину.

"...Щепилло ударил его штыком в живот. Соловьев схватил обеими

руками за волосы и повалил на землю. Оба они набросились на лежащего и

безоружного Гебеля, Щепилло сломал ему руку прикладом. Весь израненный,

исколотый, он нашел еще силы встать, буквально приподняв своих противников

и вырвал ружье у Щепилло. В это время тоже с ружьем прибежал Сергей

Муравьев". Гебелю все же удалось убежать. "Так избиением старого и

безоружного человека,- замечает М. Цейтлин, - началось светлое дело

свободы".

III

В 125-летнюю годовщину восстания декабристов в одной из выходящих в

Северной Америке газет Г. Месняев писал в статье "Легенда о декабристах":

"Нельзя не обратить внимания на чрезвычайно любопытное

психологическое явление, каковым является отношение русского общества к

декабристам. В глазах людей совершенно различных духовных и политических

оттенков декабристы до сих пор овеяны романтическим ореолом героев,

привлекательных мечтателей с типичной русской готовностью - жертвовать

собою ради идеи.

Однако, помимо объективной оценки и личного нашего отношения к

прекраснодушию первых русских революционеров, - заявлял Г. Месняев, -

должна быть оценка объективная, оценка уже не побуждений, которыми

руководились они, а результатов, к которым привела их революционная

деятельность..."

Приведя известное стихотворение о декабристах знаменитого русского

лирика Тютчева:

"О, жертвы мысли безрассудной!

Вы уповали, может быть,

Что станут вашей крови скудной,

Чтоб вечный полюс растопить", -

Г. Месняев пишет, что "хотя в приведенных выше словах поэта Тютчева

и говорится о том, что от идей этих "не осталось и следов", на самом деле

они оставили очень глубокий и неистребимый след в жизни народа и имели

совершенно непредвиденные и в конечном счете весьма страшные последствия".

"...Обращаясь к объективной оценке роли декабристов в нашей истории,

необходимо вопрос поставить так: кто 125 лет назад был исторически прав -

Император Николай I-й или же его противники - декабристы? Или иначе, было

ли для России подавление декабрьского мятежа исторической удачей или же

историческим несчастьем. Ответ на эти вопросы может быть, на мой взгляд,

только один...

Мы должны считать, что для России было бесспорной удачей то, что

14-го декабря 1825 г. на Сенатской площади победили не декабристы, а

Император Николай I-й, который сохранил тем самым почти на сто лет для

России: Московский университет, Третьяковскую галерею, Пушкина, Толстого,

Чайковского, Репина и все то, что составляет сущность и гордость русской

национальной культуры".

Итоги деятельности декабристов и их политических потомков с

исключительной ясностью подведены историей на наших глазах. За них уплачено

гибелью Николая II, всей Царской Семьи, и кровью, муками, духовным и

материальным разорением нас самих и миллионов наших современников. Поэтому

то мы не только вправе, но и обязаны вынести свой приговор над

декабристами, разрушив ту легенду, которая так долго владела умами

поколений русских людей и которая являются ярким свидетельством и рокового

недостатка в русском обществе здорового государственного инстинкта и

подлинного национального сознания.

Даже известная "Легальная марксистска Е. Кускова" и та в своей

статье "До и после" (Нов. Русск. Слово щ от 7/11 1949 г.), анализируя

увлечение российской интеллигенции революцией, делает следующее любопытное

признание о том, что могло бы быть, если бы удалось восстание декабристов.

Приводя следующее стихотворение:

"Ночная стая свищет, рыщет,

Лед на Неве кровав и пьян.

О, петля Николая чище,

Чем пальцы серых обезьян,

Рылеев, Трубецкой, Голицын,

Вы далеко, в стране иной...

Как вспыхнули бы ваши лица

Перед оплеванной Невой!"

А затем делает совершенно поразительное для "легальной марксистки"

признание:

"...Нужно ли так взывать к могилам революционеров из высокого стана

дворян? Никто не знает, чем кончилась бы их история, если бы 14 декабря

1825 года они победили. Ведь тогда бы так же был бы неизбежен выход на

арену истории "рыл", тлей, русских Пугачевых и Стенек Разиных. Что бы было

тогда на Неве, на всех реках и землях Крепостной Руси?"

XIX. ДЕКАБРИСТЫ И "ПСИХОЗ КРОВИ" У РУССКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

От декабристов в русскую политическую жизнь вошло страшное наследие

- "психоз крови".

"Откуда, когда и как психоз крови внедрился в русскую жизнь? Психоз,

который вырос на почве идей всеобщего блага и интегральной справедливости?"

- задает вопрос Н. Былов в напечатанной несколько лет назад в "Нашей

Стране" статье и дает на этот вопрос следующий верный ответ:

"Историческая тропа приводит нас к декабристам. Они были под

гипнозом французской гильотины; они сговаривались убить всю царскую семью

без остатка; они сурово осуждали революции неаполитанскую и испанскую за

то, что там венценосцы не были истреблены. В своей "Русской Правде" Постель

развивал планы вырубки "под корень" всего мыслящего слоя России. Церковь

шла целиком на слом. Все это - во имя создания чего-то всеблагого,

идеального..."

Декабристы заложили и новое: кровь во имя не ведомого, туманного

будущего. Вот эта-то традиция нас и интересует. Она очень быстро дает себя

знать после декабристов. Кружок "петрашевцев" принято понимать как нечто

весьма безобидное, где молодые люди обсуждали теории Фурье, обсуждали

головоломные вопросы к какой "трудовой фаланстере" отнести почтенных

граждан, на долю которых выпадет повинность чистить уборные. Разумеется,

если поставить им в вину только то, что они восхищались психопатом Фурье,

то приговор над ними (повешение, в последний момент, когда они стояли под

виселицей, замененное каторгой) выглядит неслыханно жестоким. Умалчивается

одно обстоятельство: петрашевцы на своих собраниях обсуждали еще и убийство

царя. А этот факт переиначивает все дело. Достоевский, бывший в числе

петрашевцев и приговоренный к повешению, показал нам своей жизнью и

творчеством, что этот суд он принял, как заслуженный и через этот суд

отделался от бесов, разъедавших его в молодости.

Достоевский победил бесов в себе, но в русской жизни они никак

побежденными не оказались. Каждый новый "вклад в революционную мысль", был

вместе с тем и вкладом в психоз крови. Исключение можно сделать только для

одного Герцена - он был настолько духовно одарен, что догматическая гнусь

не могла его целиком заесть. Все другие пророки подполья шли навстречу

гнуси бодро и безоговорочно.

Чернышевский (в 1853 г.) пишет: "меня не испугает ни грязь, ни

пьяные мужики, ни резня". В окончательном виде "Катехизис революционера",

как он был назван, составил в 80-х годах Нечаев и никто дальше, - ни Ленин,

ни Дзержинский, ни Сталин - ничего нового уже не сказали. Нечаев писал, что

все средства - ложь, вымогательство, провокация, воровство и убийство не

только не должны смущать революционера, но абсолютно необходимы и всячески

его украшают. Это и есть революционная доблесть. Всем известно, что фабулой

для "Бесов" Достоевского послужил именно процесс Нечаева, который убил

своего приятеля, когда тот возымел дерзость в чем-то не согласиться с

"вождем" - Нечаевым".

Но оставим пророков и перейдем к "малым". Как там обстояло дело?

Увы, черные пророки всегда находили послушное и восторженное стадо".

"Я дошла до того, что бредила эшафотом", оставляет письменный след

Л. Г. Шелгунова ("Любовь людей шестидесятых годов" Т. А. Богданович, изд.

"Академия"). Шелгунова со своими двумя мужьями принадлежала к окружению

Чернышевского, но на ней явственно чувствуется гипноз, т.н. великой

французской революции. "Этот месяц, проведенный в Париже, совершенно

одурманил меня", - сообщает Шелгунова, в 1856 году. "Я дошла до того, что

бредила эшафотом". По-видимому, посещение мест казней и осмотр "священных

гильотин" производили на молодую барыньку приятное опьяняющее действие".

(28)