278

Современная философия: хрестоматия

Раздел I. Философия и. Ее история

275

М.К.Мамардашвили

ным жизненным смыслом у великих философов всегда существует.

Философские проблемы становят­ся таковыми, если они ставятся под луч одной проблемы — конечного смысла. Для чего вообще все это? Для чего мироздание? Для чего «я» и мои переживания? А эти вопросы задают­ся именно потому, что в этом миро­здании живет существо, которое не создано, а создается. Да и мир не за­вершен, не готов.

Философ работает путем «запре-деливания» такого рода ситуаций. То есть он строит понятия, посредством которых эти ситуации и эти связки можно представить в предельно возможном виде и затем мыслить на этом пределе, мыслить, так сказать, «в идее». Ну, скажем, если он хочет продумать проблему государства, то обязан представлять государство в виде предельно осуществляемой идеи государства. Вся сложность состоит в том, что при этом философ не ут-верждает, что эти предельные описа­ния являются изображением каких-то реальных предметов в мире. Фи­лософ знает, что предельное описа­ние есть средство мышления. Поэ­тому, например, Платон, когда у него спрашивали, что он имеет в виду под идеальным государством — то, кото­рое на его родине? — отвечал: нет, не его, не его устроение имел я в виду, а то государство, которое существует внутри и в момент такого говорения о нем в напряженном сознании.

Философский акт состоит в том, чтобы блокировать в себе нашу ма­нию мыслить картинками. И когда мы убираем картинки и предметные референции из нашего сознания, мы начинаем мыслить. Это значит, что наше мышление всегда гранично или на пределе. Я поясню: то, что фило-

софы называют смыслом — смыс­лом истории или смыслом мирозда­ния — это то, что никогда не реали­зуется в пространстве и времени. И никогда не исполняется в виде какого-нибудь события или состоя­ния, например, государственной кон­ституции, которая была бы приме­ром этого смысла. Смысл (а он всегда полный) не есть предмет, находимый в мире, — так же как граничный конец истории не есть часть истории, событие в ней.

К сожалению, в нашем обыден­ ном мышлении, в том числе и в со­ циальном, мы всегда совершаем ро­ ковую ошибку. То, что в действитель­ ности является предельно сопрягаю­ щим поля наших усилий, мы поме­ щаем в мир в виде искомого в нем совершенного образца и ходячего идеала. Например, мы говорим: по­ кажите нам вполне справедливый конкретный закон", и тогда мы будем жить по закону. Но был ли когда- нибудь и где-нибудь такой конкрет­ ный закон, при применении которо­ го всегда торжествовала бы справед­ ливость? Покажите пример идеально­ го или совершенного общества. И когда мы не можем это показать (а показать нельзя — этого нет), то тор­ жествует нигилизм. Нигилизм снача­ ла есть требование того, чтобы было «высокое». Второй шаг — обнаруже­ ние, что истинно высокого никогда не было: ну, покажите мне истинно честного человека! У каждого можно найти какой-то недостаток, какую-то корысть. Третий шаг — утверждение, что все высокое — это сплошное при­ творство, лицемерие, возвышенное покрытие весьма низменных вещей. И потом знаменитое: «Все дозволено, раз Бога нет». \

Т»м же, С 57-61. *

Природа философии такова, что невозможно (и, более того, должно быть запрещено) обязательное пре­подавание философии будущим хи­микам, физикам, инженерам в выс­ших учебных заведениях. Ведь фило­софия не представляет собой систе­му знаний, которую можно было бы передать другим и тем самым обу­чить их. Становление философского знания — это всегда внутренний акт, который вспыхивает, опосредуя со­бой другие действия. Действия, в результате которых появляется кар­тина, хорошо сработанный стол или создается удачная конструкция ма­шины... В этот момент может возник­нуть некоторая философская пауза, пауза причастности к какому-то пер­вичному акту. Передать и эту паузу, и новую возможность пульсации мысли обязательным научением про­сто нельзя. Ставить такую задачу аб­сурдно. Это возможно только в том случае, если то, что называется фи­лософией, воспринимают как инсти­туционализированную часть государ­ственного идеологического аппарата, некоторое средство распространения единомыслия по тем или иным ми­ровоззренческим проблемам.

Люди, желающие приобщиться к философии, должны- ходить не на курс лекций по философии, а просто к философу. Это индивидуальное присутствие мыслителя, имеющего такую-то фамилию, имя, отчество, послушав которого можно и самому прийти в движение. Что-то духовное пережить... Короче говоря, филосо­фия — это оформление и до предела развитие состояний с помощью все­общих понятий, но на основе лич­ного опыта.

Плохо, что многие начинают и заканчивают изучение того, .что в на­ших вузах называется философией, так ни разу и не коснувшись се, не поняв специфики ее предмета.

Вообще вопрос «как это воз­можно?» и есть метод и одновремен­но способ существования живой мыс­ли. Но если это так, то, следователь­но, порождать такой вопрос может только собственный невыдуманный живой опыт. То есть те вопросы, ко­торые вырастают из этого опыта и являются вопросами, на которые можно искать ответ, обращаясь к философским понятиям. До возник­новения такого вопроса не имеет смысла читать философские книги. И совершенно иллюзорно то ощуще­ние якобы понимания, которое мы можем испытывать, встречая п них такие высокие понятия, как бытие, дух и т.д.

Чаще всего наше переживание со­провождается отрешенным взглядом на мир: мир как бы выталкивает тебя в момент переживания из самого себя, отчуждает, и ты вдруг ясно что-то ощущаешь,- сознаешь. Это и есть осмысленная, истинная возмож­ность этого мира. Но именно в видении этой возможности ты окаменел, застыл. В этом состоянии тебе многое способно открыться. Но для того, чтобы это открытие состоя­лось, нужно нс только остановиться, а оказаться под светом или в гори­зонте вопроса: почему тебя это так впечатляет? Например, почему я раз­дражен? Или наоборот: почему я рад? Застыть в радости или страдании. В этом состоянии — радости или стра­дания — и скрыт наш шанс: что-то понять. Назовем это половиной пути...