4. Время и условия видоизменения форм быта в южной части

  зарубинецкого  ареала  мы   тоже   должны   сопоставить   с   ходом

  исторического процесса в  Европе.  Прежде  всего  следует  отметить

  ослабление сарматского ига. Сарматы вторглись в  южнорусские  степи

  как завоеватели и  разрушители,  нарушившие  нормальную  жизнь  как

  варварских племен Скифии, так и прибрежных греческих колоний, грабя

  и разоряя и тех и других. Постепенно сарматская  знать  нашла  свое

  место в  системе  античных  городов,  которые  являлись  "узорчатой

  каймой, пришитой к варварской одежде".

      Кроме  того,  в  I  в.  н.  э.  сарматы   особенно   интенсивно

  устремились на запад: при императоре Клавдии (41 -- 54 гг.  н.  э.)

  сарматский авангард -- языги -- оказался уже за Карпатами в  Дакии,

  а к 70-м годам сарматы, оттеснив даков,  заняли  дунайскую  долину,

  став  соседями  германцев  (Плиний).  Изменились  и  отношения   со

  славянами:  заключались  сармато-венедские  браки,   славяне-венеды

  заимствовали сарматские обычаи (Тацит. Археологические данные будут

  приведены ниже). Складываются временные сармато-венедские племенные

  союзы (Певтингерова карта). Очевидно, сарматы в I -- II вв.  н.  э.

  перестали  быть  той  неодолимой  силой,  от  которой   лесостепные

  земледельцы бежали в III -- II вв. до н. э. за Дунай во Фракию  или

  в глухие леса на Припяти, Десне  и  Верхнем  Днепре.  Изменилось  и

  славянское общество -- для создания славяно-сарматского союза где-то

  у  северо-западного  угла  Понта  нужно  было,  чтобы   возродилась

  славянская знать и возобновились пути на юг; о том, что  славянские

  дружины доходили до устья Дуная, пишет Тацит (98 г. н. э.).

      5.  Важным  показателем  возрождения   Причерноморья   является

  судьба Ольвии: еще на  протяжении  I  в.  н.  э.  Овидий  в  начале

  столетия,  а  Дион  Хризостом  в  конце  его   красочно   описывали

  бедственное   состояние    причерноморских    городов    (Томы    и

  Борисфен-Ольвия), постоянно подвергавшихся  сарматским  нападениям.

  "Дела тамошних эллинов пришли в крайний  упадок...",  однако  жизнь

  брала свое и  греки  "снова  заселили  город  (Борисфен),  как  мне

  кажется, по желанию скифов, нуждавшихся  в  торговле  и  посещениях

  эллинов..." 18

 

      18 Дион Хризостом. Борисфенитская речь. -- ВДИ, 1948, №  1,  с.

  229. По общей пагинации с. 355.

 

      Тяга  варварского  мира  к  торговым  эмпориям  юга  привела  к

  новому расцвету Ольвии во II -- начале III в. н.  э.,  о  чем  ярко

  свидетельствует  декрет  в  честь  архонта  Теокла,  сына   Сатира.

  Перечисление различных городов, выразивших благодарность ольвийскому

  архонту, будучи положено на карту, дает нам представление о широких

  торговых связях города близ  устья  Борисфена.  Здесь  мы  видим  и

  соседние города северного берега (Тира, Херсонес и Боспор) и города

  южного побережья Понта (Гераклея, Амастрия, Синоп, Никомидия, Никея,

  Кизик). Важным направлением был тот район, в котором разместились в

  свое время уходившие от сарматов "скифы-пахари", давние контрагенты

  Ольвии: Истрия, Томы, Каллатия, Одесс (совр.  Варна).  Конец  этого

  западного каботажного пути отмечен  городом  Византией,  позднейшим

  Константинополем -- Царьградом, конечным пунктом торговых экспедиций

  Киевской Руси в X в. Ольвия вернула себе международные  связи.  Для

  приднепровских славян окно в Европу было снова открыто.

      6. Важную роль в судьбах Юго-Восточной Европы сыграла  в  I  --

  II вв. н. э.  Римская  империя,  заинтересованная  в  экономических

  ресурсах Причерноморья. Мозаику племен, городов и микрогосударств в

  северо-восточной части Черноморско-азовского акватория объединило и

  привело в некую систему Боспорское  царство,  а  такую  же  пеструю

  мозаику в западной  половине  объединила  усилиями  своих  легионов

  Римская империя. Император Тиберий (14  --  37  гг.  н.  э.)  занял

  Фракию, при Клавдии (в 56 г.) римляне заняли Тиру в устье  Днестра,

  легионы Нерона оказались в Крыму и, по-видимому, в  Ольвии.  Особое

  значение имели военные предприятия императора  Траяна  (98  --  117

  гг.), покорившего обширную Дакию и  продвинувшего  границы  империи

  вплотную к восточным славянам. Власть Рима в ольвийской зоне  Понта

  окрепла.  Торговые  связи  с  лесостепными  хлебородными  областями

  получили некоторую военную поддержку и значительно возросли. Во всей

  бывшей  земле  "скифов-пахарей"  (сколотов)  найдены  сотни  кладов

  серебряных римских монет, документирующие размах торговли славян  с

  Римом во II -- IV вв. н. э. Известны два сгустка таких кладов: один

  в земле Полян и Руси (от Киева до Роси), являвшейся  основой  земли

  сколотов, а другой в верхнем течении Днестра, точно в  том  районе,

  где О. H. Трубачев обозначил одно из скоплений архаичных славянских

  гидронимов.

      Особый интерес  представляет  датировка  начала  этого  мощного

  потока римского серебра. Если составить диаграмму монет, распределив

  их по времени правления императоров начиная с рубежа нашей эры,  то

  на протяжении всего I в. н.  э.  количество  серебра  будет  весьма

  невелико. Резкое возрастание количества римских денариев, зарытых в

  Среднем  Поднепровье,  наблюдается  именно  с  императора   Траяна.

  Огромная империя Траяна и постоянные войны в Европе и Азии требовали

  непрерывного пополнения продовольственных запасов; среднеднепровский

  рынок хлеба был важным элементом в экономическом  балансе  империи.

  Высокий уровень притока серебра держится в лесостепи несколько веков

  вплоть до гуннского нашествия.  Это  объясняет  нам,  почему  автор

  "Слова о полку Игореве" упоминает "Трояновы  века"  как  счастливую

  эпоху   славянского    прошлого.    Hа    территории    задунайских

  "скифов-пахарей" Траян поставил  величественный  монумент  в  честь

  покорения Дакии -- "Тропеум Траяни".  В  "Слове  о  полку  Игореве"

  "тропа Трояна" означает ориентир, к которому скачут "черес поля  на

  горы" славянские дружины, по всей вероятности, в  эпоху  завоевания

  Балкан в VI в. Очевидно, эпическая память восточных славян сохранила

  и имя Траяна и воспоминание о благоденствии в последующие века  (до

  трагического "времени Бусова", т. е. до конца IV в. н. э.).