А.Н. Ярков «ЧЕЛОВЕК В ПОИСКАХ ЕДИНСТВА»
Нижегородский государственный университет им. Н.И. Лобачевского
Ярков А. Н.
ЧЕЛОВЕК В ПОИСКАХ ЕДИНСТВА
Анализ оснований мировоззренческого выбора
и введение в экзистенциальные основания религии
Нижний Новгород
МЕТАФИЛОСОФСКОЕ ВВЕДЕНИЕ.
1. Постановка проблемы. Два мира, две культуры, два мировоззрения.
«Естественники и гуманитарии»
Античные материалисты и идеалисты.
Просветители и романтики.
Позитивисты и экзистенциалисты.
Науки о духе и науки о природе.
Заключение. «Физики» и «метафизики».
2. Неудовлетворённость существованием.
Описание явления.
2.1.1. Определение.
2.1.2. Область проявлений.
2.1.3. Виды проявлений.
2.1.4. Описание проявлений.
2.1.5. Безобъектное желание.
2.1.6. Искание смысла жизни.
2.1.7. Неудовлетворённость и характер.
2.1.8. «Танатос» и воля к разрушению.
2.2. Анализ явления.
2.2.1. Причины возникновения.
2.2.2. Хаос чувств.
2.2.3. Самосохранение в прямых проявлениях.
2.2.4. Человек в поисках опоры.
2.2.5. Природа и условия возможности счастья.
О природе “танатоса”.
2.3. Заключение.
3. О СУЩЕСТВУЮЩИХ ТЕНДЕНЦИЯХ САМОСОХРАНЕНИЯ.
3.1. О СТРЕМЛЕНИИ К ЕДИНСТВУ.
3.2. ИДОЛОЦЕНТРИЗМ И ПОКОРОНОСТЬ (Пассивный авторитаризм).
Определение.
Психология и этика авторитаризма.
Идеологический аспект авторитаризма.
3.3. ЭГОЦЕНТРИЗМ И ВОЛЯ К ВЛАСТИ (Активный авторитаризм).
Определение.
Исторический обзор.
Психологические проявления эгоцентризма.
Этические проявления эгоцентризма.
Социальные проявления эгоцентризма.
Политические проявления эгоцентризма.
Эскапизм.
Воля к власти в искусстве.
Магизм и технократизм.
Познание как воля к власти.
Материализм как результат эгоцентрического мышления.
Последствия эгоцентрического отношения к миру.
3.4. Теоцентризм и любовь.
О смысле религии.
Спасение через преодоление противоречий между Я и Не-я.
Спасение через трансформацию самосознания.
Спасение через доверие.
Переживания просветления, «рождения от Духа», экстаза.
Психологические плоды духовности.
Этические плоды духовности.
Социальные плоды духовности.
Роль познания в религии.
Духовность в искусстве и восприятии природы..
3.5. История как арена борьбы двух тенденций.
Причина смешения двух состояний.
666
Различие между церковностью и духовностью.
История как арена борьбы двух тенденций.
4. Заключение Метафилософское введение
Современная философская ситуация настоятельно требует предварять всякую исследовательскую работу метафилософским введением, в котором автору желательно дать самый общий обзор целей и мотивов своего труда ещё до того, как началось разворачивание непосредственного дискурса. В области метафилософии (т.е. до-философии) мы не столько объясняем и интерпретируем, сколько указываем на те или иные очевидные предпосылки философствования, которые с нашей точки зрения должны быть взяты в качестве основания исследования. И указать мы должны именно на те природные источники, мотивы нашего познания, которые находим общечеловеческими, глядя на которые любому человеку не остаётся другого выхода, как согласиться с ними, сказав: “Да, это так, я чувствую или желаю то же самое”. Другими словами, началом всякого взаимопонимания служит то, что для обеих сторон очевидно. На основании такого согласия только и возможно дальнейшее совместное творческое изучение предмета, да и вообще любой диалог или способность понимания. Если же исходные природные данные у нас разные или искажены до неузнаваемости, то диалог заранее обречён на неудачу, ибо при разных основаниях трудно построить что-то общее. Об этом писал ещё В.Дильтей, полагая, что “…мы в состоянии достичь понимания индивидов лишь благодаря их родству между собой, благодаря чему-то общему у них”/128, с.146/. Без выполнения этого условия мы получаем как раз то положение вещей, которое наблюдается сейчас по всем, почти, философским вопросам, а именно – нет такого определения, идеи или высказывания, по адресу которого не возникало бы разноголосицы противоречивых мнений, из-за которой даже самые общие предметы оказались сущностнооспариваемыми и неопределяемыми, что стало сейчас проблемой даже в преподавании ВУЗовских предметов.
* * *
Ни в коей мере не претендуя на знание “правильных определений”, я хотел бы указать, что общение и взаимопонимание возможно лишь на едином основании и при единой цели.
На что же мы можем указать как на природные предпосылки познания и общения?
Полагая наиболее перспективным экзистенциальное1 направление философии, я утверждаю, что таковым основанием будет то, что остаётся у человека в самые трудные, опасные, критические моменты его жизни, в так называемых “пограничных ситуациях”, в которых выявляется самое важное для любого человека. И это “самое важное”, оказывающееся, как правило, общечеловеческим, я полагаю, нужно класть в основание философствования.
Указать, таким образом, мы можем на те предельные по разложимости мотивы всякой жизнедеятельности человека, которые свойственны людям от рождения, а именно на желание жизни /самосохранение/ и блага в самом общем их понимании. Именно воля к благой жизни, чувство самосохранения должно служить, по моему мнению, основанием подлинной философии, а никак не абстрактное познание ради самого познания, или ради власти. Такая позиция, которая в дальнейшем подтвердится более подробным обоснованием, считается мной единственно возможным правильным подходом к философствованию вообще. Только базируясь на воле к благу, возможна трезвая и здравая философия, которая в этом случае будет отвечать по смыслу своему первоначальному значению как “любви к мудрости”. Так, в области метафилософии, мы, прежде всего, призваны ответить на вопрос, зачем именно мы философствуем. Без правильного осознания и чёткой формулировки мотивов познания мы рискуем впасть в досадные ошибки или применять к тому или иному вопросу неверную методологию. Человек не есть абстрактная познающая величина, некий “чистый субъект”, в жилах которого “течёт разжиженный сок разума в виде чисто мыслительной деятельности”, по выражению того же Дильтея /126, с.111/. Человек вовлечён в процесс познания всем своим существом, своим сердцем, желаниями, чувствами, волей. И эти категории составляют неотъемлемую, даже важнейшую часть процесса познания.
Философия проделала уже громадный путь развития и накопила большое число рефлексирующих самоопределений. Для меня желательно сделать небольшой обзор определений философии, чтобы яснее обозначить собственную позицию. Наиболее сложными, в этом смысле, сегодня являются взаимоотношения философии и науки, что сразу “бросается в глаза” стороннему наблюдателю, и нам необходимо, прежде всего, осветить этот вопрос. Нынешние философские кафедры часто занимает позитивистский образ философии, в основание которого положена наука (!) как совокупность частных представлений о мире, из которых делаются выводы и определения целостного мировоззрения. Систематичность, верифицируемость, логическая доказуемость, эмпирическая проверяемость, объяснительность – всё это методологические признаки научного знания. Ныне,
«на престол возводится наука, философия почтительно склоняется перед новым божеством, ориентируясь на научный метод, изгоняющий всё метафизическое и требующий однозначности и безоговорочной дисциплины мысли» /365, с.26/.
На сегодняшний день взаимоотношения философии и науки носят, действительно, проблематический характер. Психологические предпосылки их связи и их противостояния могут быть предметом рассмотрения в других работах, пока же мне хотелось бы обратить внимание на то, что определение сущности и роли науки не может быть дано из самой науки, а упирается в некоторые вне- и до-научные основания, в человека, его жизнь, его экзистенцию, мотивацию и систему ценностей. Ибо, для того чтобы начать хоть какой-то процесс сознательной деятельности, в том числе процесс познания, человеку нужно, прежде всего, сознание значения этого процесса, его ценности для жизни и соответствующая этому сила желания к достижению цели. Поэтому
«философия не может основываться на иллюзии, что она делает человека незаинтересованным наблюдателем самого себя» /Аббаньяно, 2, с.311/.
Вопрос существования «отвлечённого» познания, познания ради самого познания, остаётся проблематичным и ныне. Впрочем,
«Отрицание того, что философия является незаинтересованным познанием, означает не то, что незаинтересованное познание невозможно, а лишь то, что если оно и возможно, оно не является философией. На самом деле оно существует, и, следовательно, возможно; но это – естественные науки» /там же, с. 312/2.
Безусловно, интерес к отвлечённому познанию существует. Но «сама эта теоретическая потребность есть только частная, одна из многих, а у человека есть общая высшая потребность всецелой, или абсолютной жизни, для которой всё остальное, а, следовательно, и философия может быть только средством» /В.Соловьёв, 362, с.262/. И хотя в повседневной жизни мы не отдаём себе философского отчёта о своих занятиях и действуем чаще под влиянием чувств, в области философии и науки такое небрежное отношение может привести к серьёзным заблуждениям.
Я полагаю, что непременным условием “пригодного” определения философии должно быть присутствие в нём “экзистенциальных начал”, т.е. соотнесения его с человеческой жизнью и желаниями, причём иерархически главными желаниями. Если в определении не присутствует вопрос “зачем?”, то оно грозит быть очередным академически-отвлечённым “позитивологизмом”, интересным только самим учёным и мучающимся на экзаменах студентам.
Именно поэтому определения философии, данные в Новое время, как “…истинного познания вещей”/Локк, цит. по 131/, “…познания, достигаемого посредством правильного рассуждения” /Гоббс/, и, тем более, определения современных логических и лингвинистических аналитиков, как “Цель философии – логическое прояснение мысли” /Витгенштейн/, полагаются мной слишком частными и потому неприемлемыми. Все эти определения совсем не затрагивают конкретной человеческой жизни, не показывая, зачем человеку “познавать вещи” или “прояснять мысли”. Трудно себе представить конкретного живого человека, который мог бы живо заинтересоваться “…наукой об отношении человеческого знания к существенным целям человеческого разума” /Кант/. Несмотря на всё наше уважение к Канту, нельзя не возразить на это определение тем простым соображением, что разум сам по себе не имеет целей, а является средством для достижения целей, указанных сердцем, т.е. желанием. В этом состоит принципиально подчёркиваемое различие моего понимания философии от тех определений, которые обобщенно называют “отвлечёнными”. Здесь я бы разошёлся даже с такими “отцами” философии как Платон и Аристотель, полагавшими её происхождение от удивления и любопытства.
Что касается удивления, то выведение такого происхождения философии мне кажется поспешным, ведь в нём «сквозит» некая праздность, отвлечённость от конкретной жизни. В каком-то смысле такое определение само может вызвать удивление, потому что человеку свойственно удивляться лишь тому, что непривычно, что выходит за рамки сложившегося описания мира. Ведь чтобы удивляться чему-то, нужно сравнивать это с чем-то, что мы считаем “нормальным”, “должным”. Такое определение может быть приемлемым только в том случае, если понимать, что “человек живёт в среде, понятийно выстроенной”/М.Фуко, 419 с.51/, выстроенной во многом им самим, так что удивление может быть полезно, как скептическое отношение к имеющимся структурам знания, которые могли бы быть иными, используй мы другие посылки для его построения.
«Не в том ли состоит её /философии/ дело, чтобы узнавать – вместо того, чтобы узаконивать уже известное, - как и до какого предела можно было бы мыслить иначе?»/там же, с.43/.
Более вразумительным мне представляется выведение философии из любопытства, если его истолковать предложенным Спенсером образом. Подлинное любопытство имеет прямую связь с волей к жизни в том смысле, что заставляет человека узнать, - не угрожает ли ему опасность от того, что находится в ещё непознанном состоянии, и не несёт ли оно ему каких-то благ. Но если понимать любопытство так, то проще сказать прямо, что философия происходит от воли к жизни и благу, и есть, по сути, попытка «стратегического», целостного взгляда на своё положение.
Здесь уместно будет упомянуть, что философская логика, по словам В.С.Библера «есть обоснование невозможности редукции»3.
«Апофатический смысл философии – это смысл всеобщего антиредукционизма, точнее – не-редукционизм4»/ там же, с.166/.
Философия, в моём понимании, пытается дать предельно общий, целостный, стратегический взгляд на отношения человека и мира, включая в себя все проявления человеческой жизни, не входя ещё в область частного, специфичного. Однако, со времен воцарения позитивной науки, философию воспринимают в специфическом ракурсе – или как философию науки, или как-то или иное отвлечённое познание, являющееся лишь частью философии – метафизикой. Сам В.С.Библер даёт, кажется, именно такое определение философии, вопреки своим рассуждениям об «антиредукционизме»:
«философия – есть культура размышления о возможности помыслить начало бытия. Размышление о возможности бытия»/там же, с.160/. «Философ – человек, сосредоточенно думающий о том, как возможно бытие, изначальное бытие всего…» /там же, с.168/.
Но всё сказанное в таком определении относится к метафизике как одному из разделов философии, и является, по моему мнению, ни чем иным, как очередным редукционизмом. Данный вопрос о происхождении бытия есть частный вопрос. Философ думает не только об этом. Намного важнее данного вопроса, который, несомненно, грешит отвлечённостью, вопросы о смысле жизни, о спасении этого бытия, о пути жизни человека. Ведь для того чтобы думать о возможности бытия, нужно сначала быть и ориентироваться в мире, иначе это бытие очень легко можно утерять. И как бы не был отвлечён от жизни философ, живёт он совсем не по канонам своей отвлечённой философии, ибо, прежде всего он ориентируется в мире, а потом уже предаётся праздным размышлениям или поиску истины. Приведённое Библером определение не охватывает полноты философского мышления, оно отвлечённо, не экзистенциально и не религиозно, хотя и экзистенциализм, и религиозная философия входят в состав собственно философской мысли. Поэтому определение философии должно быть более общим, чем любое частное её направление.
* * *
В этой “критике отвлечённых начал” философии я, конечно же, не одинок. Ведь сам термин “философия” приписывают ещё Пифагору, который так называл себя, потому что считал, что мудрым может быть только Бог, человек же может лишь стремиться к мудрости. Таким образом, определение философии как любви к мудрости упирается в определение самой мудрости. А то, что мудрость не есть понятие отвлечённое от жизни, не нуждается в доказательствах.
«Очевидно, название “любомудрие”, то есть любовь к мудрости… не может применяться к отвлечённой теоретической науке. Под мудростью разумеется не только полнота знания, но и нравственное совершенство, внутренняя цельность духа»/ В.Соловьев, 358, т.2, с. 180/.
Любопытно, что наиболее краткое и ёмкое определение мудрости даёт Библия в книге “Екклезиаст”: “Кто как мудрый и кто понимает значение вещей?” /Еккл 8;1/. В этом определении ясно выражена аксиологическая направленность – мудрость есть понимание значения, а значение, разумеется, определяется относительно человеческой жизни и блага. Так определяют философию многие философы. Плотин, например, называет философию “самым значительным”. Самое же значительное для человеческой жизни есть ни что иное, как Благо, если использовать это слово в самом общем смысле. Итак, мудрость, как мы считаем, это знание Блага, понимание того, что оно есть и от чего зависит. Поэтому и философию я определю, вероятнее всего, как любовь к познанию того, что есть и отчего зависит Благо, или как поиск Благой жизни. Это определение не производит ещё никакого разделения и находится вне рациональности любого рода. Оно означает ни что иное, как то, что в основании философии (как и любого иного познания) лежат чувства приятного-неприятного и желание соответственно толкающее от второго к первому. При этом я ещё не определяю, какие именно это желания – физиологические, психические, интеллектуальные, экзистенциальные или отвлечённые. Я лишь предполагаю, что у них должна быть своя иерархия. Такое определение охватывает наиболее широкую область познания, более того, даже все возможное познание, так как в основании его лежит потребность, влечение, и, следовательно, эта потребность «рассматривает» свою цель как то или иное благо. В этом смысле в моё определение входит даже отвлечённое познание ради самого познания, ибо потребность в истине, возможно, составляет природу человека, и, следовательно, удовлетворение этой потребности является благом.5 Задача философии как раз и заключается в целостном обзоре всей совокупности этих чувств и выстраивании их порядка – иерархии6. Аксиологический аспект, таким образом, - неотъемлемое свойство философии. Именно здесь и становятся актуальны рассуждения экзистенциалистов о «пограничных ситуациях», в которых проявляется подлинная иерархия желаний, заложенная в нас, что называется, «природой».
На этом определении мы можем остановиться, понимая, что исчерпать этот вопрос нам вряд ли удастся. В данном случае я позволю себе ограничиться этой формулировкой, дабы указать те основания, с которых буду решать последующие задачи. Данное определение носит инструментальный характер. Однако я вынужден на нём настоять, ввиду того, что неясность тех оснований, с которых я буду решать поставленную в работе проблему, приведёт к увеличению вероятности её непонимания. В предельно упрощённом и неформализованном виде моё понимание смысла философии в диалоге с оппонентом можно было бы выразить так – «все мы стремимся к тому, чтобы нам было хорошо, не определяя ещё, что именно мы разумеем под этим «хорошо», и это стремление мы попробуем положить в основание нашего диалога, как самую общую и всем присущую потребность. Попытка разобраться разумом в том, что такое это «хорошо», как оно возможно и что делать, чтобы его достичь, и есть философия в нашем понимании». Несогласие оппонента с подобным началом создаёт непреодолимые трудности при общении, делает его, по сути, невозможным.
Обратим внимание на то, как преобразится указанное выше определение в том случае, если его оформить в рамках той или иной рациональности. Например, если предположить существование единого всемогущего Бога, от Которого зависимо благо, то определение примет вид любви к Богу, а философия станет религией. Если благо поставить в зависимость от человеческого знания и силы, то определение станет похоже на большинство определений начала Нового времени – а философия станет наукой о познании вещей ради господства над ними.
Если же снова удалить экзистенциальный акцент из определения, то получится древнейшее, благородно звучащее, но, увы, спорное определение философии как любви к истине, а сама философия превратится, вероятно, в метафизику, отвлеченную науку, или теософию7, что намного постыдней. Однако, всякое подобное определение есть уже сужение поля мысли и специализация, обрамление её, ограничение.8
* * *
Мотивом здравой, в моём понимании, философии может быть лишь желание благой жизни, так как все остальные побуждения есть те или иные производные от этой фундаментальной потребности. Любое другое желание будет уже ограничено, не охватывает ситуации целиком, так как направлено на что-то конкретное. “Воля к истине” и “познание ради самого познания” не могут быть названы основными, так как не дают прямого ответа на вопрос, зачем человеку нужно знание и истина сами по себе, а не как средства к достижению и сохранению блага. Предпочитающий же выдавать “волю к истине” за мотив своего философствования, рискует впасть в досадные ошибки, ибо современный психоанализ прекрасно показал, насколько просто человек может обманываться, скрывая от самого себя свои мотивы. Это заметил ещё Ф.Ницше, который писал, что:
«…моральные (или аморальные) намерения составляют зародыш любой философии, – из него произрос весь побег. На деле: объясняя, откуда повелись самые отвлечённейшие метафизические утверждения философа, лучше всего спрашивать себя, куда всё это (куда он гнёт) – что за мораль он преследует своей философией? Соответственно я и не верю, будто “влечение к познанию” родило философию, а верю, что совсем иное влечение воспользовалось этим самым познанием как своим инструментом» / 265, с. 247-248/.
Возражая Гуссерлю, который не хотел видеть в философии ни мудрости, ни глубокомыслия, а хотел видеть строгую науку, я, напротив, утверждаю, что нам нужны именно мудрость и глубокомыслие, ибо они ведут к благу, и не существенна научная строгость в вопросах, где наука теряет свои властные полномочия – в метафизике. Если я и употребляю слово “наука”, то делаю это в старом, античном смысле как синоним “учения”, процесса исследования. Наука, хотя и помогает решать частные проблемы, мало чем способствовала решению “вечных” вопросов, вопросов мировоззрения, смысла жизни и спасения. Для решения проблем человеческого существования может больше пригодиться поэтическое и художественное постижение мира. И это давно поняли философы-экзистенциалисты и персоналисты. Истины, постигаемые нами в ходе философствования, есть персоналистические истины, обращённые не к безликому разуму, но к конкретному человеку.
«Философия экзистенциальна и персоналистична, поскольку свидетельствует об уникальном духовном опыте личности. Истинная философия -…поиск истинной жизни…» /В.Аксючиц, 13, с. 14/.
* * *
Я стараюсь придерживаться научно-объяснительного стиля мышления и изложения, сводя многие явления к причинным связям, рассматривая их взглядом постороннего наблюдателя, хотя, вероятно, было бы более правильно вести философское исследование в русле Я-Ты отношений /М.Бубер/, в русле живого познания сердцем, для которого более приемлема была бы художественная или поэтическая форма написания, чем наукообразность. Такой объяснительный подход заметно искажает некоторые мысли. По словам Ж.Делёза:
«Философская книга должна быть, с одной стороны, особым видом детективного романа, а с другой - родом научной фантастики»/120, с.10/.
Но, чтобы писать на достойном уровне, нужно самому находится “в духе”, что мало зависит от человеческого хотения, а больше от способностей, и, кроме того, наукообразная философия давно уже стала привычной для европейского “слуха”, так что многим легче воспринимать объясняющую информацию, чем символическую. Хотя содержание данного трактата в чём-то и родственно “детективному” расследованию.
* * *
Ценность работы видится мне в нескольких аспектах. С одной стороны, я показываю и доказываю средствами философии тот факт, что религиозное мировоззрение имеет право на полноценное, равноправное существование наряду с любым другим мировоззрением, обладая при этом экзистенциально-прагматическими преимуществами. При том обосновываем это не традиционно-научными методами, которые рискуют быть в очередной раз опровергнутыми, а такими методами, которые не зависят от уровня развития науки и составляют актуальную значимость для любого времени и культуры. С другой стороны, я беру на себя смелость утверждать, что наш метод может помочь разрешить затруднение современности, о котором пишет К.Г.Юнг:
«Мир, если и не полностью отвернулся от традиции (религиозной, прим. - А.Я.), то, по крайней мере, давно уже не желает выслушивать “послания”: он предпочёл бы услышать, что эти послания значат. Слова, звучащие с кафедр проповедников непонятны и настоятельно требуют объяснения» /480,с.200-201/.
Действительно, наш век уже давно требует обновления символов, их “воскресения”, манифестации их смысла, и наша работа претендует на то, чтобы показать, как те или иные символы и идеи религии возникали, возникают и поддерживают своё существование в душах и умах людей. Но главным образом работа посвящена описанию процесса психологических оснований в выборе человеком мировоззрения. Главный интерес здесь отведён, конечно, религиозным взглядам, поданным, впрочем, в самом общем виде. В цели работы не входил теологический анализ религиозных учений. Элементы такового если и появляются в ходе повествования, то носят несистематический и недоказательный характер.
1 Экзистенциальная философия, экзистенциализм, философия жизни (от лат. Existense – существование) - направление философии Х1Х-ХХ веков, считающее главным предметом и целью философии человеческую жизнь, проблемы жизни и смерти, блага, смысла, страдания, бытия и небытия человека.
2 На мой взгляд, философия как метафизика наделена ещё большей отвлечённостью. Естественные науки приносят вполне конкретную пользу, но приносят ли они истину, является спорным утверждением.
3 Вопросы философии №1 за 1995 , стр. 167
4 Редукция – упрощение, сведение к единому началу.
5 Истина желанна, следовательно, блага даже независимо от её конкретного содержания
6 Именно в этом заключается ответ на возможное возражение – «чем тогда философия отличается от поваренной книги, которая также озабочена благом человека?» - только иерархией. Философским мышлением мы определяем место и поваренной книге и отвлечённому познанию в нашем мировоззрении.
7 Имеется ввиду теософия Блаватской, Рерихов, Бейли и т.п., а не В.Соловьёва. Блаватская определяет теософию как любовь к истине.
8 Попытка возможного оппонента оспорить предлагаемое мной определение философии выводит нас за границы собственно философии в метафилософскую область, в которой мы и пытались определить, что такое философия. Но в этой области невозможны уже доказательства, так как любое из них предполагает уже ту или иную рациональность. Мы можем здесь лишь указывать на очевидные вещи, данные нам до всякой рационализации – на то, например, что ещё до того, как познавать и определять, мы уже живём и вынуждены поддерживать своё существование, без которого мы не смогли бы и познавать, а потому экзистенциальность, жизненность находится впереди всякой формальности и отвлечённости. Причём изначально любое познание носит прагматический характер – в детстве мы познавали вещи исключительно по той степени приятности-неприятности которую они нам приносят. В пользу моей позиции говорит также всё, что нас окружает, вся действительность, созданная человеческими руками и мыслью – любой предмет, начиная от простейших складок одежды, ручки или клавиатуры на которых мы пишем, домов в которых мы живём, дизайна книги которую читаем, её содержания, машины на которой ездим, космического корабля и многого другого, всё это имеет своей целью благо человека в той или иной его форме. Было бы странно предположить что в этой сплошной утилитарности и прагматичности вдруг объявится нечто полностью отвлечённое и не соотносящееся с желаниями человека, что мы и пытались показать этим метафилософским предисловием.