17. Значение «Повестей Белкина» а.С.Пушкина в развитии отечественной литературы (частичный ответ)

    В развитии русской художественной прозы основополагающее значение Александра Сергеевича Пушкина, пожалуй, особенно велико. Перед Пушкиным вставала особо важная и очень нелегкая задача обработки самого материала данной области словесного искусства.     Цикл "Повестей Белкина" явился первым завершенным прозаическим творением Пушкина. Для писателя-реалиста, воссоздающего, воспроизводящего жизнь, формы повести и романа в прозе были особенно подходящими. Они привлекали Пушкина своей гораздо большей, чем стихи, доходчивостью до самых широких читательских кругов. "Повести и романы читаются всеми и везде", — отмечал он.     Облик кроткого и смиренного И. П. Белкина, возникающий из предисловия издателя и из автобиографического предисловия якобы самого Белкина к "Истории села Горюхина", набросан Пушкиным в добродушно-шутливых тонах. "Пиру воображенья", как характеризовал творческий процесс поэт-романтик в "Разговоре книгопродавца с поэтом", демонстративно противостоит в "Повестях Белкина" "простой пересказ" разного рода происшествий, имевших место в жизни самых обыкновенных людей. Но в этот бесхитростный пересказ Пушкин сумел внести столько глубокого гуманного чувства, меткой наблюдательности, тонкого юмора и мягкой иронии и вместе с тем столько жизненной правды, широких типических обобщений, что его "Повести Белкина" являются, по существу, началом русской высокохудожественной реалистической прозы.     В повестях Пушкин существенно расширяет, демократизирует круг явлений действительности, входящих в сферу его творческого внимания. Наряду с картинами поместной жизни ("Метель", "Барышня-крестьянка") перед нами развертывается быт армейского офицерства ("Выстрел"), городских ремесленников ("Гробовщик"), мелкого чиновничества ("Станционный смотритель") и, наконец, жизнь крепостного крестьянства ("История села Горюхина").     "Повести Белкина" отличаются предельной экономив^' художественных средств. С первых же строк Пушкин знакомит читателя со своими героями, вводит его в круг событий. Так же скупа и не менее выразительна обрисовка характеров персонажей. Автор почти не дает внешнего портрета героев, почти не останавливается и на их душевных переживаниях. В то же время облик каждого из персонажей проступает с замечательной рельефностью и отчетливостью из его поступков и речей.

Особенность цикла «Повестей Белкина» Александра Сергеевича Пушкина, подмеченная самим Львом Толстым – это сложность с пересказом краткого содержания повестей, поскольку при абсолютной простоте сюжета в них затрагивается множество вопросов уже философского уровня. Поэтому даже школьникам будет гораздо проще скачать и прослушать эти небольшие повести Белкина в аудиоформате, чем искать в интернете краткое содержание этих небольших, но полных на содержание историй.

18.История создания повести а.С.Пушкина «Капитанская дочка» (ответ есть). Система персонажей и композиция повести. Миры служилого дворянства и бунтовщиков

С середины 1832 года А. С. Пушкин начинает работу над историей восстания под предводительством Емельяна Пугачева. Поэту царем была предоставлена возможность ознакомиться с секретными материалами о восстании и действиях властей по его подавлению. Пушкин обращается к неопубликованным документам из семейных архивов и частных коллекций. В его «Архивных тетрадях» сохранились копии именных указов и писем Пугачева, выписки из донесений о боевых действиях с отрядами Пугачева.     В 1833 году Пушкин решает поехать в те места Поволжья и Приуралья, где происходило восстание. Он рассчитывает на встречи с очевидцами этих событий. Получив разрешение императора Николая I, Пушкин выезжает в Казань. «Я в Казани с пятого Здесь я возился со стариками, современниками моего героя; объезжал окрестности города, осматривал места сражений, расспрашивал, записывал и очень доволен, что не напрасно посетил эту сторону», – пишет он жене Наталье Николаевне 8 сентября. Далее поэт направляется в Симбирск и Оренбург, где тоже посещает места боев, встречается с современниками событий.     Из материалов о бунте сложилась «История Пугачева», написанная в Болдине осенью 1833 года. Этот труд Пушкина вышел в 1834 под названием «История Пугачевского бунта», которое дал ему император. Но у Пушкина зрел замысел художественного произведения о пугачёвском восстании 1773–1775 годов. Он возник ещё во время работы над «Дубровским» в 1832 году. План романа о дворянине-отщепенце, оказавшемся в лагере Пугачёва, несколько раз менялся. Это объясняется и тем, что тема, к которой обращался Пушкин, в идейно-политическом плане была острой и сложной. Поэт не мог не думать о цензурных препятствиях, которые предстояло преодолеть. Архивными материалами, рассказами живых пугачёвцев, которые он слышал во время поездки по места восстания 1773–1774 годов, можно было пользоваться с большой осторожностью.     По первоначальному замыслу героем романа должен был стать дворянин, добровольно перешедший на сторону Пугачёва. Прототипом его был подпоручик 2-го гренадерского полка Михаил Шванович (в планах романа Шванвич), который «предпочел гнусную жизнь – честной смерти». Имя его упоминалось в документе «О наказании смертною казнию изменника, бунтовщика и самозванца Пугачёва и его сообщников». Позже Пушкин остановил свой выбор на судьбе другого реального участника пугачёвских событий – Башарине. Башарин был взят в плен Пугачевым, бежал из плена и поступил на службу к одному из усмирителей восстания генералу Михельсону. Несколько раз менялось имя главного героя, пока Пушкин не остановился на фамилии Гринёв. В правительственном сообщении о ликвидации пугачёвского восстания и наказании Пугачёва и его сообщников от 10 января 1775 года имя Гринёва числилось среди тех, кто вначале подозревались «в сообщении с злодеями», но «по следствию оказались невинными» и были освобождены из-под ареста. В итоге вместо одного героя-дворянина в романе оказалось два: Гринёву противопоставлен дворянин-изменник, «гнусный злодей» Швабрин, что могло облегчить проведение романа через цензурные преграды.     Пушкин продолжал работать над этим произведением в 1834 году. В 1836 году перерабатывал его. 19 октября 1836 года – дата окончания работы над «Капитанской дочкой». «Капитанская дочка» была напечатана в четвертом номере пушкинского «Современника» в конце декабря 1836 года, за месяц с небольшим до гибели поэта.     Каков жанр «Капитанской дочки»? Пушкин писал цензору, передавая ему рукопись: «Имя девицы Мироновой вымышленное. Роман мой основан на предании…». Что такое роман, Пушкин объяснял так: «В наше время под словом роман разумеем историческую эпоху, развитую в вымышленном повествовании». То есть Пушкин считал свое произведение историческим романом. И все же «Капитанскую дочку» – небольшое по величине произведение – в литературоведении чаще именуют повестью.

3. «Крестьянство» и «дворянство» – два мира, два народа, две правды?

Исторические хроники содержат описания таких чудовищных зверств, такого

террора со стороны воинства Пугачева, что становятся, не просто понятны, а

даже пронзительны слова Пушкина о русском бунте – «бессмысленном и

беспощадном». «Безмолвствующий» народ «Бориса Годунова» и приспешники

Пугачева, издевающиеся над ненавистным дворянством, - одна и та же стихия,

раздразнить которую – катастрофа! Народ безмолвствующий заряжен бунтом,

народ, восставший – подобен шайке подростков, распаленных безнаказанностью

и не ведающих, что творят. Но является ли «народом» пугачевское окружение?

« Я взглянул наискось на наперсников самозванца. Один из них, тщедушный и

сгорбленный старичок с седою бородкою, не имел в себе ничего

замечательного, кроме голубой ленты, надетой через плечо по серому армяку.

Но ввек не забуду его товарища. Он был высокого росту, дороден и

широкоплеч, и показался мне лет сорока пяти. Густая рыжая борода, серые

сверкающие глаза, нос без ноздрей и красноватые пятна на лбу и щеках

придавали его рябому широкому лицу выражение неизъяснимое. Он был в красной

рубахе, в киргизском халате и казацких шароварах»

И в другом месте:

«Необыкновенная картина мне представилась: за столом, накрытом скатертью и

установленном штофами и стаканами, Пугачев и человек десять казацких

старшин сидели в шапках и цветных рубашках, разгоряченные вином, с красными

рожами и блистающими глазами… с любопытством стал я рассматривать сборище.

Пугачев на первом месте сидел, облокотясь на стол и подпирая черную бороду

свои широким кулаком… все обходились между собою, как товарищи и не

оказывали никакого особенного предпочтения своему предводителю… Сосед мой

затянул тонким голоском заунывную бурлацкую песню, и все подхватили хором…

Невозможно рассказать, какое действие произвела на меня эта простонародная

песня, распеваемая людьми, обреченными виселице. Их грозные лица, стройные

голоса, унылое выражение. Которое придавали они словам и без того

выразительным, - все потрясало меня каким-то пиитическим ужасом».

В глазах Пушкина, автора «КД» и «Истории Пугачева», сподвижники

самозванца, конечно, скорее, «люмпены», отщепенцы, чем представители

народной массы. Такие же, между прочим, как Швабрин, - аморальность и

асоциальность которого специально подчеркнута. Столь же подчеркнуты

специфически русские народные черты в поведении и речи коменданта Миронова

и его семьи. По воле автора в сознании читателя гораздо более близки друг

другу – как носители общенационального духа – оказываются крестьянин

Савельич и дворянин Миронов. «Злодейство» (в дворянском, «люмпенском» ли

обличье) – по другую сторону этой духовной линии. Замечательно, что сам

пушкинский Пугачев и некоторые из его людей (например, Хлопуша) в этом

смысле как бы «колеблются», их нравственный статус – «мерцает». Будучи

злодеями, по существу, они способны на поступки великодушные, и даже

благородные. Все, что касается Пугачева, помимо отвращения и ужаса,

вызывает у Петра Гринева «пиитическое» чувство. Злодейство – в который раз

– сопрягается у Пушкина с каким-то мрачным эстетическим переживанием.

Пугачев – в одиночку (мы убеждаемся, что это так) – бросил вызов

могущественной государыне, дал волю огромной разрушительной силе,

скопившейся в глубине его души. И проиграл. Но ужас и «пиитический восторг»

этого взрыва вызывают у читателя чувства особого рода: он поневоле

заражается состраданием к Пугачеву, а к Екатерине и всему, что за ней

стоит, остается равнодушен.

Итак, не дворянство и крестьянство сталкиваются в «Капитанской дочке» – а

«бунт» и «порядок», как основополагающие начала бытия. «Порядочность»

Гринева, Мироновых, Савельича подвергается тяжелейшему испытанию, но даже в

буре страстей, в водовороте событий природная (истинно русская, народная!)

гармоничность этих характеров остается не поколебленной. Пугачев же и

пугачевщина являются страшным зеркалом екатерининских «порядков». Недаром

Пушкин подчеркивает жуткую «пародийность» пугачевского «двора»: Пугачев не

знает другой модели для поведения государя и доводит ее до апофеоза, больше

всего похожего на кошмар!

Трагедия власти – в ее неправедности. «Помазанника Божьего» удерживает в

границах мирового порядка сам Господь; тиран и самозванец существуют в

непрерывном страхе. Мужик служит барину, но барин его боится. Народ служит

власти, но власть – перед ним трепещет. Вся «уваровская триада» – по

Пушкину – пронизана террором. Противостоять ему могут только неистребимые

ростки человечности, пока и поскольку могут еще подавать сигналы любви

каждому человеческому сердцу.

В основу образной системы романа «Капитанская дочка» положена антитеза

«Власть - Бунт», воплощенная в конфликтах идей и характеров.

Эпицентром конфликта и движущей силой сюжета повести является личность

«самозванца», исследованию которой Пушкин посвятил свои исторические

произведения.