Дуэль как ритуал. Причины дуэли

Существовало несколько основных причин дуэлей. В европейских странах были очень распространены дуэли политические. Политическая борьба, революции и гражданские войны в этих странах часто сопровождались единоборствами, вооруженными столкновениями, поединками и дуэлями. В России тоже были «парламентские дуэли», но они появились столь же поздно, сколь и российский парламент. Имеются в виду нашумевшие в свое время поединки между Н.Е. Марковым и О.Я. Пергаментом, А.И. Гучковым и графом А.А. Уваровым. Но это периферия русской дуэльной истории. Собственно политических дуэлей Россия практически не знала. Зато внешнеполитические перипетии достаточно часто приводили к настоящим дуэльным эпидемиям. Патриотизм и бретерство, чувство личной чести и боевой азарт образовывали некое единство, переплетаясь с рыцарским благородством и великодушием к противнику. Таковыми были дуэли русских дворян с французами, шведами, поляками. Множество дуэлей было между русскими и французскими офицерами в Париже в 1814. «Французы в это время еще не привыкли к поединкам на пистолетах и предпочитали шпаги, но русские в бытность в Париже кончали все ссоры пулями и тем отучали многих сварливцев и охотников до дуэлей, заводивших сначала беспрестанные ссоры» (Бестужев Н.А. Избранная проза. М., 1983. С. 286). С «международными» дуэлями боролись. Александр I «офицерам своей гвардии велел носить в Париже фраки», для того, чтобы вид русских мундиров не ажитировал излишне французов. И если уж дуэль состоялась, важно, «чтоб император знал о ней прежде, нежели известие дойдет до него чрез парижскую полицию. Он не любит дуэлей, но если обстоятельства представлены ему верно, он смотрит на это сквозь пальцы; напротив того, бывали случаи, в которых оба противника наказывались за то только, что хотели утаить свое дело» (Там же. С. 288). Отношения офицеров враждующих стран представляли собой своеобразную рыцарскую «дружбу-вражду»: помимо поединков, они встречались за обеденным и за карточным столом, в театре и в салоне.

Говоря о политических дуэлях, необходимо упомянуть и об «общественно-политических». Когда П. Я. Чаадаев опубликовал свое знаменитое первое «Философическое письмо» (в 15-м номере «Телескопа» за 1836 год), «студенты московского университета приходили к своему начальству с изъявлением желания оружием вступиться за оскорбленную Россию и преломить в честь ее копье..., граф Строганов, тогдашний попечитель, их успокаивал» (Жихарев М.И. Докладная записка потомству о Петре Яковлевиче Чаадаеве // Русское общество 30-х годов XIX века. Люди и идеи. Мемуары современников. М., 1989. С. 100).

Другой сферой, в которой возникали ссоры, приводившие к дуэлям, была сфера служебная. Если политикой в России занимались немногие, то служили практически все. Служили по-разному: кто ради денег, кто ради чинов, кто «Царю и Отечеству», кто за компанию, не имея воображения и сил пойти поперек традиции. Различное отношение к службе – разная степень остроты восприятия того, что на службе происходит. Для одних служба была более или менее необходимой обузой или раздражающей деталью, для других она являлась действительно полем деятельности, и усомниться в их добросовестности значило задеть их честь. Служебные столкновения, даже если они серьезно воспринимались их участниками, далеко не всегда могли привести к дуэли. Они предполагали, в первую очередь, официальный выход из ситуации – жалобу по команде и т. п. Чаще всего подобные столкновения происходили между людьми, стоящими на разных ступенях служебной лестницы, – между начальниками и подчиненными. Вызов на дуэль, оскорбление командира - это уже не дело чести, это бунт. Тут уже нельзя было рассчитывать на традиционные месяц крепости или разжалование с выслугой, тут грозила каторга не на словах, а на деле – так что должны были возникнуть особые причины, особая острота конфликта. Но были и случаи столкновения равных, заканчивающиеся дуэлями. Ссоры вспыхивали не только между поручиками и ротмистрами, но и между генералами. Полковая честь значила для офицера очень много, и часто едва уловимая насмешка над формой плюмажа или цветом мундира, упоминание о неудаче в том или ином бою требовали от офицера решительных действий. Любому офицеру было легче умереть, чем услышать, например, что «между павлоградскими офицерами воры». Иногда сам командир считал себя обязанным встать на защиту чести своего полка, особенно если он полагал, что его подчиненный с этим не справился. Так, командир 33-го егерского полка подполковник С.Н. Старов решил, что А.С. Пушкин нанес обиду его подчиненному. Дело было в Кишиневе в 1822. Один из офицеров-егерей во время вечера заказал музыкантам кадриль, а Пушкин потребовал мазурку, и оркестранты исполнили его желание. Поскольку офицер смолчал, то «пятно» легло на честь всего полка – и командир потребовал удовлетворения. Пушкин серьезно принял вызов, однако дуэль не закончилась: после взаимных промахов поединок сначала был отложен из-за усилившейся пурги, а потом секунданты преуспели в примирении соперников, тем более что оба они своим серьезным отношением к делу уже продемонстрировали взаимное уважение (А.С. Пушкин в воспоминаниях современников: В 2 т. М, 1974. Т. 1. С. 267-271).

Не менее строго защищалась и честь семейная. Неуважение к семье, родовому клану любому его члену расценивалось как личное оскорбление. Особенно остро, естественно, воспринималась обида, нанесенная родственнику, который сам не мог потребовать удовлетворения, – покойному предку, старику, женщине. Честь незамужней женщины защищалась ее братьями, отцом или – довольно редко – женихом. Впрочем, для девушки на выданье намного существеннее было не допустить какой-либо обиды, «истории» – и поэтому такие дуэли случались нечасто. Девушку до замужества не выпускали в свет без сопровождения папеньки, маменьки, тетушек, дядюшек, т. е. людей пожилых и солидных, которые сами на дуэлях не дрались и до такого обострения ситуацию не доводили. Гораздо чаще возникали дуэли за честь жены, так как любые отношения мужчины с замужней женщиной, выходившие за рамки «дозволенных» (т. е. официально-светских или родственных), потенциально представляли угрозу для ее чести и чести мужа. В зависимости от характера мужа и атмосферы в обществе, к которому эта семья принадлежала, поводом для дуэли могло быть все что угодно в диапазоне от неловко сказанной фразы или легкого флирта до попыток увезти даму. Оскорблением мог считаться любой намек, даже «намек на намек». Известный беллетрист граф В. А. Соллогуб в своих воспоминаниях рассказал о случае, происшедшем в октябре 1835: «Накануне моего отъезда я был на вечере вместе с Натальей Николаевной Пушкиной, которая шутила над моей романтической страстью и ее предметом. Я ей хотел заметить, что она уже не девочка, и спросил, давно ли она замужем. Затем разговор коснулся Ленского... Все это было до крайности невинно и без всякой задней мысли. Но присутствующие дамы соорудили из этого простого разговора целую сплетню: что я будто оттого говорил про Ленского, что он будто нравится Наталье Николаевне (чего никогда не было) и что она забывает о том, что она еще недавно замужем. Наталья Николаевна, должно быть, сама рассказала Пушкину про такое странное истолкование моих слов, так как она вообще ничего от мужа не скрывала, хотя и знала его пламенную, необузданную природу» (Соллогуб В.А. Избранная проза. М., 1983. С. 555). Пушкин послал Соллогубу вызов, и только обстоятельства и активность секундантов предотвратили дуэль.

Особым проявлением благородства была защита стоящих ниже на социальной лестнице. Это означало, в первую очередь, признание за ними – за актрисой или за солдатом – права на личное достоинство. Впрочем, граница различия – в ком можно признать личность, а в ком нельзя – была подвижной. Так, для декабриста М. И. Муравьева-Апостола солдат – это в первую очередь человек: «На васильковской площади... я застал учебную команду Черниговского пехотного полка. Инструкторы, унтер-офицеры, держали в руках палки, концы которых измочалились от побоев. Я тогда еще находился на службе, приказал призвать к себе офицера, заведующего учебной командой. Ко мне явился Кузьмин. Напомнив ему о статье рекрутского устава, по которой запрещается при учении бить рекрут, я присовокупил: «Стыдитесь, г. офицер, доставлять польским панам потешное зрелище, показывать им, как умеют обращаться с их победителями». Затем я приказал бросить палки и уехал. Возвратившись к брату я ему рассказал свою встречу с Кузьминым, от которого ожидал вызова. Брат предложил мне быть моим секундантом; требования удовлетворения не последовало. В 1824 году я опять приехал навестить брата и застал у него Кузьмина, который бросился ко мне в объятия, благодаря меня за то, что я его образумил, выставивши перед ним всю гнусность телесного наказания. Брат мне рассказал, что Кузьмина нельзя узнать, что он вступил в солдатскую артель своей роты и что живет с нею, как в родной семье» (Мемуары декабристов. Южное общество. М, 1982. С. 196). Муравьев признает за солдатом право на достоинство и защиту, но не право на честь, не право самому себя защищать. Защита слабого представлялась одним из самых благородных оснований для поединка. Именно в уважении чужого достоинства яснее всего проявляются собственные достоинство и честь. Иной дворянин мог бы заступиться и за обиженную собаку или лошадь, потому что жестоко обращаться с животными недостойно благородного человека, а терпеть недостойное поведение в своем присутствии – значит, самому унижаться до него.

Одна из самых распространенных причин дуэлей – соперничество из-за женщины. Дворянин, ухаживавший за девушкой, защищал свое право самому делать выбор и не давать в нем никому отчета. Дворянин сам, в соответствии со своими чувствами, намерениями, представлениями о чести, определял свои права на женщину. Мужчина может присвоить право защищать женщину, ее честь. Дуэли из-за женщин были постоянной темой светских разговоров. Реально состоявшиеся поединки обрастали фантастическими подробностями. Слухи о дуэлях соперничающих кавалеров были своего рода обязательным «атрибутом» светской красавицы. Без дуэли романтическая любовь превращалась в заурядный флирт. Очень много ссор возникало в быту. На первый взгляд, причины таких ссор кажутся ничтожными, недостойными того, чтобы из-за них подвергать опасности жизнь. Но отношение к повседневной жизни в дворянской среде было очень серьезным. Умение вести себя считалось основой дворянского воспитания. Быт во всех отношениях был жестко связан с социальным положением. Простейшим вещам, например умению пользоваться столовым ножом или носовым платком, придавалось порою большее значение, чем нравственной или интеллектуальной глубине, потому что они были своеобразной визитной карточкой дворянина. Тот, кто нарушает нормы приличия, ведет себя недостойно, а это уже оскорбительно для дворянства в целом и для каждого дворянина в отдельности. Отсюда многочисленные ссоры по, кажется, пустяковым поводам. Кареты на улице не смогли разъехаться – ссора, дуэль. Случайный толчок, неловкость на улице во время гуляния – ссора, дуэль. Слишком восторженные крики или, напротив, пренебрежительное шиканье в театре – ссора, дуэль. Слишком вольный взгляд или наставленный лорнет – ссора, дуэль. Все что угодно: неловкая фраза, движение, бокал шампанского, порция мороженого – ссора, ссора, ссора... Наконец, просто: «Вы мне не нравитесь», – ведь можно же и внешним видом оскорблять звание благородного человека.

Ничтожность причины, в глазах многих дискредитировавшая сам институт дуэли, была только кажущейся. Дворянин – это цельность, мелочей здесь не существует. Увидеть в этой цельности, в этом монолите иерархию не так-то просто, тем более тому, кто живет внутри этих норм и законов. Существовали особые сферы жизни и быта, предрасполагавшие к ссорам и дуэлям и даже предполагавшие их. Эти сферы можно условно назвать «соревновательными». Это все виды азартных игр, «лошадничество» (в том числе и бега), охоту (представлявшую собой смесь спорта и искусства), «театроманию» всех видов и т. п. Конечно, далеко не всякая ссора за карточным столом приводила к поединку, но в светской повести или романе игра в холостяцкой компании почти всегда заканчивалась делом чести. Дворяне ссорились в самых различных ситуациях и по самым различным поводам. Все причины невозможно втиснуть в рамки какой-либо классификации, можно лишь постараться назвать наиболее типичные и привести отдельные, но характерные примеры.

Участники дуэли

Главным требованием к дуэлянтам было равенство соперников. На дуэли мог драться только дворянин. Остальные сословия в России могли обладать достоинством – но не честью. Недворянин не мог оскорбить дворянина. Ответственность за поступки несвободного человека ложится на его хозяина, «барина», но и наказать его может только барин. Каждый дает удовлетворение за нанесенные им обиды способом, соответствующим его положению. Сословная грань ощущалась очень четко даже при имущественном и ином равенстве: рядовой из дворян (тем более разжалованный) никогда не был равен «солдатикам», взятым от сохи; художники, музыканты, литераторы неблагородного происхождения, пусть самые талантливые, пусть всеми признанные, все-таки не могли стать на один уровень со своими «коллегами»-дворянами; актер не имел права сидеть в присутствии директора театра. Если простолюдин совершал в отношении дворянина умышленно оскорбительный поступок, то практически не употреблялось даже слово «оскорбление» – говорили о «бунте». Простолюдин не мог оскорбиться поступком или словом дворянина. Дистанция была слишком велика. Между мещанством, купечеством и дворянством границ была более размыта; в определенных отношениях (например, экономическом) они могли даже сближаться. Мещанский или купеческий сын имел право выслужить чин и перейти в дворянское сословие. И все-таки межсословные дуэли не допускались. Конфликт дворянина с недворянином разрешался через суд, и дворянская честь при этом не должна была пострадать.

Дрались на дуэли только мужчины. Женщина едва ли могла оскорбить: ее слова, как правило, не принимались во внимание, как шалость ребенка или ворчание старика. Но даже если женщина нанесла оскорбление, ответственность за него ложилась на мужчину – мужа, брата, кавалера и т п. Каждое правило подтверждается исключениями – в Европе произошло несколько дуэлей с участием женщин. Впрочем, и в России была своя «амазонка» – «кавалерист-девица» Надежда Александровна Дурова, она же корнет Александров. В своих «Записках» Дурова рассказала о том, как была секундантом на поединке своих товарищей (Дурова Н.А. Записки кавалерист-девицы. М., 2005. С. 248-254). Согласно общим представлениям, драться на дуэли мог только честный и благородный человек. Конечно, различение оскорбительного и бесчестного всегда было достаточно затруднительно. Окончательное суждение о том, достойны ли соперники и могут ли они (или один из них) быть допущены к поединку выносило общество чести. При этом человек, совершивший даже очень серьезный проступок, часто допускался к дуэли благодаря запасу прочности» своей предыдущей благородной репутации. Считалось вполне уместным для дворянина настаивать на своем праве на благородный поединок – и не очень приличным его сопернику отказывать ему в этом праве. Не допускался до дуэли человек, ранее отказавшийся от нее. Например, подавший жалобу на оскорбителя. В офицерской среде такой поступок однозначно воспринимался как проявление трусости; после него должна была последовать отставка, ибо никто не захотел бы служить в одном полку с трусом. Впоследствии «Правила...» 1894 года формально закрепили это требование, и офицер, отказавшийся от назначенного судом офицерской чести поединка, был обязан подать в отставку в течение не более чем недели. На дуэли не мог драться несовершеннолетний. Естественно, никто не проверял записи в церковных книгах. Речь шла о возрастном типе поведения. Восемнадцати- или даже шестнадцатилетний юнкер, скорее всего, смог бы настоять на поединке.

Очень строго соблюдался запрет на дуэли между родственниками. Отец и сын, братья, ближайшие родственники перед лицом дуэльного ритуала представляли собой как бы одно целое. Они должны были взаимно защищать свою честь, они могли заменять друг друга на поединке. Ближайшие родственники не имели права смыть кровью взаимные обиды. Голос крови обычно удерживал от дуэли даже в том случае, когда отношения разрывались всерьез и надолго. Дуэль была возможна между родственниками достаточно далекими, теми, кто не считал себя принадлежащими к одному клану. Практически ничто не мешало поединку некровных родственников. Известно, что после того, как Дантес объявил о своей помолвке с Екатериной Гончаровой, Пушкин счел возможным взять назад свой вызов. Сделано это было не потому что соперник стал его родственником. В. А. Соллогуб в качестве посредника ездил сообщить Дантесу об этом решении, а затем вернулся к Пушкину: «„С моей стороны, – продолжал я, – я позволил себе обещать, что вы будете обходиться со своим зятем как с знакомым". – «Напрасно, – воскликнул запальчиво Пушкин. – Никогда этого не будет. Никогда между домом Пушкина и домом Дантеса ничего общего быть не может!"» (Соллогуб В.А. Повести. Воспоминания. Л., 1988. С. 475). Дело прекратилось не потому, что соперники «породнились». Дантес подыскал приличное оправдание своему поведению в отношении Н.Н. Пушкиной.

Еще одно ограничение: на дуэли не могли драться должник со своим взаимодавцем. Этот запрет выполнялся строго, но все-таки и здесь бывали исключения - если причина дуэли была важнее денег. Перед дуэлью все дворяне были равны. Если соперники соответствовали условиям, которые мы изложили выше, то формальных причин для отказа от поединка или замены не было. Однако в условиях существования социальных и других иерархий, уравнивая в одном, в главном, – в обладании дворянской честью, дуэль высвечивала прочие неравенства. Абсолютного равенства, конечно, быть не могло, но иногда неравенство было столь велико, что осложняло дуэль и даже делало ее невозможной. Никаких жестких правил и закономерностей тут не существовало, каждый случай давал уникальное сочетание обстоятельств. Не очень приличным для дворянина считалось подчеркивать неравенство в происхождении. Противостояние старого и нового дворянства или, например, Рюриковичей и Гедиминовичей никогда не было настолько острым, чтобы из-за этого отказываться от дуэли. А вот разница в возрасте могла быть серьезным препятствием. По кодексу В. Дурасова, лица моложе восемнадцати лет не могли драться на дуэли, а старше шестидесяти допускались только при том условии, что разница в возрасте с соперником не превышала десяти лет. Разница в пятнадцать-двадцать лет мешала, в первую очередь, возникновению ссоры, вызову. Неформальное, конфликтное общение между представителями разных возрастных групп и, следовательно, социальных типов поведения было очень ограниченно. «Старики» не приходили на холостяцкие пирушки молодежи, а уж если пришел - то должен пить, веселиться и стреляться наравне со всеми. Если же юноша присоединялся к компании «старичков», собравшихся поворчать за картишками, то он должен был воздержаться от бросания карт на стол и подсвечников в противника.

В случае если все-таки конфликт произошел, то было три возможных пути выхода. Первый – постараться затушить скандал, не доводя дело до поединка. Основные хлопоты в этом случае ложились на секундантов и посредников, и главнейшим их аргументом становилась именно разница в возрасте. Если причина ссоры была не очень серьезной, а старший по возрасту не допускал очевидных неблагородных поступков, то дело удавалось прекратить. Второй вариант – тряхнуть стариной и выйти к барьеру. Известны случаи поединков, когда соперников разделяла значительная разница в возрасте: подполковник С. Н. Старов был почти на двадцать лет старше Пушкина; сам Пушкин был на тринадцать лет старше Дантеса и т. д. Третий вариант – замена. Если разница в возрасте или болезнь одного из соперников мешала ему самому участвовать в поединке, то, с его согласия, на поле чести мог выйти другой человек. Обычно в качестве замены допускался самый близкий человек; для больного или раненого это мог быть брат или ближайший товарищ по службе, однополчанин; для пожилого человека – его сын. Условия замены и правила оговариваются в каждом кодексе, однако в реальной практике такие случаи были чрезвычайно редки. Настоящих замен и не было, потому что человек, который не мог взять в руки оружия, старался не наносить оскорблений, а если он сам был оскорблен, то (именно в силу его неспособности к поединку) обязанность требовать удовлетворения без всяких замен ложилась на его родственников или друзей. В случае болезни существовала еще одна возможность – отложить поединок до выздоровления.

Служебное неравенство, особенно для военных, было самым существенным препятствием к дуэли. Вызов на дуэль командира по военным законам рассматривался как бунт. Часто это и было бунтом, актом неповиновения в первую очередь. В офицерской среде существовало несколько возможностей противостоять командиру. Одна из них, более сдержанная, заключалась в том, что все офицеры, сговорившись, подавали рапорт о болезни. Такая «забастовка» была прежде всего обращена к командиру - он мог изменить свое поведение и отношение к офицерам или оказывался вынужден доложить начальству, что его подчиненные бунтуют. Исход был непредсказуем. Могли убрать грубияна-командира. Могли наказать офицеров, дабы не бунтовали. Самой знаменитой была так называемая «семеновская история» 1820 года, когда солдаты и офицеры лейб-гвардии Семеновского полка, пользовавшегося особой любовью императора, взбунтовались против тупого и жестокого полкового командира; успокоить бунтовщиков (которые в общем-то вели себя не очень агрессивно, но не повиновались) не удалось; скандал разросся, вышел за пределы России и весьма помешал Александру I, который в то время вершил дела европейской политики в Троппау. Поэтому и обошлись с бунтовщиками сурово: часть отдали под суд, а остальных разогнали по армейским полкам. После этой истории «заговоров» в армии боялись и предпочитали пресекать в зародыше. Впрочем, чаще поступали по совету Василисы Егоровны из «Капитанской дочки»: «Разбери..., кто прав, кто виноват. Да обоих и накажи». Был и другой способ, к которому прибегали только в исключительных случаях. Один из офицеров должен был нанести командиру публичное оскорбление (например, ударить или дать пощечину). Тут уж обязательны были и суровое наказание для офицера (не месяц гауптвахты и даже не отправка на Кавказ рядовым с выслугой, а самые настоящие каторжные работы в Сибири), и смена неугодного офицерам публично оскорбленного командира.

Чаще всего возрастное, служебное неравенство, неравенство происхождения и имущественного положения сочеталось в некое единство. Неравенство выявлялось практически в каждом поединке, в большей или меньшей степени. Одной из второстепенных функций дела чести как раз и было уточнение и подтверждение социального положения его участников, определение их ранга в социальной иерархии. И все-таки неравенство двух соперников не могло служить формальным основанием для отказа от поединка, если уж состоялись оскорбление и вызов. Высвечивая всяческое неравенство, определяя ранговое положение соперников относительно друг друга, дуэль опять возвращала их к безусловному равенству – равенству двух полноправных дворян перед лицом сословного ритуала. После оскорбления и уж тем более на барьере – все дворяне равны.

Второй по значимости после самого дуэлянта в деле чести является фигура секунданта. В определенном смысле секундант воплощает в себе социальный смысл дуэли. Дуэль от убийства отличается тем, что она проводится по правилам. Именно соблюдение правил и гарантируют секунданты. Они выступают не столько как личности, сколько как представители общества, носители общественного мнения. Обязанности секунданта обезличены. Секундант – это одушевленный шагомер, хронометр, справочник. Секундант – это роль, функциональное место, которое может быть занято любым полноправным членом общества. И в то же время от секунданта на дуэли могло зависеть очень многое, особенно в России. При отсутствии общепринятых дуэльных кодексов, при короткой дуэльной истории секундант становился не только блюстителем ритуала, но и основным его носителем и даже творцом. Кроме того, очень важной функцией секунданта в деле чести была «адвокатская» (или «представительская») в отношении своего принципала. Чаще всего дуэль проводилась с равным представительством дуэлянтов секундантами – по одному, реже по два или по три. И тогда секундант, будучи уже не просто секундантом на дуэли, но секундантом своего принципала, имел определенные «особенные» обязательства перед ним. Он должен был проследить, чтобы дуэль проводилась так и по таким правилам, которые бы не ставили его принципала в невыгодное положение по сравнению с соперником. Секундант мог позволить себе то, что было не позволительно дуэлянту. Он мог заявить о неготовности своего принципала к дуэли и необходимости отсрочки, о невозможности (или неудобстве) пользоваться тем или иным оружием. В определенных случаях он имел право принимать решения от имени своего принципала, не советуясь с ним: во время переговоров он мог принять извинения или отказаться от них. Конечно, последнее слово оставалось за главными действующими лицами, и они имели возможность переиграть все заново. Но и секундант мог воспользоваться правом: если его линия поведения не будет принята, отказаться от секундантских обязанностей. Кроме того, секундант помогал своему принципалу подготовиться к бою, должен был избавить его от мелочных забот и дать возможность сосредоточиться на поединке. По французской традиции, если в дуэли участвовало по два или больше секундантов с каждой стороны, то они разделялись на «старших» и «младших». В России такое разделение не было принято. Возможна была и дуэль с одним общим секундантом. Если кто-то из соперников приезжал к месту боя без секунданта, то секундант противника неизбежно становился общим.

Секундант должен быть таким же человеком чести, как и дуэлянт. Секундант должен удовлетворять тем же требованиям, что и дуэлянт; по своему положению, возрасту и т. п. секундантам необходимо так же соответствовать друг другу, как и дуэлянтам, но со значительно большими допусками; секунданты должны соответствовать и уровню своих принципалов. Секундант должен быть вооружен и готов к бою так же, как и дуэлянты; если один из соперников нарушал правила боя, угрожая жизни своего визави, секунданты обязаны были вмешаться и остановить поединок, даже силой оружия. Кроме того, секундант был готов к тому, чтобы заменить своего принципала на поединке (такая возможность специально оговаривалась, хотя реальные случаи подобных замен неизвестны). На роль секунданта, как правило, приглашался человек, авторитетный в данном обществе чести и хорошо знающий дуэльный ритуал. Он своим честным именем гарантировал исполнение требований ритуала и тем самым достижение цели поединка. Для успешного выполнения «адвокатской» функции предпочтение при выборе секунданта отдавалось человеку близкому. Так, естественным считалось приглашение в качестве секунданта брата, реже – отца или другого родственника. Особенно часто секунданты-родственники принимали участие в дуэлях, где была затронута семейная честь. Еще более распространенным было приглашение в секунданты друга (чаще всего при этом и сослуживца). С одной стороны, друг лучше знает дуэлянта и сумеет защитить его интересы. С другой стороны, в узком кругу друзей и сослуживцев формируется близкое, отношение к чести и представление о дуэльном ритуале. Кроме того, принадлежность секунданта и принципала к одному обществу чести (например, полку, роду войск, гвардии) отчасти гарантировала, что на дуэли будет защищена не только личная честь, но и честь этого общества. Если дуэль происходила за границей, то естественным было стремление взять в секунданты земляка, соотечественника.

Возможен был и еще один принципиальный подход к выбору секунданта. Если дворянину было нанесено оскорбление, когда рядом не было его друзей, сослуживцев и т. д., любой присутствующий дворянин мог посчитать своим долгом представиться и предложить свои услуги. Оскорбленный чаще всего принимал такое предложение; было вполне закономерным, что тот, кто присутствовал при его «позоре», увидит, как он смоет пятно со своей чести. Совершенно естественным и даже почти обязательным было участие в дуэли в качестве секунданта человека, замешанного в ссоре, послужившей причиной поединка.

Если дворянин затруднялся в выборе секунданта (например, если он был в незнакомом ему городе, стране), то он оказывался перед дилеммой: или пригласить в секунданты незнакомого человека, или обратиться к сопернику с просьбой назначить ему секунданта (или «уступить» одного из своих). Можно было предложить драться с общим секундантом. У любого из этих вариантов были свои плюсы и минусы. Привести в качестве секунданта «своего», но низшего по положению (слугу камердинера, хозяина гостиницы) – это явный вызов. Пригласить в качестве секунданта незнакомого человека – довольно опасно: дуэлянт мог оказаться без помощи в трудную минуту, а секундант, согласившийся на случайное предложение, рисковал оказаться защитником труса и подлеца. Предоставить противнику право назначить секунданта – это очень по-рыцарски. Но такое благородство как бы обязывает соперника к столь же возвышенно-благородному ответу. В некоторых случаях подобное благородство расценивалось как оскорбление. Дуэль с общим секундантом имела существенные минусы. Секундант лишался права на личное («адвокатское») отношение к своему принципалу. Кроме того, отсутствие визави возлагало на единственного секунданта слишком обременительную обязанность единоличного решения всех спорных вопросов. Впрочем, преодолеть все эти неудобства было достаточно просто: кроме одного общего секунданта (его еще называли «распорядителем») пригласить каждому из соперников по одному или по два персональных. В этом случае секунданты ассистировали своим принципалам, а распорядитель руководил ходом поединка.

Секундант и его принципал отвечали друг перед другом честью за свое поведение на дуэли. Секундант мог даже потребовать удовлетворения у своего принципала, если он считал, что тот недостойным поведением на поединке замарал его честь. Быть секундантом на дуэли было довольно почетно. Чем чаще человека признавали достаточно авторитетным для того, чтобы доверить ему организацию дуэли, тем сильнее возрастал его авторитет. Очень престижно было (с бретерской точки зрения) стать секундантом опытного и известного дуэлянта. Вместе с тем участие в дуэли как в качестве одного из соперников, так и в качестве секунданта было событием, которое могло круто изменить всю дальнейшую жизнь. Конечно, скрыть участие секунданта в дуэли было проще, чем скрыть дуэль как таковую, но никаких предварительных гарантий быть не могло. Для человека устойчивого быта, делающего карьеру или уже занимающего относительно высокое положение, приглашение секундантом на дуэль было в некотором смысле крахом. И согласиться нельзя, и отказаться нельзя - для отказа нужно искать благовидный повод.

На секундантов возлагался ряд важных обязанностей. Сначала секундант обязан войти в суть столкновения – настолько, насколько право на это ему предоставит принципал. Если суть ссоры не открывается секунданту, то он имеет полное право – и никто не сможет его упрекнуть – отказаться от участия в неизвестном и чем-то кажущемся ему сомнительным деле; но можно и принять на веру утверждение принципала, что причины для дуэли есть и они благородны. Затем секундант передает вызов и, исходя из желания принципала и своих представлений о дуэльном ритуале, вместе с секундантом противника должен выработать условия поединка, соответствующие серьезности оскорбления. Далее секунданты должны совместно обеспечить техническую сторону поединка (с помощью самих дуэлянтов или без нее), т. е. подготовить оружие, кареты или другие средства передвижения, обеспечить присутствие врача. На всех этапах переговоров, вплоть до последнего на месте боя, секунданты по своей воле, независимо от желания принципалов, должны предпринимать попытки к примирению. Перед началом поединка секунданты должны найти подходящую площадку для боя, выбрать оружие, отмерить шагами расстояние. В обязанности секунданта (распорядителя) входит подача команд или сигналов к началу боя или схваток. Наконец, секунданты определяют, выполнены ли условия и достигнут ли результат, т. е. подводят итог дуэли. Они даже имеют право прервать ее или объявить оконченной, несмотря на готовность и желание соперников продолжать бой. В любом случае секунданты обязаны формально провозгласить окончание дела чести.

Жизнь дворянина ХVШ-ХIХ веков была публичной. Дворянин постоянно находился на людях, и его поведение всегда было рассчитано на взгляд со стороны. Между приватным и публичным существовала очень строгая граница, хорошо заметная в деле чести. Ссоры чаще всего происходили в обществе, это и придавало им социальную значимость и требовало строгости в соблюдении норм приличия. Поэтому оскорбление, означающее начало дела чести, обычно также наносилось публично. После этого дело должно было развиваться приватным образом. Обществу были безразличны технические подробности поединков. Переговоры секундантов, а затем и сам бой укрывались от любопытных глаз. В этом была и определенная конспирация – нельзя забывать, что дуэль считалась уголовным преступлением и масти обязаны были предотвращать таковое законопротивное смертоубийство. И расширять круг посвященных значило подвергать их опасности наказания. С другой стороны, психологически дуэлянтам не всегда могло быть приятно участие посторонних, зевак в деле чести, тем более – присутствие любопытствующих на поле боя. После легализации дуэли в 1894 поединкам стала придаваться некоторая публичность. Командиры частей, преследуя, по-видимому педагогические цели, иногда специально приглашали и даже обязывали явиться к месту боя всех офицеров роты или полка. К этому времени дуэль стала восприниматься как нечто экзотическое, на нее часто шли не защищать честь, а зарабатывать романтическую популярность – в этом случае и присутствие зрителей, и огласка становились чрезвычайно желательными. Дуэль превращалась в балаган, шутовство – вплоть до приглашения фотографа. Присутствие зрителей, обращавшее дуэль в спектакль, противоречило ритуальному значению дела чести. Поединок, на котором речь шла о чести и бесчестии, жизни и смерти, был актом по сути социально значимым, но по своей форме и психологически – частным, даже интимным, и посторонние любопытствующие на поле чести были не уместны

Не было распространено и приглашение медиков к месту боя. В России XVIII – первой половины XIX века к врачу было отношение во многом как к ремесленнику, его место было у постели больного или в лечебнице, а не там, где вершится суд Божий. При тогдашнем развитии практической медицины не так уж часто имело реальное значение, когда врач приступит к делу – часом раньше или позже. Если же все-таки врач приглашался, то обычно он ожидал в карете, а на поле боя появлялся только в случае необходимости, по зову секундантов. Приличный врач, имеющий постоянную клиентуру, дорожащий своей репутацией, не хотел рисковать и унижаться. Поэтому секунданты обычно обращались к лекарям средней руки, не очень разборчивым, готовым за деньги промолчать, выдать ложное свидетельство – их можно было найти практически в любом крупном городе. Упоминание о таких «готовых к услугам» лекарях есть в «Испытании» А. А. Бестужева-Марлинского, «Дуэли» А П. Чехова, «Вешних водах» И. С. Тургенева. Их корыстолюбие и нечистоплотность нередко отпугивали, и секунданты предпочитали положиться на собственный опыт оказания первой помощи раненым. Таким образом, присутствие врача на дуэли было совсем не обязательным, и очень часто к нему обращались только тогда, когда пострадавший был доставлен домой. Но это уже выходит за пределы «церемонии» поединка.