3. «Троица» Андрея Рублева.

Умопостигаемая символика композиции.

Икона едва ли не более, нежели все иные художественные произведения, неисчерпаема, таит множество смыслов. Важнейший в ико­не - духовный, тот, что познается как нечто нераздельно целостное, впечатывается в сердце человеческое. Разумеется, значим и пласт со­держательный - сюжетный, вне понимания которого очень многое остается неясным. Историческая почва дополняет сюжет конкретны­ми реалиями эпохи, ее живым дыханием, ее болью и радостью. Образ обращен не только к сердцу, но и к разуму человеческому, призывает к спасительному размышлению о сущности божественных предначертаний.

Знакомство с библейским эпизодом, лежащим в основе «Трои­цы», заставляет нас сначала почувствовать, а затем и осознать, что сюжет отнюдь не исчерпывает смысла рублевской иконы, что она да­лека от простейшей задачи проиллюстрировать Библию, послужить для неграмотных «пособием» в ее изучении. Нет в ней ни Авраама и Сарры, ни слуги, режущего тельца, ни пышно накрытого стола, как в иных иконах до и после Рублева. Но от этого смысл ее не становится беднее.

Количество изображенных предметов сведено к минимуму. Реа­лии библейского сказания остались за гранью иконной доски, и время сменилось вечностью: оно замкнуто в круге, который и сам заключен в ясно читаемый восьмигранник. Круг как символ извечной, космиче­ской гармонии здесь воплощает единосущность и неразделимость Троицы - извечную, не имеющую ни начала, пи конца, а восьми­гранник напоминает верующему купель, в которой младенец приоб­щается Духу Божию.

Основной символический смысл «Троицы», конечно, заключен в фигурах трех Ангелов, ведущих тихий согласный разговор, и во имя истолкования этого смысла стоит попытаться понять с кем ассоцииру­ется каждый из образов.

С древнейших времен идет богословская полемика о том, кто были три мужа, явившиеся Аврааму в роще Мамрийской: Господь в образе Христа с двумя Ангелами (они затем отправились в Содом), три Анге­ла или единосущные и неслиянные ипостаси - Отец, Сын, Дух Свя­той.

Не станем вдаваться в непосильный для человека, не обладающе­го фундаментальной богословской подготовкой, спор о важнейшем христианском догмате. Представление о конкретных исторических обстоятельствах написания «Троицы» дает право поддержать тради­цию истолкования образа Рублева как Триипостасного Бога и попы­таться понять, где изображен Отец, где - Сын, а где - Дух Святой.

Интуитивно, «по наитию» в большинстве аудиторий центральная фигура определяется как божественная сущность Христа, сидящий по правую его руку Ангел - как Бог Отец, полевую, следовательно, Дух Святой.

Попытки разобраться в том, на каких ассоциациях основаны эти предположения, доказывают естественность и органичность христи­анской символики.

Центральный Ангел одет в канонический для Христа пурпурный хитон с царственным клавием на плече и синий гиматий. Эти одежды всякий человек, приобщенный к христианской религии или элемен­тарно грамотный в области искусства многократно видел в изображе­ниях Христа Пантократора в куполах церквей, на иконах «Спас», на картинах русских и западноевропейских мастеров.

Фигура этого Ангела помещена над чашей Причастия (Евхаристии), очертаниям которой вторят: в нижней части иконы пространство, ограниченное подножиями, выше чашеобразное пространство, очерченное силуэтами двух других Ангелов.

Зрительно средний Ангел оказывается помещен в чаше, подобно главе тельца,- первой жертвы. На многих иконах три жертвы разме­щены последовательно по вертикали - внизу раб с тельцом, выше - голова овна в чаше и над нею - Христос с крестчатым, лишь ему присущим нимбом.

Силуэту среднего Ангела вторит деревце, ассоциирующееся с животворящим крестом.

И, наконец, зрительно именно эта фигура расположена на кресте, и по ясно читающемся в композиции, кресте, которому вторят и который обозначают взгляды ангелов, обращенные опосредованно к чаше Евхаристии.

У истолкователей - и богословов, и искусствоведов - практи­чески нет разночтений относительно фигуры Ангела, сидящего ошую (по левую руку, которую современники Рублева называли шуйцей) от центрального: все сходятся на том, что это Образ Духа Святого. Под­тверждает это истолкование вторящая силуэту Ангела «гора» - символ воспарения Духа, проходящий через весь Новый Завет. Заме­чательна воздушность, легкость Духа Святого, словно бы парящего над престолом. Его силуэт чуть меньше, чуть ниже, чуть более хрупок, нежели два других, его одежды окрашены в зеленый и голубой - цвета надежды и юности, его голова покорно склонена к жертвенной чаше и рука готова благословить ее.

Фигура Ангела, сидящего справа от центрального в этом случае может быть персонифицирована как ипостась Бога Отца. Интуитивно аудитория именно так определяет этот персонаж иконы, перед кем поко­рно склоняют головы два других Ангела. Он сидит на престоле, явно более высоком, нежели у левого Ангела, и «палаты Авраамовы» (в Библии - шатер) в этом случае воспринимаются как знак созидания, сотворения мира, как символ Творца.

«Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа» - так слева направо, как текст молитвы, как Благословение прочитывается икона.

Пространство в ней выстраивается от Христа и, выходя за плос­кость доски, формирует духовную зону общения, в которой обозначе­но место молящегося. Идя навстречу взорам Ангелов, человек творит крестное знамение, он идет к Богу Отцу и соучаствует в Евхаристии.

Рублев не дает нам возможности однозначного истолкования, а это было так просто: обозначить фигуру Христа крестчатым нимбом, канонически лишь Спасителю присущим. Впрочем, хоть и весьма редко, но все же встречаются иконы всех трех Ангелов с крестчатыми нимбами. Но это редкие исключения. Рублев же этой возможности не использует. Потому не исключена возможность иной персонифика­ции Ангелов: слева для зрителя - Бог Сын, в центре - Бог Отец. Ведь в Библии сказано, что в раю сын воссядет одесную отца.

Невозможно оспорить и тот аргумент, что от среднего ангела на­чинается тихое, но неостановимое движение, «сокровенная и вместе с тем откровенная жизнь иконы» (Г.И. Вздорной). Сумеет ли кто-ни­будь однозначно определить лица «Троицы» Рублева? Возможно ли это в принципе? И нужно ли?

Ведь ясно главное: в ней заключено то неостановимое встречное движение человека к Богу и Бога к человеку, которое соединяется в жертвенной любви, то стремление к единению и гармонии человека с Богом, человека с миром, преодоление его розни и зла, то борение сил внутри души человеческой, которое в акте уподобления - обожения разрешается светлой гармонией Веры, Надежды и Любви.

Смысл «Троицы» Рублева неисчерпаем. Сопоставление ее с дру­гими более ранними и более поздними образами Троицы работы ви­зантийских, русских и иных славянских мастеров позволяет лишь ук­репиться в понимании уникальности вдохновенного свыше творения Андрея Рублева.

Упомянутый ранее исследователь Г.И. Вздорное составил антоло­гию, собрав отрывки из ученых трудов, посвященных «Троице» Руб­лева. Книга эта интересна не только богатой информацией, которая в ней представлена, но и как удивительное собрание откровенно выска­занных потрясений души различных, очень несхожих между собой лю­дей. Нет среди них ни одного равнодушного стилистического анализа, хотя ученые давали истолкование образу Рублева.

Мы начали разговор об иконах с этого творения, потому что оно вобрало в себя лучшие, характернейшие черты не только творчества Рублева, русской иконы эпохи золотого XV века, но и русской иконы в целом, и даже более - иконы как феномена культуры. В процессе изложения мы попытались соблюсти ту логику со-творческого вос­приятия образа, о которой говорилось во вводной главе: от настроя на восприятие (прелюдии) через контакт - к вербализации впечатле­ния, затем к его истолкованию в опоре на восприятие и понимание ин­формации, заложенной в форме произведения, в его сюжете; после этого к истории создания, а затем - в контексте того культурного пласта, к которому оно первоначально принадлежало. Можно было бы проследить за тем, как - хотя бы на протяжении столетия - из­менялось восприятие «Троицы», но наличие антологии позволяет проделать эту увлекательную работу каждому из вас.

Вы не могли не заметить, что для истолкования смысла иконы Рублева мы касались таких качеств самого произведения, которые требуют общих знаний. Без исходного, пусть пока небольшого запаса информации о технике создания иконы, ее символике и выразительных средствах вы не сможете понять самостоятельно и тем более ис­толковать какие-либо произведения иконописи. В этой главе мы лишь прикасаемся к феномену русской иконы. Тот, кого увлечет тема, будет заниматься ею всю оставшуюся жизнь и в конце ее скорее всего ска­жет: «Небесное умом неизмеримо/Лазурное сокрыто от умов». Неда­ром эти слова А. Блока Г.И. Вздорнов взял в качестве эпиграфа к сво­ей антологии «Троица» Андрея Рублева.