20. Системный характер языка в концепции Соссюра
При рассмотрении различных общелингвистических проблем в «Курсе общей лингвистики» неоднократно повторяется тезис: «Язык есть система знаков, выражающих понятия». С этой точки зрения его можно сравнивать с азбукой для глухонемых, символическими обрядами и т. п. Отмечая, что язык является самой важной из знаковых систем, Соссюр вместе с тем подчеркивает, что желающий «обнаружить истинную природу языка должен прежде всего обратить внимание на то, что в нем общего с иными системами того же порядка». Отсюда делается вывод, что языкознание должно рассматриваться лишь как часть науки, изучающей «жизнь знаков в рамках жизни общества». В «Курсе общей лингвистики» ее предлагается называть семиологией. Причем предполагают, что Соссюр не знал о том, что еще в последней трети XIX в. идеи создания такого рода науки о языках высказывал американский философ, логик и математик Чарльз Сандерс Пирс (1839–1914), предложивший назвать ее семиотикой, именно этот термин и закрепился впоследствии для ее обозначения[74].
С другой стороны, системный характер языка крайне важен для понимания истинной природы языковых знаков, поскольку определяет существенные для их характеристики моменты:
– решающую роль играет не положительная сторона языкового знака, а его противопоставленность другим знакам, входящим в данную систему. «В языке, – утверждает Соссюр, – нет ничего, кроме различий… в языке имеются только различия без положительных членов системы… И понятие и звуковой материал, заключенные в знаке, имеют меньше значения, нежели то, что есть вокруг него в других знаках… Отличительные свойства единицы сливаются с самой единицей… язык есть форма, а не субстанция»;
– образующие систему языка знаки вступают между собой в два типа отношений. С одной стороны, они соединяются друг с другом, выстраиваясь один за другим в потоке речи и образуя сочетания, имеющие протяженность (синтагмы). С другой стороны, вне процесса речи слова могут ассоциироваться в памяти, образуя различные группы. Первый тип отношений Соссюр называет синтагматическим, второй ассоциативным;
– синтагматические и ассоциативные группы взаимосвязаны и обусловливают друг друга; иначе говоря, составные части синтагмы выделяют благодаря соответствующим ассоциативным связям, а координация в пространстве способствует созданию последних. Например, латинское quadrupes «четвертной» является синтагмой лишь потому, что ассоциируется, с одной стороны, с такими словами, как quadrupes, quadrifrons, quadraginta и др., а с другой стороны – со словами simplex, triplex, centuplex и др.[75];
– вхождение в систему обусловливает ограничение произвольности знаков: если одна их часть абсолютно произвольна, то другая является относительно мотивированной. Например, слова «пять», «десять» немотивированы, но слово «пятьдесят» немотивировано в относительно меньшей степени, поскольку вызывает представление о словах, из которых составлено и с которыми связано;
– системность языка предполагает различение понятий значения и значимости. «Входя в состав системы, слово облечено не только значением, но и значимостью, а это нечто совсем другое»: если первое представляет собой соответствие между понятием и акустическим образом внутри знака, то второе определяется его отношением к другим знакам. Так французское слово mouton – «баран» может совпадать по значению с соответствующем русским, но у них неодинаковые значимости, поскольку, говоря о приготовленном куске мяса, русский употребит слово «баранина», т. е. различие в значимости связано с наличием в русском языке двух слов – «баран» и «баранина», чего нет во французском. Аналогично обстоит дело и с грамматическими категориями: значение множественного числа, например, во французском и санскрите чаще всего совпадает, но при этом в санскрите имеется также особая форма двойственного числа. «Было бы неточно, – резюмирует Соссюр, – приписывать одинаковую значимость множественному числу в санскритском и французском языке, так как в санскритском языке множественное число употребляется не во всех случаях, где оно употребляется во французском; следовательно, значимость множественного числа зависит от того, что находится вне и вокруг него (в системе)».
21. Дихотомия "язык – речь", введенная в широкий лингвистический обиход Ф. де Соссюром, определила на довольно длительный период взгляд на язык как на чистую схему и, следовательно, как на целостное гомогенное образование, которое следует изучать и описывать с детерминистских позиций. Для всех направлений структурализма характерен именно такой подход к языку, основную идею которого выразил Н.С.Трубецкой в своем известном утверждении о том, что "язык лежит вне меры и числа"Лингвисты, признающие гетерогенный характер языка, выделяют в нем различные подъязыки по самым разнообразным основаниям: диалекты (членение по территориальному признаку), различные профессиональные и групповые жаргоны, "подъязыки" различных классов (деление по социальному признаку), " подъязыки" мужчин и женщин, взрослых и детей, разных психологических типов и т.п. (деление по биологическим и психологическим признакам), функциональные стили (деление по сферам применения) вплоть до "языков" индивидов – идиолектов. Изучением данных форм языка занимаются отдельные направления в лингвистике: диалектология, социолингвистика, психолингвистика, стилистика.
Выделяющиеся таким образом "подъязыки" в значительной степени оказываются "перекрещивающимися", наслаиваются друг на друга. По сути дела эти формы языка, или "подъязыки", имеют одинаковую природу (структуру). Все они есть не что иное, как различное речевое использование одних и тех же элементов языка. Разница же в использовании элементов является прежде всего количественной, т.е. одни и те же элементы используются в разных "подъязыках" с различной частотой.
Попробуем на примере фонетических особенностей продемонстрировать неразложимость языка на подсистемы без привлечения вероятностных характеристик.
В таблице 1 представлены основные произносительные черты, отмечаемые различными авторами в трех подсистемах русского языка: разговорной литературной речи (РР), пермском локальном варианте литературного языка (ЛВЛЯ), городском просторечии по данным для Москвы и Петербурга (П). Таблица составлена по данным следующих работ (Ерофеева, 1993; Интерференция звуковых систем, 1987; Розанова, 1984; Русская разговорная речь, 1973; Фонетика спонтанной речи, 1988). Наличие плюса в соответствующей графе обозначает, что данная черта отмечается хотя бы в одной из этих работ; отсутствие плюса говорит лишь о том, что данная черта не описана в литературе, а не о том, что ее вообще нет в данной подсистеме. Поэтому мы позволили себе проставить плюсы в некоторых графах, которые оставались пустыми, где личные наблюдения давали основания утверждать, что эти особенности встречаются в речи носителей данных подсистем (в таблице такие плюсы заключены в скобки).
Если вспомнить еще и о том, какое огромное количество общих произносительных вариантов этих подсистем и КЛЯ осталось за рамками этой таблицы, то расхождения в наборах покажутся совсем ничтожными. Таким образом, бóльшая часть рассматриваемых особенностей является общей для нескольких подсистем, и эти особенности не могут считаться специфическими чертами ("дифференциальными признаками") какой-либо одной из подсистем.
В таблице для каждой подсистемы можно выделить и специфические, присущие только ей черты, однако число их очень невелико – по одной для каждой подсистемы. При этом расширение рассматриваемого количества подсистем явно снимает и эту "оппозицию" в наборе специфических признаков: все эти особенности встречаются в различных диалектах и полудиалектах. Таким образом, оказывается невозможным выделить набор произносительных черт, который характеризовал бы одну и только одну подсистему языка. Подсистемы как бы плавно перетекают друг в друга, образуя некий континуум, который невозможно четко расчленить по наборам специфических черт (ср. c волновой моделью языка Бейли, описанной в (Белл 1980)).
Разница в подсистемах языка, очевидно, прослеживается скорее не в наборах, а в частоте проявления тех или иных черт в речи; (ср.: Лабов, 1975). В литературе, посвященной различным подсистемам, часто встречаются формулировки типа: "Такое произношение можно встретить и в РР, однако в просторечии замена [ч'] на [ш'] распространена гораздо шире" (Розанова, 1984, с.55). В цитатах подобного рода названия подсистем и особенности, естественно, варьируются в зависимости от объекта исследования. Такие высказывания, на наш взгляд, есть косвенное признание того факта, что в различении подсистем главное заключается не в наличии/отсутствии особенности (аллофона), но ее (его) количественной мере, т.е. частоте встречаемости в речи. Следовательно, различные подсистемы (по крайней мере, на фонетическом уровне) можно представить как отражение разных распределений вероятностей их элементов.
Итак, мы предлагаем рассматривать социолингвистические подсистемы языка как отражение распределения вероятностей языковых единиц (в данном случае аллофонов), заданных на множестве всех возможных в языке единиц данного уровня (т.е. на множестве всех встречающихся произносительных вариантов). Единство базы задания предполагает единство языка и является, на наш взгляд, принципиальным моментом. Подобное описание различных подсистем языка позволяет представить их не как обычные множества элементов, а как нечеткие множества ( Zadeh , 1992), в которые каждый элемент входит с той или иной долей вероятности.