7.4. Физика

Учение о бытии, онтологию, Аристотель называет «первой философией», а физику, учение о природе,— «второй философией». «Первая философия» рассматривает «сущее как таковое», отвлекаясь от его чувственно воспринимаемых и физических свойств. Предметом физики, по Аристотелю, является один из родов сущего, а именно тот, который пребывает в движении. Этот род сущего и есть природа. Поскольку движение составляет сущность природы, то познание ее должно начинаться с познания движения. «Так как природа есть начало движения и изменения, а предмет нашего исследования — природа, то нельзя оставлять невыясненным, что такое движение, ведь незнание движения необходимо влечет за собой незнание природы»³²⁰. Вслед за Платоном Аристотель определяет движение как всякое изменение и устанавливает четыре вида изменений: 1) субстанциальное, относящееся к возникновению и уничтожению сущности; 2) количественное (увеличение и уменьшение); 3) качественное, или превращение; 4) движение в собственном смысле, или перемещение в пространстве. Виды движения Аристотель связывает с категориальными определениями самих материальных вещей. «Но движения помимо вещей не существует: ведь все меняющееся всегда меняется или в отношении сущности, или в отношении количества, или качества, или места, а ничего общего нельзя усмотреть в вещах, что не было бы ни определенным предметом, ни количеством, ни качеством, ни какой-либо другой категорией»³²¹. Виды движения отличаются друг от друга и в отношении своего онтологического статуса: одни из них зависят в своем существовании от других. Главным из четырех видов движения является пространственное. Оно обусловливает все остальные виды движения, ибо все они определяются движением неба, с которым связываются все изменения и процессы в подлунном мире. Пространственное движение несводимо к другим видам движения. Так, если тело претерпевает увеличение — значит к нему что-то присоединяется, какое-то другое тело или вещество. Если же, напротив, предмет уменьшается — значит от него отделяется какая-то его часть. Так же объясняет Аристотель и качественные изменения (превращения). Причиной их может быть, по Аристотелю, только соединение изменяющегося предмета с другим предметом, тем, который производит изменения в первом предмете. Но соединение указанных предметов есть их сближение, т.е. пространственное перемещение.

Пространственное движение является условием и субстанциального изменения. Присоединяясь к выводам Эмпедокла и Анаксагора, Аристотель разъясняет, что в действительности ни возникновение, ни уничтожение невозможны, ибо и форма и материя вечны. Следовательно, то, что называют возникновением и уничтожением, есть лишь вид изменения, переход одних свойств в другие. При этом если в качественном изменении превращению подвергаются случайные свойства, то при изменении субстанции этот процесс распространяется на всю сущность, т. е. родовые и видовые свойства. Но это значит, что и субстанциальные изменения являются в конечном счете пространственными. Онтологическое первенство пространственного движения над остальными видами изменения Аристотель доказывает еще и тем, что из всех видов движения только пространственное перемещение может продолжаться вечно, не прерываясь. Но движение, как нам доказала первая философия, является вечным и непрерывным началом. Непрерывное вечное движение — это, по Аристотелю, круговое движение космоса в самом себе, вокруг своей оси.

Как изменение движение есть переход возможности в действительность. В «Метафизике» Аристотель указывает, что «движение есть осуществление того, что есть в возможности»³²². Эта же мысль повторяется и в «Физике»: «Движение есть действительность существующего в возможности, поскольку последнее таково»³²³. Аристотель, в отличие от философов мегарской школы, относит к разряду сущего не только действительность, но и возможность. Признание существования возможности позволило Аристотелю решить проблему генезиса, рождения вещей, с которой не могла справиться старая натурфилософия. С точки зрения досократовских физиков, вещи не могли появиться ни из бытия, ибо последнее неподвижно, ни из небытия, ибо его не существует. Согласно Аристотелю, кроме бытия и небытия есть еще и нечто среднее, относительное бытие, или бытие в возможности. Образованный человек происходит не из совсем необразованного и не из совершенно образованного, а из потенциально образованного, т. е. из способного к образованию. Все, что возникает, становится, происходит из того, что отчасти существовало, отчасти не существовало; в некотором смысле было и в некотором смысле не было: оно было в потенции, в возможности и не существовало в действительности. Генезис и есть переход от возможности к действительности, реализация потенций бытия.

Условием движения является наличие места. Движение осуществляется «относительно места», оно, следовательно, невозможно без места. Поэтому, говорит Аристотель, «физику необходимо уяснить и относительно места — существует оно или нет, и как существует, и что оно такое»³²⁴.

О том, что место не существует, учила, как мы помним, элейская школа. В отличие от элейцев, для Аристотеля несомненно, что место столь же реально, как и занимающая его вещь, ибо каждая из вещей пребывает в каком-либо месте. Однако осуществить строгое логическое разграничение вещи и занимаемого ею места оказывается нелегко. Трудность состоит в том, что место и тождественно вещи, и отлично от нее. Оно «похоже» на вещь, имеет «видимость» материи и формы, обладает тремя измерениями. Тем не менее невозможно место отождествлять с вещью, так как в этом случае в одном месте оказались бы два тела. Кроме того, при исчезновении или гибели вещи место по-прежнему остается существовать, тогда как если от вещи отделить форму и материю, то от нее не останется ничего. Однако и место и вещь имеют границы, которые и связывают их, и отделяют их друг от друга. На основании этого общего для них геометрического свойства Аристотель и строит формально-логическое определение места. Место — это границы предмета, его пространственные контуры, которые проходят по границе другого предмета, охватывают его. «Тело, снаружи которого находится какое-нибудь другое объемлющее его тело, находится в некотором месте. Тело, у которого этого нет, не находится»³²⁵. Как видим по Аристотелю, не все тела обладают местом. Одни имеют его лишь «в возможности», тогда как другие — «в действительности». Такая интерпретация проблемы позволяет Аристотелю разрешить противоречие относительно места, сформулированное Зеноном в его апории. Зенон полагал, что если все существующее находится в некотором месте, то и место должно иметь место, и т. д. в бесконечность. Аристотель своим различением потенциального и актуального места снимает зеноновский парадокс, затягивающий мысль в бесконечность. По логике Аристотеля, нахождение одной вещи в другой не может составить бесконечный ряд и продолжаться за границы Вселенной. Вопрос о месте Вселенной ставить бессмысленно, поскольку все существующее находится в ней, и она уже ничем не объемлется. «Небесный же свод, как было сказано, в целом не находится нигде ни в никаком месте, раз никакое тело его не объемлет»³²⁶. О месте Вселенной, поясняет Аристотель, можно говорить, только подразумевая под этим словом ее границу. Поэтому местом места является не другое место, как думал Зенон, а граница. «И место находится где-то, но только не в месте, а как граница в ограниченном теле»³²⁷.

Второй проблемой, связанной с движением, является вопрос о пустоте. «Таким же образом надо признать, что дело физика — рассмотреть вопрос о пустоте, существует она или нет, и в каком виде существует, и что оно такое, так же, как относительно места»³²⁸. Аристотель отмечает, что все «физиологи», и приверженцы, и «отрицатели» пустоты, видят в ней «причину движения, то, в чем происходит движение». Так обстоит дело и у элейцев, и у их противников атомистов. Например, Мелисс, говорит Аристотель, на основании этой посылки доказывает отсутствие в мире движения, ибо чтобы вещь двигалась, нужна пустота, а последняя не принадлежит к существующему.

Поскольку под пустотой натурфилософы подразумевают вместилище вещей, а место, как уже ранее выяснил Аристотель, не есть обособленно существующая реальность («сосуд», наполненный вещами), то пустоты не может быть ни в смысле вместилища вещи, ни в смысле ее границы. Не нуждается в существовании пустоты и движение. Тела могут уступать друг другу место одновременно даже при отсутствии пустоты между ними. «После того как место нами определено, а пустота необходимо должна быть местом, если она есть нечто лишенное тела, а в каком смысле место существует, в каком нет, нами сказано, нам должно быть ясно, что пустота так не существует — ни как нечто неотделимое, ни как отделимое»³²⁹.

Круг вопросов, связанных с проблемой движения, замыкает исследование категории времени. «Движение,— говорит Аристотель, — невозможно без места, пустоты и времени»³³⁰. Поэтому и его необходимо рассмотреть в плане отношения к бытию: принадлежит ли время к числу существующих или несуществующих вещей»³³¹. По Аристотелю, экзистенциальный аспект времени отличается крайней неопределенностью: оно или «совсем» не существует, или «едва» существует. Время скорее не есть, нежели есть, так как составляющие его части не обладают актуальным существованием. Относительно прошлого и будущего это достаточно очевидно, ибо прошлым мы называем то, чего уже нет, что прошло, а будущим — то, чего еще нет, что еще не пришло. Остается только «теперь», настоящее. Однако настоящее не часть времени, а граница между прошлым и будущим. Поэтому время не может складываться из «теперь». Связывая прошедшее с будущим, оно является началом одного и концом другого. Само по себе «теперь» не имеет длительности, т. е. того, что является существенным признаком времени. Едва возникнув, оно тут же и исчезает. «А "теперь" не есть часть, так как часть измеряет целое, которое должно слагаться из частей; время же, по всей видимости, не слагается из "теперь"»³³². Но если времени нет, тогда к числу «несуществующих вещей» придется отнести и движение, внутренняя связь которого с категорией времени у Аристотеля не вызывает сомнений. Этим обусловлен и тон аристотелевских аргументов против существования времени. Сам философ характеризует их лишь как «затруднения», проистекающие из особенностей времени. Его высказывания предположительны, осторожны, ибо, несмотря ни на что, он уверен, что время все же существует, и оно, вероятно, есть некоторое движение, и изучать его нужно в связи с движением. «Так как время скорее всего представляется каким-то движением и изменением, то это и следует рассмотреть»³³³. Но когда Аристотель начинает анализировать время с точки зрения указанной категории, то обнаруживается полное отличие времени от движения. Так, если движение происходит в самом теле и «находится» только при нем, то время существует «везде и при всем». Кроме того, движение неравномерно; оно осуществляется с разной скоростью, бывает и быстрым и медленным. Говорить о времени что-либо подобное невозможно, поскольку сама скорость («медленное и быстрое») определяется через время. Например, быстрым мы называем такое движение, когда за малый промежуток времени проходим большое расстояние, напротив, когда много времени тратится на преодоление малого расстояния, то такое движение будет медленным. Следовательно, если движение можно определять с помощью времени, то время посредством времени не определимо. «Время же не определяется временем ни в отношении количества, ни качества. Что оно, таким образом, не есть движение — это ясно»³³⁴.

Не являясь движением, время, однако, не существует без движения. Мы переживаем время только тогда, когда замечаем какие-либо изменения и движения. «Итак, что время не есть движение, но и не существует без движения — это ясно»³³⁵. Поэтому, считает Аристотель, понять время можно, лишь рассматривая его в связи с движением, ибо существуют они всегда «совместно», и ощущаем мы их тоже «вместе», в одном целостном акте. В сопоставлении с движением и выявляются свойства времени. Оно, как и движение, и непрерывно и прерывно, является единством этих противоположностей. Прерывность обусловливается чередованием элементов «предыдущего» и «последующего», которые составляют структуру как движения, так и времени. Воспринимая чувствами «предыдущее» и «последующее» в движении, мы через них воспринимаем и время. Оно «доходит» до нас и осознается нами лишь в процессе восприятия этих элементов движения. Мы их воспринимаем как два момента времени, два «теперь» — предыдущее и последующее. Они-то, собственно, и есть то, что мы называем временем. По отношению к движению время выступает средством его измерения, «мерой движения». Это значит, что благодаря наличию «теперь» мы можем сосчитать, сколько моментов времени длилось то или иное движение. «Что время таким образом есть число движения в отношении к предыдущему и последующему и, принадлежа непрерывному, само непрерывно — это ясно»³³⁶.

Аристотелевская дефиниция времени сводит его к движению. Так же интерпретируется время и у Платона. По Платону, временем является лишь момент настоящего («есть»). Что же касается прошлого и будущего («было» и «будет»), то они «суть движения». Но когда Платон соотносит вечность и время, то последнее оказывается у него «движущимся подобием вечности», т. е. уже всеми своими моментами отождествляется с движением. Уподоблением времени движению по сути и ограничиваются представления Платона о времени. Аристотель, изучая время более углубленно и обстоятельно, нежели Платон, обнаруживает целый ряд трудных вопросов, возникающих при сопоставлении времени и движения. В частности, если время «бежит» по кругу согласно законам числа, как считает Платон, то оно, конечно, есть тоже движение. Следовательно, аристотелевское определение времени как меры движения означает, что одно движение служит мерой другого движения. А поскольку движение измеряется движением, то, значит, и время можно мерить движением. Кстати, в практической жизни люди так и действуют: исчисляют время посредством движущихся предметов (небесных светил, часовых механизмов и т. д.). Поэтому Аристотель и говорит: «Мы не только измеряем движение временем, но и время движением — вследствие того, что они определяются друг другом, ибо время определяет движение, будучи его числом, а движение— время»³³⁷.

Отношение движения и времени составляют одну из тайн времени. Аристотель впервые в европейской философии показал наличие внутренней связи между временем и движением и попытался выразить ее в понятиях. Логический анализ взаимосвязи времени и движения открывает перед теоретическим мышлением возможность двух ее истолкований. Одна из них была реализована Аристотелем, другая — представителями неоплатонизма. Так, неоплатоник Плотин в споре со стоиками, которые по примеру Аристотеля отождествляли время с движением, доказывал, что время невыводимо из движения, поскольку все относящееся к движению происходит во времени. Последнее есть само движение, а не его спутник, как, например, утверждал Эпикур.

Рассматривая время как своего рода аналог движения и его результат, Аристотель утверждает, что каково движение, таково и время, и поскольку первое вечно, то и второе не может прекратиться, перестать существовать. Оно представляется нам в виде круга, ибо само первичное движение кругообразно. Поэтому мировой кругооборот являет собой тождество времени и движения. «Таким образом, называть совершающееся в мире вещей круговоротом — значит утверждать, что существует какой-то круг времени»³³⁸.

Физика Аристотеля отрицает космогенез, происхождение мира. По Аристотелю, мир един, вечен и совершенен. Материальная природа представляет собой живой организм, одушевленное и разумное тело. Небесные светила суть вечные божественные существа, ведущие блаженный образ жизни. В космологии Аристотеля объективная реальность делится на подлунный и надлунный мир. Последний отличается правильным движением небесных тел. Их материю составляет эфир, неизменный и способный только к круговому движению. Поэтому в надлунном мире вечно неизменная божественная жизнь, в отличие от всегда текучего и несовершенного подлунного мира, состоящего из изменчивых стихий земли, воздуха, огня и воды.