к семинару_7_унитарное государство

Впрочем, распоряжение высшими церковными должностями оста­валось в руках великого князя, как и верховное право собственности на имущество, переданное церкви. Под контролем государства нахо­дились и управление приходским духовенством, и отношения между различными слоями духовенства⁴⁰. Несмотря на последнее обстоятель­ство, православная церковь, владея огромным имуществом, защищен­ным иммунитетными привилегиями, сохраняла значительную само­стоятельность в отношениях со светской властью. Кроме того, идео­логи сильной церковной власти пытались обосновать первенствующее положение в государстве духовных иерархов и подчиненное — монар­ха. Это свидетельствует о том, что власть великого князя еще не была абсолютной. Однако претензии на такой ее характер проявлялись в полной мере, и тенденция эволюции монархии в данном направле­нии стала доминирующей. В этой связи возникла необходимость ут­вердить идею политического суверенитета Русского государства — как внутри страны, так и во внешнеполитической практике.

Основная внутриполитическая задача — закрепление достигнутого единодержавия — первоначально идеологически мотивировалась исконностью политической, власти великого князя, ее преемствен­ностью, опирающейся на наследственные права, восходящие к ки­евскому периоду и переходящие через Владимирско-Суздальскую Русь к Москве, с безраздельной полнотой этой власти и ее внешне­политической функцией (оборона от врага)⁴¹. Эта доктрина возник­ла в процессе борьбы Ивана III за присоединение Новгорода и при­писывается ему, заявившему, согласно летописному своду 1472 г., послам, направляемым в Новгород зимой 1470/71 г.: «Отчина есте моя, людие Новгородстии, изначала от дед и прадед наших, от ве­ликого князя Володимира, крестившаго землю Русскую, от правну­ка Рюрикова, перваго великого князя в земле вашей. И от того Рюрика даже и до сего уже знали есте один раз тех великих князей, преже киевских, до великого князя Дмитреа Юрьевича Всеволода Володимерьского. А от того великого князя даже и до мене род их. Мы владеем вами, и жалуем вас и бороним отовселе. А и казнити волны же есмы, коли на нас не по старине смотрети начнете»⁴².

Обращает на себя внимание персонифицированный характер из­ложения истории государственной власти. Тем самым она приобре­тает патримониальную форму, характерную для средневекового со­знания, и свидетельствует об интерпретации Иваном III единодер­жавия не иначе, как в форме единовластия.

Следующим этапом выработки концепции суверенных прав Ива­на III как главы унитарного суверенного государства стала концепция митрополита Зосимы, провозглашенная им в предисловии к «Изло­жению пасхалии» 1492 г. Согласно ей, история русской государствен­ности становится частью истории всего православного мира. Первый православный царь Константин сотворил «Новый Рим» — «град Кон-стянтина», «еже есть Царьград». Святой Владимир, крестивший Русь, назван «вторым Констянтином», хотя подлинным Константином в настоящем является «сродник» Владимира Иван III, которого Зоси-ма славит как «благовернаго, христолюбивого великого князя... госу­даря и самодержца всея Руси, нового царя Констянтина новому гра­ду Констянтину — Москве и всей Русской земли и иным многим зем­лям государя»⁴³. Эти два уподобления — Ивана III византийскому императору Константину и Москвы Константинополю — носят харак­тер противопоставления и вытеснения «новым градом», т. е. новым центром православия, «старого», византийского, с опорой на евангель­ское предсказание: «...и будут перви последний и последний перви». Таким образом, Москва была провозглашена единственным духовным центром православного мира⁴⁴. Идея государственности приобретает характер патримониально-теократической.

Вскоре, однако, внешнеполитические амбиции Ивана III, стре­мившегося приобрести международный авторитет и включиться в систему межлународных отношений, подтолкнули его к углублению и видоизменению концепции происхождения великокняжеской вла­сти. Русскому дипломату, греку Юрию Траханиоту, ведшему перего­воры со Священной Римской империей немецкой нации, было по­ручено заявить в 1489 г. о том, что род русских князей уходит в глу­бокую древность, когда и установились их «приятельство и любовь» с теми римскими императорами («царями»), «которые Рим отдали папе, а сами царствовали в Византии»⁴⁵. Эта концепция отчасти за­менила патримониально-теократическую теорию и положила нача­ло выстраиванию генеалогии русского государя, предки которого обладали властью еще при великом Константине и находились «в любви» с ним, что обеспечивало великому князю, по мысли его окружения, неоспоримую легитимность внутри страны и достойное его положению место среди европейских государей.

Следующий шаг на этом пути зафиксирован в первоначальном тексте «Сказания о князьях Владимирских» — так называемой «Чу-довской повести», возникшей, по предположению Л. В. Черепнина, подкрепленному убедительной аргументацией А. А. Зимина, в 90-е годы XV в.⁴⁶ В ней обосновывается преемственность власти русских государей от римских и византийских императоров в рассказе о вен­чании князя Владимира Всеволодовича царским венцом византий­ского императора Константина Мономаха, который якобы подарил его Владимиру Мономаху. Правда, вероятнее всего, текст «Чудовской повести» сложился в связи с венчанием на престол Дмитрия-внука в 1498 г. и тем самым в данном конкретном случае не обосновывал власть самого Ивана III. Но после опалы Дмитрия легенда довольно быстро приобрела обобщенный смысл. Значение легенды о ритуале венчания Владимира Мономаха прагматически определялось тем, что при короновании Дмитрия-внука на него возложили те же регалии, обозначенные как «бармы Мономаховы и шапка», что и на Владимира Мономаха. «Чудовская повесть» развивала теорию Зосимы и стала вместе с ней зародышем идеи переноса империи, имевшей широкое распространение в средневековой Европе⁴⁷.

«Чудовская повесть» удревняет связь Руси и с Римской империей, указывая на то, что Рюрик, предок Владимира Мономаха, был прус­ским князем, генеалогически восходившим к самому Августу (преем­нику Юлия Цезаря), создателю Римской империи и правителю, при котором была основана христианская церковь⁴⁸. Новая генеалогия ве­ликокняжеского рода, знаменовавшая отказ от варяжских корней, которые провозглашались еще в «Повести временных лет», и замену их германскими, связана с упадком могущества скандинавских заво­евателей и осознанием ведущего положения в Европе Империи.

Таким образом, генеалогическая связь великокняжеского рода с Империей призвана была уравнять его с родом императорского дома. Она, по-видимому, имела и другие, внешнеполитические, аспекты. В частности, «Чудовская повесть» противостояла претензиям литов­ских великих князей доказать римское происхождение литовцев, и особенно теориям Яна Длугоша, согласно которым русские князья еще в начальной истории Киевской Руси были подданными поляков, а все русские — и юго-западных, и северо-восточных, и северо-запад­ных земель — подданными поляков и литовцев⁴⁹. Более того, в ран­них русских генеалогиях литовских князей, существовавших вместе с «Чудовской повестью», их предок Гедимин лишен знатного происхож­дения, а сами они связываются с русскими великими князьями⁵⁰. «Чудовская повесть» фактически обосновывала также претензии рус­ского великого князя на Балтику, поскольку, согласно ей, именно в Пруссии начал княжить великий князь, прежде чем прибыл на Русь⁵¹. Наконец, отказ от варяжских корней великокняжеской династии в «Чудовской повести» также имел внешнеполитическую направлен­ность. Русско-шведская война, начавшаяся в 1496 г. из-за Выборга, и вообще борьба между Россией и Швецией за карельские земли, воз­можно, предопределила отчасти генеалогическую переориентацию⁵².

Претензии Ивана III на генеалогию, восходящую к римским це­зарям, а следовательно, на свое равенство с императором Священной Римской империи немецкой нации, были им подкреплены учрежде­нием не позднее 1497 г. печати с двуглавым орлом, символом власти, верховенства, принятым за полстолетия до этого (в 1442 г.) в качестве государственного герба императором Фридрихом III⁵³, заимствовани­ем некоторых элементов имперского дипломатического протокола.

Однако первая попытка реально встать вровень с европейскими монархами не увенчалась для Ивана III полным успехом. Об этом свидетельствует, в частности, его отказ от коронования в качестве царя. Принятие этого титула (равного титула императору) означало бы реализацию имперских амбиций — не только сосредоточение всей власти в руках его носителя внутри страны (с усиливающимися внеш­неполитическими территориальными притязаниями), но и получение исключительного права представлять ее в международных отношени­ях⁵⁴, признание престижа государства и его права на суверенитет⁵⁵.

Правда, в сношениях с Ливонией Иван III и его наследник иног­да назывались «царями»⁵⁶, этот титул признавали за Иваном III (так же, как за его преемником — Василием III) ганзейские города и ливонский магистр⁵⁷, а любекский городской совет в 1489 г. титуло­вал его даже «императором всея Руси». Но император Империи на­зывал Ивана III только «государем всея Руси», «государем русским». И все же этот титул, в отличие от титула «великого князя», первого среди равных, «господина» в ряду других «господ», означал, что его носитель — единственный, возвышающийся надо всеми неполно­правными подданными-министериалами. Тем более что с 1500 г. Иван III добился его признания даже литовским князем⁵⁸.

Эта так называемая субъективная часть титулатуры, состоящая из наименования носителя титула, сочеталась со второй, объективной (тер­риториальной) частью, содержащей перечисление подвластных ему зе­мель⁵⁹. Эта часть титула к концу великого княжения Ивана III опреде­лялась следующим образом: «Владимирский, и Московский, и Новго­родский, и Псковский, и Тверской, и Югорский, и Вятцкий, и Перм­ский, и Болгарский и иных»⁶⁰. Титул «Болгарский», имевший в виду Казанское ханство, и титул «Псковский» были титулами притязаний и отражали вассальное подчинение великому князю, а не прямое вхож­дение в состав Русского государства⁶¹. Появление на первом месте ти­тула «Владимирский» вместо прежнего (с 1449 г.) «Московский и Вла­димирский» связывается с легендарной генеалогией именно владимир­ских великих князей, восходящей якобы к роду Августа-кесаря⁶².

Параллельно с борьбой за расширение территории государства и международный престиж его главы Иван III вел активную внешнюю политику, направленную на установление экономических отношений на Юге, Западе и Северо-Западе и вообще международных связей, инструментом которых, в частности, были династические браки Ивана III с Софьей Палеолог и его сына Ивана Ивановича Молодо­го с Еленой Волошанкой. В 1485—1494 гг. были заключены союзы с Молдавией, Венгрией, Империей, Данией, которые имели антиягел-лонскую и антиганзейскую направленность, связанную с постоянным антагонизмом России и Великого княжества Литовского, заключив­шего союз с ганзейскими городами. Попытки Ивана III заключить со­юзы с итальянскими городами не увенчались успехом, но длительные дипломатические контакты с ними приводили к притоку в Москву итальянских мастеров-ремесленников, литейщиков, архитекторов, де­нежников, ювелиров. Подобные же контакты устанавливались с Вен­грией, Империей, Данией, Шотландией, Пруссией. Особенно впечат­ляющим стало строительство итальянскими архитекторами соборов Московского Кремля, Грановитой палаты и других зданий, перестрой­ка стен и башен Кремля. Таким образом, Россия вышла из культур­ной и политической изоляции. Но церковь, стоявшая на позициях богоизбранности православной религии и народов, ее исповедующих, осознавая свою мессианскую роль, препятствовала инославным куль­турным контактам и влияниям, вела постоянную борьбу с проникно­вением (часто мнимым) «латинства» в Россию.

Оценивая итоги великого княжения Ивана III в сфере государ­ственного строительства, следует иметь в виду, что единство ему подвластных территорий скреплялось слабым и архаически органи­зованным аппаратом, не имевшим возможности управлять страной централизованно. Впрочем, средневековые государства по природе своей и структуре не могли быть централизованными. Поэтому по­лучившая широкое распространение концепция, согласно которой к концу XV в. относится образование Русского централизованного го­сударства⁶³, встретила решительные возражения⁶⁴. А. А. Зимин про­тивопоставил ей другую концепцию и показал, что объединение зе­мель под великокняжеской властью еще не означало создания цен­трализованного государства, а всего лишь единого государства и что следует избавиться от переоценки степени централизации государ­ственного аппарата в России⁶⁵. Она в большей степени соответству­ет реальному положению страны, но не учитывает огромного мас­сива земель, населенных русскими, исповедующими православие и входящими в состав Великого княжества Литовского.

Можно констатировать, что поставленная Иваном III задача до­стичь единовластия и единодержавия была им решена, хотя и не в полном объеме. Государство, суверенным главой которого стал Иван III, все в большей степени приобретало черты унитарного.

На протяжении всего XVI в. и даже отчасти XVII в. унитарные черты государственного устройства России получили дальнейшее развитие. И вообще, по направлениям и методам'реализации вся внутренняя и внешняя политика русских государей XVI—XVII вв. была развитием, разумеется, с рядом модификаций, тех основ, ко­торые закладывались Иваном III. Российская империя строилась именно на том фундаменте, существенная часть которого была со­оружена уже в конце XV — начале XVI в.

Процесс объединения русских земель при Иване III происходил не на основе экономической консолидации, не в результате соци­альных и политических компромиссов, а путем насильственного присоединения их к Московскому княжеству с опорой на военную мощь. Попытка включения в состав России территорий, находящих­ся в составе Великого княжества Литовского и населенных русски­ми, также была связана с войнами. Наметились направления экспан­сии на северо-запад (к Балтийскому морю) и на восток — в Повол­жье, Заволжье и далее на Урал и в Зауралье. Это было связано, в частности, с невыгодным геополитическим положением России — открытостью границ, оторванностью от морей, затруднявшей внеш­неполитические и торговые контакты, коротким летом и громадны­ми неосвоенными территориями, обусловливающими экстенсивность сельскохозяйственного производства, что в свою очередь постоянно требовало приращения территорий.

Встав на путь насильственного объединения земель, населенных русскими, и завоевания других территорий, великие князья, а затем и цари провоцировали тем самым перманентную ситуацию действи­тельной внешней угрозы. Это стимулировало в свою очередь, с одной стороны, укрепление и увеличение в формирующемся государстве правящей элиты и войска вообще, обеспечивая их единственно воз­можным тогда способом — наделением все новыми и новыми поме­стьями, а с другой — продолжение завоевательных войн с целью по­лучения для этого необходимого земельного фонда и удержания в составе Руси ранее завоеванных территорий. В силу сказанного выд­винутая П. Н. Милюковым концепция формирования русской госу­дарственности под влиянием исключительно внешних потребностей самозащиты и самосохранения⁶⁶, развитая и ставшая в советской ис­ториографии под влиянием высказываний И. В. Сталина⁶⁷ господству­ющей, представляется не соответствующей действительности.

Безусловно, все средневековые государства в любой момент мог­ли стать и становились объектом внешней экспансии. Русь не ис­ключение. В частности, Великое княжество Литовское придержива­лось позиции, согласно которой все русские земли являются состав­ной его частью. Но ведь, по официальной концепции Москвы, и литва входила в состав России. Что касается ордынцев, то после так называемого «стояния на Угре», распада Золотой Орды и гибели в 1502 г. Большой Орды они уже не могли осуществлять территори­альные захваты. Правда, Русь периодически становилась объектом набегов крымцев, но их цель не сводилась к каким-либо террито­риальным аннексиям, да и оборонительные рубежи по Оке, а впо­следствии строительство засечных черт в значительной степени пре­дотвращали вторжения⁶⁸, хотя полностью исключить их не могли. Наконец, Ливония также в это время не угрожала захватом русских земель. Напротив, она не один раз становилась объектом вторжения со стороны Руси с целью аннексирования ряда территорий⁶⁹.

Так что, по нашему мнению, нет оснований для поисков какой-либо единственной причины интеграционных процессов, приведших к образованию унитарного государства и связанной с ними завоева­тельной политики русских великих князей и царей. Государственные внешнеполитические и внутриполитические интересы, однако, в той форме, в какой они проявлялись, опережали экономические возмож­ности страны, а следовательно, их подрывали. Вследствие этого кри­терии экономической эффективности в общегосударственном масш­табе оказывались принесенными в жертву политическим целям и срокам их достижения. Источниками преодоления подобных проти­воречий между политической целесообразностью и хозяйственными возможностями с неизбежностью становились, кроме природных ресурсов (в частности, вывода из сельскохозяйственного производ­ства вследствие истощения почв огромных площадей, преимуще­ственной продажи за границу сырья при ввозе готовой продукции), усиление налогового пресса, принудительный труд и все новые тер­риториальные приобретения. Но все эти внеэкономические и даже отчасти экономические факторы, казалось бы, призванные компен­сировать складывающийся дисбаланс, на самом деле консервирова­ли хозяйственную жизнь страны на низком уровне, усиливая ее от­сталость по сравнению с западными соседями.

¹ Зимин А. А. Витязь на распутье: Феодальная война в России XV в. М., 1991. С. 187.

² Лурье Я. С. Две истории Руси XV в.: Ранние и поздние, независимые и официальные летописи об образовании Московского государства. М., 1994. С. 123-143.

³ Грамоты Великого Новгорода и Пскова / Под ред. С. Н. Валка. М.; Л., 1949. № 26, 27. С. 45—51. По мнению В. Л. Янина, Иван III в результате «ше-лонской победы... по существу, добивается от новгородцев лишь подтверждения старых условий Яжелбицкого мира» (Янин В. Л. Новгородские акты XII—XV вв.: Хронологический комментарий. М., 1991. С. 130).

* Черепнин Л. В. Русские феодальные архивы XIV—XV вв. М., 1948. Ч. 1. С. 370-371.

⁵ Подробно падение Новгородской республики исследовано Я. С. Лурье. (Лурье Я. С. Две истории Руси XV в. С. 143—157).

⁶ См., например: Пресняков А. Е. Иван III на Угре // Сергею Федоровичу Платонову ученики, друзья и почитатели. СПб., 1911; Базилевич К. В. Внешняя политика Русского централизованного государства второй половины XV в. М., 1952. С. 120—123, 134—167; Павлов П. Н. Действительная роль архиепископа

Вассиана в событиях 1480 г. // Уч. зап. Красноярского пед. ин та. 1950. Т. 4. Выл. 1; Черепнин Л. В. Образование Русского централизованного государства в XIV—XV веках. М., I960. С. 876—882; Каргалов В. В. Конец ордынского ига. М., 1980. С. 76, 81 — 134; Назаров В. Д. 1) Конец золотоордынского ига // ВИ. 1980.

10. С. 104—120; 2) Свержение ордынского ига на Руси. М., 1983; Клосс Б. М., Назаров В. Д. Рассказы о ликвидации ордынского ига на Руси в летописании конца XV в. // Древнерусское искусство XIV—XV вв. М., 1984; Алексеев Ю. Г. Освобождение Руси от ордынского ига. Л., 1989; Лурье Я. С. 1) Конец золото­ордынского ига («Угорщина») в истории и литературе // Русская литература. 1982. № 2; 2) Две истории Руси XV в. С. 168—195.

⁷ Черепнин Л. В. Русские феодальные архивы ... Ч. 1. С. 198—202. 206.

⁸ Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV—XVI вв. / Подг. к печати Л. В. Черепнин. М.; Л., 1950. № 75. С. 277—283; Черепнин Л. В. Русские феодальные архивы... Ч. 1. С. 165—166.

⁹ Духовные и договорные грамоты... № 78. С. 293—295; Черепнин Л. В. Рус­ские феодальные архивы. Ч. 1. С. 165; Каштанов С. М. Социально-политичес­кая история России конца XV — первой половины XVI в. М., 1967. С. 46.

¹⁰ Черепнин Л. В. Русские феодальные архивы... Ч. 1. С. 182.

" См.: Каштанов С. М. Социально-политическая история России... С. 123; Зимин А. А. Россия на рубеже XV—XVI столетий. М., 1982. С. 64.

¹² Каштанов С. М. Социально-политическая история России... С. 123.

¹³ Зимин А. А. Россия на рубеже XV—XVI столетий. С. 93—109.

¹⁴ Кром М. М. Меж Русью и Литвой: Западнорусские земли в системе русско-литовских отношений конца XV — первой трети XVI в. М., 1995. С. 70—119.

¹⁵ См.: Алексеев Ю. Г. Освобождение Руси от ордынского ига. Л., 1989. С. 144—146. Дискуссию по проблемам образования полиэтнического государства см.: Российское многонациональное государство: Формирование и пути исто­рического развития // История и историки. М., 1995. С. 6—167.

¹⁶ Абрамович. Г. В. 1) Поместная система и поместное хозяйство в России в последней четверти XV и в XVI в.: Автореф. дис. ... докт. ист. наук. С. 11; 2) Новгородские переписи конца XV и XVI в. и их место во внутренней поли­тике Русского государства: Автореф. дис. ... канд. ист. наук. Л., 1964. С. 7.

¹⁷ ПСРЛ. Л., 1929. Т. 4. Ч. 1. Вып. 3. С. 610; СПб., 1853. Т. 6. С. 36, 235-236; Пп, 1921. Т. 24. С. 203; Псковские летописи. М., 1955. Вып. 2. С. 64; Иоаса-фовская летопись. М., 1957. С. 124; Устюжский летописный свод (Архангело-городский летописец). М.; Л., 1950. С. 95.

" ПСРЛ. Т. 24. С. 237; Иоасафовская летопись. С. 126. " ПСРЛ. Т. 24. С. 237.

²⁰ Абрамович Г. В. Поместная система... С. 15.

²¹ Вернадский В. Н. Новгород и новгородская земля в XV в. М.; Л., 1961. С. 291-304.

²² Подробно о значении «выводов» см.: Хорошкевич А. Л. Право «вывода» и власть «государя» // Россия на путях централизации. Сб. статей. М., 1982. С. 36—41.

²³ См.: Аграрная история северо-запада России: вторая половина XV — на­чало XVI в. Л., 1971. С. 11-16.

²⁴ Каштанов С. М. Финансы средневековой Руси. М., 1988. С. 22—23.

²⁵ Абрамович Г. В. Новгородские переписи... С. 5—15.

²⁶ Аграрная история северо-запада России. С. 16.

¹¹ Каштанов С. М. Финансы средневековой Руси. С. 22, 244.

²⁸ Там же. С. 29.

²⁹ Подробно см.: Каштанов С. М. Социально-политическая история России... С. 11-20.

³⁰ Судебник 1497 г. / Подг. текста и комм. Л. В. Черепнина // Судебники XV—XVI веков. М.; Л., 1952. С. 19-29 (текст), 31-34 (переводы), 37-108 (ком­ментарий).

³¹ Юшков С. В. Судебник 1497 г.: (К внешней истории памятника) // Уч. зап. Саратовск. гос. ун-та. Факультет хозяйства и права. Саратов, 1926. Т. 5. Вып. 3;

Черепнин Л. В. Русские феодальные архивы XIV—XV вв. М.; Л., 1951. Ч. 2. С. 359 и сл.; Судебники XV—XVI вв. С. 37—108; Флоря Б. Н. Кормленные грамоты XV—XVI вв. как исторический источник // АЕ за 1970 г. М., 1971. С. 122; Зимин А. А. Россия на рубеже XV—XVI столетий. М., 1982. С. 110—137; Алексе­ев Ю. Г. Судебник Ивана III: Традиция и реформа. СПб., 2001.

³² Данилова Л. В. Становление системы государственного феодализма в Рос­сии: причины, следствия // Система государственного феодализма в России. Сб. статей. М.. 1993. С. 41, 77. Впрочем, Л. В. Данилова констатирует, что до Со­борного уложения 1649 г. «в России не было четкого юридического оформле­ния сословий». Там же. С. 79.

³³ Там же.

³⁴ Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. М., 1972. С. 171. Ср.: Данилова Л. Анализ эволюции публичной власти предполагает четкое различе­ние типа государственности и типа правления // Отечественная история. 1998. №2. С. 11 — 12; Павлов А. П. Самодержавие и Земские соборы // Между Рос­сией и Европой. Budapest, 1998. С. 114—115; Алексеев Ю. Г. Судебник Ивана III. С. 433.

³⁵ Зимин А. А. Состав Боярской думы в XV—XVI веках // АЕ за 1957 г. М., 1958. С. 48.

³⁶ См.: Зимин А. А. Дьяческий аппарат в России второй половины XV — пер­вой трети XVI в. // ИЗ. М., 1971. Т. 87. С. 285.

³⁷ Зимин А. А. Источники по истории местничества в XV — первой трети XVI в. // АЕ за 1968 г. М., 1970.

³⁸ Зимин А. А. Дьяческий аппарат в России... С. 281.

³⁹ Зимин А. А. Россия на рубеже XV—XVI столетий. С. 241.

⁴⁰ См.: Флоря Б. Н. Отношения государства и церкви у восточных и запад­ных славян: (Эпоха средневековья). М., 1992. С. 118—126.

⁴¹ Алексеев Ю. Г. Историческая концепция Русской земли и политическая концепция централизованного государства // Генезис и развитие феодализма в России: Проблемы идеологии и культуры. Л., 1987. С. 141 — 143.

⁴² ПСРЛ. М., 1949. Т. 25. С. 285.

⁴³ РИБ. Т. 6. Стб. 797-799.

⁴⁴ Исследование сочинения Зосимы см.: Лурье Я. С. Идеологическая борьба в русской публицистике конца XV — начала XVI в. М.; Л., 1960. С. 375—391.

⁴⁵ Памятники дипломатических сношений древней России с державами ино­странными (далее: ПДС). Т. 1: Памятники дипломатических сношений с Им-периею Римскою. СПб., 1851. Стб. 17—18.

⁴⁶ Черепнин Л. В. Образование Русского централизованного государства в XIV—XV вв. С. 16; Зимин А. А. Россия на рубеже XV—XVI столетий. С. 148— 159. Р. П. Дмитриева полагает, что «Сказание о князьях Владимирских» было первичным по отношению к Чудовской повести и датирует их вторым и треть­им десятилетиями XVI в. (Дмитриева Р. П. О текстологической зависимости между разными видами рассказа о потомках Августа и дарах Мономаха // ТОДРЛ. Л., 1976. Т. 30).

⁴⁷ Хорошкевич А. Л. История государственности в публицистике времен цен­трализации // Общество и государство феодальной России. М., 1975. С. 116— 117.

⁴" Там же. С. 119-120. ⁴" Там же. С. 122.

⁵⁰ Бычкова М. Е. Отдельные моменты истории Литвы в интерпретации рус­ских генеалогических источников XVI в. // Польша и Русь. Сб. статей. М., 1974.

⁵¹ Хорошкевич А. Л. История государственности в публицистике времен цен­трализации. С. 122.

⁵² Там же. С. 123.

" Хорошкевич А. Л. Символы русской государственности. [М.], 1993. С. 21—28. ⁵⁴ Хорошкевич А. Л. Царский титул Ивана IV и боярский «мятеж» 1553 г. // Отечественная история. 1994. № 3. С. 25.