2.4.1. Особенности развития России и русский национальный характер.

Развитию России со времени формирования Московского государства были свойственны некоторые характерные особенности:

1)«рваный ритм» развития (чередование периодов интенсивного развития с временами «застоя» и даже упадка),

2)неустойчивость положения в мире (периоды могущества и слабости),

3)несбалансированность по сферам жизнедеятельности (блестящие, но часто кратковременные успехи в военном деле, искусстве, науке при сравнительно низком уровне хозяйства страны, невысоким бытовым комфортом и качеством жизни большинства населения),

4)непрочность достигаемых успехов практически во всех областях.

Вспомним некоторые факты, подтверждающие сказанное.

Известно, что еще в царствование Екатерины II Россия выходила на первое место в мире по выплавке железа. Встречаются утверждения, что промышленная революция в Англии во многом обязана поставкам из России великолепного демидовского железа марки «русский соболь» (по крайней мере, на первых порах, пока не было изобретено коксование каменного угля, ибо в Англии к тому времени не оказалось достаточно лесов для изготовления древесного угля, не то что на Урале). Удивительны были темпы развития (первое место в мире) экономики царской империи в годы перед Первой Мировой войной. Известны также успехи СССР в индустриализации. Был период, когда страна занимала второе место в мире по экономической мощи. Но известно также скатывание царской России на последние места в Европе по развитию промышленности. И уж всем нам памятен катастрофический обвал экономики в период «радикальных реформ», от которого страна не оправилась до сих пор. Вполне сопоставимы как по средствам (принесение в жертву населения страны, в первую очередь, русского народа), так и по результатам (создание новых и ускоренное развитие прежних отраслей народного хозяйства) петровские реформы и сталинская индустриализация.

Влияние страны на ход событий в мире, обусловленное экономической и военной мощью, также резко колебалось. Петр превратил страну в первоклассную по военной мощи европейскую державу. При его преемниках Россия утрачивала позиции в Европе, пока Екатерина II не возродила армию и флот. Этого задела оказалось достаточно, чтобы отразить наполеоновское нашествие и в течение сорока лет играть роль вершителя судеб Европы. И вдруг, без видимых причин, Россия терпит сокрушительное поражение в Крымской войне на своей собственной территории. Чем-то похожий процесс наблюдался и в послереволюционный период. Советская Россия (позже СССР) сумела отразить иностранную интервенцию, вынести индустриализацию и коллективизацию, победить фашистскую Германию, выдержать чудовищную гонку вооружений и достичь стратегического паритета с США, вообще стать второй мировой сверхдержавой. Затем следует поражение в афганской войне, «перестройка» и «радикальные реформы» и, как следствие, распад гигантской страны за какие-то пять лет на конгломерат национально-государственных образований с катастрофическими последствиями для всех населяющих ее народов.

В науке и технике русские ученые и изобретатели часто занимали передовые позиции в мире. Со школьных лет помним мы о геометрии Лобачевского, таблице Менделеева, условном рефлексе Павлова, аэродинамических формулах Жуковского. Знаем мы теперь и о передовой российской генетике в дореволюционной России, о едва ли не определяющем вкладе П.Сорокина в становление американской социологии, а В.Леонтьева в современную мировую экономическую науку. Не случаен российский приоритет в изобретении радио (Попов), телевидения (Зворыкин), лазера (Басов и др.), и даже основы основ современной цивилизации – унитаза (В.Блинов). Не случаен и прорыв русских в космос (первый спутник и первый космонавт) на королевских ракетах. А великолепная российская военная техника, до сих пор вызывающая восхищение! Однако мы помним и о том, что курная изба (изба, топившаяся по черному) сохранялась в ряде мест до конца прошлого века, а электричество в некоторых районах центральной России стало доступно для сельских жителей лишь на пятидесятом году советской власти. Да и сейчас в отдельных поселениях нет элементарного водопровода, не говоря уже о газе или канализации. Разве не удивительно, что при всех своих научно-технических достижениях СССР не смог (впрочем, как и посткоммунистическая Россия) обеспечить население продуктами питания и предметами первой необходимости должного качества?

В сфере искусства положение можно счесть аналогичным. Великая русская литература, несравненная по глубине постижения человеческой души и вызывавшая восхищение всего мира, была недоступна большинству собственного народа по причине неграмотности последнего. Русские композиторы подарили миру великие музыкальные произведения, но народ, мелодии и напевы которого легли в основу профессионального творчества, не всегда знал даже имена Чайковского и Глинки, Бородина и Рахманинова.

Что касается непрочности достигаемых успехов, то здесь, может быть, достаточно будет нескольких примеров. Показательна, в частности, судьба русского военного флота. Созданный Петром, он пришел в полное запустение к царствованию Екатерины II, был воскрешен ею и одержал ряд блестящих побед, технически устарел ко времени Крымской войны, пришел в более или менее боевое состояние к концу XIX века. В советское время наш флот постепенно развивался, хотя и не без трудностей, стал вторым по мощи в мире, но за годы ельцинского правления пришел в катастрофическое состояние, результатом чего уже при Путине стала гибель «Курска». В настоящее время флот стал более или менее способен поддерживать свою боеготовность, не в последнюю очередь, за счет энтузиазма военных моряков. Особенно разителен пример с нашими успехами в ракетно-строительном комплексе, в том числе, с полетами в космос. Вместо того, чтобы закреплять передовые позиции в космосе и наращивать в нем свое присутствие, страна резко свернула космические программы и сейчас даже не пытается осуществлять самостоятельно серьезные космические проекты. Более того, страна теряет приоритеты в сфере высоких технологий, разработанных в военно-промышленном комплексе СССР. Но, пожалуй, наиболее опасным для страны может оказаться разрушение системы образования, наблюдаемое в настоящий период. Вполне может статься, что замечательные научные школы, сформировавшиеся в советский период, будут загублены безвозвратно.

Для многих наблюдателей не остался без внимания также тот факт, что Россия развивалась каким-то странным, как бы «неестественным» образом, едва ли не против собственной воли, но при этом принося невиданные жертвы на алтарь развития. П.Я.Чаадаев писал, что «наши государи ... почти всегда вели нас за руку... почти всегда тащили страну на буксире почти без всякого участия самой страны» [Чаадаев. Т.1. 1991, с.525]. Иностранный исследователь Р.Бендикс, говоря о России петровских времен, периода усиленной индустриализации 1880-х годов, а также в советское время после 1920-х, отмечает, что она производит впечатление «нации на усиленном марше, в условиях, подобных боевым», где гражданин является рекрутом, выполняющим коллективную повинность [Бендикс. 1968, с.284]. (Следует признать, что это впечатление достаточно точное, основная разновидность деятельности в России тех времен – служебная, только надо бы учесть еще и реалии нашей истории - П.С.). В целом же трудно не согласиться со словами Н.А.Бердяева, что «историческая судьба русского народа была несчастной и страдальческой, и развивался он катастрофическим темпом, через прерывность и изменение типа цивилизации» [Бердяев. 1990. Истоки и смысл..., с.7]. (Правда, необходимо уточнить, что тип российской цивилизации не изменялся со времен Московского царства. Другое дело, если Бердяев имеет в виду и киевский период).

Следует отметить, что внутренняя хрупкость гигантской страны при всей ее мощи чувствовалась проницательными русскими людьми. Со школьных лет мы помним некрасовские строки: «Ты и убогая, ты и обильная, ты и могучая, ты и бессильная, матушка-Русь». А.С.Хомяков писал о России как о колеблющейся вечно между бытием и смертью [Хомяков. 1992, с.63]. Для Г.П.Федотова вполне полон смысла вопрос «Будет ли существовать Россия?» [Федотов. Т.1, с.173]. Ныне же, кажется, с легкой руки И.Шафаревича, входит в моду писать книжки под названием: «Есть ли у России будущее? [Шафаревич. 1991]. Спустя пять лет книжку под аналогичным названием выпустил Н.Моисеев (Моисеев. 1996).

Жертвы, приносимые русским народом (и другими народами страны), столь велики, а результаты столь несопоставимы с затраченными усилиями, что поневоле возникает ряд вопросов: «Почему так происходит? Почему Россия не развивается «нормально»? Что такое «нормальное» развитие и возможно ли оно для России? А если возможно, то при каких условиях? В чем состоят причины, определяющие странности российского развития? Можем ли мы их вскрыть или до скончания веков с фатальной гордостью обреченных будем повторять: «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить»? Может быть, все-таки стоит постараться понять ее умом?

Очевидно, что если на эти (и аналогичные) вопросы не будут получены адекватные ответы, будущее России окажется весьма туманным. И эта неопределенность опасна не только для русских, но и для всего мира. Кроме того, после завершения великого социального эксперимента по построению «самого справедливого общества на земле» началось трудное и мучительно вхождение трехсот миллионов людей (граждан бывшего Союза) в мировое сообщество на новых, непривычных для них условиях. Чтобы уменьшить издержки этого перехода, необходимо понимание особенностей развития России (и СССР), а также причин и механизмов, обусловивших эти особенности. Ибо с уверенностью можно утверждать, что оказались несостоятельными политические рецепты и программы, основанные на механическом и бездумном перенесении социальных структур, опыта и образцов деятельности, свойственных западной цивилизации. Необходимо также совершать включаться в мировое сообщество с учетом общей, стратегической бесперспективности рыночной цивилизации.

О «естественности» исторического пути России. Скажем несколько слов о том, насколько «естественна» историческая судьба России. Ведь В.С.Соловьев полагал, что наша внеевропейская или противоевропейская самобытность преднамеренна и искусственна, а отказ от нее был и есть первое и необходимое условие всякого успеха [Соловьев В.С 1990, с.294]. Горький же вообще считал, что часть мыслящих русских людей просто «заражена вредной идеей русской самобытности» [Горький. 1991, с.74].

Верно, что нам от многого надо и полезно отказаться. Но едва ли справедлива мысль, что самобытность России нечто преднамеренное и искусственное. Слишком трагична ее судьба, чтобы можно было объяснить

столь ничтожными причинами все беды и катастрофы, выпавшие на ее долю. Напротив, Россия развивалась естественным, можно сказать, единственно

возможным для нее путем. Цивилизованное сообщество – православный русский народ – облачилось, чтобы выжить, в доспехи служебно-домашней цивилизации. Развитие страны оказалось вне столбовой дороги мировой цивилизации. И мы уже выяснили причины, толкнувшие ее на этот путь. Что же касается особенностей ее развития, то в прояснении нуждается конкретный механизм их возникновения.

Представления о русском национальном характере.

Параллельно с особенностями развития России существует еще одно любопытное явление, а именно, стереотип, отражающий национальный русский характер. Весьма примечательно, что стереотипы, касающиеся других европейских народов, несут по отношению к национальному характеру любого из них какую-то конкретную информацию. Можно встретить утверждения, что немцы – педантичны, аккуратны, законопослушны, французы – храбры, галантны, тщеславны, финны – упрямы, трудолюбивы, немногословны и т.п. Например, у простых англичан отмечают «невосприимчивость к искусству, доброту, уважение к закону, недоверие к иностранцам, лицемерие, сентиментальное отношение к животным, преувеличение классовых различий, увлечение спортом, бессознательный патриотизм» и т.п. [120. P.71]. Подобный подход к описанию национальных характеров достаточно распространен.

Неважно, верна или неверна такая информация относительно отдельного француза, немца или финна. Неважно даже, верен или неверен подобный стереотип применительно ко всему народу целом. Важно в контексте наших рассуждений то, что с помощью информации, содержащейся в стереотипе, можно составить какой-то определенный образ представителя любого из этих народов. Важно также, что эта информация эмоционально нейтральна, она не имеет целью возбудить положительные или отрицательные чувства к тому или иному народу.

Что же касается русского национального характера, то дело здесь обстоит существенно иначе. Имеется по крайней мере три варианта описания, соответственно которым русских описывают: 1) явно положительно, 2) явно отрицательно и 3) с удивлением.

Положительное описание. Имеются достаточно лестные характеристики русских и русского народа как со стороны иностранцев, так и со стороны соотечественников.

Например, в докладной записке, поданной высшему военному командованию во время Второй мировой войны, отмечается, что «русский народ обладает большими способностями и изобретательностью, ибо только этим можно объяснить его высокие достижения, вызывающие и наше полное признание». Говоря же об «испытании» интеллектуального уровня русских военнопленных автор записки рисует следующую картину. Как и у большинства народов, 50 процентов из них имеют средний уровень интеллекта, 25 процентов – ниже среднего, а 25 процентов – выше среднего. При этом, «хотя средний и ниже среднего уровни оказались значительно ниже германского уровня, зато 25 процентов высшего уровня обнаружили выдающиеся знания и одаренность, превосходящие западно-европейский уровень» [Штрик-Штрикфельдт. 1995, с.184-185].

С симпатией описывает русских В.Шубарт. Он отмечает у них стремление к свободе [Шубарт. 1997, с. 77], внутреннюю веселость [Шубарт. 1997, с.90]. По его мнению, русский видит в людях вокруг себя … братьев, а не врагов. Его первое побуждение – симпатия и доверие. Европеец отличается надменностью, русский – очарованием своей естественности. Иностранца поражает скромность, теплота и искренность жизни русских [Шубарт. 1997, с.126)] Чувство братства во многом облегчает русскому жизнь и делает ее более сносной, чем у западного человека с его инстинктами борьбы, хищничества, конкуренции [Шубарт. 1997, с.127]. Наконец, «в главных вопросах бытия европеец должен брать за образец русского, а не наоборот» [Шубарт. 1997, с. 308].

Маркиз А. де Кюстин, мягко говоря, не любивший Россию как государство, отмечает массу достоинств у русского человека, а русский народ называет «избранной расой» или «цветом человеческой расы» [Кюстин. 1990, с.220]. Императрица Екатерина II на вопрос, в чем состоит русский национальный характер, ответила: «В остром и скором понятии всего, в образцовом послушании и в корени всех добродетелей, от творца человеку данных» (т.е. в религиозности) [Цит. по: Радищев. 1992, с.645].

Неудивительно, что и среди соотечественников находятся люди, высоко оценивающие свой народ и его качества. Например, С.Булгаков говорит о «дивной красоте народной души», запечатленной в русской истории [Булгаков.1989, с.226]. А П.Сорокин наделяет русскую нацию такими качествами, как «сравнительно долгое существование, огромная жизнеспособность, замечательное упорство, выдающаяся готовность ее представителей идти на жертвы во имя выживания и сохранения нации, а также необычайное территориальное, демографическое, социальное и культурное развитие ее в течение исторической жизни» [Сорокин. 1990, с.472].

Отрицательное описание. В то же время имеются и менее приятные для национального самолюбия представления о русском народе и его характере.

В частности, в европейском общественном мнении существует устойчивое течение, представители которого изображают Россию и русских крайне нелестными чертами.

Н.Я.Данилевский, не указывая источника, приводит типичные характеристики русского («подлый русский», «бородатый русский») европейцем, особенно немцем, как «термины величайшего презрения» [Данилевский. 1995, с.53]. О.Шпенглер говорит о «безвольности» русской души [Шпенглер. 1993, с.489]. В.Теккерей в саркастическом описании представителей европейских наций говорит о «неописанном» русском, «негодяе и шпионе» из «верноподданничества и воспитания», отмечая при этом, что для англичан это «самый грозный противник» [The English Character . 1991, p.79]. И.А.Ильин приводит некоторые выдержки из памфлета «Путеводитель идиотизма по русской литературе», принадлежащей перу некоей Берты Экштейн (воспроизводить их просто рука не поднимается), но конечный вывод памфлета состоит в том, что «Россия есть «творческая пустота», а русский народ – «мировая чернь» [См.: Ильин. 1992. Т.2, с.196].

Среди людей, выросших в России, также есть немало тех, кто с презрением и ненавистью говорит о русском народе. Некий публицист-шестидесятник (прошлого, XIX века) В.Зайцев, названный Л.Тихомировым «евреем, интеллигентным революционером», «с бешеной злобой ненавидящим Россию» [См.: Шафаревич. 1991, с.438] писал, что «рабство у русских в крови», а русский народ груб и туп [цит. по: Шафаревич, 1991, с.426].

И.Шафаревич приводит концентрированное выражение антирусских взглядов недавнего времени. По его мнению, пропагандистская литература, сочиняемая такими авторами, как Г.Померанц, А.Амальрик, Б.Шрагин, А.Янов, а также известный «советолог» Р.Пайпс, имеет целью навязать читателю взгляд, «согласно которому русские – это народ рабов, всегда преклонявшихся перед жестокостью и пресмыкавшихся перед сильной властью, ненавидевших все чужое и враждебных культуре, а Россия - вечный рассадник деспотизма и тоталитаризма, опасный для остального мира» [Шафаревич. 1991, с.405].

Клеветнический характер подобного рода «сочинений» (и части утверждений) очевиден. Впечатляющий вклад русских в мировую науку, литературу, технику, искусство очевиден для любого объективного наблюдателя. О них шла речь выше, и, наверное, не случайно первым человеком в космосе оказался именно русский.

Противоречит утверждениям о русском народе как о «народе рабов» характеристика его «как самого непокорного на земле народа», данная А.Даллесом, известным врагом России, и она подтверждается поведением русских людей в критические периоды борьбы за национальную независимость. Утверждения «самый непокорный народ» и «народ рабов» взаимно погашают друг друга.

Можно сказать, что и слова Достоевского о «всемирной отзывчивости русских», тоже не пустая фраза. Известна бескорыстная помощь русских «братьям-славянам» в период царской России и помощь национальным окраинам Советского Союза в советское время. Многих немцев (офицеров, солдат, военнопленных) во время Великой Отечественной войны удивляло умение русских «прощать и забывать зло», их «непоколебимая вера в человеческое добро», «отсутствие ненависти даже к немцам», «милое и человеческое» отношение к раненым немецким солдатам [Немцы о русских. 1995, с.71-75, 129 и др.]. Так что, говорить о русских как о людях, «ненавидевших все чужое и враждебных культуре», может лишь явный клеветник.

Вступать в полемику с авторами злобно-отрицательных характеристик русского народа, ставя целью их переубедить, видимо, бесполезно. Но следует выявлять причины появления на свет явной клеветы, выяснять «какова же цель всей этой литературы» [Шафаревич. 1991, с.405], анализировать мотивы и средства, обусловившие ее устойчивое существование, чтобы разумно и эффективно противодействовать ей, защищая национальные достоинство и интересы.

Полезно, может быть, вспомнить то, что говорили в аналогичных случаях наши далекие предки. В «Велесовой Книге», историческом источнике, недавно введенном в научный оборот (правда, не все уверены в его подлинности), отмечается, что тот, «кто хочет победить другого, говорит о нем злое, и тот глупец, кто не борется с этим, потому что и другие это начнут говорить [Велесова Книга. 1994,.с.105]. «Информационная война» – не сегодняшнее изобретение. Цель клеветы троякая. Во-первых, она нужна, чтобы ослабить и изолировать в общественном мнении противника, что облегчает победу над ним. Победа же нужна, очевидно, чтобы овладеть жизненными средствами (богатством, ресурсами) противника. Во-вторых, нравственно оправдать агрессора. Если владелец каких-то богатств груб, низок и туп, вообще варвар, гой или унтерменш, то сам бог велит отнять у него его достояние. Наконец, цель клеветы может состоять и в том, чтобы вызвать у представителей противника (в данном случае, русского народа) заниженную самооценку или искаженное представление о самих себе. В результате снижается способность к сопротивлению и облегчается возможность победы над «противником» (русскими) и захват их природных богатств. Вероятно, ресурсы, которыми волею судеб стал распоряжаться русский народ, оказались достаточно привлекательными, чтобы не гнушаться ложью и клеветой на него.

Таким образом, рациональная цель полемики может состоять в том, чтобы правдивую информацию могли получить как представители собственного народа, так и сторонние наблюдатели. В конечном счете, клеветники должны быть изолированы в общественном мнении, а их старания очернить русский народ – вызывать смех.

Стереотип удивления или недоумения. Следует признать однако, что попытки внедрить в общественное мнение отрицательный и конкретный стереотип русского, к счастью, не удались или удались относительно мало. Значительно более устойчивым стал стереотип, где основным свойством русского национального характера признается его неопределенность, непостижимость для европейца, поскольку поистине банальностью стало выражение «загадочная русская (славянская) душа».

«Непонятный образ мышления» русских отмечали немецкие солдаты

и офицеры в годы Второй мировой войны [Немцы о русских, с.54-55, 61 и др.]. Иногда формулировка смягчается, и говорят о «широте» русской души, но ведь по сути это тоже характеристика ее неопределенности. Любопытен в этой связи «букет» эпитетов, которым описывает русскую душу Н.А.Бердяев: “безграничность, бесформенность, устремленность в бесконечность, широта» [Бердяев. Истоки и смысл, с.8]. Мысль о несформированности русского характера еще ранее высказывал Н.В.Гоголь, уподобивший русских расплавленному металлу, не отлившемуся еще в национальную форму [Гоголь. 1993, с.225]. Намек на подобную мысль содержится в одной из работ И.Канта [Кант. 1996, с.572], а один из участников войны на Восточном фронте характеризует русских как «незаконченный, хаотический, непонятный народ» [Немцы о русских, с.59]. Выдающийся русский патриот И.А.Ильин говорит о незрелости и рыхлости национального характера [Ильин. T.1. 1992, с.212].

Эта мысль о несформированности русского характера имеет принципиальное значение для дальнейшего хода рассуждений, поэтому она требует дополнительного комментария. Ее истинность или ложность целиком зависят от точки зрения на развитие цивилизации. Если европейская (точнее, рыночная) цивилизация признается единственно возможной, и к ней постепенно придут другие народы, то совершенно справедливо мнение, что характер русского народа не сформировался под эту цивилизацию. Если же Россия развивалась в направлении другого типа цивилизации (то есть, домашней), тогда мысль о несформированности русского характера окажется весьма сомнительной.

Думается, русский характер сформировался уже давно, но не под европейскую, а под иную цивилизацию, существование которой оказалось возможным в течение столетий. Стало быть, речь может идти не о сформированности или несформированности русского характера по сравнению с характерами других европейских народов, но об ином, неевропейском типе его формирования. А если это так, если «загадочный» русский характер действительно сформировался в соответствии с особой цивилизацией, возникшей и развивавшейся в России, тогда возникает вопрос: «Не связаны ли между собою «загадка» русской души и странности развития России»?

Это крайне важный вопрос. И ответ на него в самом первом приближении может быть только однозначным и положительным. Нельзя же , действительно, думать, что на процесс исторического развития страны не влияла душа народа, сама, в свою очередь, подвергавшаяся воздействию исторического процесса.

Конечно, едва ли можно полностью согласиться с мыслью С.Н.Булгакова, что в русской истории «запечатлена дивная красота народной души» [Булгаков. 1989, с.226]. Так ли уж прекрасна эта душа, учитывая реалии нашей истории? По крайней мере, П.Я.Чаадаев имел на этот счет совершенно другое мнение, нимало не сомневаясь во взаимосвязи исторического развития России и русской души [Чаадаев. Т.1. 1991, с.325-327]. Безусловно, оба эти явления взаимосвязаны. Ибо, как считал С.М.Соловьев, к любому народу можно обратиться со словами: «расскажи нам свою историю, и мы скажем, кто ты таков» [Соловьев С.М. 1989, с.159]. Выше, при описании общественного духа, приведены высказывания Г.Спенсера, Г.Лебона и И.Л.Солоневича об определяющем влиянии народной души на процесс государственного строительства и все проявления цивилизации. О.Шпенглер использовал мысль о взаимосвязи античной, египетской, европейской или китайской души как методологический принцип, анализируя исторический материал [Шпенглер. 1993, с.182, 184, 204-205, 208, 220, 224, 321, 336-337 и др.]. В самом общем виде этот принцип представляется бесспорным, в том числе и применительно к российской истории.

Взаимосвязь особенностей национального характера и истории народа как необходимое условие правильного понимания хода событий. Вообще, более правильно исходить из наличия подобной взаимосвязи при объяснении особенностей российской истории. В противном случае возникает соблазн искать причины трагических или радостных событий в каких-то случайных обстоятельствах: гении Петра, дворцовом перевороте Екатерины II, таланте Кутузова, происках ЦРУ, жидо-масонском заговоре, злой воле Сталина, умственной ограниченности Николая II и т.п.

Нет сомнения, внешнее воздействие на ход событий в России (и СССР) существовало и существует. На сей счет существует масса свидетельств: от признаний Алена Даллеса и Джорджа Сороса до откровенного и явного давления Международного валютного фонда в годы ельцинского правления. Но если, скажем, ограничиться при объяснении последних (и печальных) событий в России влиянием каких-то «темных» сил [Баркашов. 1994, с.7-8 и др.], то нужно найти ответ, по крайней мере, на один вопрос: Почему русские так легко поддаются их влиянию, будучи не в состоянии выработать необходимый иммунитет? Возникают те же проблемы, которые ставил в свое время К.Маркс, отказываясь принять в качестве объяснения событий 18 Брюмера фразы о том, что французская нация была застигнута врасплох группой авантюристов. Подобные объяснения (через влияние внешних сил) «не разрешают загадки, а только иначе ее формулируют» [Маркс К., Энгельс Ф. Т.8, с.124].

Применительно к влиянию внешних сил на судьбу русской революции С.Л.Франк выдвигал аналогичные возражения. По его мнению, только близорукие люди удовольствовались бы объяснением, что деяния революции обязаны своим происхождением кучке насильников не русского, преимущественно еврейского происхождения. Подобные утверждения неверны фактически, поскольку в революционных событиях принимал вольное и непосредственное участие и коренной русский человек. Кроме того, подобные объяснения упрощают дело в силу своей поверхностности. Власть и влияние инородцев на русскую судьбу есть загадка, требующая объяснения. Эта власть есть некий соблазн, духовное обаяние, которым легко поддалась русская душа. «...Нужно засвидетельствовать просто как факт, что характерная революционная мятежность еврейского ума нашла какой-то странный, но глубокий отголосок в мятежности столь чуждого ему в других отношениях русского духа и только потому им и овладела. Теория Маркса о классовой борьбе и восстании пролетариата, его призыв к низвержению старого европейского государства и буржуазного общества ответила какой-то давно назревшей, затаенной мечте безграмотного русского мужика» [Франк. 1992, с.328].

Эта аргументация сохраняет свою силу и в том случае, если пытаться анализировать события, произошедшие в процессе перестройки и позже. Если исходить из представлений о заговоре ЦРУ (впрочем, это был не заговор, а достаточно открытая деятельность, направленная на подрыв СССР), то успех этого заговора или этой деятельности не может быть объяснен, если не вскрыть реальные внутренние слабости гигантского государства, не прояснить какие-то внутренние закономерности, приведшие страну в кризисное состояние. Нужно понимать также реальное состояние русского духа, особенности русского национального характера, чтобы выяснить закономерности российского развития. Образно говоря, крайне желательно знать, почему в России периодически возникает синдром «социального иммунодефицита», в результате чего страна впадает в очередной кризис или даже, как в настоящее время, оказывается в ситуации катастрофы или «обвала» (выражение А.Солженицына).

Выявление конкретных черт русского характера, и зачем это нужно. Поскольку особенности исторического развития России сопряжены с загадкой русской души, с ее специфическими чертами, то каковы эти черты и каков механизм этого сопряжения? Эти вопросы нуждаются в прояснении, особенно в нынешней российской ситуации, когда страна пытается войти в мировое сообществе на совсем других условиях, чем прежде. «Для общества, так же, как и для отдельной личности, – первое условие всякого прогресса есть самопознание» [Тютчев. Письмо к Вяземскому. 1935, с.229]. Русским крайне необходимо уяснить себе свои собственные фундаментальные свойства по ряду причин.

Во-первых, включение в мировое сообщество на основе продуктивного диалога и взаимовыгодного сотрудничества в реальности означает подключение к единой мировой цивилизации. И чтобы не раствориться в ней полностью и без остатка (что по разным причинам нежелательно), необходимо знать, чем можно поступиться своим и что чужое принять в качестве своего. В противном случае резко возрастает риск этнического самоубийства или, по крайней мере, утрата хозяйских позиций в собственном доме.

Во-вторых, без учета собственных особенностей нельзя с выгодой и долговременным эффектом воспользоваться чужим опытом, чтобы проводить рациональную внутреннюю политику, направленную на прогрессивное изменение общественного устройства. В частности, можно согласиться с мнением, что либерализация в 60-е годы в нашей стране провалилась, «споткнувшись о наши традиции, ... об исконные черты русского характера» [Кургинян. 1992, с.208]. И несомненно, что недоучет наших особенностей во многом обусловил конечную неудачу попыток реформировать Россию на западный лад.

В-третьих, прояснение и познание собственных особенностей необходимы для прояснения и отчасти формирования адекватного национального самосознания и понимания стратегических национальных интересов. Поразительно, но в момент всеобщей суверенизации, яростного отстаивания национальных интересов (как бы они ни понимались) и расцвета национального самолюбия у всех больших и малых народов бывшего Советского Союза лишь один великоросс (перефразируя слова Г.П.Федотова, сказанные им намного ранее) среди стольких шумных, крикливых голосов не подавал признаков жизни. Он жаловался на все: очереди, дефицит, привилегии партаппарата, отсутствие свободных выборов и гласности, но «“только одного не ведал, к одному был глух: к опасности, угрожающей его национальному бытию» [Федотов. 1991. Т.1, с.174].

Возможно, это происходило потому, что великий народ в силу своей большой массы не способен быстро почувствовать опасность, угрожающую его существованию. Может быть, крутые виражи бывших советских и нынешних российских лидеров сбили его с толку, и у многих, по выражению одного из простых людей, «от всего, что произошло за последние пять лет, просто крыша поехала» [Кургинян. 1991, с.188]. Но ведь существует реальная опасность превратиться в «этнографический материал» для западной цивилизации, стать «местным населением», обслуживающим интересы транснациональных корпораций. Поэтому вновь перед российской интеллигенцией встает задача (с нею она пока не справилась), о которой более полувека назад писал тот же Федотов и которая состоит в том, чтобы будить в себе, растить и осмыслять, «возгревать» национальное сознание» [Федотов. 1991. Т.1, с.178]. Но «возгревать» национальное сознание нужно не для самолюбования, а чтобы уяснить собственные достоинства и недостатки и, опираясь на первые и исправляя вторые, завоевать законными (в первую очередь, мирными) средствами достойное место среди других народов земли.

Но каковы эти достоинства и недостатки, каковы вообще свойства русского национального характера? С нашей точки зрения, было бы бесполезно пытаться составить представление о нем с помощью нравственно-психологических характеристик типа «добрый – злой», «храбрый – трусливый», «трудолюбивый – ленивый», «умный – глупый», «свободолюбивый – раболепный» и т.д. до бесконечности. Бесполезно даже в том случае, если бы удалось экспертным или чисто эмпирическим путем выявить распространенность таких черт или качеств в русском народе и сравнить его с каким-либо другим народом.

Это бесполезно, во-первых, потому, что даже в случае репрезентативной выборки некоторой совокупности качеств индивидов (чего до сих пор не удавалось сделать) все равно нельзя свести «типичные» черты этой совокупности в некую модель, отражающую основные черты или свойства нации. Ибо общепризнанно, что свойства системы существенно отличаются от свойств ее элементарных или структурных компонентов, взятых и порознь, и суммарно. Чтобы изучить основные черты нации, необходимо понять ее структурные и динамические черты, постоянно изменяющиеся на протяжении ее исторической судьбы [Сорокин. 1990, с.464-472].

Во-вторых, потому, что если бы нам даже удалось выявить основные черты таким путем, то остались бы по крайне мере два вопроса, требующие выяснения: 1) Каково происхождение этих черт? и 2) Каков механизм их становления. Ведь наше знание основных черт осталось бы в таком случае в определенной степени бесполезным, поскольку мы не смогли бы целенаправленно воздействовать на совокупность таких черт и остались бы во власти фатума.

Допустим, русскому национальному характеру присуща черта «во всем доходить до крайности, до пределов возможного». Но откуда она появилась? Есть ли она следствие генотипа русских, то есть природное свойство? Или оно возникло, если возникло, под влиянием каких-то социальных условий, в которых происходило формирование русского народа? Должны ли мы пытаться (и способны ли) изменить это действительно неудобное свойство в нашем тесном и взаимосвязанном мире, или нам остается только примириться с ним? Справедливо ли, что именно «благодаря этой своей черте Россия всегда находилась на грани чрезвычайной опасности»? [Лихачев. 1990, с.5].

А может быть, следует счесть основной чертой русского национального характера «пафос совлечения», жажду ... «совлечь всякую личину и всякое украшение с голой правды вещей», и именно этой чертой объяснить как «многообразные добродетели и силы наши», так и «многие немощи, уклоны, опасности, падения» [Иванов. 1992, с.235]?

Или все странности нашей истории связаны с тем, что «основная, наиболее глубокая черта русского народа есть религиозность и связанное с ним искание абсолютного добра» [Лосский. 1991, с.240]? И именно ради поиска абсолютной правды религиозный народ допустил разрушение божьих храмов и выкинул за границу самых блестящих представителей своей национальной элиты?

Наконец, почему не уберегли от чрезвычайных опасностей такие черты русской нации, как «сравнительно долгое существование, огромная жизнеспособность, замечательное упорство, выдающаяся готовность ее представителей идти на жертвы во имя выживания и сохранения нации, а также необычайное территориальное, демографическое, социальное и культурное развитие ее в течение исторической жизни» [Сорокин. 1990, с.472]? Ведь если в конце прошлого века В.С.Соловьев с достаточным основанием писал, что в отличие от других народов, где национальный вопрос есть вопрос о существовании народа, национальный вопрос в России есть вопрос не о существовании, а о достойном существовании [86. С.292], то в настоящее время вопрос о существовании встал для русских в самом грубом и первобытном смысле.

Речь идет не только о сохранении численности русского народа, хотя в результате «реформ» численность русских сокращается все возрастающими темпами и процесс депопуляции только набирает обороты. Одновременно разрушается и генофонд народа, идет слом вековых традиций, разрушение русской культуры и широкая пропаганда низкопробной западной масскультуры, ввод и распространение доселе непривычных и чуждых образцов поведения. Русский народ, этот, по выражению А.де Кюстина, «цвет человеческой расы» [Кюстин. 1990, с.220] реально оказался на грани вырождения и самоуничтожения, постепенно превращаясь в некое «население». Почему не «работают» в данный момент столь привлекательные основные черты, некогда названные Сорокиным?

Короче говоря, на все поставленные (и еще более многочисленные невысказанные вопросы) нельзя будет получить ответы, если просто постулировать какие-то основные свойства русского характера. Нужен другой подход, и ниже он будет предложен, но пока следует уточнить само понятие «национальный характер».

Национальный характер. Понятие и факторы формирования. Отметим, что в исследованиях, посвященных этой проблематике, трудно найти более или менее пригодное определение этого понятия. Чаще всего выражением «национальный характер» пользуются как интуитивно ясным. Может встретиться и крайне абстрактное определение, в которое можно вложить самое разное содержание. Например, утверждается, что «национальный характер – нечто приобретенное, нечто полученное во время взаимодействия между людьми определенного общества на протяжении их жизни» [Сорокин. 1990, с.463]. Бесспорно, «национальный характер – нечто приобретенное во время взаимодействия людей в определенном обществе», но в процессе взаимодействия люди приобретают и совместный опыт, и общую территорию, и совместные воспоминания и впечатления, общую историю, наконец. Но что такое национальный характер, и чем он отличается от всех названных выше явлений? При этом следует иметь в виду, что национальный характер вовсе не «миф», как считал Л.Н.Гумилев [Гумилев. 1990, с.358], а реальное и познаваемое, хотя и весьма сложное явление.

Попробуем дать собственное понятие национального характера в надежде прояснить этот сложный феномен. При этом следует принимать во внимание следующие соображения.

В уже упоминавшихся стереотипах европейских народов (например, немцы аккуратны, педантичны, законопослушны и т.п.) отражены, если присмотреться внимательнее, некоторые приемы, типы поведения или деятельности, вообще некоторые способы реагирования на какие-то факторы окружающего мира на мир в целом. Иначе говоря, это ставшие традиционными формы реакций на окружающий мир, привычные нормы поведения и деятельности. Если учесть, что нормы, понимаемые как образцы поведения и деятельности являются регуляторами (и порождением – отражением) объективно необходимой деятельности, то очевидно, что специфика деятельности, свойственная той или иной нации, проявляется в особенностях нормативного регулирования этой деятельности.

Носителями норм являются социальные субъекты (люди, коллективы, классы, общественные группы и пр.). Если такой субъект, как нация обладает специфическим набором норм, то можно утверждать, что нация обладает особым национальным характером. Значит, национальный характер можно определить как совокупность специфических социальных норм поведения и деятельности, типичных для представителей той или иной нации.

Национальные характеры могут отличаться друг от друга составом, перечнем норм. Например, могут существовать нации, которые смотрят на другие народы с точки зрения собственной «избранности», и целый шлейф норм регулирует взаимоотношения «избранного народа» с этими «другими». У других наций представление о собственной «избранности» практически отсутствует, и они подходят к другим нациям с позиций равенства. И в этом случае возникает целый набор норм, регулирующих взаимодействие между разными нациями.

Национальные характеры могут отличаться также степенью развитости тех или иных классов норм, а также удельным весом этих классов в общей совокупности норм. Скажем, отдельные нации могут отличаться «коммерческой хваткой», ориентируясь на торговую деятельность, другие склонны к занятию сельским хозяйством, третьи слишком склонны к попрошайничеству и мошенничеству, у четвертых властные слои чрезмерно коррумпированы и т.д. Сказанное не означает, что все представители данной нации занимаются торговлей или овощеводством, но нет сомнения, что у некоторых наций практически отсутствуют овощеводы, а у других – владельцы крупных финансовых организаций.

Нормы, входящие национальный характер, могут быть представлены двояким образом: 1) могут существовать отдельные нормы, которые широко распространены среди всей массы народа, и 2) могут существовать устойчивые комплексы, «сгустки» норм, носителями которых являются личностные типы, достаточно резко отличающиеся друг от друга.

Учитывая сказанное, изучать национальный характер можно в соответствии со следующими теоретическими установками:

1. основу национального характера составляют психофизиологические особенности нации, в частности, стереотипы поведения, обусловленные ее генофондом. В этом случае национальный характер предстает как устойчивое природное явление, проявляющееся во взаимодействиях людей. Меняется он крайне медленно по мере изменения генофонда;

2. в основе национального характера лежат привычные нормы взаимодействия людей, обусловленные типом общества, в котором живет нация. Тогда национальный характер предстает как социальное явление, способное изменяться по мере изменения общества, т.е. значительно быстрее, чем в первом случае;

3. национальный характер есть комбинация природной и социальной компонент, и это сочетание можно рассматривать в двух аспектах: а) какое начало (природное или социальное) играет ведущую роль, б) насколько согласованы (или, напротив, конфликтны) между собой оба начала.

С точки зрения чистой науки наиболее адекватна третья установка, но ее реализация требует больших людских и финансовых ресурсов. В настоящее время это невозможно. Проще начинать изучение национального характера, исходя из первых двух установок, а легче всего изучать социальную компоненту (в рамках курса «Социология личности» это и наиболее целесообразно). В дальнейшем будет прослеживаться социальная составляющая национального характера.

Факторы, влияющие на национальный характер.

Очевидно, что наличие и развитость разных классов норм поведения и деятельности, входящих в национальный характер (а также их сочетание), зависят от каких-то факторов, причин. Что это за факторы? И как они действуют, формируя национальный характер, т.е. каков механизм их действия? Почему под их действием возникают особые совокупности социальных норм?

Вообще говоря, факторов, которые формируют национальный характер, может быть неопределенное множество, но с некоторой условностью их можно сгруппировать в следующие крупные классы:

• условия природной среды, в которой обитает нация;

• генетический фонд нации;

• тип общества, в котором она живет;

• духовные основы нации (религиозные и идеологические).

Рассмотрим для примера представления разных авторов о некоторых названных факторах и их влияния на «русскую душу». Иногда они пытаются подойти «плюралистически», указывая несколько факторов, иногда «монистически», особо подчеркивая влияние какого-то одного фактора.

Так, Н.А.Бердяев полагал, что на русский национальный характер заметно повлияли условия природной среды, климат, православная религия, язычество в той или иной комбинации их [Бердяев. 1990. Истоки и смысл…, с.8-9]. П.Я.Чаадаев, О.Шпенглер, Д.С.Лихачев особенно подчеркивали роль пространства, доставшегося в удел русским, причем оценивали влияние пространства на жизнь русского народа на его характер достаточно противоречивым образом.

В частности, П.Я.Чаадаев резко отрицательно отзывался о роли пространства, доставшегося в удел русским. Он писал, что особое начало, которое накладывает отпечаток на всю социальную жизнь народа, направляет его путь на протяжении веков и определяет его место среди человечества, «у нас – элемент географический», а «вся наша история – а продукт природы того необъятного края, который достался нам в удел». Из этого вытекает наша странная покорность силе вещей и «всякой власти, провозгласившей себя нашим владыкой». Обширное пространство препятствует правильному повседневному общению умов между собой, в нем нет места для логического развития мысли и взаимного сочувствия людей. «Словом, мы лишь геологический продукт обширных пространств, куда забросила нас какая-то неведомая центробежная сила, лишь любопытная страница физической

географии. Вот почему насколько велико в мире наше материальное значение, настолько ничтожно все значение нашей силы нравственной» [Чаадаев. Т.1. 1991, с.460]. Эти соображения по существу предвосхищают мысль О.Шпенглера о «бесконечной русской равнине» как «прасимволе русской души», из которого каким-то таинственным образом проистекает уже упомянутая «безвольность» последней [Шпенглер. 1993, с.368, 489].

Напротив, Д.С.Лихачев связывает с обширным пространством русской равнины ряд позитивных качеств русского народа, отмечая благотворное в целом ее влияние на него. С явной симпатией говорит он, например, о такой черте русского характера, как удаль, связывая ее с русским простором. С природой, привольем соотносит он и извечное стремление русского человека к «воле», к ничем не стесненному движению тела и души на просторе [Лихачев. 1981, с.8-12].

В число природных условий, повлиявших на характер народа, включают и природные богатства. Так, в одном из своих «перестроечных» выступлений М.Горбачев говорил, что нас развратили слишком богатые природные ресурсы, доставшиеся нам на долю.

Но можно ли так непосредственно трактовать влияние природных условий на характер и судьбу русского народа»? Действительно ли «несет в себе самом» русский народ безмерное российское пространство как некое «особое начало»? Как он ухитряется делать это? Почему громадные пространства Северной Америки не помешали англосаксам, а с ними и другим выходцам из Европы, ни «правильному общению умов», ни «логическому развитию мысли» (особенно в сферах хозяйственной деятельности и политической жизни), не внушили им «странной покорности силе вещей» и «всякой власти, провозгласившей себя владыкой», а также не сформировали у них качество, аналогичное русской удали? Ведь «ряд областей России по характеру природы похож на ряд областей Северной Америки. Но население этих областей России и Америки по своей организации и укладу жизни весьма резко отличается друг от друга, как заметил П.Сорокин в начале XX века [Сорокин. 1920, с.128]. И это факт.

Напротив, почему испанцы и португальцы, успешно (как и русские у себя) освоившие громадные пространства Южной Америки (не менее богатые природными ресурсами, чем Сибирь или Северная Америка) лишь спустя столетия стали двигаться в сторону цивилизации, аналогичной североамериканской?

Надо полагать, причина не в географии, не в пространстве и ресурсах, а тех ценностях (и в социальном характере), носителем которых оказался тот или иной народ в период освоения новых земель. Если латиноамериканцы унаследовали, как и русские, ценности и образ жизни докапиталистической эпохи и с этим багажом осваивали Южную Америку, определяя тем самым свою судьбу на века вперед, то на североамериканский континент пришли люди с ценностями и привычками капиталистического общества.

Следовательно, не пространство само по себе определяет судьбу народа даже в том случае, когда перед ним возникает историческая задача по освоению этого пространства. Намного важнее все-таки то, с какими формами жизнедеятельности осваивается это пространство. Не случайно же общий тип развития в Европе и Северной Америке оказался при всех различиях одним и тем же, несмотря на разницу в исторических событиях, природных условиях и пр.

Близкие по смыслу возражения можно привести и относительно влияния разных духовных факторов – религии, идеологии и т.п.

Рассмотрим, в частности, вопрос о сильном влиянии православия на русский национальный характер и историческую судьбу России, о чем писали П.Я.Чаадаев [Чаадаев. Т. 1. 1991, с.331, 334 и др.], Н.О.Лосский [Лосский. 1991, с.240 и др.], И.А.Ильин [Ильин.1992. Т.1, с.296 и др.] и т.д. Для примера разберем гипотезу, выдвинутую известным современным автором К.Касьяновой.

Согласно ее гипотезе, можно, якобы присущие русским «неделовитость» и способность бросить начатое дело на полпути, объяснить влиянием восточной культуры, передававшейся православным христианством в святоотческой традиции. Ибо святые отцы учили, что главное в жизни человека не дело, а «настроение сердца, к Богу обращенное», «устроение собственной души» [Касьянова. 1992, с.46].

Думается, это чересчур смелая гипотеза. Во-первых, так ли уж были грамотны массы сельских священников, чтобы передавать святоотческие мысли русским крестьянам? А во-вторых, не было ли в реальной жизни обстоятельств, которые «закладывали» бы в народе привычку не доводить дело до конца? Скажем, таким обстоятельством мог бы быть излишне большой объем работы, которую русский человек выполнял не по своей воле и охоте, а вынужденно (общая работа в общине или работа по распоряжению начальства). Если контроль над подобными работами был не слишком строг, возникал соблазн не слишком усердствовать в ее выполнении. Но еще надо четко показать, что и свои работы мужик не доводил до логического конца (т.е. пословица «кончил дело – гуляй смело» не имела корней в народной жизни). А это не слишком вероятно.

Отрицать влияние православия на русский народ и судьбу России нельзя. Это влияние велико, как велико влияние протестантизма на судьбу Германии. После работ Вебера о влиянии религии на практическую жизнь народов в этом трудно сомневаться. Но никакая религия, никакая идеология не способны по-настоящему повлиять на судьбу народа или страны, и не могут быть даже просто усвоены, а тем более сотворены и приняты к руководству, если реальная практическая жизнь не несет в себе каких-то общих с идеологией или религией начал, если эти начала бессознательно не усвоены народом в его хозяйственной и общественной деятельности. Для многих русских людей православие было легко заменено коммунистическим учением, вероятно, потому, что в обоих случаях провозглашались близкие народу ценности, в первую очередь, справедливость, понимаемая как равенство людей и притязаний любого человека на определенную долю мирских благ. Но разве не на основе этого принципа распределялась земля и все остальные ресурсы, находившиеся в распоряжении русской общины?

Природа, религия и прочие факторы влияли на русский характер и судьбу России. Но следует сделать ряд уточнений.

Во-первых, это влияние часто преувеличено, например, влияние природных условий.

Во-вторых, едва ли верно в методологическом отношении рассматривать их как прямо и непосредственно действующие на русский характер или определяющие его. Необходим некий передаточный механизм, преобразующий действие того или иного фактора в устойчивые нормы поведения и деятельности. Подобным механизмом («посредником») является объективно необходимая деятельность. Сначала факторы определяют, формируют ее, а потом люди усваивают складывающиеся образцы деятельности (нормы) и надолго «запоминают» их в своем национальном характере. Поэтому нужно сначала выяснить, каковы основные черты деятельности, какие факторы сформировали ее, выявить свойственные этой деятельности нормы, и только зная это, говорить о влиянии факторов на национальный характер.

В-третьих, часто упускается из виду «социальный фактора», а именно, тип общества, в котором долгое время живет нация, в результате чего у нации складывается соответствующий социальный характер.

Из сказанного следует, что комплексы факторов, определяющих деятельность, отчасти параллельны с нашими начальными установками, в соответствии с которыми можно изучать национальный характер. Ясно, что деятельность людей так или иначе видоизменяется в зависимости от природных условий (особенно на ранних этапах развития общества), психофизиологических характеристик, свойственных представителям той или иной нации и определяемых их общим генофондом, а также от того или иного типа общественного устройства.

Отвлекаясь от природных условий (которые при всей их важности в настоящее время все менее и менее сказываются на существенных чертах деятельности), можно утверждать, что наиболее сильным фактором, определяющим деятельность, является тип общественного устройства (социального организма), в котором живет народ. В свою очередь, тип социального организма определяется: 1)ведущей элементарной разновидностью деятельности, 2)перечнем и иерархией модусов социальной значимости, доступных людям, 3)распространенностью процедур социального признания. При этом ценности являются наиболее мощными нормообразующими факторами. Ценности, с одной стороны, определяют общественную жизнь народа (хозяйственную, политическую, духовную), а с другой – непрерывно репродуцируются в процессе жизнедеятельности народа, передаваясь от поколения к поколению. Образно говоря, ценности суть социальные гены, определяющие структуры и функции социальных организмов, но, в свою очередь, воспроизводимые этими социальными организмами. Как и у живых организмов, у социальных возможны свои «генные мутации», то есть изменения в структуре фундаментальных ценностей – обогащение, обеднение, подвижки в иерархии.

В целом, национальный характер в основных своих чертах предстает как социальный характер, хотя иногда подобная трактовка национального характера вызывает возражения [Соколов. 1972, с.195]. В самых существенных своих чертах он складывается как совокупность привычных норм обретения социальной значимости под влиянием господствующей элементарной разновидности деятельности и с учетом распространенности в обществе двух способов социального признания. Определенное значение имеет также распространенность индивидуалистского («авторского») и коллективистского («артельного») стилей самоутверждения в обществе (условно говоря, «американского» и «японского» стилей).

Что касается русского национального характера, то его социальная составляющая формировалась под воздействием в русской сельской общине и служебно-домашней цивилизации в России. Оба эти социальные организмы функционируют на основе собственных ценностей, им присущи особые разновидности объективно необходимой деятельности, которые регулируются своеобразными наборами социальных норм. Важнейшие нормы – подчинение интересов личности интересам коллектива, отсутствие уважения «к священной частной собственности», привычка к массовым коллективным действиям и др. –свойственным обоим организмам. Эти нормы, усвоенные сознательно и бессознательно, составляют основу русского характера. Как уже упоминалось, его можно назвать служебно-общинным.

Воздействие национального характера на развитие страны.

Выше шла речь о взаимосвязи национального характера и особенностей развития страны. В частности, факторами его формирования были названы служебно-домашняя цивилизация и русская сельская община. Ниже будет сделана попытка описать механизм обратного влияния национального характера на развитие страны. Конкретнее, необходимо будет обосновать два утверждений: 1) отдельные, широко распространенные черты характера (нормы) могут оказывать как положительное, так и отрицательное влияние на ход событий в стране, особенно в переломные моменты ее развития, и 2) на ходе событий может сказываться деятельность определенных личностных типов, занимающих господствующее положении в управлении страной. При этом иногда будет дополнительно обосновываться, что та или иная черта действительно может быть присуща русскому национальному характеру.

Влияние черт национального характера на исторический процесс.

Некоторые черты национального характера чаще всего сказывались положительным образом на судьбе народа и страны. Говоря об этом, следует вспомнить такие черты, как героизм, способность к самопожертвованию, склонность к повиновению, исключительное трудолюбие. Ясно, что без наличия их русский народ просто бы не сохранился как самобытный этнический феномен и не создал бы великое государство. Все они так или иначе связаны со сложными историческими и географическими условиями существования русского народа, но в первых трех особенно проявляется влияние служебной деятельности, занявшей доминирующее положение в российской цивилизации. Примеры проявления этих черт можно проводить до бесконечности, здесь мы ограничимся несколькими, более или менее известными.

Индивидуальный и массовый героизм, а также способность к самопожертвованию русские люди проявляли во все времена. Евпатий Коловрат (нашествие Батыя), инок Пересвет (Куликовская битва), Иван Сусанин (польская агрессия), Александр Матросов, Николай Кузнецов, Зоя Космодемьянская, Иван Кожедуб (Великая Отечественная война) – все они были готовы защищать Родину «мужественно и умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагом». Массовый же героизм русских лежал в основе их упорного сопротивления во время многочисленных осад, сражений (битв), блокад. Оборона Козельска (против татар), Ледовое побоище (битва с немцами), осада Пскова (войсками Батория во время правления Ивана Грозного), Бородинское сражение (Отечественная война 1812 г.), оборона Севастополя (Крымская война и Великая Отечественная война 1941-1945 гг.), Брестская крепость, Сталинградская битва, блокада Ленинграда (Великая Отечественная война 1941-1945 гг.) – лишь немногие напоминания о мужестве и героизме массы русских людей, встававших на борьбу с захватчиками.

Что же касается способности к самопожертвованию и склонности к повиновению в тяжелые для отечества времена, то русские дали весьма показательные примеры проявления этих качеств. В свое время Д.С.Лихачев писал, что «освободительная борьба начала ХУII века ясно обнаружила во всех слоях населения чувство гражданского долга, сознание личной ответственности каждого за судьбу всей Русской земли в целом. Жители городов и сельское население ... с готовностью соглашались на всякие личные жертвы ради спасения родины. В своем знаменитом приговоре нижегородцы писали: «Стоять за истину всем безызменно, к начальникам быть во всем послушным и покорливым и не противиться им ни в чем, на жалованье ратным людям деньги давать, а денег недостанет – отбирать не только имущество, а и дворы, и жен, и детей закладывать, продавать, а ратным людям давать, чтобы ратным людям скудости не было». На том нижегородцы дали Богу души свои» [Лихачев. 1945, с.112].

Не правда ли, весьма характерное высказывание для поведения русских людей во все времена? Разве не оказывали они помощь «братьям-славянам»? Разве не были готовы во имя «светлого будущего всего человечества» начать «мировую революцию»? Разве не приносили они жертвы во имя обороноспособности страны в советское время в соответствии с вечной мольбой в душе – «только б не было войны»? Русские всегда с готовностью откликались на благородное по их представлениям дело, даже если это грозило им гибелью. Не случайно же прозвучало у Некрасова: «От ликующих, праздно болтающих, обагряющих руки в крови уведи меня в стан погибающих за великое дело любви!».

Говоря об исключительном трудолюбии русских, следует вспомнить о двух нечестных приемах, регулярно повторяющемся в СМИ и даже в «научной» литературе. Во-первых, речь идет об использовании слов великих людей России о народе и стране, сказанных ими в разное время, по разному поводу и в разном настроении. Эти слова превращаются в штампы, регулярное повторение которых призвано затемнить национальное самосознание и исказить самооценку (снизить ее). Во-вторых, об использовании с той же целью образов, содержащихся в русском фольклоре («Иван-дурак», «Емеля на печи» и пр.). Разберем эти приемы на конкретных примерах.

В частности, едва ли не каждый день можно прочитать или услышать слова Пушкина, что мы (подразумевается, русские – П.С.), «ленивы и нелюбопытны». Думается, люди, использующие слова Пушкина для характеристики народа в целом, сознательно применяют нечестный прием. Ведь пушкинские слова сказаны по конкретному поводу и относятся к узкому кругу лиц. В «Путешествии в Арзрум» поэт заметил по поводу смерти Грибоедова, что «написать его биографию было бы делом его друзей; но замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следа. Мы ленивы и нелюбопытны...» [Пушкин. 1994, с.219]. Пушкин делает упрек друзьям Грибоедова, к которым, очевидно, причисляет и себя. Едва ли он позволил бы себе (да и другим) использовать эти слова для оценки всего русского народа.

Поэтому нам стоит вынести свое собственное суждение, исходя из хорошо известных исторических фактов.

Наверное, каждый в России знает, что «Ломоносов пришел в Москву учиться с рыбным обозом» (уж, по крайней мере, об этом юноше нельзя сказать, что он был «нелюбопытен»!). Но дело сейчас не в Ломоносове, посмотрим, как согласуются «путешествие с рыбным обозом» и пресловутая леность русских.

От Архангельска до Москвы по прямой примерно тысяча верст. Учитывая неизбежные извивы дороги, длину пути можно оценить от полутора до двух тысяч верст. Едва ли санный обоз мог делать в сутки больше 40-50 верст. Значит, люди, везущие рыбу, должны были провести в пути месяц-полтора. В Москве им нужно было продать рыбу, закупить нужные товары (не гонять же лошадей порожняком!) и вернуться домой. Это еще месяц-полтора зимнего пути, в пургу и мороз. Надо полагать, рыбные обозы отправлялись не только в Москву, но и в другие крупные и мелкие российские города. Следовательно, подобным промыслом занимались не десятки, не сотни, а тысячи, если не десятки тысяч, людей. А ведь рыбу, которую везли зимой на продажу, летом еще надо было наловить и обработать, приготовить для долгого пути. Может ли кто-то, не солгав, назвать поморов и поморских купцов «ленивыми»?

Не стоит также забывать, что Россия самая холодная страна в мире, не считая Антарктиды. И чтобы просто выжить в ней, нужно приложить намного больше усилий, нежели в любом другом месте планеты. Только для обогрева своей «бедной избушки» (Пушкин) и обеспечения домашней живности кормом в течение длинной русской зимы нужно было сделать столько, сколько и не снилось европейцу или азиату. А ведь нужен был труд и для восстановления жилья и хозяйства после многочисленных войн, да и для обеспечения «ратных людей, чтобы у них ни в чем недостатка не было», приходилось трудиться изо всех сил. Кто может подсчитать, сколько нужно было вложить труда, чтобы дважды восстановить страну из руин после Гражданской и Великой Отечественной войн? Какой народ смог бы, имея почти на порядок более слабое в промышленном отношении хозяйство по сравнению с хозяйством фашистской Германии, поставлять равное с германским количество танков, пушек и самолетов на фронт (см. работу Вознесенского «Экономика СССР в годы Великой Отечественной войны)? Ведь только уравняв поставки военной продукции (примерно к Курской битве), СССР смог перейти к планомерному контрнаступлению на всех фронтах. «Урал сломал хребет Руру», это верно, но за счет чего? Да за счет героического, самоотверженного труда русских людей от мала до велика. Известно, что прошло всего лишь сорок пять суток с момента выгрузки в «чистом поле» оборудования харьковского завода на Урале, когда из его ворот вышла первая «тридцатьчетверка».

Последний пример. Как известно, русские за полторы-две сотни лет прошли по бездорожью, по незнакомой тайге и «диким степям Забайкалья» от Урала до Тихого океана, и добрались до Аляски и Калифорнии. Расстояние – от семи до двенадцати тысяч километров. Известно также, что японцы за две тысячи лет не смогли освоить Сахалин (фактически просто добраться до него), хотя до этого острова от Японии всего лишь около сорока (!) километров по морю. Боже упаси считать японцев «ленивыми и нелюбопытными». Но неужели так можно называть русских, которые освоили шестую часть суши и дали миру Королева и Гагарина?

Странно, что после этого еще находятся люди, позволяющие себе фразы об «извечной лености русских» и «научно» обосновывающие представление о том, что русские искони лежебоки и мечтатели, ссылкой на их якобы любимого героя – Емелю, лежащего на печи и добивающегося всего по щучьему велению. Не иначе, по логике этих людей, русские добрались до Калифорнии и первые вырвались в космос, лежа на печи и по щучьему велению! Те, кто пускает в оборот подобные байки, либо недоумки, начисто лишенные чувства юмора (в котором русскому народу не откажешь), либо низкие и злые клеветники, сознательно стремящиеся внедрить искаженный образ русского человека. Ведь образ Емели куда проще объяснить «внутренней веселостью» русского человека (о которой писал Шубарт). Мужики, наломавшиеся и промерзшие на рубке леса в зимнем лесу, просто отдыхали, забавляя себя в теплой избе разными веселыми историями и сказками, в том числе, и про Емелю. При этом они прекрасно помнили о предстоящем трудовом дне и знали, что «без труда не выловишь и рыбки из пруда». Другое дело, что ни одно качество не дается народу раз и навсегда. Можно испортить (или воспитать) любой народ, создав для этого случайно или преднамеренно соответствующие условия.

Упомянутые выше качества – массовый и индивидуальный героизм, трудолюбие и др. – позволяли русск4ому народу сохраниться в трудных исторических и природно-географических условиях. К сожалению, можно использовать даже самые положительные качества народа во вред ему самому, если направить его деятельность в ложном направлении (на достижение иллюзорных или недостижимых целей). А это случается, если народ либо лишен национально ориентированного руководства, либо его руководство не понимает, в чем заключается реальный национальный интерес вообще и в конкретной ситуации, в частности.

В свое время И.Ильин справедливо обвинил коммунистов в том, что они делают все, «чтобы лишить народ русского национально-государственного кругозора и подменить его революционным угаром, заносчивостью, самоуверенностью международного авантюризма. … Четвертый десяток лет коммунисты истощают без всякого национального смысла жертвенность, чувство долга и силу служения (выделено в тексте – П.С.), присущие русскому народу, как редко какому другому; проматывается русский патриотизм; разочаровывается русское самоотвержение; русский гражданин проходит величайшую принудительную школу политического разврата» [Ильин И.А.Т.1. 1992, с.141].

В нынешней, «демократической», России ситуация не улучшилась. Людям опять предлагают то «общечеловеческие ценности», то «правовое государство», то «рыночную экономику», то «гражданское общество» в качестве неких целей, ради которых стоит «потерпеть». В результате истощаются жизненные силы русского народа, уже подорванные «строительством коммунизма». А примененные Гайдаром и Чубайсом методы «радикальных реформ» и приватизации имели целью не только лишить русский народ собственности, но и заглушить в нем остатки русской народной нравственности, истребить привычку «жить по правде», узаконить воровство как норму общественной жизни.

Почему же такой ход дел возможен в России? Почему народ терпит антинациональное руководство? Причин этому, конечно же, много. Но не последнюю роль здесь сыграла одна из фундаментальных черт русского народа, а именно, доверчивость, о чем следует поговорить подробнее.

Начнем с изложения смысла разговора, произошедшего между ленинградским (дело было в советское время) этнографом и уроженцем Кавказа («лицом кавказской национальности»). Этнограф спросил упомянутого уроженца, как тот вообще оценивает русских. В ответ кавказец весьма нелестно отозвался о русских мужчинах и женщинах. Оценку им русских женщин (крайне неуважительную) можно опустить, она имеет весьма косвенное отношение к вопросу о доверчивости. А относительно русских мужчин кавказец заявил, что «все они дураки». Этнограф, как подлинный исследователь, не стал обижаться на эту оценку и спросил своего собеседника, почему тот так думает? Позвучал незамедлительный ответ: «Потому, что их легко обмануть» (курсив мой – П.С.).

Заявление кавказца вызывает некоторые сомнения. Разве легко обмануть только глупых и именно глупых? И разве умение обмануть свидетельствует именно об уме обманщика? Неужели талантливый полководец Отелло глупее обманщика Яго? Неужто ошибался Толстой, когда писал, что управляющий Пьера Безухова, «весьма глупый и хитрый человек» играл, как игрушкой, «умным и наивным графом»? Пушкин не считал Отелло глупым (и даже ревнивым). Он полагал, что обман Яго удался потому, что Отелло доверчив. А Толстой видел причину успеха управляющего в обмане Пьера в том, что Пьер очень многого «не знал» в реальной жизни и поэтому поддался впечатлениям от разыгранных перед ним сцен. В целом же, можно сказать, что людей легче всего обмануть в том случае, если они доверчивы и чего-то не знают. Причем доверчивость даже важнее, поскольку поверить в ложную информацию можно тогда, когда доверяешь ее источнику.

Доверчивость, как особенно присущая русским черта, неоднократно указывалась внимательными наблюдателями.

Например, В.Шубарт, считал русских носителями черт человека, которого он назвал «мессианским». Человека этого типа «вдохновляет не воля к власти, а настроенность к примирению противоречий и к любви. … Им движет не чувство подозрения и ненависти, а чувство глубокого доверия к сущности вещей. Он видит в людях не врагов, а братьев; в мире – не добычу, на которую надо набрасываться, а хрупкую материю, которую надо спасти и освятить» [Шубарт. 1997, с.11]. Русского «поддерживает живое вселенское чувство всеобщности … Его преобладающее чувство – изначальное доверие (курсив мой – П.С.). ... Русский – метафизический оптимист» [Шубарт. 1997, с.87].

Ф.И.Тютчев также отмечал в период, предшествующий отмене крепостного права, что спокойствие, царящее в стране, основано на недоразумении, «на безграничном доверии народа к власти – вере в ее благожелательность и действительность намерений этой власти в пользу народа» (курсив мой – П.С.) [Тютчев Ф.И. Письмо к Э.Ф.Тютчевой. 1935, с.319].

Но действительно ли русские особенно доверчивы по сравнению с другими народами? Ведь любой народ в массе своей довольно доверчив. Неужто русские представляют здесь исключение?

Трудно не согласиться с утверждением, что массы, составляющие основу любого народа, достаточно доверчивы. Тем не менее есть некоторые обстоятельства, повышающие степень доверчивости русских по сравнению с представителями других народов. Это касается как изначального доверия к миру (мысль Шубарта), так и доверия к власти (замечание Тютчева), причем доверие к миру хорошо согласуется с доверием к власти.

Откуда же берется это изначальное доверие русских к миру? Шубарт объясняет его наличие тем, что русские якобы воплощают в себе особый, мессианский тип человека, а этому типу доверие к миру присуще как изначальная черта. Трудно оценить истинность шубартовских утверждений, поскольку неясно, действительно ли воплощен в русских мессианский человек. Но можно предложить более правдоподобную гипотезу, объясняющую повышенное доверие миру у русских по сравнению с европейцами, в частности и особенно, с англосаксами.

Гипотеза эта связана с особенностями русского языка, которые накладывают незримую и неизгладимую печать на весь духовный склад русского человека, а также на все его мировоззрение (мировосприятие, мироощущение и отношение к миру. Русский язык сохранил три рода для имен существительных (мужской, женский и средний), а также ласкательно-уменьшительные и устрашающе-увеличительные суффиксы существительных и прилагательных, поэтому он очень теплый и субъективный. Мы говорим «белая березонька» или «Идолище поганое», и тем самым осваиваем мир по собственной мере. Русский способен сотворить невероятно трогательную песню о женской и мужской судьбе с помощью образов деревьев («тонкая рябина», дуб высокий», «как бы мне рябине к дубу перебраться») или глубочайшее лирическое стихотворение, позаимствовав образы даже у неживой природы («Ночевала тучка золотая на груди утеса-великана). Подобные стихи в принципе не могут быть адекватно переведены на английский язык. Зачем этому “It” (рябине) перебираться к другому “It” (дубу) и прижиматься к нему ветвями? И почему плачет какое-то большое “It” (утес-великан), если у него на груди (а может у него вообще быть грудь?) ночевало какое-то маленькое “It”? Мир не страшен русскому, поскольку он с помощью языка уподобил мир человеку, сделал его живым, чувствующим, теплым. Мир для русского может грозным, но не чужим и, в каком-то смысле, не страшным, ибо по-настоящему страшна только неподвижность смерти.

Подобное отношение к миру найдет, возможно, отклик у немца, язык которого сохранил отчасти черты, свойственные русскому языку (может быть, Гитлер не совсем случайно говорит в «Майн Кампф» о доверчивости немцев). Но оно принципиально отлично от отношения к миру англичанина (или американца), для которого мир предстает как некое безликое «It», «Оно», с которым можно сделать все что угодно, используя его в своих целях. Весьма вероятно, что эти глубинные установки на мир (вкупе с дополнительными обстоятельствами) послужили причиной того, что Российская империя сохранила, как драгоценные зернышки, все народы, вошедшие в ее состав, тогда как англосаксы истребили практически всех индейцев в период «освоения» североамериканского континента.

Что касается доверия русских к верховной власти, то оно отражено в пословицах или поговорках, а также в стихотворных строчках («начальству виднее», «про то ведает Бог и Великий государь», «вот приедет барин, барин нас рассудит», «Сталин думает о нас» и т.п.). Наличие его можно объяснить, по крайней мере, двумя обстоятельствами.

Во-первых, это доминирование служебной деятельности в России. Ясно, что нормальное течение этой деятельности невозможно без доверия подчиненного руководителю. В противном случае, начинается саботаж или даже бунт. Мы помним еще с советских времен выражение «Так надо», которое побуждало людей к действию, и выражение «Надо, значит, надо», означавшее согласие их на действие*.

Во-вторых, при слабом развитии рыночного способа социального признания, в служебно-домашней цивилизации широкие масштабы приобретает личная экспертиза, имеющая целью оценить вклад каждого человека в общее дело и удовлетворить людские нужды с учетом индивидуальных заслуг. Эту экспертизу выполняет различного «начальство», причем государь или Генеральный секретарь становятся носителями «высшей справедливости». Нельзя сомневаться ни в них, ни в справедливости решений, исходящих от них. В противном случае, возникают разного рода «крамолы», нарушающие нормальный ход событий. Таким образом, естественная доверчивость русских получает мощное социальное подкрепление в условиях служебно-домашней цивилизации.

К сожалению, излишняя доверчивость простых людей по отношению к руководству страны может сыграть с народом злую шутку. Хорошо, если руководство действительно озабочено народными нуждами или хотя бы нуждами общества в целом. Тогда доверчивость народа идет, в конечном счете, на пользу ему самому. Но если властители заняты только собственными интересами, а это неоднократно случалось в России, народ превращается в объект беззастенчивой эксплуатации, что ведет к так называемым «выморочным циклам» в нашей истории. Постепенно чрезмерная эксплуатация подрывает доверие к власти, и тогда общество вступает в период кризиса. Наступает или смутное время, или происходит революция («революционная перестройка»), причем прежний порядок рушится с удивительной быстротой. Правда, чтобы это доверие исчезло, нужен чрезмерно горький опыт, чрезмерно тяжкие испытания. И в любом случае, народ проигрывает.

Наиболее пагубно излишняя доверчивость русского народа сказалась на его судьбе в процессе строительства «самого справедливого общества на земле». Миллионы русских (хотя, конечно, не все) поверили в марксистское учение (эту «духовную чуму двадцатого века», по выражению И.Ильина), и народ, можно сказать, надорвался, строя коммунизм. Ясно при этом, что доверчивость была не единственной причиной увлечения коммунистическими идеями массы русских людей. Глубинной основой распространения марксизма в России было сходство фундаментальных ценностей русской общины с ценностями, декларируемыми этим учением.

Вкупе с доверчивостью отмечалась и другая черта национального характера – склонность к личному самоосуждению. Эта христианская норма, укрепляемая за счет обязательной исповеди перед причастием, органично вошла в русский характер, а в общественном плане вылилась в критическое направление русской художественной и социальной литературы. Однако оторвавшись от религиозной основы, это направление превратилось в негативную силу разрушающую общество. В частности, русским вредило доверчивое отношение всякого рода очернений своего народа от внешних сил [см.:Громыко. 1997, с.668-669]. Заниженная и искаженная самооценка негативно влияет на способность

* В «Приключениях Шурика» есть эпизод, когда Студент собирается сечь Хулигана. Тот робко спрашивает: «Может быть, не надо?». На что Студент отвечает: «Надо, Федя, надо!». Старшее поколение прекрасно помнит анекдот, из которого взята эта фраза. Беседуют Н.Хрущев и Фидель Кастро, который якобы является русским агентом. Хрущев спрашивает: «Как дела, Федя?» – «Трудно, Никита Сергеевич, ох, трудно!» – «Надо, Федя, надо!» – завершает Хрущев.

к сопротивлению внешним влияниям и борьбе за достойную жизнь, о чем речь шла выше.

Выше упоминалась «загадка», отмеченная С.Л.Франком, об овладении русского духа «революционной мятежностью еврейского ума». Теперь отчасти ее можно прояснить и понять, почему «теория Маркса о классовой борьбе и восстании пролетариата, его призыв к низвержению старого европейского государства и буржуазного общества ответили какой-то давно назревшей, затаенной мечте безграмотного русского мужика». Настрой крестьян на общинные ценности – общество, человек (как живое существо и труженик), справедливость, долг, равенство и т.д., - оказался созвучным марксистской теории, которая ориентировалась на аналогичные ценности. «Русский народ пошел за большевиками в … поисках справедливости» [Ильин. Т.1.1992, с.185].

В то же время ударной силой революции был российский пролетариат. Как выразилась одна из видных деятельниц революции, революцию делали «плохо орабоченные мужики». «Плохо орабоченные», надо полагать, означает то, что «мужики» не успели еще перевариться в фабричном котле, не усвоили еще взглядов и мировоззрения истинных рабочих. Поэтому русским рабочим и пришлась по вкусу марксистская теория (кстати, тоже складывавшаяся в период становления рабочего класса в Европе и во многом опиравшаяся на интересы еще «плохо орабоченных» европейских пролетариев), проповедующая привычные ценности и способная опереться на вековые привычки по распоряжению землей.

Привычка к переделу земли и взгляд на нее как на общую собственность оказались в этом смысле особенно важными. Ведь «живя в общине, где земля время от времени переделялась на прибыльные души, то есть на прирост населения, крестьянство легко поддавалось революционной пропаганде, мечтам о «черном переделе» всех земель, в том числе и помещичьих» [Тхоржевский И. 199, с.191]. Но разве не мог пришедший в город мужик в первом, да и во втором поколении сохранить общинный взгляд на землю как на общую собственность? Наверняка, мог. Поэтому в душе он был готов смотреть и на другие средства производства – фабрики и заводы – как на то, что принадлежит всем. Для русского рабочего они не стали «священной и неприкосновенной частной собственностью». Он был убежден (хотя едва ли был способен выразить это в четкой афористичной форме, как Прудон), что «собственность – это кража». Тем более, что честным трудом (под ним мужик понимал, как и граф Толстой, простой физический труд) фабрику или завод нажить нельзя. Учитывая же относительно слабое развитие «инстинкта частной собственности» у русских вообще в связи с непрочностью ее в России, что было обусловлено вотчинным типом государства и доминированием служебной деятельности, не только фабрично-заводские рабочие легко восприняли идею о национализации всех средств производства.

Доверие народа к власти и слабое развитие инстинкта частной собственности, по крайней мере, еще дважды пагубным образом сказались на судьбе русского народа. Речь идет о таких судьбоносных событиях как национализация (точнее, «огосударствление») земли и всех средств производства большевиками и ельцинско-чубайская «приватизация».

В первом случае, русские крестьяне поверили большевикам, обещавшим «землю тем, кто ее обрабатывает», поддержали их в гражданской войне и обеспечили им победу в ней. При этом крестьяне явно не хотели передачи земли в частную собственность. Большевики же, укрепившись у власти и опять-таки играя на общинных струнах народной души, позднее загнали крестьян в колхозы, практически полностью лишив их частной собственности. В целом, русский народ прошел «великую школу» отучения от частной собственности, почти полностью утратив желание и умение владеть и управлять ею.

Во втором случае, масса советских людей поверила «демократам», обещавшим быстрое процветание после приватизации и появления «эффективного собственника», но в большинстве своем эта масса (состоящая по преимуществу из русских) оказалась неспособна активно участвовать в захвате собственности («прихватизации»), поскольку за годы «коммунистического строительства» почти совсем утратила остатки и прежде непрочного инстинкта частной собственности.

Итак, черты национального характера, сформировавшиеся в течение веков и широко распространенные в народной среде, могут как положительно, так и отрицательно сказываться на судьбе народа. Однако существует еще одни способ воздействия черт национального характера на историческую жизнь народа, а именно, через деятельность личностных типов, носителей устойчивых комплексов взаимосвязанных черт характера. Попытаемся описать этот способ.