§ 6. Теократический абсолютизм Жака Бениня Боссюэ

Мы уже говорили о том, что XVII столетие было периодом упрочения национальных государств и становления абсолютизма в историко-политическом плане, что нашло свое отражение и в плане политической идеологии: практически все философы этого времени были этатисты и абсолютисты. Только этот этатизм и абсолютизм у каждого из них имел свою окраску: у Гоббса он парадоксальным образом сочетался с индивидуализмом, Локк, всецело защищая индивидуальную свободу, также выступал за необходимость прочного государства, способного защитить индивида и его собственность. Но совсем иной характер носят воззрения идеолога французского абсолютизма Жака Бениня Боссюэ (1627–1704), изложенные в знаменитом труде Политика, извлеченная из Святого Писания изданном после смерти мыслителя в 1709 г. Этот объемный труд, логико-геометрическая форма которого (утверждения высказываются в виде теорем, из которых выводятся следствия, и т.д.) во всем соответствовала духу времени, на долгие годы станет Библией абсолютизма и теократии.

Боссюэ полагал, что существование Бога – единственное основание общественных и политических отношений, поскольку люди имеют лишь один предмет любви и одну цель – Бога. Любовь к Богу вынуждает их любить друг друга. Отеческое отношение Бога к людям порождает и среди них братские чувства. Никто не является ни для кого чужим, и все должны заботиться друг о друге. «Мы видим, таким образом, что общество зиждется на незыблемых основаниях – один Бог, один предмет, одна цель, общее происхождение, одна кровь, один интерес, взаимные потребности как в делах, так и в сладости жизни».

Человеческое общество рассматривается мыслителем как бы в двух перспективах. С одной стороны, оно тождественно всему роду человеческому, объединяя его в одну семью, о чем говорили еще отцы Церкви. С другой стороны, это общество разделяется на. расы и народы, составленные из отдельных семей, каждая из которых обладает своими правами. Такое дробление единого человечества есть следствие зла: «Человеческое общество было разрушено и попрано страстями. Среди людей все разделяется и обособляется вследствие жестокости их страстей и несовместимости стремлений». Разделение, возникшее в семье первых людей (Каин убил Авеля), дабы наказать их за отдаление от Бога, поразило весь род человеческий.

В описании состояния полной разобщенности и хаоса Боссюэ близок Гоббсу. Люди, в душе которых возобладали страсти и противоречивые частные интересы, утратили покой и безопасность. И здесь Боссюэ формулирует антитезу анархии и власти:

– анархия характеризуется им как состояние полного хаоса: «...там, где все могут делать, что пожелают, никто не делает то, что он хочет; там, где нет господина, господином выступают все; там, где господином являются все, все являются рабами»;

– власть выступает синонимом единства, когда весь народ как один человек, когда каждый отказывается от своей воли и объединяет ее с волей государя.

Это типично гоббсовское противопоставление, но французский мыслитель на этом и останавливается, отказываясь от понятия договора (и тесно связанного с ним принципа индивидуализма), хотя для объяснения перехода от естественного к общественному состоянию использует чисто утилитаристское объяснение, основанное на заинтересованности людей в обретении одного господина, дабы жить в мире. Кроме того, Боссюэ использует еще и тот аргумент, что один господин выступает прообразом Бога, который изначально был правителем в созданном им мире, и первая идея об управлении пришла к людям от его отеческой власти.

Основой создаваемых союзов стала территория: «Земля, на которой живут люди, служит связующим звеном между ними и порождает единство наций», ведь «люди сильнее ощущают взаимосвязь, когда они думают о том, что земля, породившая и вскормившая их при жизни, примет их в свое лоно после смерти». Таким образом, у Боссюэ появляется и достаточно отчетливо звучит тема родной земли, объединяющей многие поколения в жизни и смерти, тема, которая станет одной из основных в консервативной идеологии.

Итак, государство есть «сообщество людей, объединенных одним правлением и одними законами». При этом только единоличная власть способна поставить заслон страстям и насилию, которые присущи природе человека; только единоличная власть может установить подлинный союз между людьми и положить конец бесконечным распрям и разобщенности. Кроме того, наличие единого правления обеспечивает длительное существование государства и делает его практически бессмертным. Здесь Боссюэ постулирует принцип, который будет активно обсуждаться современными правоведами, – принцип преемственности государственного правления. Люди смертны, но правление переживает их, власть сама по себе никогда не умирает.

Совершенно очевидно, что таким требованиям наилучшим образом отвечает монархия, т.е. королевская власть, и, уточняет Боссюэ, особенно когда она носит наследственный характер и переходит от старшего в роду мужчины к старшему. По его мнению, монархия – наиболее распространенная, наиболее древняя и наиболее естественная форма правления. Она имеет свое основание в божественной власти, т.е. в самой природе. Все люди рождаются подданными, утверждает Боссюэ, и власть отца, приучающая их к послушанию, учит их также иметь одного властителя. Никогда общество не является столь сильным и единым, как под властью одного правителя. Здесь нет раздробленности, этого главного бича современных государств, основной причины их разрушения; здесь только сила и устойчивость, ведь это правление продолжает свое существование в истории благодаря тем же естественным причинам, что и род человеческий, – от отца к сыну. Государь, трудящийся ради своего государства, трудится и ради своих детей. Этот классический аргумент в пользу монархического правления мы находим не только в сочинениях философов, но даже и в мемуарах Людовика XIV.

Здесь возникает вопрос: разве в глазах Церкви любая власть – будь то монархия, аристократия или демократия – не проистекает от Бога? Ведь еще в Святом писании (а Боссюэ, как мы помним, опирается именно на него) апостол Павел говорит: «Omnis potestasa Deo» (Вся власть – от Бога). Но Боссюэ вовсе не противоречит Святому писанию. Мы не забыли, говорит он, о том, что с древности существовали и другие формы государства и Бог не запрещал их; таким образом, каждый народ должен следовать – как божественному предписанию – правлению, установленному в его стране, поскольку Бог поощряет мир и спокойствие в делах человеческих. Все формы правления равным образом законны, Бог берет государство под свое покровительство независимо от его формы. То есть позиция мыслителя в вопросе о формах правления строго ортодоксальна, но в то же время и консервативна, поскольку он призывает выказывать всяческое уважение к установившемуся порядку. Что же касается преимущественного внимания к монархии, то оно объясняется помимо личных теоретических пристрастий философа еще и общим характером «Политики» – она была посвящена дофину, воспитателем которого был Боссюэ в 1670–1679 гг.

Монархия, по Боссюэ, характеризуется следующими чертами:

– во-первых, монархия священна. Монарх действует в качестве наместника Бога на земле. Покушение на него – святотатство. Монарх обладает тем, что Тертуллиан называл «вторичным величием», которое является отражением первичного величия самого Бога. Поэтому подчинение государю – долг совести каждого гражданина. Со своей стороны государь должен уважать собственное могущество и достоинство, всегда употреблять их лишь во благо, поскольку будет держать ответ перед самим Богом. Но даже если монарх не ведет себя соответствующим своему положению образом, люди тем не менее должны выказывать уважение в его лице к той миссии, которую он исполняет на земле. Поэтому следует подчиняться даже несправедливым и грозным государям, даже языческим правителям – ведь именно так поступали первые христиане, усматривая в римских императорах «выбор и суд Бога»;

– во-вторых, монархия абсолютна. Абсолютный характер монархической власти Боссюэ понимает почти так же, как и Гоббс: государь никому не должен давать отчет в своих приказаниях. Ведь если он не обладает всей полнотой власти, он не может ни действовать во благо, ни подавлять зло. Слово государя – последнее слово. Он может сам исправить свой поступок, если понимает, что сотворил что-то дурное, но против его власти нет иного средства, кроме его собственной власти. Только ему принадлежит понуждающая сила, ведь иное означало бы разделение власти и государства, а следовательно, и нарушение общественного мира; это привело бы к появлению двух государей, что противоречит библейской заповеди – никто не может служить двум господам. Монархи, как и их подданные, подчинены справедливости законов, так как сами должны быть справедливыми и подавать народу пример «следования и сохранения справедливости»; но, в отличие от простых смертных, государь не может нести наказание, определяемое законами: «Он подчиняется законам не в том, что касается их понуждающего могущества, но в том, что касается их направляющей силы»;

– в-третьих, монархическая власть неодолима. Это бастион общественного спокойствия, на который никто не может посягнуть. Единственный противовес этой власти – страх перед Богом. Только перед ним государь может испытывать страх;

– в-четвертых, власть монарха носит отеческий характер. Монарх – воплощение Бога, предстающего отцом всех народов. Монарх сотворен по образу отца, имя которого тождественно имени Бога. Отец добр, и доброта – естественное качество королей. Как отец живет ради своих детей, так и государь рожден не ради самого себя, но ради своих подданных. И если он не думает о них денно и нощно, то он плохой государь, тиран. Подобно отцу, государь должен быть человечен, мягок в обращении, хотя тверд в словах и делах. Как и отец, он сотворен для любви своих детей-подданных;

– наконец, монархия разумна. В соответствии с духом времени Боссюэ утверждает, что правление есть продукт разума. Монарх должен знать законы, понимать особенности своей эпохи, разбираться в людях, уметь говорить, слушать, давать совет. Какой разум имеет в виду философ – божественное провидение или разум конечного человека? В своем трактате «О познании Бога и самого себя» он разоблачает случайность как простое незнание божественного промысла и выступает за пересечение этих двух детерминаций понятия разума.

Итоги развития политической философии в XVII в. Семнадцатый век оказался во многом поворотным пунктом в развитии политической мысли. Произошли рационализация и секуляризация политической философии. Новая философия, отрицающая все сверхъестественное, божественное, как правило, отрицающая политику, которая опиралась исключительно на Святое писание и в которой все было просто и торжественно, сформулировала понятие естественного права, противопоставив его праву божественному. Конечно, апологетическая литература имеет определенную силу и значимость даже в XVIII в., еще идут оживленные дебаты о свободе воли и предопределении, о разуме и вере, но кризис европейского сознания уже формулирует новые ценности. И хотя, как мы видели, понятие божественного права не покидает окончательно философского горизонта и еще находит своих приверженцев и теоретиков (Боссюэ), зарождаются новые идеи – сначала робкие и хрупкие, но они растут и крепнут, переходят границы государств и постепенно обретают новые силы. Крепнет убеждение, что представление о власти как о силе, которая внутри страны произвольно регулирует отношения между государем и его подданными, а вне государства приводит только к войнам, должно быть отвергнуто. Право произвола должно быть заменено новым правом, регулирующим отношения между властью и гражданами и между странами, – правом людей, а не богов, правом, утверждающим, что сами народы способны распоряжаться своей судьбой, правом, которое может привести к установлению всеобщего счастья.

Наконец, устанавливается связь между антропологией и политической философией, и в контексте этой взаимосвязи формулируется новое понятие личности – понятие о самоценном и суверенном «Я», которое держит нравственный и метафизический ответ только перед самим собой. Принятие принципа, согласно которому каждый отдельный человек значим сам по себе, а не в силу своей причастности к Богу ли, к миру ли, не в силу того, что он есть частичка чего-то огромного, его превосходящего, коренным образом меняло устои политической мысли. Открытие человека – не метафизического человека Декарта, но человека конкретного, описание психологических механизмов которого Гоббсом, Спинозой, Локком убеждает в том, что человек получает истину не свыше, что не божественная трансцендентность ведет его по жизненному пути: человек должен сам открывать и строить свою истину, свое общество, свое государство.

Очерк пятый

Политическая философия XVIII века

Восемнадцатый век – век Просвещения. По словам И. Канта, это век выхода человечества из меньшинства, т.е. неспособности пользоваться собственным разумом без направления другого (Что такое Просвещение, 1784). Девизом этого века можно считать изречение Горация «Sapere aude» – «Имей мужество познавать».

В теоретическом смысле XVIII столетие по отношению к XVII можно рассматривать как своеобразный культурно-политический синтез. Дальнейшее развитие находят тенденции, возникшие в политической мысли XVII в., – рационализм, тесная связь между антропологией и политической философией, но вместе с тем создается новое эпистемологическое поле, в рамках которого эти проблемы и понятия звучат во многом по-новому.

Рационализм по-прежнему остается существенной чертой политической мысли XVIII в., но изменяется его характер. Как мы отмечали, XVII век был веком математической строгости и порядка, что позволило построить крупные философские и философско-политические системы (Гоббс, Спиноза, Локк). Восемнадцатый век предпочитает Декарту Ньютона и основывается на стремлении последнего исходить не из принципов, а из фактов, не столько дедуцировать, сколько наблюдать и экспериментировать. Разум обретает динамичность, позитивность, историчность. В политической плоскости это означало переход от рационализма, строившего свою доктрину «государственного разума», к разуму как силе, открывающей возможности для реформирования политических перспектив, для свободы.

Весьма показательны определения разума, которые мы встречаем в литературе того времени. Первое – из Всеобщего катехизиса Сен-Ламбера: «Что такое разум? – Познание истин, полезных для нашего счастья». Второе – из знаменитой Энциклопедии: «Закон вообще есть человеческий разум как управляющий всеми народами на земле; политические и гражданские законы каждого народа должны быть лишь отдельными случаями применения этого человеческого разума».

Этот разум ни перед чем не останавливается, он не признает ни традиций, ни авторитетов, он провозглашает, что нет ничего невозможного в том, чтобы все отвергнуть, дабы все исследовать. Он стремится все обратить к понятию table rase, «чистой доски», превращающемуся поистине в магическое слово. Разум опускается на землю, дабы здесь воцарились очевидность, логика, порядок, и смело разрушает стоящие перед ним препятствия. Siamo nel secolo dei censuristi – «мы живем в веке критики», мы призваны найти и преодолеть всечеловеческие заблуждения и предрассудки.

Еще больше укрепляется связь политической мысли с антропологией, что отчетливо проявилось уже у Гоббса, Спинозы и Локка. Но опять-таки философов все больше интересует конкретный человек, живущий в этом мире и вынужденный воспринимать его внутреннюю динамику. Интерес к метафизическому абсолюту, характерный для XVII столетия, отходит на второй план, и в фокусе философских исследований оказывается горизонталь имманентного смысла каждого человеческого существа. И этот человек ощущает себя уже не лейбницевской монадой без окон и дверей, но существом, вступающим в коммуникацию и сотрудничество с другими такими же существами, он начинает осознавать, что живет в «цивилизационном пространстве». Иными словами, социальное измерение человеческого существования становится очевидным фактом. Все мыслители XVIII в. – от Вольтера и вплоть до революционеров Дантона и Робеспьера – представляют человеческое существование как сосуществование многих индивидов – структурированное, организованное, иерархизированное, в котором развивается динамика социальных сил.