Религиозная ошибка коммунизма

Однако встает резонный вопрос: если начала коммунизма так близки христианству, то чем объяснить то откровенное воинствующее безбожие, которым сопровождалась история коммунизма первой половины XX века? Что означает антирелигиозность коммунизма, и в частности, его антихристианст­во?

Это, может быть, самый непростой вопрос в рассматриваемой теме: он имеет много аспектов - политических, исторических и фи­лософских; но в целом ответ сводится к тому, что антирелигиоз­ность коммунизма объясняется его... религиозностью, - только ре­лигиозностью ложной. Так Н.Бердяев пишет: "Правда и ложь так перемешаны в коммунизме именно потому, что коммунизм есть не только социальный феномен, но и феномен духовный. В идее бес­классового, трудового общества, в котором каждый работает для других и для всех, для сверхличной цели, не заключается отрицания Бога, духа, свободы и даже наоборот, эта идея более согласна с хри­стианством, чем идея, на которой основано буржуазное капитали­стическое общество. Но соединение этой идеи с ложным миросо­зерцанием, отрицающим дух и свободу, ведет к роковым результа­там. Именно религиозный характер коммунизма, именно религия коммунизма и делает его антирелигиозным и антихристианским". Это выглядит парадоксальным с точки зрения формальной логики, но это становится понятным, если принять во внимание, что суть вопроса заключалась в господстве в сфере идеологии, - идеология же всегда в той или иной степени религиозна, т.к. основана на вере в определенные сверхличные ценности. Борьба за господство "в воз­духе" и определила тот жестокий характер противостояния между коммунизмом и церковью, который наблюдался в России в начале XX века (при этом, правда, победа чаще достигалась за счет господ­ства "на земле"...). Об этом напряженном идеологическом противо­стоянии Н. Бердяев пишет: "Коммунизм, не как социальная система, а как религия, фанатически враждебен всякой религии и более всего христианской. Он сам хочет быть религией, идущей на смену хри­стианству, он претендует ответить на религиозные запросы челове­ческой души, дать смысл жизни".

Однако именно подобные духовные претензии коммунизма принципиально несостоятельны и ошибочны, т.к. вся "духовная" база коммунизма ограничена его материализмом. Проблема в том и состоит, что коммунизм будучи по методологии сугубо материали­стическим учением, в своей теории абсолютизировал этот материа­листический принцип и распространил его на область идеального, претендуя на универсализм своих идеологических постулатов. И именно здесь он, превышая свои гносеологические полномочия, вступает в конфликт с традиционной религией, претендуя на роль универсального миропонимания, проявляя при этом со своей сторо­ны тривиальный религиозный фанатизм по отношению к своему идеологическому конкуренту. Однако история существенно прига­сила этот "религиозный" пламень коммунизма и ныне ничто не ме­шает нам трезво посмотреть на его остывшее материалистическое естество и найти ему адекватное, достойное его христианских пред­посылок, положение - но не на небе, а на земле, оставив "кесарю ке­сарево, а богово Богу". Лишь в таком двустороннем единстве небес­ного и земного возможно как здоровое мировоззрение личности, так и полнокровное существование государства.

Неоправданная претензия материализма заменить собою духов­ное начало естественным образом не состоялась, а лишенное истин­ного духовного питания советское общество в итоге иссякло именно в своем идейном (духовном) основании. Тотальность коммунисти­ческого миросозерцательного догматизма сковала свободное дыха­ние идеального в русском самосознании, полностью парализовав его развитие - в религии, философии и культуре. Лишившись ис­точника своей духовной силы, русский человек внутренне начал не­заметно чахнуть. Поэтому так парадоксальна, невидима и беспри­чинна смерть, казалось бы, с виду вполне здорового и мощного "те­лом" государства - в его легких закончился кислород... Вот как про­рочески пишет об этом Н. Бердяев: "Лучший тип коммуниста, т.е. человека целиком захваченного служением идее, способного на ог­ромные жертвы и на бескорыстный энтузиазм, возможен только вследствие христианского воспитания человеческих душ, вследст­вие переработки натурального человека христианским духом. Ре­зультаты этого христианского влияния на человеческие души, чисто незримого и неземного, остаются и тогда, когда в своем сознании люди отказались от христианства и даже стали его врагами. Если допустить, что антирелигиозная пропаганда окончательно истребит следы христианства в душах русских людей, если она уничтожит всякое религиозное чувство, то осуществление коммунизма сдела­ется невозможным, ибо некто не пожелает нести жертвы, никто не будет уже понимать жизнь как служение сверхличной цели, и окон­чательно победит тип шкурника, думающего только о своих инте­ресах". К сожалению, это самый точный диагноз, который можно поставить современному российскому обществу.

Аналогичным религиозно-обусловленным феноменом является и атеизм коммунизма. По своим формальным основаниям он свя­зан с общим смещением общественного сознания XIX века от идеа­лизма к материализму, но по сути происходил как смена приорите­тов веры; от веры в Бога - к вере в человека. Однако этот переход не является выходом за рамки религиозной проблематики, но остается сугубо христианским вопросом, заключенным в евангельской идее богочеловечества Иисуса Христа. В рамках этого христианского вопроса и находятся истоки русского атеизма. На примере "цен­тральной фигуры русской мысли и самосознания XIX века" В.Г.Белинского Н. Бердяев так описывает это внутреннее мировоз­зренческое смещение: "В Белинском русский революционный со­циализм эмоционально соединяется с атеизмом. Истоком этого ате­изма было сострадание к людям, невозможность примириться с идеей Бога ввиду непомерного зла и страданий жизни. Это атеизм из морального пафоса, из любви к добру и справедливости... Рус­ские из жалости, сострадания, из невозможности выносить страда­ние делались атеистами. Они делаются атеистами, потому что не могут принять Творца, сотворившего злой, несовершенный, полный страдания мир. Они сами хотят создать лучший мир, в котором не будет таких несправедливостей и страданий". Не забывая обо всей пагубности подобного "чисто человеческого" решения предвечной Богочеловеческой задачи христианства, можно, тем не менее, отме­тить, что в истоках русского атеизма не было откровенного бого­борчества (по типу ницшеанского), основанного на гордом индиви­дуализме; это был атеизм не возношения, а жертвы - отрицание вы­сокого, но отвлеченного идеализма, ради страждущей и несовер­шенной материальности, с целью ее преображения. В этом христи­анском мотиве жертвенного нисхождения к "во зле лежащему" ми­ру и состоит основная религиозная тайна русского коммунистиче­ского атеизма.

Таким образом, будучи по своей методологии наукой, по своей идеологии коммунизм остается верой - верой в человека, в его "светлое будущее". Без этой живой веры коммунизм сам по себе, как социально-экономическая теория - мало что значит; без нее он не стал бы ни общепризнанной революционной теорией, ни тем бо­лее фактом реальной истории. При этом вера в светлое будущее коммунизма очевидным образом перекликается с христианской ве­рой в конечное обновление мира, где будет "новая земля и новое не­бо", и, в связи с этим, может быть причислена к одной из разновид­ностей хилиазма - христианской ереси о "тысячелетнем царстве праведников". Даже это, пусть несколько негативное обстоятельст­во, позволяет рассматривать русский социализм в контексте единой национальной христианской истории, - как еще одну историческую проекцию ее мессианских устремлений. Вне мессианства немыс­лима Русская идея, поэтому в этом смысле вопрос о коммунизме ос­тается для России открытым.

И здесь надо быть очень внимательным. В последние годы в общественной мысли по отношению к социализму господствовал Дух огульного отрицания, основанного чаще на эмоциональном уп­рощенчестве, чем на объективном анализе. Это во многом опреде­лялось общей политической горячностью и целенаправленной деятельностью СМИ, подающих социализм как однозначно отрица­тельное явление русской истории. Однако такое "упрощенчество" есть недопустимое историческое высокомерие и легкомыслие. Если мы действительно озабочены истинным национальным самопозна­нием, если мы действительно хотим понять духовно-исторический смысл происходящего, то должны отнестись к этому вопросу мак­симально ответственно и непредвзято, с предельным смирением и уважением - как того требует собственная национальная история. Это не теоретический вопрос: где-то здесь мы потеряли нить своей собственной истории; по сути - потеряли себя. История не бывает только "черной" или только "белой", но всегда есть непрерывный поток национального духа; и если мы хотим вновь вступить в этот поток, то должны постараться понять ее логику максимально честно и искренне. Особенно, когда это касается религиозно-идеологических оснований.

Сейчас происходит восстановление естественного баланса рели­гиозного и материалистического в общественном сознании и ничто не мешает глубокому и всестороннему переосмыслению социализ­ма на основе традиционного христианского миропонимания; ни идеологических, ни философских, ни догматических преград тако­му переосмыслению не существует. Что означают религиозные предпосылки коммунизма? Насколько глубоки его христианские основания? Как реализовать неисчерпаемый религиозный потенци­ал народного духа в действенную идеологию национального возро­ждения? - все это актуальнейшие вопросы современного русского самосознания. Острота и неизжитость национального историческо­го кризиса взывают к необходимости подобного переосмысления -новому пониманию социализма и коммунизма в контексте тысяче­летней русской истории. Не поняв до конца духовно-идеологические уроки своей недавней истории мы никак не сможем осознать и ее ближайшее будущее. В частности, есть ли это буду­щее у социализма, или мы уже навсегда вписаны в капиталистиче­ский фарватер истории?