§ 2. Холодная война и идейное разоружение советского человека

Последние полвека главным фоном общест­венной жизни была мировая холодная война. Как и во время всякой войны все остальные политические, эко­номические и социальные процессы были производ­ными от этого фундаментального условия. Главные технологии холодной войны лежат в информационно-психологической сфере. Сам по себе тот факт, что множество людей «не замечали» войны, есть резуль­тат эффективного психологического воздействия и признак ненормального состояния общества [181]. Еще более поразительно, что и сегодня, когда совер­шенно открыто говорится, что Россия - побежденная страна и выплачивает законную контрибуцию побе­дителю, чем и обусловлены ее беды, множество лю­дей этого как бы не слышат и в своих рассуждениях фактор длительной войны не учитывают.

В холодной войне СССР потерпел поражение, в результате чего был ликвидирован сложившийся во­круг СССР блок государств, затем был распущен сам Советский Союз. Следующим шагом был ликвидиро­ван существовавший в СССР общественный строй и политическая система и начата форсированная де­ин­дустриализация. Фактически идет уничтожение большой страны как «геополитической реальности», причем создаются такие условия жизни населяющих территорию СССР народов, чтобы сильная независи­мая страна не могла возродиться. Не раз была декла­рирована цель реформы - создание необратимостей.

Опубликованные в последние годы (по истече­нии 50 лет после принятия документов) сведения о доктрине холодной войны, выработанной в конце 40-х годов в США, показывают, что эта война с самого начала носила характер «войны цивилизаций». Разго­воры о борьбе с коммунистической угрозой были по­верхностным прикрытием. Когда Наполеон готовил поход на Россию, его называли «воскpесшим Каpлом» - императором, который завоевал земли западных славян. В 1942 г. фашисты пышно пpаздновали 1200 лет со дня pождения «Каpла-евpопейца», а в pазгаp эpы Аденауэpа каpдинал Фpингс из Кельна назвал холодную войну «pеализацией идеалов Каpла Вели­кого». Но за годы перестройки нас убедили, что хо­лодная война была порождена угрозой экспансии со стороны СССР, который якобы стремился к мировому господству. Это - недавний миф, в послевоенные годы никто из серьезных людей в него еще не верил.

Американские авторы признают, что руково­дство СССР делало много по­пыток предотвратить холодную войну, в частности, через расширение эко­номических связей с США. Так, в январе 1945 г. пере­говоры с послом США вел В.М. Молотов, а в сен­тябре 1945 г. тот же вопрос поставил Сталин в беседе с американскими конгрессменами. Речь шла о боль­шом (6 млрд. долл.) кредите США для покупки аме­риканского оборудования с оплатой золотом и нуж­ным США сырьем. В той же беседе предлагались и политические уступки - скорый вывод советских войск из Восточной Европы. Министр финансов США Г. Моргентау писал Рузвельту: «Этот кредит России стал бы важным шагом в осуществлении ва­шей программы создания 60 млн. рабочих мест после войны». Как известно, США на это не пошли.

Позже, в беседе с деятелем Республиканской партии США Г. Стассеном 9 апреля 1947 г. Сталин сказал: «Не следует увлекаться критикой систем друг друга... Какая система лучше - покажет история. Для сотрудничества не требуется, чтобы народы имели одинаковую систему... Если обе стороны начнут ру­гать друг друга монополистами или тоталитаристами, то сотрудничества не получится. Надо исходить из исторического факта существования двух систем, одобренных народом. Только на этой основе воз­можно сотрудничество». Выбор между войной и ми­ром был сделан именно на Западе.

Ненависть к России, которой наполнены про­граммные документы холодной войны, можно срав­нить с ненавистью крестоносцев к Византии в 1204 г. - а ведь ту ненависть затрудняются рационально объ­яснить даже фундаментальные монографии по исто­рии. Вот как трактуется, например, в одном важном до­кументе 1948 г. противник Запада: «Россия - азиат­ская деспотия, пpимитивная, меpзкая и хищная, воз­двигнутая на пиpамиде из человеческих костей, уме­лая лишь в своей наглости, пpедательстве и теppоpизме». Никакой связи с марксизмом, комму­низмом или другими идеологическими моментами здесь нет. Это именно война, причем война тотальная, против мирного населения [182].

Власть имущие США, тогда монополиста в об­ладании атомным оpужием, тpебовали сбpасывать на СССР атомные бомбы «без колебания». Высший во­енный pуководитель, генеpал-лейтенант Дулитл в публичной pечи заявил, что амеpиканцы «должны быть физически, мысленно и моpально готовы к тому, чтобы сбpосить атомные бомбы на пpомышленные центpы России пpи пеpвых пpизнаках агpессии. Мы должны заставить Россию понять, что мы это сде­лаем, и наш наpод должен отдавать себе отчет в необ­ходимости ответа такого pода». (Были в США и дея­тели, котоpые пpедвидели, к чему поведет эта поли­тика. Министp тоpговли в администpации Тpумена, Уоллес, напpавил в сентябpе 1946 г. пpезиденту письмо с пpедложением отказаться от pазвязывания холодной войны и начавшейся в США гонки вооpужений и стpоительства военных баз. Назавтра же он был уволен в отставку).

Сам пафос холодной войны имел мессианский, эсхатологический характер. Победа в этой войне была названа «концом истории». Но под этим подразумева­лась не просто ликвидация многовекового против­ника, а нечто большее. Лео Страусс, главный полити­ческий философ неолиберализма, определил цель та­ким образом: «полная победа города над деревней или Запада над Востоком».

Насколько абсолютен пессимизм этой евроцен­тристской эсхатологии, говорит пояснение, которое дал Л. Страусс этой формуле: «Завершение истории есть начало заката Европы, Запада, и вследствие этого, поскольку все остальные культуры были по­глощены Западом, начало заката человечества. У че­ловечества нет будущего». Таким образом, уничтоже­ние «империи зла» виделось как конец этого света и конец этого человечества. По сути, все небывалые вещи, которые мы сегодня наблюдаем - от разруше­ния Сербии как миротворческой акции до взрыва жи­лых домов в Москве - это действительно разрыв не­прерывности и переход через хаос к новому, трудно предсказуемому состоянию мира. Пока что мы назы­ваем это туманным словом «постмодерн».

Холодную войну «за умы» Запад выиграл пре­жде всего у себя в тылу - левая интеллигенция при­няла социальную и политическую философию либе­рализма и отказалась от социалистических установок, а затем даже и от умеренных идей кейнсианства. На­чался большой откат (неолиберальная волна), в ходе которого практически стерлись различия между ле­выми и правыми, лейбористами и консерваторами. Это была большая победа, поскольку по инерции до­верия трудящихся «левые» у власти смогли демонти­ровать и реальные социальные завоевания, и культуру социальной справедливости в гораздо большей сте­пени и легче, чем это сделали бы правые (нередко говорят, что правые у власти вообще этого не смогли бы сделать).

Для СССР этот поворот имел фундаментальное значение, поскольку интеллигенция, включая партий­ную номенклатуру, была воспитана в духе евроцен­тризма, и установки западной левой элиты оказывали на нее сильное воздействие. Например, Горбачев и вся его интеллектуальная команда прямо следовали главным идеям еврокоммунизма (это отметил в своих воспоминаниях помощник Горбачева Загладин). Но одной из важнейших установок еврокомму­низма было отрицание самого права на существование со­ветского строя, ибо в нем якобы нарушались все объ­ективные законы, открытые Марксом. Руководитель итальянской компартии, знаменем которой был самый настоящий советский флаг, Пьетро Инграо пишет о перестройке: «Все мы привет­ство­­вали мир­ное втор­жение демократического начала, которое нанесло удар по дик­та­тор­ским режимам». Как можно было сказать такое в 1994 г., когда уже были известны страшные последствия разрушения СССР, в том числе для европейского левого движения? Инграо разъяс­няет: «Не ду­маю, что­бы в моей стране имелись серь­езные ле­вые си­лы, которые счи­тали бы, что в СССР делалась попытка построить социалистический строй. Ду­маю, что для наиболее продвинутых сил западного комму­низма бы­ло ясно, что режимы Востока были очень далеки от со­ци­а­лизма, во всяком случае были чем-то дру­гим» [183].

Довод этот чисто схоластический, социализм - довольно абстрактное понятие, ради которого нелепо менять политическую траекторию партии или апло­дировать действиям, ведущим к страданию множества людей. Причина, видимо, глубже - западные левые осознали, наконец, что главный источник благосос­тояния всего их общества заключается в эксплуатации «Юга», и сделали свой выбор. Он в консолидации Запада как цитадели «золотого миллиарда», и холод­ная война все больше осознавалась как война цивили­заций, а не идеологий. Замечательно выступил в Мо­скве в конце 1999 г. ультралевый в 1968 г. француз­ский философ Андре Глюксманн. Он признал, что сейчас не смог бы подписаться под лозунгами про­теста против войны США во Вьетнаме.

Вьетнам, как и Китай, будучи защищенными от идей евроцентризма своей культурой, устояли. Самая радикальная ломка всех устоявшихся структур жиз­неустройства происходит в России. Сегодня, имея опыт крушения, мы можем понять то, что было трудно даже увидеть всего десять лет назад. На из­ломе видно то, что скрыто от глаз в спокойное, ста­бильное время. Так в технике аварии и катастрофы - важнейший источник принципиально нового знания.

Почему 280 миллионов рассудительных еще людей в СССР позволили сломать вполне благопо­лучную жизнь? Почему рухнул брежневский комму­низм? Ведь не было ни репрессий, ни голода, ни жут­ких несправедливостей. Как го­во­рится, «жизнь улуч­шалась» - въезжали в новые квартиры, имели те­леви­зор, ездили отдыхать на юг, мечтали о машине, а то и име­ли ее. Почему же люди с энтузиазмом стали ло­мать свой дом? Почему молодой ин­женер, бросив свое КБ, со счастливыми глазами продает у метро сигареты - то, чем на его вожделенном Западе за­ни­мается не­грамотный беспризорник? Мы должны это понять.

Одну важную черту массового сознания совет­ского человека верно подметили демократы «первой волны» - избалованность высокой надежностью соци­альной системы СССР. Два поколения советских лю­дей выросло в совершенно новых, никогда раньше не бывавших в истории России условиях: при отсутствии угроз и опасностей. Вернее, при иллюзии отсутствия угроз. Причем эта иллюзия нагнеталась в сознание всеми средствами культуры, была воспринята с радо­стью и проникла глубоко в душу, в подсознание. Ре­ально мы даже не верили в существование холодной войны - считали ее пропагандой. Нам казалось смеш­ным, что на Западе устраивают учебные атомные тре­воги, проводят учебные эвакуации целых городов. Нам даже стали казаться смешными и надуманными все реальные страхи и угрозы, в среде которых зака­ляется человек на Западе: угроза безработицы, бедно­сти, болезни при нехватке денег на врача и лекарства. Мы даже из нашего воображения вычистили чужие угрозы, чтобы расти совершенно беззаботно.

Человек привык к тому, что жизнь может только улучшаться, а все социальные блага, которыми он располагает, являются как бы естественной частью окружающей природной среды и не могут исчезнуть из-за его, человека, политических установок и реше­ний. Ортега и Гассет давно сказал важную и неприят­ную вещь: «избалованные массы настолько наивны, что считают всю нашу материальную и социальную организацию, предоставленную в их пользование на­подобие воздуха, такой же естественной, как воздух, ведь она всегда на месте и почти так же совершенна, как природа».

Для анализа нашего массового сознания не го­дится методология упрощенного истмата с его поня­тиями «объективных предпосылок» и «соци­альных интересов». Мы уже девять лет видим, как массы лю­дей действуют против своих интересов, и нередко идут на смерть, ссылаясь на абсурдные при­чины. Ар­мяне в Нагорном Кара­бахе были одной из самых за­житочных и благополучных местных общин в СССР. Какие претензии выдвигали они к бакинскому руко­водству в 1988 г.? У них плохо принимаются телепро­граммы из Еревана - а проклятый Баку не дает денег на новый ретранслятор! Этот вопрос как предмет не­примиримого конфликта был вынесен на уровень Верховного Совета СССР. Конечно, не в нем дело - а в чем? Явные и скрытые кон­фликты, приведшие к слому целой цивилизации, какой была Россия-СССР - это неравновесная, самоорга­ни­зующаяся система. По­сле того, как пролили кровь в Сумгаите (а это не­трудно было «организовать», как «организовал» убийство отца Иван Карамазов), все, конечно, забыли про ретранслятор. Мотивацией для следующих шагов по пути разжигания конфликта была уже эта кровь.

Вспомним беловежский сговор о ликвидации СССР. Есть в самом акте преступления что-то зага­дочное. Так люди смотрят, вперившись, на руки фо­кусника, и не могут понять. Как это? Был голубь под шляпой и - нет его! Убийство совершили средь бела дня, при всем честном народе, но так, что жертва даже не охнула - сидит, как сидела, моргает, улыба­ется, а уже покойник. Тут же рядом любящие сыно­вья. Смотрят, как вынимают из сердца нож, аккуратно его вытирают, прикрывают ранку платочком - и ни у кого никакого беспокойства [184].

Один из потрясающих документов всемирной истории - стенограмма сессии Верховного Совета РСФСР, что утвердила беловежское соглашение. Ве­тераны, Герои Отечества, генералы Комитета Госу­дарственной Безопасности - все проголосовали по­слушно, как загипнотизированные, не задав ни одного вопроса. Под глумливые присказки Хасбулатова: «Чего тут обсуждать! Вопрос ясный. Проголосовали? Ну, приятного аппетита». Конечно, надо бы узнать, почему шесть человек, проголосовавшие против, ока­зались не подвержены гипнозу, оказались вне поля какого-то действия, которое отключило ум, совесть, инстинкт самосохранения и даже родительские чув­ства множества людей, всего состава депутатов 150-миллионного народа. Сама малость цифры говорит, что это - случайный сбой.

«Технологически» разрушение советского строя было проведено в годы перестройки по теории Антонио Грамши - через подрыв культурной гегемо­нии власти и ее идеологического стержня. Посредст­вом «молекулярной агрессии» в культурное ядро со­ветского общества была поставлена под сомнение, а затем и размыта легитимность политической и соци­альной системы СССР. Работа эта велась по меньшей мере с начала 60-х годов в рамках широкого (практи­чески обязательного в среде интеллигенции) инако­мыслия, а начиная с 1985 г. - открыто средствами всей идеологической машины КПСС.

Для темы данной книги важно отметить тот факт, что поражение СССР было нанесено именно в духовной сфере, в общественном сознании. Прежде всего, в сознании правящей и культурной элиты. Строго говоря, партийно-госу­дарственная элита СССР совершила в своем сознании тот же поворот, что и элита левой интеллигенции Запада. Там этот поворот, означавший отказ от под­держки советского строя и открытый переход на сторону противника СССР в холодной войне, был организационно и фило­софски оформлен как «еврокомму­низм». К сожале­нию, мы мало знаем об этом течении, которое оказало огромное влияние на судьбу современного мира, раз­рушив культуру левого движения, открыв дорогу не­олиберализму на Западе и перестройке Горбачева в СССР.

Крах государственности СССР при подрыве его легитимности произошел столь же непостижимо быстро, что и падение самодержавного государства России в феврале 1917 г. Это показывает, насколько хрупко и беззащитно идеократическое государство перед атаками именно в духовной сфере - если най­дены уязвимые точки.

Обычные объяснения краха СССР экономиче­скими причинами несостоятельны - это попытка найти простое и привычное толкование необъясни­мому. До начала радикальной реформы в 1988-1989 гг. экономического кризиса в СССР не было. Поддер­живался ежегодный рост ВВП 3,5%, а главное, дела­лись не только очень большие капиталовложения в производство, но наблюдался и рост капиталовло­жений. Эти данные были подтверждены в докладе ЦРУ США 1990 г. о состоянии советской экономики (этот доклад потом часто цитировался американскими экономистами). Свидетельством отсутствия кризиса был и тот надежно установленный факт, что даже в 1989 г. более 90% граждан не предвидели в ближай­шем будущем никаких экономических затруднений.

Очевидно, что поражение в холодной войне не было связано и с отставанием в военной области. На­против, СССР разбил сильнейшую армию Германии и ее сателлитов, поддержанную ресурсами всей Ев­ропы, а потом добился надежного военного паритета с Западом, имел сильную боеспособную армию и са­мое современное вооружение. Сама возможность уничтожить СССР военным путем была на Западе снята с повестки дня как стратегическая линия - одна из линий холодной войны. Это само по себе способ­ствовало идейному разоружению. Ницше писал: «Наибольшей опасности попасть под экипаж подвер­гаешься, когда только что посторонился перед другим экипажем».

Дж. Кеннан сказал в 1965 году, что пpоект НАТО был pазpаботан людьми «неспособными искать благопpиятной пеpспективы pешения евpопейской пpо­блемы без абсолютного военного поpажения Со­ветского Союза или без фантастического, необъясни­мого и невеpоятного пеpевоpота в политических уста­новках его pуководителей». Военное поражение СССР оказалось невозможным, но второй вариант - переворот в политических установках верхушки КПСС - осуществился, несмотря на то, что в 1965 г. он считался невероятным.

Надо обратить внимание и на странное замал­чивание еще одного факта: даже те, кто смутно при­поминает, что против СССР велась настоящая война («холодная»), до сих пор не верят в то, что важной частью этой войны была война психологическая. Даже если этот термин и применяют, его считают ме­та­форой. Дело в том, что ведение психологической войны против СССР (а главным в ней как раз и была манипуляция сознанием) замалчивают российские СМИ - как раз те, что и послужили и продолжают служить оружием манипуляторов. Между тем в лите­ратуре противников в холодной войне и сама док­трина психологической войны, и факт ее ведения про­тив СССР обсуждаются спокойно. Важен сам факт, что западные пропагандисты официально признавали допустимость «черной» пропаганды в мирных усло­виях. Но «черная» пропаганда - средство войны. Иными словами, психологическая война, которая была частью холодной войны - не метафора. Термин «психологическая война» даже входит в энциклопе­дии. Для нашей темы ближе всего такое ее определе­ние: «планомерное наступательное воздействие поли­тическими, интеллектуальными и эмоциональными средствами на сознание, психику, моральное состоя­ние и поведение населения и вооруженных сил про­тивника». Именно такое воздействие и оказывалось на население.

Мы должны принять как исходный пункт для рассуждений и тот факт, что вслед за верхушкой «пе­реворот в установках» совершили и широкие массы трудящихся. Этот факт тяжело признать старшему поколению советских людей, которые предпочли бы свести дело к предательству верхушки и проискам противника в холодной войне. Однако предательство и происки не разрешают проблемы - ведь они не вы­звали активного сопротивления. Трудящиеся пас­сивно приняли главные изменения, и для этого не по­требовалось никакого насилия со стороны «предате­лей» - только воздействие на их сознание.

В массе своей трудящиеся абсолютно равно­душно отнеслись к приватиза­ции промышленности. Ни профсоюзы, ни новые рабочие организации (типа Объединенного фронта рабочих или Союза рабочих Москвы) даже не захотели вникнуть в текст законо­проекта, и их активисты имели о нем совершенно превратное представление. Почему рабочие шаг за шагом отдавали свои предприятия на разграб­ление и ликвидацию? Ведь это их рабочие места, источник хлеба для их семей. Средний рабочий до сих пор упо­вает на рыночную экономику и все еще надеется, что при капи­та­лизме ему создадут такие условия труда, как в Голландии или ФРГ. С какой стати? Там эти условия оплачены трудом филиппин­ских девочек, которые собирают компьютеры, получая 1 доллар за день - на батон хлеба. Никто русских к эксплуатации «третьего ми­ра» допустить никогда не обещал.

Возьмем еще более очевидное благо - жилье. Советский строй включил его в число основных, пре­доставляемых бесплатно благ, сделал конституцион­ным правом. 90% семей рабочих уже жили в отдель­ных квартирах, и положение стабильно улучшалось - СССР был одной из стран, где больше всего строи­лось жилья (как изменилось положение, видно из рис. 2) [185]. И вот, это право отнято - и хоть бы один го­лос протеста раздался из среды рабочих. Полное рав­ноду­шие. Как объяснить, что русские рабочие просто вы­плюнули такое социальное благо, которое было недосягаемым тре­бо­ванием рабо­че­го движения на Западе? Ведь в вопросе жилья и светлый образ Запада должен был насторожить: всем известно, что даже в США огромная бездомность, а свободных квартир везде полно - покупай.

То же самое с медициной. Пусть рабочий пове­рил, что его районная поликлиника или заводская больница очень плохи - в США лучше. Но разве ему предложили что-то лучшее взамен его поликлиники? Нет, никто ничего не обещал, просто сказали: меди­цина будет платной. И рабо­чий со­гла­сился! Почему? Откуда следует, что у него будут день­ги на вра­ча и на лечение? Ниоткуда не следует. США - самая богатая страна, но там 35 миллионов человек не имеют дос­тупа ни к ка­ко­му меди­цин­скому обслуживанию. Ни к какому! По какой-то неведомой причине в массе ра­бочих России вызрело противоречащее здравому смыслу убеждение, что разрушение совет­ского строя жизни и отказ от солидарности будут рабочему вы­годны.

Мы можем сделать единственный вывод: со­гласие на изменение общественного строя в СССР было дано не на основании рационального расчета или практического опыта. Желание этого изменения было внушено массе советских людей, это был ре­зультат воздействия на их сознание. Мы, однако, дальше увидим, что «согласие» на изменения дости­галось небольшими порциями в ходе очень сложного процесса. Сегодня есть достаточно материалов и дли­тельный временной ряд изменений, чтобы вполне обоснованно утверждать: согласие граждан было по­лучено посредством манипуляции их сознанием, а не благодаря свободному волеизъявлению большинства граждан.

В манипуляции сознанием советских людей не было использовано никаких принципиально новых технологий. Все они были освоены идеологическим персоналом по учебникам, загодя переведенным с английского языка (обычно под видом «критики бур­жуазной пропаганды»), а также с помощью консуль­тантов. Высокая эффективность программы связана с двумя ее особенностями. Первая в том, что население СССР, а потом России, не было готово к такому воз­действию, у него не было иммунитета против него. Вторая особенность в том, что программа манипуля­ции была проведена как тотальная война против насе­ления, с такой мощностью и безжалостностью, какой не приходится видеть в других странах. Расстрел лю­дей у здания телевидения - символ этой психологиче­ской войны.