25. Образ Святой Руси в литературе русского зарубежья.

Оказавшись в 1922 г. в эмиграции, Зайцев открывает "Россию Святой Руси, которую без страданий революции, может быть, не увидел бы и никогда". Отныне свою миссию русского писателя-изгнанника он осознает как приобщение и соотечественников, и западного мира к тому величайшему сокровищу, которое хранила Святая Русь, - православию; как "просачивание в Европу и в мир, своеобразная прививка Западу чудодейственного "глазка" с древа России...".

"Россия Святой Руси" воссоздана Зайцевым в книгах "Афон", "Валаам"; в очерках о святых Серафиме Саровском, Иоанне Кронштадтском, Патриархе Тихоне, в заметках о церковных деятелях русской эмиграции, о Сергиевом Подворье и парижском Богословском институте, о православных русских обителях во Франции и многих других. Он запечатлел образы архиереев и священников, монахов и простых мирян, которые на своем многотрудном земном пути обретали веру и сами светили миру своим примером и обликом.

Первая книга, написанная Зайцевым в эмиграции в Париже - "Преподобный Сергий Радонежский" (1925). Рисуя труды и подвиги "игумена земли Русской", Зайцев ободрял своих соотечественников, изгнанных из России. Он показал точное и истинно христианское отношение святого к ордынскому игу (большевиков в той же книге Зайцев называет "новой ордой"), которое сформулировано в напутствии Сергия Димитрию Донскому перед выступлением на битву с Мамаем. Терпением, полаганием во всем на волю Божию была исполнена жизнь подвижника, его смирением и молитвой духовно укреплялась Русь. Зайцев избежал политизации образа Сергия, обычной для сочинений иных писателей, историков, публицистов: в его книге отчетливо выражена мысль о том, что Сергий уходил в пустынь и основывал монастырь ради единственного, самого главного дела - спасения души, но Промыслом Божиим был призван к участию и в национально-государственном устроении Руси. Другой важный момент книги о Сергии: Зайцев подчеркивал, что русская православная духовность - уравновешенная, лишенная экзальтации, свойственной католическим "святым". Устоявшемуся представлению, что все русское - "гримаса, истерия и юродство, "достоевщина"", Зайцев противополагает духовную трезвенность Сергия - примера "ясности, света прозрачного и ровного", любимейшего самим русским народом.

С миром русского монашества Зайцев был знаком не только по книгам или историческим описаниям. В эмиграции он сближается с русскими церковнослужителями, многие из которых имели монашеский сан, часто бывает в православных обителях и братствах, созданных во Франции русскими эмигрантами. Зайцев создает портреты церковных деятелей: митрополита Западно-Европейских Церквей Евлогия (Георгиевского), архимандрита Киприана (Керна), о. Георгия Спасского, епископа Кассиана (Безобразова). Несколько заметок писатель посвящает Сергиевому подворью. В одной из них ("Обитель", 1926) в только что освященном храме в честь св. Сергия он видит "Церковь нищенства, изгнания и мученичества... это новый, тихий и уединенный путь Церкви".

Открывать миру спасительные духовные сокровища Святой Руси, нести частицы евангельской Истины людям - страждущим собратьям, делать духовно-просветительскую работу - как это сложно для светского человека, но вдвойне сложно для художника. "Светский, но православный" - вот точное самоопределение Зайцева, который действительно стал проповедником Евангелия в новую эпоху. В своей проповеди он избегает прямых нравоучений, понимая, что Истину невозможно доказать, как математическую теорему. Но ее можно пережить. Проникнуться сердцем. Увидеть открывшимся внутренним зрением, сердечными очами, почувствовать душой тихое веяние благодати Божией.