55651550

ции о правах человека. Но решение до сих пор не реализовано. Представители Евросоюза упорно напоминают, что без корректировки законодательства БиГ не может претендовать на вступление в эту организацию.

Необходимо отметить, что в 2008 г. по решению Парламента БиГ было создано Вече национальных меньшинств БиГ как совещательный орган при Парламенте страны. Вече состоит из 12 членов. Председателем избран Наджад Йусич, цыган по национальности. Существует также Союз национальных меньшинств Республики Сербской и соответствующий орган в другой части страны – Федерации БиГ.

Активизации этих структур способствует тот факт, что Миссия ОБСЕ в БиГ одну из своих важнейших задач видит в увеличении влияния представителей

меньшинств на процессы, происходящие в государстве, способствовании их более интенсивному политическому, экономическому и культурному включению в жизнь страны. Работа Миссии сфокусирована на создании платформы представительства интересов меньшинств, развитии сети их организаций, которые бы могли лоббировать потребности данной группы населения.

Особое внимание уделяется образовательным программам. Это направление деятельности Миссии стартовало в 2004 г., когда План действий в сфере образовательных потребностей цыган и представителей других национальных меньшинств БиГ, поддержанный и разработанный Миссией, был подписан всеми министрами образования страны. Миссия поддер-

живает образовательные учреждения, внедряющие языки меньшинств в школьное образование. Кроме того, она рекомендует общеобразовательным школам шире внедрять специальные курсы о меньшинствах. При поддержке образовательной программы «От-

крытая Европа» (Open Europe Scholarship Scheme, OESS) в 2008–2009 гг. подготовлены учебные материалы и пособия об истории, культуре и традициях национальных меньшинств БиГ, а также методические разработки для учителей73. С 2010 г. Миссия начала реализацию проекта «Калейдоскоп», который направлен на то, чтобы помочь молодым людям «лучше понять» представителей национальных меньшинств как «часть повседневной жизни общества». В 2010 г. так называемый Пересмотренный план действий в сфере образовательных потребностей цыган был подписан Советом (Вечем) министров БиГ. Он ставит своей целью одинаковые возможности для качественного образования на всех его ступенях, с целью дальнейшей интеграции «маргинализованных» детей в общество74.

В декабре 2014 г. была принята «Стратегическая платформа по решению вопросов национальных меньшинств БиГ»75. Она включает три части в соответствии с поставленными задачами: анализ положения национальных меньшинств в стране; подготовка документов Стратегической платформы; усовершенствование работы государственных органов по реализации этой платформы и обеспечению прав меньшинств.

Хотелось бы отметить, что политика активизации части населения БиГ, относящего себя к представителям тех или иных меньшинств, будет способствовать формированию и укреплению этнической составляющей их идентичности. Поспособствует это, надо думать, также и сохранению культурной сложности населения страны. Вероятно, подобные действия дадут понять «этнотриаде» БиГ – бошнякам, сербам и хорватам, что необходимо преследовать не только личные интересы, но и не забывать об интересах соседей. Но станут ли эти соседи родственниками? Насколько подобная политика будирования этнических амбиций одной части населения, пусть малочисленной, будет способствовать ослаблению тех же амбиций у трех преобладающих групп населения? При всех своих благих намерениях, сможет ли подобная политика стимулировать формирование единой боснийской гражданской нации?

73Valenta Leonard. Upoznajmo se! Nacionalne manjine u Bosni I Hercegovini. OSCE, 2009. URL: http://www. oscebih.org/documents/osce_bih_doc_20110228134 25011cro.pdf

74См. сайт ОБСЕ (URL: http://www.oscebih.org/Default. aspx?id=53&lang=HR).

75Strateska platforma za rjesavanje pitanja nacionalnih manjina u Bosni i Hercegovini. Sarajevo, 2014.

Перспективы евроинтеграции: от дейтонской БиГ к брюссельской

Многие вопросы социальной политики БиГ, в том числе и те, которые влияют на идентичность ее населения, в значительной степени обусловлены, стремлением руководства БиГ к евроинтеграции. Вступление

вЕС является одним из главных внешнеполитических приоритетов БиГ. Определенный вектор здесь задает тот факт, что в Боснии и Герцеговине с момента окончания войны 1992–1995 г. и до сих пор действует миротворческая операция Евросоюза EUFOR Althea. Совет по выполнению Мирного соглашения и Верховный представитель ООН по Боснии и Герцеговине обладают официальным мандатом ООН. Фактически же Объединенные нации отдали дело управления БиГ

вруки ЕС – Верховный представитель, который по своему статусу одновременно является Специальным представителем Евросоюза, имеет широчайшие права по управлению БиГ, вплоть до смещения и назначения официальных лиц. Все эти годы он вносит свои коррективы в жизнь страны.

Сдекабря 2010 г. граждане Боснии и Герцеговины получили право свободного передвижения по странам ЕС. С момента подписания Дейтонского мирного соглашения БиГ получает международную помощь, в том числе и в рамках программы SEED (Support for East European Democracy, «Поддержка демократии в Восточной Европе»). Но при этом состояние ее экономики является одним из самых депрессивных в Европе.

БиГ входит в официальную программу расширения ЕС, но в отличие от других стран Западных Балкан76, она пока лишь на пути от потенциального к официальному кандидату на вступление в ЕС. Хотя Босния и Герцеговина подписала Соглашение о стабилизации и ассоциации с Евросоюзом 16 июня 2008 г., его вступлению в силу мешает мнение Брюсселя, что из всех претендентов на членство в ЕС среди западнобалканских государств у БиГ пока самый незначительный прогресс в приближении к европейским нормам. Ведь, как известно, для того, чтобы ЕС начал рассматривать заявку на членство того или иного государства, оно должно выполнить определенные условия, с тем чтобы «соответствовать европейским стандартам». Исходя из этого, БиГ необходимо воплотить программу реформ в первую очередь в сфере прав человека, демократии, а также политических и экономических свобод. Боснии и Герцеговине на пути в Евросоюз предстоит осуществить множество реформ – от конституционной до судебной. В частности, как уже говорилось, одно из условий Евросоюза – изменение законодательства, с тем чтобы оно позволило баллотироваться в органы власти всем жителям страны, а не только представителям трех этнических групп. Невыполнение этого требования подтолкнуло

76Косово также пока не является официальным кандидатом. Хорватия уже стала членом ЕС в 2013 г.

ЕС к лишению в 2013 г. БиГ финансовой помощи от ЕС в 47 млн евро.

Экономические меры оказались хорошим стимулом. Несмотря на то, что представление о евростандартах не всеми игроками воспринимаются однозначно, в начале 2015 г., наконец, лидерам БиГ не без участия Запада удалось преодолеть длившиеся в течение нескольких лет споры относительно текста Соглашения о стабилизации и ассоциации между ЕС и БиГ. Президиум БиГ взял на себя письменное обязательство провести требуемые реформы (его подписали лидеры политических партий и утвердил парламент БиГ 23 февраля 2015 г. во время визита Верховного представителя ЕС Федерики Могерини в Сараево). После этого в марте 2015 г. министры иностранных дел стран – членов Европейского союза одобрили текст Соглашения, что открывает БиГ путь к вступлению в Евросоюз. Соглашение о стабилизации и ассоциации – такие договоры Евросоюз предлагал всем странам Западных Балкан – прямо предусматривает возможность членства в ЕС, в отличие от соглашений об ассоциации с рядом других стран, в частности с Украиной. Также это соглашение предусматривает зону почти полностью свободной торговли с Евросоюзом после вступления в силу.

Нельзя не отметить, что идея евроинтеграции БиГ имеет не только сторонников, но и противников как среди простых граждан, так и среди лидеров страны. В частности, перспектива ликвидации Республики Сербской в результате усиления центральной власти вызывает недовольство многих боснийских сербов. Милорад Додик, их лидер, видит в этом нарушение Дейтонских соглашений. Противостояние находящейся у власти в Республике Сербской коалиции (СНСД) во главе с Милорадом Додиком и оппозиционного Союза за перемены, лидером которого является Младен Иванич, сербский член Президиума БиГ, один из инициаторов Соглашения, на данном этапе окончилось победой последнего. Однако о полном консенсусе говорить рано. С другой стороны, премьер Сербии Александр Вучич советует конфликтующим сторонам придерживаться «проевропейского курса», подобно тому, как это делает Сербия. Нельзя сбрасывать со счетов и тот факт, что последнее время евроинтеграцию БиГ все чаще рассматривают на фоне украинского кризиса. Успех присоединения Крыма к России и другие украинские события вселяют надежду на отделение других регионов мира. Кроме того, политологи полагают, что по мере ухудшения отношений России и Запада Россия, вероятно, будет усиливать свое влияние на Балканах.

Президент Республики Хорватии Колинда Гра- бар-Китарович сразу же после ее избрания на высокий пост (февраль 2015 г.) высказалась о готовности

помочь БиГ на ее пути в Евросоюз. Эта европейски ориентированная и прекрасно образованная женщи- на-политик (ранее она занимала должность министра иностранных дел и европейской интеграции Хорватии, в начале карьеры была директором североамериканского департамента МИД, работала дипломатическим советником и заместителем посла в посольстве Хорватии в Канаде), оценивая европейские инициативы, касающиеся БиГ, отметила, что они имеют один недостаток: не говорят о конститутивном равноправии хорватов в БиГ77. В предвыборной риторике она даже обмолвилась о том, что поддержала бы третью административную единицу в БиГ – хорватскую, но затем уточнила, что высказывание вырвано из контекста и что она готова поддержать любой договор легитимных представителей всех народов БиГ.

Подводя итоги, зададимся вопросом, возможна ли политическая эмансипация БиГ и как скоро республика перестанет нуждаться в международных посредниках? Будет ли она самостоятельна в своих решениях? Еще раз подчеркну, что БиГ имеет многовековые традиции сосуществования на ее территории населения, имеющего отличия в культуре и исповедующего разные религии. Они умели жить вместе, но в конце ХХ в. БиГ столкнулась с проблемами фрагментации в различных сегментах общественной жизни, абсолютизацией этнических и религиозных различий, административным делением. При выборе стратегий дальнейшего развития страны обстоятельства вынуждают учитывать постконфликтную ситуацию, множественность культурной и исторической идентичности граждан, наличие разных традиций и религий, как доминирующих, так и малочисленных. Однако мирный процесс идет и порождает надежду на возрождение этой древней земли, на «мир между ее народами» и восстановление того богатейшего культурно-исто- рического наследия, которым всегда славился этот Балканский регион. Диалог сторон уже начат и, думаю, консенсус в конце концов будет найден. Может быть, не следует форсировать события и, в частности, внешним силам навязывать свою волю, хотя бы и руководствуясь благими намерениями. Правильнее не загонять проблему внутрь, оставляя огонь неприятия сторон тлеть, а продолжить переговоры. Они и идут в боснийском обществе на всех уровнях.

77См., напр.: GRABAR – KITAROVI : Njema ko-britan- ska inicijativa za BiH ima ozbiljan nedostatak. Ne govori ni rije i o ravnopravnosti Hrvata // Poskok.info. Portal for social decontamination. Published 22 jan. 2015 URL: http://poskok.info/wp/?p=129375

Постколониальные страны: историческое своеобразие и формирование наций

Постколониальные общества Азии и Африки – уникальное явление всемирной истории. Их появление на свет в середине ХХ в. не явилось результатом многовековых внутренних социальных процессов, но было непосредственно обусловлено образованием, недолгим (по историческим меркам) существованием и распадом колониальных империй европейских стран. Границы колоний отражали, прежде всего, соотношение сил между державами-метрополиями в том или ином регионе, но не предшествующий ход его собственной политической, социальной, экономической и культурной истории. В пределах той или иной колонии за редкими исключениями насильно объединялось множество народов, зачастую с очень отличающимися друг от друга культурами. И в то же время не менее часто границы колониальных владений разделяли один народ или рвали исторически сложившиеся региональные системы экономических и культурных связей. Точно так же колонизаторами, с одной стороны, принудительно объединялись народы, ранее не образовывавшие региональных полити- ко-экономических систем, находившиеся на разных уровнях социокультурной сложности, которые иногда даже не ведали о существовании друг друга или были историческими врагами. С другой стороны, народы и общества, связанные единством исторических судеб или сложившимися торговыми связями, зачастую оказывались разделенными колониальными границами. Эти характеристики дополнялись стадиальной и цивилизационной гетерогенностью колониальных социумов. Насажденные европейцами в различных сферах элементы капитализма не синтезировались с комплексом докапиталистических черт местных обществ. Так же мало пересекались автохтонные и возникшие в результате деятельности колонизаторов секторы общественной жизни, в которых доминировали принципиально разные системы ценностей.

Искусственные поликультурность и полисоциумность, стадиальная и цивилизационная гетерогенность оставались определяющими характеристиками большинства колониальных обществ на всем протяжении их существования и вместе с колониальными границами были унаследованы обществами постко-

лониальными. Постколониальные государства есть наследие колониализма в том отношении, что когда колонизаторы уходили, мир уже был «глобальным». Собственно, он и стал таковым благодаря освоению мира европейцами, начиная с эпохи Великих географических открытий – «подвигу Запада», по выражению Ф. Броделя1. Суверенное же национальное государство – та форма политической организации, которая позволяет сегодня той или иной общности являться полноценным субъектом международного права, т. к. в его основе лежит идея о таком государстве как базовой единице международных отношений, мировой политики. Таким образом, альтернативы провозглашению суверенных национальных государств у постколониальных стран попросту не было.

При этом в постколониальных условиях порожденные колониализмом проблемы приобрели новые измерения, в частности, связанные с необходимостью замещения колониальных государств суверенными национальными государствами. И, соответственно, с задачей максимально быстрого формирования национального – социокультурного, системоценностного – единства граждан, при котором в их иерархии идентичностей и самоидентификаций принадлежность к общности сограждан занимает более высокое место, чем членство в какой бы то ни было общности, охватывающей лишь их часть (региональной, конфессиональной и т. д.). В Европе нации как форма культурного единства гражданских обществ и национальные государства как форма их политической организации вызревали в течение веков вследствие постепенной реализации внутренних предпосылок к этому. В итоге в пределах национальных государств установилось соответствие культурных и политических границ2, а в результате сложения гражданского общества был преодолен разрыв между ним и государством3. В боль-

1Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV–XVIII вв. Т. 1. Структуры повседнев-

ности. М.: Прогресс, 1986. С. 428–440.

2Gellner E. Nations and Nationalism. Ithaca, N.Y.: Cornell University Press, 1983.

3Breuilly J. Nationalism and the State. Manchester: Manchester University Press, 1993; Breuilly J. Nationalism and the State // Nations and Nationalism: A Reader / eds.

шинстве же постколониальных стран Азии и Африки, образовавшихся как во многом случайный и разнородный конгломерат культур и социумов, внутренняя социокультурная динамика местных обществ не вела к формированию наций и национальных государств, феноменов по природе своей европейских. Немало постколониальных государств все еще нащупывают путь к обретению внутренней органичности, социокультурной, национальной цельности.

Таким образом, специфика общества и государства

впостколониальных странах является следствием особого пути их формирования. Начав складываться

всвоем нынешнем виде в колониальный период, а потому воспроизводя форму политических институтов и правовые нормы Запада Нового времени, постколониальное государство не могло автоматически усвоить присущего им содержания, вложенного гражданским обществом, самостоятельно сложившимся в Европе, но не в Азии и Африке4. Наиважнейшей особенностью процесса формирования наций в постколониальных странах является изначально ведущая роль

внем не общества, а государства. Поскольку в афроазиатских странах гражданское общество в колониальный период не сложилось, его самоорганизация в нацию сразу после получения колониями независимости не была возможна, а потому интегрирующую роль могло взять на себя только государство. Таким образом, в постколониальных странах строительство наций было инициировано и направлялось внешней по отношению к обществу, вставшей над ним силой. Этим определяется своеобразие не только процесса, но и результатов на сегодняшний день формирования постколониальных наций, в частности сохраняющийся существенный разрыв между обществом и государством, недостаточная сила влияния первого на второе. При этом постколониальное государство оказалось гораздо более устойчивым и способным адаптироваться к переменам на глобальном, региональном и национальном уровнях, чем казалось исследователям еще десятилетие назад5. Несмотря на то, что складывание институтов гражданского общества и повышение их роли в последние десятилетия – несомненный факт общественно-политической жизни многих афро-ази- атских стран, центральная роль в них государства, его первичность по отношению к социальным и экономи-

P.Spencer, H. Wollman. Edinburgh: Edinburgh University Press, 2005. P. 61–73.

4Бондаренко Д.М. «Универсальная» концепция прав человека и «африканская специфика» // Культурные аспекты и правоприменительная практика в области прав человека в Африке / ред. А.Л. Рябинин. М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2012. С. 26–32.

5Nugent P. States and Social Contracts in Africa: Time, Space and the Art of the Possible // Africa: Power and Powerlessness / eds. H. Horáková, P. Nugent, P. Skalník. Berlin: LIT for Metropolitan University Prague, 2011. P. 22–43; Young C. The Postcolonial State in Africa. Fifty Years of Independence, 1960–2010. Madison, WI: The University of Wisconsin Press, 2012.

ческим институтам, т. е. способность не просто обслуживать и направлять, но и формировать их, а вместе с ними – и саму систему общественных отношений, как правило, сохраняется. Лишенные внутренних предпосылок для становления в нынешних границах и при этом имеющие новоевропейскую по происхождению политическую систему, постколониальные страны все еще могут оставаться жизнеспособными только при большой (в сравнении с либеральным Западом) роли государства; в том числе при сохранении его «конструктивистской» роли в строительстве наций. Проблема этих стран заключается не в том, что в них государство имеет более важное, определяющее значение, нежели на Западе. Суть проблемы в том, что постколониальные государства зачастую оказываются недостаточно эффективными с точки зрения их собственной исторической и социокультурной логики6.

Историческое прошлое играет большую роль в образовании постколониальных наций, и роль эта двояка. С одной стороны, реальные исторические факты и процессы объективно способствуют или препятствуют формированию наций, могут воздействовать на направления их развития в наши дни. С другой стороны, историческая память – не «дословная цитата», не «слепок» и не «фотография» подлинной истории: с каждым поколением вновь и вновь пропускаемое через фильтр общественного сознания, прошлое причудливо преломляется и даже нередко искажается в нем. Историческая память была одним из полей идеологических битв между апологетами колониализма и активистами национально-освободительных движений7. В постколониальный же период обращение к историческому прошлому значимо для конструирования идентичностей8, и при этом государство имеет особенно большие возможности для манипулирования исторической памятью во имя достижения тех или иных целей, в том числе – ради формирования национального единства.

Рассматриваемые примеры: отношение танзанийских и замбийских студентов

ксогражданам европейского

июжноазиатского происхождения

Внастоящей главе будет рассмотрена роль исторического фактора в формировании наций в современных Танзании и Замбии – двух соседних африканских

6Chabal P., Skalník P. (eds.) Africanists on Africa. Current Issues. Berlin: LIT for The University of Hradec Králové, 2010.

7См., например: Werbner R.P. Smoke from the Barrel of a Gun: Postwars of the Dead, Memory and Reinscription in Zimbabwe // Memory and the Postcolony: African Anthropology and the Critique of Power / ed. R.P. Werbner. London; N.Y.: Zed Books, 1998. P. 71–102.

8 См., например: Lentz C. Ethnicity and the Making of History in Northern Ghana. Edinburgh: Edinburgh University Press, 2006.

государствах, в прошлом – владениях Великобритании. В основу анализа положены результаты полевого исследования, проведенного под руководством автора в 2003, 2005 и 2010 гг. среди студентов различных факультетов крупнейших, бесспорно лучших и самых престижных вузов обеих стран – Университета Дар-эс-Салама в Танзании (опрошено 167 человек) и Университета Замбии в Лусаке (146 респондентов). Кроме того, были взяты формализованные интервью у преподавателей университетов, активистов студенческих организаций, недавних выпускников и т. п. – 21

вДар-эс-Саламе и 15 в Лусаке. Основанием для концентрации внимания именно на студенчестве служит понимание того, что высокообразованная молодежь, тем более учащиеся главного вуза страны, – социально наиболее перспективная часть общества. При этом достаточно высокая степень общей образованности населения – необходимое условие построения нации, а роль высокообразованных людей в этом процессе в постколониальных странах особенно важна9. Как сказал один из наших респондентов, «если люди становятся образованными, они могут активно участвовать

вжизни страны и справиться с любыми проблемами, они могут преодолеть бедность и изменить жизнь в ней».

Роль исторического прошлого (и манипуляций памятью о нем в наше время) в становлении наций в Танзании и Замбии отчетливо проявляется при рассмотрении отношения образующих подавляющее большинство населения представителей многочисленных автохтонных народов (в обеих странах с колониальных времен именуемых tribes – «племенами»), к согражданам неафриканского происхождения, само появление которых явилось следствием истории этих стран и чьи общины, составляя менее 1 % населения

вкаждой из них, тем не менее, весьма заметны в экономической и общественной жизни. В частности, нас интересовало отношение танзанийских и замбийских студентов к «европейцам» и «индийцам». Видят ли они и хотят ли видеть своих соотечественников с совершенно иными внешним обликом, культурными характеристиками и историей, со специфическим положением в современном обществе частью танзанийской и замбийской наций? В какую категорию включают их: «мы» или «они», «свои» или «чужие»?10 В связи с этим, безусловно, необходимо проанализировать не только воздействие на взгляды студентов места расовых меньшинств в современном обществе, но и то, как

9Nkulu K.L. Serving the Common Good. A Postcolonial African Perspective on Higher Education. N.Y. etc.: Lang, 2005.

10Этот вопрос актуален в связи с взаимоотношениями бантусского большинства населения не только с иммигрантскими общинами, но и с некоторыми автохтонными небантусскими меньшинствами, наделенными весьма специфическим культурным обликом, такими как нилотские или койсанские народы в Танзании. Однако рассмотрение этого круга проблем выходит за тематические рамки данной работы.

коллективная память о доколониальном и колониальном прошлом, его образ в сознании молодых людей, родившихся и выросших уже в независимых государствах, влияет на их отношение к диаспорам, которые сформировались во время колониализма и благодаря нему11. При этом сразу отметим, что, хотя «европейцы» могут быть англичанами, греками, сербами и т. д., а «индийцы» – людьми различной религиозной, кастовой принадлежности, выходцами не только из различных регионов современной Республики Индия, но и из Пакистана, Бангладеш, Шри-Ланки, африканцы, как правило, воспринимают их именно как «европейцев» и «индийцев», т. е. игнорируют внутреннюю неоднородность этих общин12.

11По этой причине нами не рассматривается отношение студентов к неафриканским меньшинствам либо сложившимся в доколониальные времена (как оманское ядро арабской общины в Танзании [см.: Prins A.H.J. The Swahili-speaking peoples of Zanzibar and the East African Coast: Arabs, Shirazi and Swahili. London: International African Institute, 1967; Lodhi A.Y. The Arabs in Zanzibar (From the Sultanate to the People’s Republic) // Journal of Muslim Minority Affairs. 1986. Vol. 7, No. 2. P. 404– 418; Коротаев А.В., Халтурина Д.А. Арабы в Танзании // Межрасовые и межэтнические отношения в современной Танзании. Труды Российской комплексной экспедиции в Объединенной Республике Танзания (сезон 2005 г.) / ред. А.В. Коротаев, Е.Б. Деминцева. М.: ЛЕНАНД, 2008. С. 8–27), либо формирующимся в наши дни, как китайская диаспора в обеих стра-

нах (Hsu E. Zanzibar and Its Chinese Communities // Population, Space, and Place. 2007. Vol. 13, No 2. P. 113– 124; Rosenberg A.L. Mwenye? Muhindi? Mwafrika? Creative Encounters with Afro-Asians in Tanzania, Zambia and Kenya // Patterns of Prejudice. 2013. Vol. 47, No. 4–5. P. 483–501).

12Об истории и современном положении этих общин см.,

например: Dotson F., Dotson L.O. The Indian Minority of Zambia, Rhodesia, and Malawi. New Haven, CT: Yale University Press. 1968; Don Nanjira D.D.C. The Status of Aliens in East Africa: Asians and Europeans in Tanzania, Uganda and Kenya. N.Y.: Praeger, 1976; Nagar R. The South Asian Diaspora in Tanzania: A History Retold // Comparative Studies of South Asia, Africa and the Middle East: A Journal of Politics, Culture, Economy. 1996. Vol. 16, No. 2. P. 1–19; Voigt-Graf C. Asian Communities in Tanzania: A Journey through Past and Present Times. Hamburg: Institute of African Affairs, 1998; Macmillan H., Shapiro F. Zion in Africa: The Jews of Zambia. London: Tauris, 1999; Lobo L. They Came to Africa: 200 Years of the Indian Presence in Tanzania. Dar es Salaam: Sustainable Village, 2000; Phiri B.J. A History of Indians in Eastern Province of Zambia. Lusaka: The Author, 2000; Phiri B.J. Zambians of Indian Origin: A History of Their Struggle for Survival in a New Homeland. Cape Town: CASAS, 2001; Львова Э.С. Инонациональные христианские общины Дар-эс-Салама // Мусульмане и христиане в современной Танзании: Труды участников российской экспедиции / ред. А.Д. Саватеев. М.: Институт Африки РАН, 2005. С. 90–115; Haig J.M. From Kings Cross to Kew: Following the History of Zambia’s Indian

Необходимо подчеркнуть, что в целом отношение как танзанийских, так и замбийских студентов к их европейским и южноазиатским соотечественникам можно охарактеризовать как толерантное. Однако также очевидно, что некоторые из них не воспринимают представителей меньшинств как сограждан, которые, несмотря на культурные различия, разделяют

сними фундаментальные национальные ценности и живут во благо той же страны: среди танзанийских студентов, заявивших о своем негативном отношении к европейцам – 4,1 %, к индийцам – 13,5; среди их замбийских коллег – соответственно 0,7 и 3,5 %13. Отметим, что, с одной стороны, отношение студентов к двум общинам не вполне одинаковое (оно лучше к европейцам, чем к индийцам в обоих случаях), а с другой стороны, мнение о каждой из общин позитивнее среди замбийских студентов.

Выводы, изложенные в предыдущем абзаце, аналогичны сделанным ранее относительно восприятия инорасовых общин танзанийцами всех образовательных уровней. То есть различия между людьми

сразным уровнем образования проявляются не в их общем – в целом на данный момент толерантном – отношении к меньшинствам. Однако во время полевой работы в Танзании в 2003 и 2005 гг. среди представителей всех слоев общества обратил на себя внимание, пусть и не меняющий общей картины, но все же примечательный факт: афротанзанийцы с более высоким образовательным уровнем реже занимают безоговорочно благожелательную позицию, т. е. реже

Community through British Imperial Archives // History in Africa. 2007. Vol. 34, No. 1. P. 55–66; Twaddle M. East African Asians through a Hundred Years // South Asians Overseas: Migration and Ethnicity / eds. C. Clarke, C. Peach, S. Vertovec. Cambridge: Cambridge University Press, 2010. P. 149–166; Burton E. “…What Tribe Should We Call Him?” The Indian Diaspora, the State and the Nation in Tanzania since ca. 1850 // Stichproben. Wiener Zeitschrift für kritische Afrikastudien. 2013. Vol. 13, No. 25. P. 1–28; Adam M. (ed.) Indian Africa: Minorities of Indian-Pakistani Origin in Eastern Africa. Dar es Salaam: Mkuki na Nyota, 2015. О так называемых

«цветных» – численно небольшой категории жителей Замбии, сформировавшейся в колониальный период в результате связей мужчин-англичан и женщин-аф-

риканок, см.: Milner-Thornton J. Absent White Fathers: Coloured Identity in Zambia // Burdened by Race. Coloured Identities in Southern Africa / ed. M. Adhikari. Cape Town: UCT Press, 2009. P. 185–207; MilnerThornton J. The Long Shadow of the British Empire: The Ongoing Legacies of Race and Class in Zambia. N.Y.: Palgrave Macmillan, 2012; Milner-Thornton J. “Rider of Two Horses”: Euarafricans in Zambia // Global Mixed Race / eds. R.C. King-O’Riain, S. Small, M. Mahtani, M. Song, P. Spickard. N.Y.: New York University Press, 2014. P. 16–43.

13У этой проблемы есть и оборотная сторона: особенности поведения и самоощущения представителей инорасовых меньшинств, однако это, безусловно, особая тема.

предпочитают вариант ответа «отношение всецело положительное»14. Очевидно, за тенденцией некоторого понижения позитивности отношения к инорасовым меньшинствам образованных афротанзанийцев стоит бóльшая характерность для них культурного национализма, предполагающего, в свою очередь, бóльшую сформированность национального самосознания.

Почему к «европейцам» относятся лучше, чем к «индийцам»?

В ходе того же исследования 2003 и 2005 гг. на примере танзанийцев самых разных социальных слоев нами детально изучался и вопрос о том, почему африканцы относятся к европейцам лучше, чем к индийцам; при этом особое внимание уделялось социокультурным факторам15. На основе многочисленных интервью с людьми различного происхождения и социального положения нами было показано, что в глазах африканцев европейцы имеют заведомо высокий, престижный статус, символизируя материальные, а для некоторых – и интеллектуальные, духовные, социальные ценности современного мира. Например, священник Греческой православной церкви рассказывал: «Если европеец едет в деревню, общение с местными жителями не станет для него проблемой: они будут приглашать его в свои дома, прикасаться к его рукам. Для них европейцы – это те, кто имеет деньги, и общение с европейцами доставляет им удовольствие. В городе же ситуация иная. Здесь они (африканцы. – Д.Б.) пытаются использовать вас (европейца. – Д.Б.) – ваши связи, деньги. Они просят вас помочь переехать

вЕвропу, найти белую жену, они хотят вести с вами бизнес». По словам индийского респондента, «африканцы относятся к европейцам гораздо лучше, чем к арабам и индийцам. Они хотели бы, чтобы их видели

вкомпании европейцев: это престижно». Другой индиец утверждал: «Вазунгу («белые» на языке суахили. – Д.Б.) не испытывают на себе того расизма, который испытываю я. Почему-то местные очень уважают вазунгу. Или они боятся их?» Жалобы на то, что к европейцам африканцы относятся намного лучше, чем к индийцам, – постоянный лейтмотив в ответах последних на просьбу сравнить положение двух общин.

Ктому же в Африке индийцы (как и арабы) представляют собой преимущественно торговое меньшинство16, а такие общины, как свидетельствует всемирная

14Бондаренко Д.М. Образование и толерантность в современной Танзании: этнорасовый и конфессиональный аспекты // Межрасовые и межэтнические отношения в современной Танзании. Труды Российской комплексной экспедиции в Объединенной Республике Танзания (сезон 2005 г.) / ред. А.В. Коротаев, Е.Б. Де-

минцева. М.: ЛЕНАНД, 2008. С. 96–100.

15Там же.

16Об истории формирования, факторах успеха и особенностях существования восточноафриканских индий-

история, редко где и когда пользовались симпатией основной части населения17. «Роль торговых меньшинств как козлов отпущения – частое следствие сочетания их экономического успеха с социокультурными особенностями (например, эндогамией)»18. Как сказала нам респондент-индианка, «конечно, существует некоторое напряжение (между афро- и индотанзанийцами. – Д.Б.), т. к., несомненно, [афро]танзанийцы должны испытывать к индийцам чувства, в чем-то схожие с теми, которые индийцы испытывали к англичанам, когда они пришли в Индию и прибрали к рукам весь бизнес. Поскольку индийцы преуспевают, за пределами Индии их часто не любят. Хотя в Танзании индийцы живут так долго и внесли такой большой вклад в ее развитие в различных областях, они все равно страдают от неприятия африканцами. И отношение, которое существует у танзанийцев к индийцам, было бы точно таким же в любой другой стране, независимо от того, кто был бы на месте индийцев и африканцев». Другая индианка добавляет: «Они (африканцы. – Д.Б.) уверены, что индийский бизнесмен пойдет на любой нечестный поступок ради своих двух пенсов. …Видите ли, индийцы пришли сюда и сколотили большие состояния, потому что они использовали возможности, которые другие – танзанийцы… – в силу каких-то причин… не смогли [использовать]. Но ясно, что у индийцев есть деньги. Деньги воздвигают барьер (между богатыми и бедными. – Д.Б.) и заставляют (богатых. – Д.Б.) чувствовать свое превосходство. Я знаю многих (индийцев. – Д.Б.), которые попросту презирают их (афротанзанийцев. – Д.Б.) за то, что они африканцы».

Наконец, многие респонденты открыто заявляли, что европейцы лучше индийцев (и арабов), потому что, как они уверяли, в отличие от азиатов, европейцы не проявляют снобизма, открыты для общения и готовы помогать африканцам: так они осмысляют культурную специфику двух диаспор, в частности традиционную замкнутость индийской общины и относительную открытость европейской19. Вот некоторые из многих типичных высказываний наших собеседников на сей счет. Малообразованный танзаниец

цев как именно торгового меньшинства см.: Oonk G. Settled Strangers: Asian Business Elites in East Africa, 1800–2000. New Delhi: SAGE Publications, 2013.

17Между прочим, отмеченное выше игнорирование (зачастую по незнанию) африканцами факта внутренней диверсифицированности диаспор наглядно проявляется и в данном случае: не все компоненты «индийской» общины вовлечены в торговлю в равной мере; в частности, в ней мало задействованы гоанцы и пенджабцы.

18Burton E. “…What Tribe Should We Call Him?” The Indian Diaspora, the State and the Nation in Tanzania since ca. 1850 // Stichproben. Wiener Zeitschrift für kritische Afrikastudien. 2013. Vol. 13, No. 25. P. 6.

19Бондаренко Д.М. Образование и толерантность в современной Танзании: этнорасовый и конфессиональный аспекты. С. 115–117.

обозначил эту разницу просто, но четко: «Арабы и индийцы не любят делиться. Они не любят жить вместе с остальными и вступать в брак с другими. ...Единственные, кто делятся, это африканцы и европейцы. Да, европейцы любят делиться, потому что они помогают нам». Студентка Университета Дар-эс-Салама сказала о соотечественниках-индийцах: «Они грубые, они не относятся к танзанийцам хорошо. Они относятся к тебе хорошо, только если ты начальник или можешь помочь им. Они настолько себе на уме! Они смотрят на танзанийцев сверху вниз, они плохо относятся к людям, работающим на них». О европейцах же, сравнивая их с индийцами, эта девушка отозвалась так: «Большинство из них – хорошие люди. У них нет такого плохого отношения (к африканцам. – Д.Б.) или они его не показывают. Они проявляют интерес к коренным жителям». Пожилой профессор также сравнил меньшинства: «Европейцы ощущают, что живут

вчужих краях, но они стараются интегрироваться и жить жизнью коренного населения. С арабами также нетрудно общаться: они живут, как африканцы, вступают в брак (с коренными жителями. – Д.Б.) и заводят детей; они легко вливаются в наше общество, с ними нет проблем. Индийцы же ведут себя иначе: они живут обособлено в отдельных районах городов, соблюдают только свои традиции и не интегрируются

вафриканское общество. …Африканцы не любят их, потому что они выделяются из толпы».

«Индийцы не участвуют в строительстве нации», – примечательной с точки зрения темы нашей работы фразой резюмировала директор Национальной библиотеки Танзании. Следует отметить, что с первых лет независимости представление о том, что индийцы – эксплуататоры, препятствующие построению нации как общества равноправных сограждан, косвенно внедрялось в сознание танзанийцев государством,

вчастности посредством создания их негативного образа в подконтрольных ему средствах массовой информации; гораздо более негативного, чем образ колонизаторов-британцев20.

Разумеется, разные люди высказывают разные, порой прямо противоположные, мнения. Например, вопреки только что приведенному взгляду, молодая танзанийка, врач, сказала: «Я думаю, что индийцы… – благо для общества, потому что есть вещи, сделать которые без них было бы затруднительно. Например, у многих индийцев есть деньги, поэтому они ведут крупный бизнес, который помогает стране». Тем не менее сам набор черт, позитивных и негативных, приписываемых европейцам и индийцам в двух странах, схож. Так, в замбийских интервью местные европейцы характеризуются как «бескультурные», «бессердечные», «гордые», «деловые», «дискриминирующие», «дружелюбные», «законопослушные», «закрытые», «подчиняющие», «понимающие», «прогрессивные», «сегрегирующие», «созидающие», «состоятельные»,

20Burton E. “…What Tribe Should We Call Him?” P. 20– 21, 23.

«трудолюбивые», «умные», «уживчивые», «хорошие», «щедрые», «эгоистичные», «эксплуатирующие»; выходцы же из Южной Азии описываются как «бессердечные», «богатые», «деловые» (очень частая характеристика), «дружелюбные», «закрытые», «корпоративные», «надменные», «неискренние», «необщительные», «подлые», «полезные», «расисты», «скупые» (еще одна частая характеристика), «толерантные», «торгаши», «трудолюбивые», «хорошие», «эксплуатирующие». Нетрудно заметить, что многие черты, как положительные, так и отрицательные, приписываются обоим меньшинствам. В то же время индийцам приписывается больше негативных свойств, они упомянуты бóльшим числом респондентов и, что особенно важно, такие позитивные характеристики, символизирующие базовые ценности современного мира, как «законопослушные», «прогрессивные», «созидающие», «умные» приписываются только европейцам. В общем и целом есть основания утверждать, что в глазах африканцев европейцы выглядят лучше, нежели индийцы. Такое отношение к индийской диаспоре, с естественными вариациями, типично практически для всех стран Африки, в которых проживает индийское меньшинство21.

Почему замбийские студенты толерантнее танзанийских?

Теперь попытаемся дать объяснение факту, имеющему самое прямое отношение к проблематике данной главы и, насколько известно автору, до него никем не выявленному: большей культурно-расовой и социокультурной толерантности замбийских студентов в сравнении с танзанийскими, что проявилось в их лучшем отношении и к европейцам, и к южноазиатам. По моему мнению, которое и будет аргументировано ниже, в основе этого факта лежат существенные различия в действительной истории двух стран, в исторической памяти и в том, как она используется в государственной идеологии и практике.

Помимо отношения к меньшинствам как таковым, мы пытались выяснить мнения респондентов о культурах двух диаспор. Анализ ответов на вопрос: «Каково Ваше отношение к культуре танзанийских (замбийских) европейцев?» приводит к тому же выводу: наиболее образованные и культурно развитые молодые замбийцы воспринимают культуру соотечествен- ников-европейцев позитивнее своих танзанийских коллег (2,2 % против 9 % негативных оценок, 80,4 % против 55,8 % позитивных). Лучше, чем танзанийцы,

21Ср., например: Bharati A. The Asians in East Africa: Jayhind and Uhuru. Chicago: Nelson-Hall, 1972. P. 149 ff.;

Дятлов В.И. «Образ азиата» в Тропической Африке: некоторые механизмы формирования стереотипа // Вос-

ток. 1994. № 4. С. 61–71; Brown J.M. Global South Asians: Introducing the Modern Diaspora. Cambridge: Cambridge University Press, 2006. P. 112–148; Усов В.А. Индия и Африка на рубеже тысячелетий. Прошлое, настоящее, будущее. М.: Институт Африки РАН, 2010. С. 171–181.

относятся замбийцы и к культуре индийцев (34,1 и 66,2 % положительных отзывов соответственно), притом что в обеих странах отношение к европейской культуре толерантнее, чем к индийской.

Можно предположить, что в наибольшей мере подлинное отношение респондентов к расовым меньшинствам проявилось в их ответах на сугубо личный вопрос: «Как бы Вы отреагировали на вступление Вашего ребенка в брак с танзанийским (замбийским) европейцем или индийцем?» В данный момент этот вопрос не актуален для наших респондентов в силу их молодости, однако полученные ответы все равно могут считаться симптоматичными. Вполне предсказуемо большинство респондентов в обеих странах желало бы видеть своих будущих детей состоящими в браках с людьми африканского происхождения. В то же время бóльшая часть не исключает и браков с европейцами или индийцами.

Примечательно, что по поводу возможности браков с европейцами данные по обеим выборкам очень схожи: среди танзанийцев против 6,9 %, за – 43,1 %, «зависит от конкретного человека» (в действительности именно этот ответ – самый разумный и толерантный) – 50 %; среди замбийцев соответственно 5,8, 43,9 и 50,4. В то же время следует обратить внимание

ина то, что число негативных ответов на этот вопрос превышает число нетолерантных ответов на общий вопрос об отношении к европейцам: 4,1 % среди танзанийцев и всего лишь 0,7 % среди замбийцев. Очевидно, причина этого – в распространенной и среди африканцев, и среди европейцев уверенности в том, что, хотя «другие» отнюдь не плохи, даже хороши, «они»

и«мы» все же слишком разные, чтобы быть счастливыми в смешанном браке (по сути дела, упомянутое выше предпочтение браков с людьми своего происхождения – обратная сторона той же медали).

По поводу же перспективы браков с индийцами между ответами замбийских и танзанийских студентов, напротив, обнаруживается довольно существенная разница: среди первых относящихся к ней положительно больше (34,3 % против 31,3 %), а отрицательно – меньше (16,8 % против 21,5 %). Впечатляюща и разница в ответах в пользу европейцев, прослеживающаяся в обеих выборках: разрыв между негативными ответами на вопросы о браках с индийцами и отношении к ним гораздо больше, чем в аналогичной ситуации в связи с европейцами (21,5 % против 13,5 % для танзанийцев и 16,8 % против 3,5 % для замбийцев). Этот разрыв достаточно велик, чтобы заставить нас предположить, что реакция респондентов на вопрос о перспективах браков их детей с индийцами, будучи столь эмоциональной, отражает действительно лучшее отношение африканцев к европейцам, чем к индийцам. При этом отметим, что среди замбийских студентов процент возражающих против таких браков ниже, а тех, кто за них, выше, чем среди студентов Университета Дар-эс-Салама.

Еще один личный вопрос в анкете касался наличия у респондентов друзей разного происхождения, в том числе европейцев и южноазиатов. Картина,

вырисовывающаяся при анализе ответов на него, парадоксальна: в то время как все данные, рассмотренные выше, говорили о лучшем отношении к расовым меньшинствам замбийцев, танзанийцы чаще утверждают, что имеют друзей среди европейцев и индийцев (при этом и у замбийских, и у танзанийских студентов больше друзей среди первых, чем среди вторых). Рассуждая логически, следует полагать, что если данные верны, то, с одной стороны, существует несоответствие между отношениями африканцев с реальными представителями диаспор и их обобщенным видением последних, а с другой – что в Танзании общины мигрантов лучше интегрированы в автохтонную социокультурную среду.

Но согласились ли бы с последним предположением сами дар-эс-саламские и лусакские студенты? Нет: именно среди танзанийских студентов больше тех, кто охарактеризовал европейцев и индийцев как плохо интегрированных в местное общество. Автор вынужден признаться, что у него нет четкого объяснения этих данных; он может только допустить, что танзанийские респонденты менее ответственно отнеслись к понятию «друг». В то же время отметим, что больше респондентов (примерно на 10 % в каждой из стран) считает хорошо интегрированными европейцев, а не индийцев. К этому также можно добавить, что, хотя среди членов иммигрантских общин были респонденты, в ходе интервью признававшиеся, что не воспринимают в полной мере Танзанию или Замбию как родную страну, в целом расовые меньшинства оценивают степень своей интегрированности в местный социум выше, чем представители большинства, включая студентов вузов22.

Показательно сравнение мнений студентов о степени интегрированности давно сложившихся инорасовых диаспор и общин недавних мигрантов из других африканских государств (Бурунди, ДРК, Малави, Руанды и т. д.). По утверждению многих наших респондентов, мигранты-африканцы создают или способствуют обострению серьезнейших социальных проблем: безработицы, преступности и т. д. Однако, явно игнорируя и это обстоятельство, и, что особенно важно, давность пребывания в их странах европейцев и южноазиатов, но основываясь на большей социокультурной близости мигрантов-африканцев, студен- ты-замбийцы посчитали последних и представителей инорасовых диаспор интегрированными в местное общество практически в равной мере, а танзанийцы даже отдали предпочтение выходцам из соседних стран.

Наконец, что думают наши респонденты о национальной культуре: можно ли вести речь о «танзанийской культуре» и «замбийской культуре», разделяемых всеми гражданами соответствующих стран, включая европейское и южноазиатское меньшинства?

22Бондаренко Д.М. Образование и толерантность в современной Танзании: этнорасовый и конфессиональ-

ный аспекты. С. 118–119. Прим. 3; Burton E. “...What Tribe Should We Call Him?” Р. 24.

С таким взглядом оказались согласны 34,8 % танзанийских студентов и 21,3 % замбийских; 20,3 и 19,9 % респондентов в соответствующих странах полагают, что единые танзанийская и замбийская культуры существуют, но включают в себя только элементы культур автохтонных народов; 44,9 и 58,9 % уверены, что единых культур в Танзании и Замбии не сложилось, что они – не более чем конгломераты культур отдельных народов. С точки зрения интересующих нас аспектов проблемы, картина вновь может показаться парадоксальной: хотя, как отмечалось выше, на личном уровне замбийские студенты относятся к мигрантам и их потомкам лучше, чем танзанийские (но имеют меньше друзей среди них), чаще считают их хорошо интегрированными в местный социум, они также более склонны видеть в представителях неафриканских меньшинств людей заведомо иных, даже чуждых культур. Однако важно отметить, что более высокий процент положительных ответов на вопрос о существовании единой национальной культуры среди танзанийских респондентов – отражение меньшей доли среди них тех, кто считает, что в стране существуют лишь культуры отдельных народов, а не доли выбравших наименее благоприятный для неафриканских меньшинств вариант ответа, согласно которому их культуры противостоят единым автохтонным культурам. Иначе говоря, включение или не включение неафриканских мигрантов в танзанийскую или замбийскую нацию определяется факторами более общими, нежели связанные непосредственно с взаимодействием и взаимовосприятием африканских и неафриканских по происхождению граждан двух государств. Среди танзанийцев гораздо меньше тех, кто полагает, что в стране не существует культуры, объединяющей даже автохтонные народы, т. е. отрицает существование национальной культуры в каком бы то ни было виде. На этом фоне ситуация с европейской и южноазиатской диаспорами может обоснованно рассматриваться как особый случай более общей проблемы: формирования наций как гражданских сообществ, основанных на единой – национальной – культуре, прежде всего – разделяемой согражданами системе ценностей и национальной мифологии.

Таким образом, именно фундаментальная для постколониальных стран проблема национального единства становится логичным и верным контекстом последующего анализа отношения танзанийских и замбийских студентов к европейским и южноазиатским меньшинствам. В самом деле, все социокультурное «пространство» нашего анализа, от появления мигрантов из Европы и Южной Азии на территории современных Танзании и Замбии до существования в них университетов и студентов, до проблемы становления наций в политических образованиях, некогда созданных искусственно и насильно, напрямую связано с эпохой колониализма. Однако, как станет ясно в дальнейшем, для понимания современной ситуации не менее важно и принятие во внимание особенностей доколониального наследия народов двух суверенных уже полвека государств.