Тема 13. Феноменология, герменевтика и экзистенциализм: новый тип философствования

Х.-Г. ГАДАМЕР

...Философская герменевтика включает философское движение нашего столетия, преодолевшее одностороннюю ориентировку на факт науки, которая была само собой разумеющейся как для неокантианства, так и для позитивизма того времени. Однако герменевтика занимает соответствующее ей место и в теории науки, если она открывает внутри науки - с помощью герменевтической рефлексии – условия истины, которые не лежат в логике исследования, а предшествуют ей. В так называемых гуманитарных науках в некоторой степени обнаруживается – как это видно уже из самого их обозначения в английском языке ("моральные науки"), – что их предметом является нечто такое, к чему принадлежит с необходимостью и сам познающий.

…если всегда видна собственная точка зрения каждого историка на его знания и ценности, то констатация этого не является упреком против его научности. Еще неизвестно, заблуждается ли историк из-за ограниченности своей точки зрения, неправильно понимая и оценивая предание, или ему удалось правильно осветить не наблюдавшееся до сих пор благодаря преимуществу его точки зрения, которая позволила ему открыть нечто аналогичное непосредственному современному опыту. Здесь мы находимся в гуще герменевтической проблематики…

…Цель науки заключается раз в такой объективации опыта, чтобы в нем не оставалось никаких исторических моментов. Научный эксперимент добивается этого при помощи своей методологии. Нечто подобное, однако, осуществляет и историко- критический метод в науках о духе. И там и здесь объективность должна быть гарантированна за счет того, что опыт, лежащий в основе познания, делается воспроизводимым для всех и каждого.

… то, что теория опыта телеологически ориентирована на получение истины, которое происходит в этом опыте, является не какой-то случайной односторонностью современной теории науки, но факти­чески обоснованно.

В новейшую эпоху Эдмунд Гуссерль, прежде всего сосредо­точил свое внимание на этом вопросе. Все в новых и новых ис­следованиях он стремится показать ЧУ идеализации. И тем не менее он сам, на мой взгляд, все еще страдает критикуемой им односторонностью. Делая восприятие в качестве внешнего восприятия, направлен­ного на простую телесность, фундаментом всего дальнейшего опыта, он все еще проецирует идеализированный мир точного научного опыта на изначальный опыт мира.

Гадамер Х.-Г. Истина и метод. М., 1988 С. 616 - 618

Э. МУНЬЕ

Строго говоря, не существует философии, которая не была бы эк­зистенциалистской. Наука приводит в порядок внешнее бытие. Ин­дустрия занята утилитарным. Возникает вопрос – что делала бы философия, если бы не эксплуатировала существование и сущест­вующее.

Однако более охотно с именем экзистенциализма напря­мую связывают течение современного мышления. Это мышление наиболее общим образом можно было бы охарактеризовать как реакцию философии человека против крайностей философии идей и философии вещей. Для нее (философии человека) главной проблемой является не существование как таковое, а существо­вание человека. Она упрекает традиционную философию за то, что та чаще всего склоняется в пользу философии внешнего мира или продуктов духа.

В этом смысле экзистенциализм опирается на мощную тра­дицию. История мышления отмечена вехами экзистенциальных откровений, которые в то же время были для мышления поворо­том к самому себе, возвращением к своей первоначальной миссии. Это призыв Сократа, противостоящий космологическим грезам ио­нийских физиков своим призывом “Познай самого себя”. Это обра­щение стоиков, призывающих к господству над собой и противо­стоянию судьбе. Это греки, увлекающиеся легковесными играми софистики и диалектики. Это и святой Бернар [Клервосский], на­правляющийся в крестовый поход от имени христианства для обра­щения и спасения против математизации веры Абелляром. Это и Паскаль с самого начала поднявшийся на борьбу против картезиан­ской авантюры, которая была нацелена на развитие науки и подчи­нение ей всего человека, его жизнь и смерть. Но с Паскаля собст­венно и начинается современный экзистенциализм. Он пресекает все пути, он касается всех тем.

Иногда отцом этой школы называют Кьеркегора. Курьез судьбы состоит в том, что он действительно был одним из первых экзистенциальных философов. Его заслуга состояла в ясности из­ложения идей. Я не могу понять, что делали в течение ста лет дат­чане со своим пророком как Серен Кьеркегор, который так как был эксцентричен и так глубоко анализировал человека. Во всяком случае потребовалось дождаться начала этого века, чтобы он был переведен в Германии, и в смутные времена между двумя мировы­ми войнами чтобы он проник во Францию. Подобная же судьба у его предшественника Мэн де Бирана, звезда которого остается такой бесцветной даже в его собственной стране [Франции]. Мэн де Биран поднимал авторитет вселенского существования в пику сенсуали­стическим философиям XVIII века, сплющивающим человека.

Кьеркегор же боролся против системы Гегеля, абсолютной системы, систематизирующихся систем, которым он противопоставляет абсолютное существование.

Таковы корни экзистенциализма. С этого момента ствол эк­зистенциализма расщепляется на две ветви. Одна произрастает от старого христианского ствола. Возвышение над природой зна­чения образа Бога [в человеке], искупленного через воплощенно­го Христа. Провозглашен примат спасения над активностями знания и пользы; имеется ли онтологический климат наилучшим образом удовлетворяющей экзистенциалистским требованиям? Не следует ли просто сказать, что экзистенциализм это иной спо­соб говорить о христианстве? Таков без сомнения был бы ответ Паскаля и Кьеркегора рационалистам. Но последние окрестили бы их философию новым именем, весьма внешним для них. Они рассматривались бы как свидетельства христианской очевиднос­ти, очевидности, которая в большей мере связана со свидетельст­вами, чем с разумными доводами.

Экзистенциализм снискал наибольшие лавры в феноменоло­гической школе. Его ветвь, питающаяся христианским соком, не бы­ла порождена уверенностью и безмятежностью христианского уче­ния в его доктриальном оформлении. Наоборот, эта уверенность и безмятежность противоречили его мышлению. Наилучшим обра­зом переход от ортодоксии вероучения к независимости осущест­вил Макс Шеллер. Ясперс, утверждавший незавершенность крите­рия человеческого существования, не может быть даже назван хри­стианским философом, хотя все импульсы его мышления, особенно может быть последних его работ, сделаны из вполне христианского теста. Никто не был ближе Кьеркегору, чем он. Поль Луи Ландсбер, работы которого были преждевременно прерваны в лагере департации Ориентбурга, продолжил эту линию. Русская ветвь проходит через Соловьева, Шестова и Бердяева. Еврейская ветвь проведена Бубером. Карл Барт своей диалектической теологией немало содей­ствовал введению вновь в современное мышление Кьеркегора. Бер-госовский призыв вернуть к жизни, который в поэтических терми­нах поддержали Пеги и Клодель, был направлен против позитивиз­ма, обезличивающего человека. Этот призыв сыграл тогда свою роль и ныне еще блистает тем же внутренним огнем. Было бы не­справедливым забыть, как это стремятся сделать сегодня, другое свечение той же струи: работы Лабертоньера и Блонделя, в кото­рых прозвучал призыв обращения к внутренней жизни...

Во многих понятиях “Метафизического дневника” Габриель Марсель воспроизводит живой французский христианский экзис­тенциализм с некоторыми элементами персоналистского мышления.

Кьеркегор из тех людей, которые, строго говоря, не могут иметь учеников, поскольку они не имеют завершенной системы, но которые, однако, могут иметь многочисленных последователей.

В начале второго течения находится другая изолированная вели­чина – Ницше. Симметрично Иоанну Крестителю он хотел возвы­сить конец евангельской эры, провозгласив смерть Бога для людей, которые не осмеливаются брать на себя его роль. Этот призыв про­звучал в обстановке безраздельного оптимизма, царившего в конце века. Ницше как удар молнии осветил непристойность в пустом не­бе счастья, разрушающее осень Запада и открывающееся грозами равно действия, которые балансировали между нашими крышами и нашими садами. Ницше, так же как и Кьеркегор, ждал, что его го­лос будет услышан, когда отчаяние проникнет в сердце отделен­ных от божественного присутствия и разочаровавшихся в созерца­нии миров.

Из этого течения в силу обстоятельств сформировался но­вый стоицизм, в котором человек вдохновлялся на борьбу в своем фундаментальном одиночестве. Эта философия критиковалась со­временным рационализмом от имени решительного опыта за то, что она пропагандировала отчаяние, тоску, страх. Эта философия сталкивает нас непосредственно с ничто, не давая этому достаточ­но обоснования в глубинном опыте. Эта линия атеистического экзи­стенциализма, которая идет от Хайдеггера и Сартра и которую ошибочно принимают за весь экзистенциализм.

Простой взгляд убеждает нас, что первая экзистенциальная традиция не уступает второй ни в полноте, ни во влиянии, но связь между этими традициями так незаметна, что забывают их общий источник. Однако способ постановки проблем, резонанс многочис­ленных общих тем по крайней мере в истоке, обусловливает то, что диалог между теми способами мышления, которые остаются внешними для их общих предпосылок...

Мунье Э. Введение в экзистенциализмы. Париж, 1947. С. 8–14.

А. КАМЮ

...Рано или поздно наступает время, когда нужно выбирать созерцанием и действием. Это и называется стать человеком...

...В этой вселенной единственным шансом укрепиться в со­знании, зафиксировать в нем свои дерзания является творчество! Творить — значит жить вдвойне...

...Подлинное произведение искусства всегда соразмеримо человеку, и по самой своей сущности оно всегда что-то “недого­варивает”. Имеется своеобразная связь между глобальным жиз­ненным опытом художника и произведением, которое его отоб­ражает...

...Мыслить — значит испытывать желание создавать мир (или, что то же самое, задавать границы собственному миру). Это значит, что, только исходя из фундаментального разлада между человеком и его опытом, можно найти почву для их согласия...

...Сегодня, когда мысль оставила притязания на универсаль­ность, когда наилучшей историей мысли была бы история ее пока­яний, мы знаем, что система неотделима от своего автора, если хоть сколько-нибудь значима...

...Глубокая мысль находится в непрерывном становлении, смыкаясь с жизненным опытом и формируясь в нем. Точно так же уникальное творение человеком самого себя подкрепляется после­довательностью и многообразием создаваемых им образов...

Камю А. Миф о Сизифе. Эссе об абсурде // Сумерки богов. М., 1989. С. 282-291, 292-302.

Что такое бунтующий человек? Это человек, который говорит “нет”. Но, отказываясь, он не отрекается: это также человек, кото­рый изначально говорит “да”. Раб, подчинявшийся приказам всю свою жизнь, вдруг находит новую команду неприемлемой. Каково содержание этого “нет”?..

...Бунтарство порождает, пусть смутно, осознание, осеняю­щее понимание того, что в человеке есть нечто, о чем он может, хотя бы временно, идентифицироваться. До сих пор эта идентификация не ощущалась по-настоящему. Раб переносил все репрессии, пред­шествовавшие бунту. Он даже часто безразлично воспринимал приказы более возмутительные, чем тот, который вызвал отказ. Он был терпелив, быть может, внутренне и противился им, но молчал, озабоченный сиюминутными интересами. Раб еще не осознавал своих прав. Потеряв терпение, он распространяет свое нетерпение на все, с чем раньше соглашался...

Камю А. Бунтующий человек. Человек и его ценности. Ч.1. М.,1988. С.90-98.