В.Н. Топоров - Миф. Ритуал. Символ. Образ

широкое, открытое пространство, в частности, на Острова. Если сама структура пространства общезначима, то оценка его отдельных частей сугубо индивидуальна. Тот же самый прямой путь, широкое пространство (площадь, вид с моста на Неву), Острова, открывшие Раскольникову надежду на спасение, привели Свидригайлова, которому, казалось, было хорошо и в замкнутом пространстве середины, к гибели.

Подобное понимание относительности в оценочном истолковании разных частей геометрического пространства Петербурга лежит и в основе романа Белого. Эта геометрия строится и воспринимается, как правило, Аполлоном Аполлоновичем Аблеуховым (и иногда его сыном), помещающим себя в центр. В этом отношении Аполлон Аполлонович связан с теми же локальными характеристиками, что и Раскольников большую часть романа. Но место мучений и тоски героя Достоевского теперь становится — именно в силу своей замкнутости и отгороженности — гарантией если не свободы, то безопасности (пусть мнимой).

Аполлон Аполлонович геометризует хаотическую узость пространства Раскольникова, переводит ее непрерывность на язык дискретных геометрических элемейтов и тем самым достигает успокоения. Приэтом геометрические элементы размещаются в «правильном» («успокаивающем») пространстве по наиболее простым и понятным законам (планиметрия, симметрия)117. Ср. главу «Квадраты, параллелепипеды, кубы»: «Более.всего он, любил прямолинейный проспект; этот проспект напоминал е,му о течении времени между двух жизненных точек. Там дома сливалися кубами в планомерный, пятиэтажный ряд; этот ряд отличался от линии жизненной: здесь средина жизненных странствий ...; государственный человек из черного куба кареты вдруг ... и ему захотелось, чтоб вперед пролетела карета, чтоб проспекты летели навстречу — за проспектом проспект, чтобы вся сферическая поверхность планеты оказалась охваченной... черновато-серыми домовыми кубами; чтобы вся, проспектами притиснутая земля, в линейном космическом беге пересекла бы необъятность прямолинейным законом; чтобы сеть параллельных проспектов, пересеченная сетью проспектов, в мировые бы ширилась бездны плоскостями квадратов и кубов: по квадрату на обывателя, чтобы ... После линии более всех симметричностей успокаивала его фигура — квадрат. Он бывало подолгу предавался безумному содержанию

пирамид, треугольников, параллелепипедов, кубов, трапеций. Аполлон

Аполлонович наслаждался подолгу четырехугольными стенками, пребывая в центре черного куба11&. Аполлон Аполлонович был рожден для одиночного заключения...»

В этом отрывке дано общее описание геометрии центра, расширяющейся вовне и навязывающей себя тому, что лежит вне центра.

Вот несколько примеров из словаря «центра»:

Центр, середина: «Как бы то ни было, Петербург не только нам кажется, но и оказывается •— на картах; в виде двух друг в друге сидящих

кружков с черною точкою в центре; и из этой вот математической точки, не имеющей измерения, заявляет он энергично о том, что он —

231

есть...;... пребывая в центре... куба; кучечка из параллельно положенных дел перемещалась в центр поля; плоскость, однако, порой раздвигайся, пропускала в центр умственной жизни сюрприз; Здесь, в своей комнате, Николай Аполлонович воистину вырастал в предоставленный себе самому центр — в серию из центра истекающих логических предпосылок, предопределяющих мысль... он являлся здесь единственным центром вселенной как мыслимой, так и немыслимой. Этот центр умозаключал: Здесь в кабинете высокого Учреждения Аполлон Аполлонович вырастал в некий центр государственных учреждений и зеленых столов. Здесь являлся он силовой излучающей точкою, пересечением, импульсом ...; ... когда красное домино, находясь в центре ... в центре цепи тогда обнаружилось красное домино...; То волнение... проникало и в самые петербургские центры; ... глаза Аблеухова видели ... радужнозаплясавшие пятна крутящихся центров; ... получал впечатление, будто смотрит он не глазами, а центром самой головы...; Николай Аполлонович думал, что двухаршинное тельце родителя ... — периферия самосознающего центра: засело там "я"; нолюбая доска... могла центр придавить...; голос же раздавался по середине... квадрата,... самостоятельный, невидимый центр\; В этой комнате так недавно еще Николай Аполлонович вырастал в себе предоставленный центр — в серию из центра истекающих логических предпосылок... он являлся здесь единственным центром вселенной; сверкающий центр проколол мгновенно ... голову; Ровно высятся яблоки электрических светов посередине;... посередине дверного порога ... Встал Медный Петр» и т.п.

Куб, квадрат, плоскость: помимо приведенных выше примеров ср.: «... свой собственный дом, для него состоявший из стен (образующих

квадраты и кубы); плоскость ... пропускала ... сюрприз; ... а мозговая игра продолжала там строить туманные плоскости; мерцали беззвучно летящие плоскости; ... и зелено замерцали беззвучно летящие плоскости; Тут мозговая игра ему быстро воздвигла туманные плоскости; разорвалися все плоскости; ... глотали гостиную поверхность; ... прилипал поверхностями к душе» и т.п.

Проспект, линия, стрела, перспектива — кроме указанного, ср. еще: «А там были — линии; Вдохновение овладевало душою сенатора, когда линию Невского разрезал ... куб...; Приковать их железом огромного моста, проткнуть проспектными стрелами ...; Вы — линии1. ... Па-

раллельные линии некогда провел Петр ... линия Петра превратилась в линию позднейшей эпохи ... в округленную ... О линии\ ...; Отяжелела и очертилася вереница линий и стен; ... и линия убегала — туда: в пустоту119 [ср. в ином отнесении: "Аполлон Аполлонович вырисовывалсясочетанием линий; сухо, четко и холодно выступали линии ... лика" и под. ];... бросал... взоры на перспективу из комнат... обоим казалось томительным странствие в блещущих перспективах» и т.п.

Угол (прямой), перекресток и т.д.: «... проспект пересекся проспектом под прямым, девяностоградусным углом ...; ... утекал в совершенном смятении от того перекрестка» и т.д.

232

В этом пространстве центра осуществляются движения, обозначаемые через глаголы пересекать, проницать, шириться (вырастать, раздвигаться), циркулировать. Постоянно встречающееся пересекать

задает ортогональную проекцию пространства; шириться и его варианты описывают движение из центра вовне, к периферии120; циркулировать — максимально регулярное движение по всем предусмотренным проекцией направлениям. Ср.: «циркулировал он в бесконечность проспектов ... в потоки таких же, как он ..-.; планеты зациркулировали свободно в пустотах телесных молекул; И Аполлон Аполлонович — зациркулировал121; Ну и что же... циркулировало среди обывателей?»; ср. также: «там виднелась домовая нумерация; и шла циркуляция; на Невском проспекте была циркуляция...122 Циркуляция не нарушалась; Над Россией размножался параграф:... заводилась параграфа циркуляция, которой заведывал Аполлон Аполлонович; Бумажная циркуляция уменьшалась» и т.д., — часто с оттенком механистичности, мелковатости, обездушенности.

С центром связывается в романе и видение миражного Петербурга, картины которого скомпонованы из классических образцов описания города в XIX в. и обычно связаны с часом заката. Эти картины появляются в романе часто, но всегда в местах композиционных сужений (как бы в рамках или скобках), бегло, мнимо, с выходом не в экстатическоесостояние эйфории (как у Достоевского), а в пророчество гибели, катастрофы. Ср. несколько примеров: «там, за окнами, виднелась домовая нумерация; и шла циркуляция; там, оттуда — в ясныедни, издалека-дале- ка, сверкали ослепительно: золотая игла, облака, луч багровый заката; там, оттуда, в туманные дни — никого, ничего [дважды]; ... в светлобагровом ударе последних лучей как-то странно ... стоял НиколайАпол-

лонович ... Онглядел далеко, будто дальше, чем следует, — куда опускались островные здания, где они протуманились в багровеющем дыме ...

Немилосердный закат посылал удар за ударом от самого горизонта; и шли переливности розовой ряби... то все бирюзовое равномерно лилось

... на дома, на граниты, на воду. Заката не будет;... в стеклянеющей бирюзе ослепительный купол Исакия поднимался так строго. Вот Набережная: глубина, зеленоватая синь. Там далеко, далеко, и будтодальше, чем следует, опустились, принизились острова: и принизились здания; вот замоет их, хлынет на них глубина, зеленоватаясинь.А над этой зеленоватою синью немилосердный закат и туда и сюда посылал свои отблески: и багрился Троицкий Мост; багрился Дворец; За мостом, на Исакии из мути возникла скала... С той чреватой поры, как примчалсясюда металлический Всадник, как бросил коня на финляндский гранит — надвое разделилась Россия; на-двое разделились судьбы отечества; на-двое разделилась, страдая и плача, до последнего часа Россия. Ты, Россия, как конь!... Или, встав на дыбы, ты на долгие годы, Россия, задумалась перед грозной судьбою, сюда тебя бросившей, ... где и самый закат многочасен ... Да не будет\ ...» и т.д. с особенно настойчивым повторением мотива блестящей иглы и вод123.

233

Что касается середины середины, дома, то ключевые понятия ПН (лестница, дверь, порог, стена, шкаф, диван и под.) в «Петербурге» теряют свою силу (обычнонедобрую); они становятся, скорее, точкамипересечения, вещественной реализацией той универсальной геометрии, которая преломляется теперь в квартирном пространстве,определяемом перспективами комнат, умноженнымив зеркалах124. Другая функция понятий, передаваемых этими словами, состоит в указании границы середины центра. Иной, настойчиво внедряемый способ такого указания

— употребление слова четыре как образа самодостаточной и устойчивой статической целостности: «... его отграничили четыре перпендикулярные стенки; ... наслаждался подолгу четырехугольными стенками...; Незнакомец оставался на дворике, четырехугольнике, залитом сплошь асфальтом и отовсюду притиснутом ...125; "Я называю пространством мое обиталище ... четыре стены ...", ... "Из четырех желтых стенок"; Спальня сенатора ...: четыре перпендикулярных стены...; Посреди четырех своих стен он себе самому показался лишь пойманным узником» и т.п.126 Тут же следует напомнить (в связи с Достоевским) о четырехэтажных домах: «стены четырехэтажного дворцового бока блистали луной; все вспыхнуло: воды, трубы, граниты, две богини над аркою, крыша четырехэтажного дома» (оба раза о Зимнем дворце)12^. Эти последние примеры приоткрывают путь к другому толкованию четырех — как важнейшей координаты Космоса, позволяющей последнему проникать жалкое четырехстенное, четырехугольное бытие: Петербург: «четвертое измерение, не отмеченное на картах, отмеченноелишь точкою; точка же — место касания плоскости бытия к шаровой поверхности громадного астрального космоса — точка во мгновение ока способна нам выкинуть жителя четвертого измерения, от которого не

пространства, десятки раз возникающий на страницах романа. То пространство, к которому стремился Раскольников, пугает находящегося в центре Аблеухова: «Боялся пространства он; Несомненно в сенаторе

— развивались: боязни пространства; проснулись боязни пространства; безотчетную грусть вызывали пространства» (ср.: «Аполлон Аполлонович не любил перспективы Невы»). Пространство, простор и его основное свойство — простираться описываются как что-то обманчивое, туманное, ледяное, шумное, косное, хаотическое (ср. те же характеристики узкого у Достоевского): «... полетел к Петербургу Летучий Голландец из свинцовых пространств балтийских ... чтобы здесь воздвигнуть обманом свои туманныеземли; Уууу-уууу-уууу: так звучало в пространстве; "Ууу-ууу-ууу". Гудело в пространстве; теперь все пространства сместились! и жизнь обывателя обставала его подворотнями; но — ползучая, голосящая многоножка была там; сырое пространство [ср. в ПН "жаркую, душнуюузость" ] ссыпало многоразличие голосов — в многоразличие слов; купоросного цвета пространства

234

... в купоросных пространствах; и польза для общества привела меня в ледяные пространства» и под. Нева и все, что за нею, суть для Аполлона Аполлоновича пространства, т.е. пугающее его,угрожающее ему (ср. «пространство Невы» и даже «пространства Невы; на синеватых заневских просторах» и под.). Наряду с относительно нейтральными случаями128, отмечены и такие, где пространство по своему значению и словоупотреблению приближается к четвертому измерению129; «... чтобы, фыркая, понести огромного Всадника в глубину равнинных пространств и обманчивых стран; И опять, там, в пространстве возникли теперь уже лазурные всадники; невероятный простор ... летела безмерность: пространства летели навстречу; ... помчали его через то, что можно назвать всего проще междупланетным пространством; ...

они мчали через какие-то ... все же ... пространства... Да, наши пространства не ваши; течет там в обратном порядке... Иванов — японец какой-то: Вонави; ... говорил Александр Иваныч пространству (а Шишнарфнэ-то ведь не было); Мировое пространство, пустынно как комната! ... Мировое пространство — последнее достижение богатств

...; ... будете отлетать в мировые безмерности, одолевая пространства

— пространствами становясь»130.

Наконец, есть не только пространства города, страны, земли, мироздания, но и пространства тела, души, ума.Ср.:«друг о друга затерлись два пункта — пространство руки и пространство лица... воздел он пространство зрачков своих» и под. Белый говорит о различиипространств: «Второе пространство ... Аполлон Аполлонович видел всегда два пространства: одно — матерьяльное (стенки комнат, кареты), другое — не то, чтоб духовное (матерьяльное также) ... блики и блески ..: они заволакивали пределы пространств; так в пространстве роилось пространство; оттуда на все я смотрю; ... бегает по душевным пространствам; ... расширились и раскидались в душевных пространст-

ставлено центру не по вертикали (четвертое измерение, новые про-

странства, космическое пространство), а по горизонтали, реализуется в «Петербурге» в образе Островов. Следовательно, и здесь Белый использует подчеркивавшееся уже Достоевским (см. выше) противопоставление, но sub specie Аблеухова меняет ценности членов этого противопоставления. Ср.: «... где так блекло чертились туманные, многотрубные дали, и оттуда испуганно поглядел Васильевский Остров [дважды] ...

Аполлон Аполлонович островов не любил: население там — фабричное, грубое; многотысячныйрой людской ... Аполлон Аполлонович не хотел думать далее: острова — раздавить!; На Васильевском Острове в глубине семнадцатой линиииз тумана глядел дом огромный и серый; вела к этажам грязноватая лестница; за Невою вставала громада — абрисами островов и домов ... в тумане и казалось, что — плачет; То волненье, кольцом охватившее Петербург, проникало и в самые петербургские центры; оно захватило сперва острова ...; За Невою, темнея, вставали

235

громадные здания островов ... беззвучно, мучительно; ... ублюдочный род: нилюди, ни тени; все то — жители островов', а жители островов — род ублюдочный, странный: ни люди, ни тени; издалека-далека, где тихо принизились берега, где покорно присели островные здания, остро, мучительно, немилосердно блистая ...; ... где пепельно вставал неотчетливо Остров', Понеслось тяжелозвонкое цоканье — через мост, к островом...; От себя же мы скажем: о, русские люди, о, русские люди! Вы толпы теней с островов не пускайте! Через летийские воды уже перекинуты черные и сырые мосты. Разобрать бы их ... Поздно ... И тени валили по мосту...»

Весьма существенно, что, если центр Петербурга организован пересекающимися под прямым углом проспектами, если он квадратен или

— центр центра (дом, комната, карета) — даже кубичен, то окружающая этот центр стихия представляется из центра как кольцо, круг («Петербург окружает кольцо многотрубных заводов; То волненье, кольцом охватившее Петербург, проникало и в самые петербургские центры;

Круг замкнулся»)131. Это противопоставление прямоугольный — круглый и его истолкование в романе (хорошее — плохое, принадлежащее культуре — не принадлежащее культуре, организованное — хаотическое) весьма точно воспроизводит то, что в развернутом виде представлено во многих мифопоэтических традициях (с дополнительцыми интерпретациями: мужской — женский, свой — чужой и т.п.). Здесь достаточно упомянуть о концепции пространства у туземцев Тикопиа. В этой концепции круглое трактуется как данное природой (жители маленького островка видят вокруг себя — повсей окружности — ничем не прерываемую линиюгоризонта,солнце или луну), а прямоугольное — как то, что

непременно связано с культурой (форма поселения, дома, внутренних его частей и т.д.). Вместе с тем внутри дома как продукта культуры есть

место для остатков природы. Пространство пола делится на две части — связанную с морем (mato paito, и, следовательно, с каноэ, рыбой, мертвыми) и связанную с сушей (tuaumu, и с очагом, растительной пищей и социальными установлениями). Все передвижениявнутри жилища и даже позы и жесты определяются правилами, вытекающими из такой структуры пространства132. Да и в «Петербурге» внутри цивилизацией созданной ортогональном планиметрии, внутри куба комнаты и кареты вдруг оказывается нечто круглое, связанное с угрозой и хаосом, — то «мокрый узелочек с сардинницей ужасного содержания»,внутрикоторой

бомба, то собственное в шар расширяющееся сердце, испугавшееся точки, превратившейся в громадный багровый шар.

К словарю периферии, пространства, окружающего центр, нужно отнести прежде всего, конечно, разные обозначения носителей духа этого пространства-хаоса, его тела. Из многочисленных наименований (часто нарочито деперсонализованных или даже лишенных указаний на одушевленность обозначаемого)133 ср.несколько:

Толпа: «Вы толпы теней с островов не пускайте!; Среди медленно протекающих толп протекал незнакомец; Все чего-то боялись ... высы-

236

пали на улицу, собираясь в толпу; и — опять рассыпаясь... собирались в толпу и опять рассыпались; Повысыпали ... и растворялись в толпе; но толпа все росла ... толпа состояла из одних лишь субъектов... И перли, и перли ... — так перли, так перли! И как же иначе; ... соберется толпа', под напором сломаются двери; нагрянут сюда; а — смотрит: на ту же толпу; нет предела презрению; и нет предела — отчаянию; ... сыпался пачками треск... хлынула такая толпа... Вотвсе пропало;... собиралась

толпа» и т.п.

Токи людские: «и такие же серые проходили там токи людские, и такой же стоял зелено-желтый туман» [дважды ].

Гуща, тело: «Вязкую и медленно текущую гущу образовали все плечи; плечо ... приклеилось к гуще: и, так сказать, — влипло; последовал он за плечом, сообразуясь с законами цельности тела ... Что такое икринка? Там тело влетающих на панель превращается в общее тело, в икринку икры ... и гуща ползла: переползала и шаркала... из члеников была склеена гуща; и членик был — туловищем».

Рой, рой людской: «многотысячный рой людской там бредет...; многотысячный рой к ним бредет по утрам ...; Тотчас же после выхода старички вновь сроилися ... отметился вдруг искристый рой ...; Рой тот выбежал посмотреть... и рой убежал;... покатилисьнавстречу иммноготысячные рои котелков ...» и т.д. (часто в параллель к рою облаков, рою туманов).

Куча, гурьба: «они собирались ... в кучечки... чтобы ... гурьбою вдруг двинуться...;... и растаяла кучечка...; Кто они? Ничтожная кучка!» и т.д.

Многоножка: «на Невском Проспекте была циркуляция людской многоножки; однако, состав многоножки менялся; Не было на Невском людей; но — ползучая, голосящая многоножка была там; И видит она под ногами: течение многоножки ...»

Ср.выше род ублюдочный; ни люди, ни тени; постоянно тени и т.д.

Основные виды движения толпы обозначаются словами течь, ползти, валить. Ее элементарные свойства — собираться, роиться, кишеть и рассыпаться (растекаться)134. Этихарактеристики отчетливо противопоставлены прямолинейной организованности пространства центра. Есть еще один глагол, характеризующий толпу, как и все хаотическое, неустойчивое, быстро изменяющееся,— мелькать, ср.: «и было жутко мелькание странно оравших фигурок ... и топотали, мелькали их пятки ...» Ср. другие употребления: «Мелькнула любовь ... мелькнувши, упали ... Всяжизнь промелькнула, упала вся жизнь135; ... промелькнуло нечто вроде догадки; Но не мешает нам вспомнить: мелькнувшее мимо ...

— все промелькнувшее мимо, •— было одним раздражением мозговой оболочки; ... а извозчик, его обогнавши, подпрыгивал на камнях; и — мелькал номер бляхи: тысяча девятьсот пятый»136. Образ мелькания постоянен у Достоевского — как в ПИ, так и в других произведениях.При этом он используется приблизительно в тех же контекстах (и, в частности, при описании середины), что и у Гоголя раньше137 и Белого позже. Ср.: «незнакомец нагнулся, мелькнул и исчез ... Незнакомецмелькнул ...

237

Голядкин бросился вслед за ним;... Голядкин-младшийпромелькнул мимо господинаГолядкина-старшего; Мелькали какие-толица, ... то неясно, то резко ...; Некоторое время еще мелькали кое-какие лица...» («Двойник»); «я всматривалась в тени людей, мелькавшие на занавесках...; передо мной мелькали одни картины; Я жадно всматривалась в мелькавшие передо мной лица ...» («Неточка Незванова»); «вовсем этом народе, оставшемся в городе, на всех этих лицах, мелькавших с утра до вечера...» («Вечный муж») и т.п. Ср. у Гоголя: «Длинные тени мелькают по стенам и мостовой; ... сквозь которое мелькает бледная Нева;

Проходящие реже начали мелькать ...; ... мелькнула перед ним ...» («Невский проспект»); «... ярко мелькал трепетный свет свечи» («Нос»); «Пешеходы начали мелькать чаще; и перед ниммелькнули в одно время свечи, чиновники, трубки, столы для карт ...; фонари стали мелькать реже... Вдали, бог знает где, мелькал огонек...; мелькнул светлый гость в виде шинели» («Шинель»); «... и только одни передние домы мелькали будто сквозь тонкий газ. Тускло мелькала вывеска ... еще тусклее ...» («Дождь былпродолжительный») и т.д.138

Другой пример такого движения («марионеточного», жизненный танец) — танцевать с игрой-меной различных приставок. Ср.: «Николай Петрович Цукатов про-танцовал свою жизнь; теперь уж Николай Петрович ту жиз.нь до-танцовывал', дотанцовывал безобидно ... Всев жизни вы-танцовывалось. За-танцовал еще мальчиком; танцевал лучше всех: к окончанию курса гимназии на-танцовались.знакомства; к окончанию факультета из круга знакомств вы-танцовывался и круг покровителей; Николай Петрович пустился от-плясывать службу; про-тан- цовал он имение; ... спутница оказалась с приданым;и Николай Петрович теперь танцовал у себя; вы-танцовывались две дочери ... Так что теперь до-танцовывал сам он себя» (вычленение приставок наше. —

В.Т.).

С этой же периферией139 связаны и некоторыедругие действия или атрибуты (странный, фантастический; желтый и зеленый с многочисленными оттенками их, решительно оттеснившиевсе другие цветовые обозначения; насекомые и гады и т.п.), так или иначеупомянутые выше. Не случайно, что Александр Иванович Дудкин, чье внутреннее состояние и жилищеописываютсядовольно близкок характеристикам состояния и жилища Раскольникова140, — живет на Васильевском Острове, на семнадцатой линии,а не в «срединном» Петербурге (как Раскольников), и его путь лежит к центру (а не к Островам, как у героя ПИ).

Пронизанность романа Белого целым рядом мотивов, повторяющихся у Достоевского (очем см. в другом месте)141, довершает картину соотнесенности «Петербурга»142 с произведениями Достоевского и, прежде всего, с ПИ.

Относительно «внешнего» контекста многих из упоминаемых здесь понятий см. далее — в статье «Петербург и "Петербургский текст русской литературы"».

238

Примечания

Достоевский Ф.М. Преступление и наказание. М., 1970 (Литературные памятники, далее — ПН). Нередко текст цитируется лишь с целью указания на соответствующее место ПН и идентификации с ним. Используются сокращения: Р. — Раскольников, Св.

-Свидригайлов, П. - Порфирий Петрович, К.И. - Катерина Ивановна, Раз. - Разуми-

охин. Отсылки к исследованиям о Достоевском по необходимости минимальны, Естественно, что приходится считаться и с установлением определенной традиции.

Вчастности, здесь не рассматриваются совпадения в мотивах между ПН и другими произведениями Достоевского (этой теме будет посвящена следующая часть работы).

*См. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1963; 1-еизд. — Л., 1929.

Ср. об этом же аспекте, но в другой связи: «Метафоризм — естественное следствие недолговечности человека и надолго задуманной огромности его задач. При этом несоответствии он вынужден смотреть на вещи по-орлиному зорко и объясняться мгновенными и сразу понятными озарениями. Это и есть поэзия. Метафоризм — стенография большой личности, скоропись ее духа... Стихи были наиболее быстрой и непосредственной формой выражения Шекспира. Он к ним прибегал как к средству наискорейшей записи мыслей. Это доходило до того, что во многих его стихотворных эпизодах мерещатся сделанные в стихах черновые наброски к прозе» (Б.Л.Пастернак. Заметки

кпереводам шекспировских трагедий). Организация художественного текста, осно-

ванная на вызывании архетипических образов (или «primordial images»), рассматриваемых как «psychic residua of numberless experiences of the same types», и установлении дополнительных связей, преследует, между прочим, те же цели экономии. Ср.: Jung C.G. On the Relation of Analytical Psychology to Poetic Art. — Contributions to Analytical Psychology / Transl. by H.C. & C.F.Baynes (1928); Bodkin M. Archetypal Patterns in Poetry. N.Y., 1958; Мелетинский Е.М. О литературных архетипах. М., 1994 и др.

Достаточно указать-на ту страницу истории раннеевропейской живописи, где начинает обнаруживаться разрыв со старой иконописью. В этом отношении особого внимания

239

счел возможным примирить названные два вида романа. Не желая стеснять силу воображения и препятствовать его свободным блужданиям ъ необъятном царстве вымысла..., автор вместе с тем хотел изобразить действующих в его трагическойистории смертных согласно с законами правдоподобия...» (Уолпол Г. Замок Отранто. Предисловие ко 2-му изд. [Л., 1967], 11-12).

Проблема двойничества у Достоевского лишь частный случай расщепления героя, так или иначе связанного с автором. Герой часто не кончается там, где перестает употребляться его обозначение. То, что мы выделяем Раскольникова и Свидригайлова, Ставротгина и его двойников, Голядкина 1-го и Голядкина 2-го, Строго говоря, дань привычке (в частности, к ипостасности). Древнеиндийский философ, возможно, провел бы границы иначе; они, конечно, определялись бы областью распространения некиих общих признаков с заданными функциями. Герои Достоевского таким образом располагаются в некоем признаковом пространстве, что два соседних обладают рядом общих признаков; принцип же' расположения зависит от функциональной установки. Любым двум героям может быть сопоставлено сходное описание, если их функции в данном узле схемы совпадают. Так, например, объясняются совпадения в характеристиках Раскольникова, даваемых ему не только Свидригайловым, но и Разумихиным, Порфирием Петровичем и др. Расщепление das Selbst на части с целью дальнейшего*синтеза в плане нравственной регенерации сопоставимо в ряде отношений с общей схемой любого жертвоприношения с той же прагматикой. Психотерапевтическая сторона в обращении к такой схеме настолько очевидна, что ею можно (хотя бы отчасти) объяснить возможность восприятия романов Достоевского как сценария, который может «проигрываться* читателем, бродящим по местам, где развертывается действие романов. То, что они в этом отношении уникальны в русской литературе (ср. Н.П. Анциферов), бесспорно. И дело, конечно, не только в их «топографичности». Достоевский так организовал романное пространство, что сделал возможным вовлечение читателя в действие, лежащее уже за пределами художественной литературы.

Ср. ценные свидетельства в письме к А.Н.Майкову (31 декабря 1867 г.): «... и всегда в голове и в душе у меня мелькает и дает себя чувствовать много зачатий художественных мыслей. Но ведь только мелькает, а нужно полное воплощение, которое всегда происходит нечаянно и вдруг, но рассчитывать нельзя, когда именноонопроизойдет, и за тем уже, получив в сердце полный образ, можно приступать к художественному выполнению. Тут уже можно даже и рассчитывать без ошибки... в общем план создался. Мелькают в дальнейшем детали, которые очень соблазняют меня и во мне жар поддерживают. Но целое! Но герой! Потому что целое у меня выходит в виде героя. Так поставилось. Я обязан поставить образ...»

Любопытно сравнение двух противоположных оценок возможностей романа, сделанных лет за шестьдесят до ПН и примерно через столько же после него. Первая из них принадлежит Новалису (Fragmente). Для него ясно, что роман должен быть сплошной поэзией («Ein Roman muB durch und durch Poesie sein»), т.е. образом высшей действительности, естественности; что роман —- это история в свободной форме, как бы мифо- логия-история; что роман — это жизнь, принявшая форму книги; что мы сами живем в огромном романе (и в смысле целого и в смысле частностей). Идалее: «... Всякий автор романа пишет в своем роде boutsrimis, данное ему множество случайностей и ситуаций он располагает в стройную закономерную последовательность; он целесообразно заставляет единого героя пройти через все случайности к единой цели. Его герой должен быть достаточно своеобразной индивидуальностью, чтобыопределить собою встречающиеся обстоятельства и самому определяться ими. Это взаимодействие или изменение индивидуального героя, проведенное с последовательностью, и составляет весь интерес содержания романа. Автор романа может поступить различным образом. Например, он может сначала измыслить множество эпизодов, а героя сочинить позднее — для осмысления их... Или же он может сделать обратное: сперва прочно обдумать индивидуального героя и лишь затем подобрать к нему соответствующие происшествия». Далее следует исчисление видов связи, определяющих отношения между героем и событиями, до сих пор остающееся одним из самых существенных вкладов в анализ романной структуры. Новалис не только обобщил опыт романа XVIII в., но и сумел предвосхитить многие черты классического европейского романа XIX в. Другая оценка воз-

240