В.Н. Топоров - Миф. Ритуал. Символ. Образ

ся с другим — он даже знал, сколько шагов от ворот его дома: «ровно

семьсот тридцать», 9 (700+ 30)71, — хотя оба пути разнонаправлены".

Числа,4составляющие семь в архаичных схемах (три и четыре)73, отмечены и у Достоевского. О роли трех отчасти говорилось — особенно очевидна она в ПН во всем том, что связано с повторяемостью сюжетных ходов. Максимальная сакральность четырех обнаруживается в ритуальном клише: «стань на перекрестке, поклонись, поцелуй сначала землю...

поклонись всему свету на все четыре стороны и скажи всем...», 325 (ср. 257), а также в сцене чтения притчи о Лазаре, сыгравшей столь важнук роль в будущем возрождении Раскольникова: «— Не там смотрите ... в четвертом Евангелии (251)... "Господи! уже смердит, ибо четыре дни, как он во гробе". Она энергично ударила на слово четыре» (254)74.(Поразительно устойчив образ четырехэтажных домов и четвертого этажа; ср. дом старухи, 9, 62, 67, 70, 134 — дважды, 20875; дом Козеля, 23; дом Раскольникова, 172;дом, во дворе которого были спрятаны вещи, 86, — кстати, четыре футляра; дом, где помещалась контора, в четверти версты от Раскольникова, 76, — трижды, ср. четвертую по порядку комнату, куда пришел Раскольников, 77 [ср. ахматовское: а в глубине четвертого двора... ], и разговор о четырехмесячной неуплате долга, ср. 82 и 287(*. Эта четырехчленная вертикальная структура семантически приурочена к мотивам узости, ужаса, насилия, нищеты77 и тем самым противопоставлена четырехчленной горизонтальной структуре (на все четыре стороны), связываемой с идеей простора, доброй воли, спасения78. Этот1 второй, сакральный аспект чисел, противопоставленных профаническим числам, годным лишь для «низкой жизни», снова возвращает нас к архаическим схемам мифомышления и, в частности, к практике ритуальных измерений основных параметров мира. И у Достоевского число введено в мир и определяет не только размеры, но и высшую суть его. Для приближения к ней, проникновения в нее необходима полнота жизни79. Образ этой жизненной полноты человеку, охваченному отчаянием, является через воспоминание, память, которые противостоят темной и косной стихии забвения80. Жизнь и память, так понимаемые, составляют высшие ценности и для Достоевского и для мифологического сознания.

Приложение 1

К описанию душевного состояния героя

Из наиболее характерных описаний такого состояния героя ср. об Ордынове: «какая-то бессознательная грусть надрывала его сердце. В глазах его был огонь; он чувствовал лихорадку, озноб и жар попеременно ...

он одичал'совершенно. Он одичал, не замечая того...; Ему стало тоскливо и грустно... его принимали за сумасшедшего...; В припадке глубоко волнующей тоски и какого-то подавленного чувства ... забылся на мгно-

211

вение. Он очнулся ...; усталый и не в состоянии связать двух идей, добрел он уже поздно до квартиры своей и с изумлением спохватился, что прошел было, не замечая того, мимо дома ...; Долго и бессознательно бродил он по улицам ..., он очнулся...; Одиночеством ли развилась эта крайняя впечатлительность :.., приготовлялась ли в томительном, душном и безвыходном безмолвии долгих бессонных ночей...; дух замирал в тоске и смятении; Идя наудачу, не видя дороги, он все старался ... сосредоточиться духом, свести свои разбитые мысли ... Но усилие только повергало его в страдание, в пытку. Озноб и жар овладевали им попеременно ...; По временам приходил он в себя и догадывался, что сон его был не сон, а какое-то мучительное, болезненное забытье; какая-то неведомая сила опять поражала его, и он слышал, чувствовал ясно, как он снова теряет память... Порой больной забывал, что с ним было...; вдруг стал понимать, что он одинок и чужд всему миру, один в чужом углу ...

Он впадал в смятение, в тревогу... Его начинало мучить подозрение ... и опять ужас нападал на него; Он закрыл глаза и забылся; Но грусть тяжелая ... все более и более давила его сердце; ночувствовал, что сонего был сном болезненным... Голова его болела и кружилась... Вместе с сознанием воротилась и память;... Часто по целым часам, забыв себя и всю обыденную жизнь свою, забыв все на свете, просиживалон на одном месте, одинокий, унылый... Какая-то безобразная мысль стала все более и более мучить его ...» и т.п. («Хозяйка»).

О Вельчанинове: «Ипохондрия его росла с каждым днем. Особенно проявлялась эта грусть, когда он оставался один; начинал стыдиться своих мыслей и чувств, пережитых в ночную бессонницу! ... Давно уже он заметил, что становится чрезвычайно мнителен во всем ... иногда по ночам, его мысли и ощущения почт!? совсем переменялись, в сравнении с всегдашними ...; жаловался на потерю памяти: он забывал лица знакомых людей» и т.д. («Вечный муж»).

Об Иване Петровиче: «Я заметил, что в тесной квартире даже и мыслям тесно; Еще с утра я чувствовал себя нездоровым, а к закату солнца мне стало даже и очень не хорошо; начиналось что-то в роде лихорадки

...; припоминаято странное, болезненное ощущение... Кчему это фантастическое настроение духа?; болезнь одолевала меня все более и более; от расстройства ли нервов..., от недавней ли хандры, но я ... с самого наступления сумерек, стал впадать в то состояние души, которое так часто приходит ко мне теперь, в моей болезни, по ночам, и которое я называю мистическим ужасом. Это — самая тяжелая, мучительная боязнь чегото... Его [ум ] не слушаются, он становится бесполезным, и это раздвоение еще более усиливает пугливую тоску ожидания... Но в моей тоске неопределенность опасности еще более усиливает мучения...» и т.д. («Униженные и оскорбленные»).

О Мечтателе: «С самого утра меня стала мучить какая-то удивительная тоска. Мне вдруг показалось, что меня, одинокого, все покидают, и что от меня отступаются...; Мне страшно стало оставаться одному, и целых три дня я бродил по городу в глубокой тоске, решительно не по-

212

нимая, что со мной делается; Меня теснят такие странные мысли, такие темные ощущения...»; ср. более пространное изложение в главе «Ночь вторая» («Услышите вы, Настенька...» [«Белые ночи» ]) и т.п., не говоря уж о Голядкине («тоска его давила и мучила. Порой он совершеннолишался и смысла, и памяти...») или парадоксалисте из «Записок из подполья». Следует подчеркнуть, что в описаниях болезни в разных произведениях Достоевского наблюдается поразительное единообразие (вплоть до перенесения из текста в текст целых блоков), о чем можно судить по приведеннымотрывкам. В частности, существенно, что «Хозяйка» и «Униженныеи оскорбленные» начинаются именнос того, что герои этих произведений (Ордынов и Иван Петрович) ищут новую квартиру, поскольку свое плохое физическое и душевное состояние связывают с жизнью в плохой, угнетающей их, комнате. Ср. неоднократные высказывания такого рода Раскольникова, которому лишь крайняя нужда не позволяет думать о перемене жилья.

В связи с этой темой заслуживают особого внимания свидетельства самого Достоевского и близких ему людей. Ср., например, письма Достоевского, в которых постоянно возникает эта тема («Уж когда здесь припадки, что же там? Решительно теряются умственные способности, память например». Письмо А.Н.Майкову 20.III-2.IV. 1868; кстати, Достоевский забыл сообщить Майкову,что тот крестный отец Сони; забыл имя Олонкина и т.д.), или примечание А.Г.Достоевской к отрывку из «Вечного мужа» («Вельчанинов жаловался ... на потерю памяти»): «Все это случалось с Ф.М. ... Его беспамятство создало ему много врагов...»

Вместе с тем можно напомнить целый ряд произведений в русской литературе 30 — 40-х годов прошлого века, в которыхизображаются подобные или более или менее близкие состояния (ср. «Записки сумасшедшего», «Невский проспект», «Портрет»). Оставляя в стороне те произведения, которые в этом отношении достаточно верно следуют образцам Гофмана, французской «неистовой» словесности и т.п., следует особо выделить лермонтовский отрывок «У граф. В... был музыкальный ве-

чер», датируемый весной 1841 г. и впервые опубликованный всборнике «Вчера и сегодня», кн. 1, в 1845 г. Этот отрывок, позволяющий кратчайшим образом установить связь между такими пушкинскими отрывками из великосветской жизни, как «Гости съезжались на дачу», «Мыпроводили вечер на даче» и др. (ср. помимо целой совокупности сходных деталей, Минская в отрывке у Лермонтова и Минский в отрывке«Гости съезжались на дачу» у Пушкина; ср. также Минского в «Станционномсмотрителе»), и «Преступлением и наказанием» (ср. Лугин у Лермонтова, Лужин у Достоевского), во многих отношениях предвосхищает роман Достоевского (о чем см. в другом месте). В связи с темой особого душевного состояния героя ср.: «С некоторого времени его преследовала постоянная идея, мучительная и несносная... Непостижимаялень овладела всеми чувствами его ... голова болела, звенело в ушах ... ему стало ужасно грустно. Он начал ходить по комнате; небывалое беспокойствоим ов-

213

ладело; ему хотелось плакать ... он бросился на постель и заплакал...» (ср. еще: «... признаки постоянного и тайного недуга ... от ипохондрии ...

какое-то неясное, нотяжелое чувство...») — «У граф. В... был музыкальный вечер» при сходных описаниях у Достоевского, ср. хотя бы: «С некоторого времени он был в раздражительном и напряженном состоянии, похожем на ипохондрию...» (ПН, 7 и др.).

Приложение 2

О вдруг у Достоевского и Белого

Ряд других текстов Достоевского (прежде всего ранних) в отношении употребления вдруг приближается к картине, наблюдаемой в ПН или даже превосходит ее, хотя в целом распределение вдруг по разным произведениям дает весьма различные результаты. На одном полюсе — «Бедные люди», где в условиях диалогического обмена письмами вдруг встречается весьма нечасто. На другом полюсе — такие произведения, как «Вечный муж» (1870) с более чем 180 случаями употребления вдруг (в сопоставимых размерах насыщенность этим словом текста «Вечного мужа» более чем в полтора раза превышает данные, относящиеся к ПН). По насыщенности словом вдруг к разбираемому роману приближаются «Хозяйка» (около 55) и отчасти «Неточка Незванова», «Униженныеи оскорбленные». Явно уступают «Двойник» (около 80 случаев), «Белые ночи» (более 30) и некоторые другие произведения того же периода.

Несколько особое положение в отношении вдруг занимает «Двойник». Еще В.В.Виноградов указывал, что в «Двойнике» «весь композиционный план осуществляется при посредстве такой, как бы исчерпывающей рисовки движений, которые застывают "на мгновение", чтоб потом сразу же резко смениться контрастной экспрессией»81. Отсюда — обилие выражений типа: «на мгновение смутился, на мгновение выразительно замолчал, на мгновение будто прирос к своему креслу, покраснел на мгновение, закрыл глаза на мгновение, остолбенев на мгновение» и

т.п.; расчлененность в изображении движенияс помощью вдруг и потом («Г.Голядкин ... покачнулся вперед, сперва одинраз, потом другой, потом поднял ножку, потом как-то пришаркнул, потом как-то притоп-" нул, потом споткнулся...»); ступенчатое расположение глагольных форм («Так и вышло ... запнулся и завяз ... завяз и покраснел... покраснел и потерялся ... потерялся и поднял глаза и обвел их кругом ... обвел

их кругом и обмер»); широкий набор глагольных форм с однократно-мо- ментальным значением (выпрыгнул, юркнул, скользнул, ринулся, шаркнул, шмыгнул, дернул, захлопнул, сунул, топнул, мелькнул, встрепенулся и т.п.). Эти способы дискретизации текста и фиксации движений оказались, видимо, не вполне удачными, поскольку они вели к значительной растянутости текста и обилию повторений, во-первых, и к созданию пространства, в котором возможны лишь движения «марионеточного» типа, во-вторых. Ни то ни другое не годилось для решения тех

214

задач, которые должен был решить Достоевский в своем романе с героями не марионеточного, а скорее — трагического характера. Поэтому в ПН автору пришлось отказаться от большей части перечисленных выше средств, щедро используемых в «Двойнике». Зато использование вдруг ках кратчайшего способа энергичной дискретизации романного пространства и как наиболее нейтрального стилистически средства получило еще более широкое развитие, став, несомненно, одним из самых действенных приемов.

Интересно, что в «Двойнике» больших скопленийвдруг почти нет82 в отличие, например, от «Неточки Незвановой» или «Вечного мужа»*з.

Отсутствие в «Двойнике» значительныхсгущений вдруг компенсируется сгущением звуков, образующих консонантический остов слова, в непосредственном соседстве. Этот же прием, время от времени отмечаемый и в ПН, часто используетсяи в других произведениях Достоевского. Отсюда многочисленные случаи сочетаемости вдруг с вздрогнул, дергал, друг, держал, раздражал и т.д. Ср.: «вдруг ... дернул; вдруг ... дернул; вдруг ...

вздрогнул; Вдруг ... вдруг он вздрогнул; Вдруг ... вздрогнул; другой ...

вдруг; Вдруг ... задрожал; вдруг ... дружеской вечеринке; вдруг ... друг; вдруг... держал; вдруг ... вздрогнул; Вдруг ... вздрогнул;Вдруг он вздрогнул; Вдруг ... вздрогнул; Вдруг ... вздрогнул; Вдруг ... вздрогнул» («Двойник»); «вдруг ... вздрогнул; вдруг ... вздрагивавшую; ъдруг как бы дрогнуло; вдруг нервно и раздражительно; вдруг ... держа; вдруг ... тревожно; потревожил-с... вдруг', вдруг... подружка;вдруг подбежал... и дернул; подружки-с, бодро проговорил вдруг; вдруг ... раздраженному; вдруг он вздрагивал; закрывал ... вдруг ... открывал» («Вечный муж»); «вдруг ... взгляд ее встретил ... взгляд Ордынова. Он вздрогнул; вдруг ...

сердце ... вскрикнул от восторга, когда взглянул» («Хозяйка»); «вдруг ...

вздрагивала; Я вдруг вздрогнула; Но вдруг я вздрогнула; Вдруг я вздрогнула от испуга...» («Неточка Незванова»); «вдруг ... вздрогнешь ...

взгляд; вдруг и вся задрожала; вдруг... завидев его вдали... вздрогнула, вскрикнула, вгляделась ... вдруг; вскричала она вдруг ... задрожав» и т.д. («Униженные и оскорбленные»); «... проговорил он вдруг ... мой друг ...; загородила нам вдруг дорогу ... фигура ...; задрожал вдруг мой голос ...; как дурак, сказал я вдруг; Друг мой, проговорил ъдруг твердо Версилов;

... угадал ... вдруг так дернулась. Я угадал ...; проговорил я вдруг ...

взглянув ... восторг ...; вдруг, заметив, что она вся вздрогнула; ... в мимолетном взгляде ее я увидел вдруг ... вскрикнул ...; ... вздрогнул я ...

вдруг толкнула ...; вдруг ... взгляды встретились ...; вдруг громко заговорили...» и т.д. («Подросток») и др.

Нужно сказать, что употребление вдруг в таком звуковом окружении было известно и ранее. Особенно характерны примеры из пушкинской прозы, где вдруг употребляется, как правило, не часто и во всяком случае в десятки раз реже, чем у Достоевского. Ср.: «Вдруг она вздрогнула; мадригал и вдруг...; доигрывали... игру в экарте... вдруг...» («Гости съезжались на дачу»); «Вдруг... задумалась и грустно поникла дивною головою; Вы думаете ... голосом, вдруг ... довольно гордости...» («Мы прово-

215

дили вечер на даче»); «Вдруг дверь ... голова ... вздрогнул» («Египетские ночи») и под.84 Не раз прибегал к вдруг в сходном употреблении и Гоголь. Ср.: «вдруг ... вздрогнуть» («Невский проспект»); «вдруг задрожал

... глядело ... судорожно; дрожа всем телом ... вдруг» («Портрет») и под. У Гоголя же отмечены аналогичные сгущения вдруг. Хотя их цепочки обычно не превышают трех членов, однако нередко эти повторения следуют одно за другим с очень малыми интервалами. Ср.: «Затем ли пахнуло на меня вдруг это свежее дуновение молодости, чтобы потом вдруг и разом я погрузился еще в большую мертвящую остылость чувств, чтобы я вдруг стал ...» («Ночи на вилле»); «выхватившись вдруг ... вдруг ... набрасывая ... Вдруг почувствовал ...» («Шинель»); «с меня вдруг будто ка- кой-то камень свалился с плеч: вдруг почувствовал себя ...» («Портрет») и др.

Характерно, что вдруг у ряда писателей (Достоевский, несомненно, среди них) чаще всего появляется в петербургских циклах (а не сельских, провинциальных). Вэтом смысле вдруг, как и многиедругиеиз рассмотренных здесь слов, тесно связано с существеннейшими составляющими именно петербургской жизни (ср. в «Египетской марке»: «На побегушках у моего сознания два-три словечка "и вот", "уже", "вдруг"...»).

В отношении употребления вдруг в прозе после Достоевского выделяется Белый, особенно в «Петербурге» (подробнее см. ниже). Как правило, Белый избегает сгущений вдруг в тексте85 и специального обыгрывания этого слова на звуковом уровне86. Зато бесспорно новым является использование вдруг для организации значительных по размеру отрывков текста (внутри которых вдруг — в отличие от Достоевского — уже не встречается). Вдруг выступает как знак начала такого отрывка (Grenzsignal). При этом предполагается, что этот отрывок выделен, по идее он, как картина, просматривается (прочитывается) разом, как бы единым духом. Этой цели служит и графическая выделейность отрывка, вводимого словом вдруг (использование особого шрифта, сдвиг текста вправо по сравнению с основным корпусом, выделение специально вводимыми знаками препинания87 и т.п.). Если читатель хочет понять композицию романа в целом, он может пропускать эти отрывки, как сноскиили примечания, зная, что в них не общее движение основных составляющих романа, а скорее, мгновенный снимок немой сцены или гримасы. Ср.:

«Вдруг... —

— лицо его сморщилось и передернулось тиком,судорожно закатились глаза, обведенные синевой; кисти рук подлетели на уровень груди. И корпус откинулся,ацилиндр, стукнув в стенку, упал на колени ...;

Аполлон Аполлонович посмотрел вдруг за дверь: письменные столы, письменные столы! Кучи дел! И — склоненныеголовы! Какое кипучееи могучее бумажное производство!

Аполлон Аполлонович постоял: и вдруг: Аполлон Аполлонович — прошел;

216

Николай Аполлонович ощутил странный холод: вдруг: —

— "А что такое?"

Николай Аполлонович поднял голову.

— "Ничего особенного: вонподъехал ваш батюшка". t...... ,

... неожиданно сложатся вдруг в отчетливую картину: креста, многогранника, лебедя, светом наполненной пирамиды. И — все разлетится;

... Лихутин, ушел по обычаю заведывать провиантом, — вдруг: к удивлению комната оказалась запертой от нее: подпоручик Лихутин — засел там;

Чуялось объяснение: чуялось — плод уж созрел: он сорвется: сорвался и... — вдруг:

Аполлон Аполлонович уронил карандашик (у лестницы); Николай Аполлонович, следуя навыку, бросился: поднимать;

Аполлон Аполлонович бросился: упреждать; носпоткнулся, упал, руками касаясь ступенек; его голова пролетела ивниз и вперед, неожиданно оказавшися: подпальцами — руки сына; Николай Аполлонович увидел отца (сбоку билась артерия); теплая пульсация шеи его испугала; отдернулон руку; но — поздно отдернул: подприкосновениемхолодной руки голова сенатора —передернулась тиком; чуть дернулись уши; как вертлявый японец, учивший Джу-Джицу, отбросился в сторону, распрямлялся — на громко хрустящих коленках.

Все — длилось мгновение. Николай Аполлонович карандашичек подал отцу:

—"Вот!";

—"Не прошло еще часу, вдруг: слышу я иетта — звонятся...";

Вдруг... —

Бревно наградит тебя в нос».

Тем самым вдруг у Белого приобретает максимум самостоятельности

инезависимости. Оно может кончать фразу или целый отрывок и даже

главу, оно может находиться в полном одиночестве, составляя фразу. В этих условиях нельзя да и нет смысла скрывать, что вдруг — прием, и часто лишь прием, не один из элементов языка романа, а составная часть метаязыка, которым сам автор описывает язык своего романа^. И в этих условиях вдруг нередко субстантивируется и терминологизируется, становится знаком следующей за ним ситуации, которой, однако, может и не быть, функцией в чистом виде. Ср.:

«— "Ну и что ж?"

— "Да что ж: ничаво!..."

Вдруг ...

Но о вдруг мы — впоследствии; От перекрестка до ресторанчика на Миллионнойуслужливо описали

мы путь незнакомца до пресловутого слова вдруг, которым все прервалось;

217

"Вдруг" знакомы тебе. Почему же, как страус, ты прячешься при приближении неотвратного "вдруг"?

"Оно" крадется за спиной; иногда же предшествует появлению в комнате ...

Смеются. Ты тоже смеешься: будто не было — "вдруг".

"Оно" кормится мозговою игрою...; "вдруг", откормленный, ноневидимый пес, начинает предшествовать, вызывая у наблюдателя впечатление, будто ты занавешен от взора облаком: это — есть твое "вдруг".

Мы оставили в ресторанчике незнакомца. Вдруг он обернулся: ему показалось...;

Все окончится: как не пришло ему раньше; и — миссия начерталась. Вдруг... —" [конец главы ].

Приложение 3

Из аналогий к употреблению слова странный у Достоевского

Еще несколько примеров нагнетения странный, странно в других произведениях Достоевского: «... до невероятности странный ... человек

... Он вдруг выказал себя с такой странной ... точки зрения... Яподробно слышал о некоторых его странностях; наконец, вдруг случилось одно очень странное... обстоятельство ... и странный человек начинает ... — Странно ... — Гм! Странно ...» («Хозяйка»); «Родились странные понятия ... что живу в странном семействе ... способствовалмоему странному сближению ... среди таких странных людей ... я сама сделалась таким странным ... ребенком ... но как-то странно понятенбыл для меня; Сначала мне все казалось странным и чудным ... как на какого-точуд- ного и странного человека. Казалось, и он сам понимал,что он очень странен ,.. с какою-то странною недоверчивостью ...» («Неточка Незванова»); «Доктор как-то странно и недоверчиво взглянул ... в нем произошла какая-то странная перемена. Серые глаза его как-то странно блеснули ... Тогда произошла довольно странная сцена ... необыкновенно странным образом разрешилось ...» («Двойник»)88 и т.п. Помимо частого соседства странный, странно с другими указаниями неопределенности (какой-то, как-то, что-то ...) и неожиданности (вдруг), исследователями отмечается совместная встречаемость этого слова со словами, подчеркивающими крайнюю степень признака (крайний, неизъяснимый, необъяснимый, неистощимый, неописанный, величайший, необыкновенный и под.) — вплоть до невозможности описать этот признак.

Из предшественников Достоевского ближе всего к нему в отношении употребления этого слова — Лермонтов, и опять именно в указанном уже отрывке; ср.: «... в странном выражении глаз его ... Ему этопоказалось странно ... "СтранноГ' — подумал Лугин ... имели какую-то не-

218

современную наружность ... это конечно странно] ... Глаза странного гостя ... странное чувство волновало и грызло его душу ... Странный трепет пробежал по его жилам ...»89 Характерный для Достоевского ход

— странное дело1'— отмечен в «Пиковой даме» («Странное дело! Всамый тот вечер, на бале, Томский ...»; ср. также: «... волнуемый странными чувствованиями ...»), многими чертами отразившейся в произведениях Достоевского и — прежде всего — в «Преступлении и наказании»^. Показательные для Достоевского сгущения слова странный имеют аналог в петербургских повестях Гоголя. Ср., например: «"Как странно, как непостижимо играет нами судьба наша!... Как странно играет нами судьба наша!" Но страннее всего ...» («Невский проспект»); «... увидя... такую странность... "Странным случаем: его перехватили почти на дороге... И странно то, что я сам...; И странно то, что главный участник в этом деле..."» («Нос»); «... и сообщило ему странную живость...

в сем ... портрете было что-то странное ... отчего же это странно-непо- нятное чувство? ... это была та странная живость ...; Но какими-то ...

странными выкладками... Ночто страннеевсего ... — это была странная судьба всех тех, которые...; все это произвело на него странное впечатление ... в душе его возродилось такое странное отвращение ...они ему показались до того странны и страшны ... Все это казалось ему не- изъяснимо-странно ...» («Портрет») и под. Вместе с тем, в отличие от Достоевского, у Гоголя наблюдаются два особых направления в употреблении этого слова: в сторону превращения его в универсальный модальный оператор или в клише романтической фразеологии (в значении «чудный», «таинственный», «непостижимый»). Достоевский лишь из^ редка (да и то лишь в период полемики-переработки гоголевского влияния) отдавал дань подобным словоупотреблениям, стараясь сохранить в этом слове его богатую суггестивность, к которой можно было обращаться всякий раз, когда речь заходила о неопределенности, неожиданности. Эти нюансы сохраняются у слова странный даже тогда, когда с его помощью локально организуются значительные отрывки текста и, следовательно, когда странный, странно начинают выполнять чисто синтаксические и композиционные функции. Несомненно,что для Достоевского странный, странно — имманентных свойств того пространства, скоторым так часто «работал» писатель (ср. элемент стран- : сторон-).

Приложение 4

К общим мотивам в «Пиковой даме» и ПН

Высказывания Достоевского о «Пиковой даме» и, в частности — о Германне (ср. «Подросток»: «... дикая мечта какого-нибудьпушкинского Германна из "Пиковой дамы" [колоссальное лицо, необычайныйсовершенно петербургский тип — тип из петербургского периода], мне кажется, должна еще больше уцепиться...»), сами по себе достаточны, чтобы попытаться найти отражение тех или иных элементов пушкинской

219

повести в собственном творчестве Достоевского. Особое внимание с этой точки зрения следует обратить на ПН. Помимо общей схемы — бедный герой и богатая старуха (: деньги), приход героя к старухе, убийство, невозможность воспользоваться результатами, наказание за преступление и т.п. — нельзя не отметить целого ряда существенных параллелей в мотивах, композиционных и языковых ходах и некоторых других деталях.

Ср., например, весьма значительное сходство (при заранее определенных кругом описываемых явлений различиях) в изображении комнаты Лизаветы Ивановны и комнаты Сони91. С одной стороны («Пиковая дама»): «... она уходила плакать в бедной своей комнате, где стояли ширмы, оклеенные обоями, комод, зеркальце и крашеная кровать, и где сальная свеча темно горела в медном шандале!» — и, с другой стороны (ПН): «... на продавленном стуле, в искривленном медном подсвечнике, стояла свеча ... направо находилась кровать ... стоял небольшой простого дерева комод... желтоватые... обои... даже у кровати не было занавесок ... Огарок уже давно погасал в кривом подсвечнике, тускло освещая в этой нищенской комнате убийцу и блудницу...»

Достойны внимания совпадения в описании второго сна Германна и второго сна Свидригайлова в последнюю его ночь. Оба сна начинаются с изображения пробуждения, незаметно переходящего в новый сон (ср. тот же прием в «Невском проспекте», сон Пискарева92, сонхудожника, и, конечно, еще раньше в «Гробовщике», сон Андриана Прохорова).

И в том и в другом отрывке далее следует описание сна, содержание которого воспринимается как реальность (из других характерных параллелей ср. мотив мышей в сне Свидригайлова и огромного паука в сне Германна).

Другой пример схождения — мотив неотвечанья старухи Германну и старухи Раскольникову в его сне. Ср.: «... она села у.окна в вольтеровы кресла ... комната опять осветилась одною лампадою. Графиня сидела..., качаясь направо и налево... Старуха молча смотрела на него и, казалось, его не слыхала. Германн вообразил, что она глуха, и, наклонясь над самым ее ухом, повторил ей то же самое. Старуха молчала по-преж- нему... Графиня молчала ... Старуха не отвечала ни слова. Германн встал. — Старая ведьма1.94 — сказал он, стиснув зубы, — так я ж заставлю тебя отвечать ... Она закивала головою и подняла руку, как бы

220