Ридер КВ часть 1 / СОЦИОЛОГИЯ 1 Курс - Ридер / Луман - Понятие общества

 Однако это все-таки одна сторона его вклада. Как и все структурные соединения, язык обладает эффектом включения и исключения. Он повышает возбудимость сознания посредством коммуникации и возбудимость общества посредством сознания, так что собственные состояния превращаются в язык и в понимание или, соответственно, в непонимание. Но одновременно для общественной системы исключаются другие источники возбуждения. Это значит: язык изолирует общество почти от всех событий окружающей среды физического, химического рода или событий, формирующих образ жизни, за исключением единственного возбуждения импульсами сознания. Подобно мозгу, который за счет исключительно малой способности глаз и ушей к резонансу почти полностью изолирован по отношению ко всему, что происходит в окружающей среде, общественная система почти полностью изолирована от всего, что происходит в мире, с помощью узких путей для раздражения, которые канализируются сознанием. Также, как в случае мозга, эта почти полная изоляция общества является условием оперативной закрытости и возможностью построения высокой собственной сложности.

VI

Эти размышления уже приблизили нас к тому, что следует сказать об отношениях индивидуума и общества. Сначала следовало бы еще раз напомнить о соответствующих obstacles йpistйmologigues: социология больше не может с успехом понимать индивидуума как часть общества, но она не может и отстраниться от этого представления. С тех пор, как она существует в качестве академической дисциплины, она занимается этой проблемой. В противоположность этому представленное нами понятие общества исходит из полного разделения индивидуума и общества. Согласно моему тезису, лишь на этой основе возможна программа теории, которая серьезно рассматривает индивидуума.

Со всей категоричностью говоря: "участие" индивидуума в обществе исключается. Между индивидуумом и обществом нет никакой коммуникации, так как коммуникация всегда является внутренней операцией общественной системы. Общество никогда не может выйти за свои пределы с помощью собственных операций и охватить индивидуума, с помощью собственных операций оно может воспроизводить лишь собственные операции, так как оно не может оперировать за пределами своих собственных границ. Это, собственно говоря, должно было бы быть легко понято (но почему же это не воспринимают?) .Тоже самое справедливо в отношении жизни и сознания индивидуума. Операции, воспроизводящие систему, также и здесь остаются в системе. Ни одна мысль не может покинуть сознание, которое она воспроизводит. Не следует ли сказать: к счастью? Иначе что случилось бы со мной и как можно было бы мне развивать индивидуальность, если другие своими мыслями могли бы управлять моими мыслями? Как можно было бы представить себе общество в виде гипноза всех и всеми?

Конечно, остается возможность того, что индивидуум представляет общество, и что коммуникация в первую очередь использует личностей в качестве адресатов и в качестве тем. Но тогда следовало бы говорить не об индивидуумах (людях, сознании, субъектах и т.д.), а о личностях в точном античном смысле слова. Имена и местоимения, которые употребляются в коммуникации, не имеют ни малейшего сходства с тем, что они обозначают. Каждый не есть "я" точно также, как слово "яблоко" не является яблоком.

Говорить всерьез об индивидуальности — значит понимать индивидуумов как продукт их собственной деятельности, как самореферентные исторические механизмы, которые каждой своей операцией определяют исходное состояние для дальнейших операций и могут делать это лишь посредством собственных операций.

Отсюда следует, что не существует нормативной интеграции людей в обществе. Иначе говоря, не существует норм, от которых невозможно было бы отклонение, если это кому-нибудь нравится. Не существует и консенсуса, если он должен означать, что эмпирические состояния, в которых находятся индивидуумы, каким-либо образом согласуются. Имеется лишь соответствующая схема наблюдения, в которой наблюдатель сам себя детерминирует к установлению того, что поведение согласуется с нормой или отклоняется от нее. Этим наблюдателем может быть также система, осуществляющая коммуникацию, — суд, средства массовой информации и т.д. Если спрашивают о реальной основе норм или консенсуса, то нужно наблюдать наблюдателя; а если отказаться считать бога наблюдателем мира, то остается множество других возможностей определения наблюдателя.

 Лишь когда впервые воспринимают теорию в такой ее радикальности, можно видеть, что дает дополнительное понятие структурного соединения. Оно поясняет, что несмотря на эту оперативную закрытость в мире не происходит все, что угодно. Структурные соединения обеспечивают накопление определенных возбуждений и исключают другие. Тем самым возникают тенденции в развитии самодетерминации структур, которые зависят от того, с какими возбуждениями они имеют дело. Так, организмы настроены на силу тяготения Земли, причем часто очень специфическим образом. (Кит будет раздавлен весом своих собственных внутренних органов, если будет выброшен на берег). Человек, находящийся в особых шумах, которые функционируют в качестве языка, учится говорить. Каждое общество социализирует индивидуумов по ту сторону их структурных соединений и предназначено именно для этого. Язык является бинарно кодированным и может ответить на каждое сообщение утвердительно или отрицательно. Каждая норма будет направлена против возможности отклоняющегося поведения. Тем самым общество размещает (полностью бесконтрольных) индивидуумов в опциональную схему. Оно считает свободой то, что не может изменить, и делает это в настолько сильно схематизированной форме, что коммуникация может быть продолжена через "да" или "нет", через конформное или отклоняющееся поведение, в зависимости от того, как решит индивидуум. В этом мы видим эволюционно крайне невероятные, очень высоко селективные устройства разделения и соединения систем, систем свободы и порядка.

VII

Свобода и порядок были проблемными терминами (или "переменными величинами") последнего убедительного понятия рациональности, которое создала Европа: как можно больше свободы при такой степени порядка, которая необходима, — так можно выразить кредо либерализма в форме, восходящей к Лейбницу. С тех пор имеются лишь продукты распада, будь то в виде различения нескольких поня-тий рациональности без определения рациональности per se18  (Вебер, Хабермас), будь то в форме различения рациональности и иррациональности, причем обе стороны различения являются справедливыми — и опять же: без указания того, в чем же именно состоят формулировки такого различения; или, иначе говоря, что обозначено в его форме. Этому соответствует элиминация понятия разума: из свойства человеческого существа он стал лишь аппроксимативно достижимым, в буквальном смысле слова утопическим идеалом.

Нелегко усмотреть, каким образом системно-теоретическое понятие общества вообще могло бы помочь в этой дилемме. В любом случае нет обратного пути к староевропейскому континууму рациональности бытия и мышления или природы и действия, при котором рациональность была бы непосредственно заложена в конвергенции этих различных понятий, то есть в том, что мышление присущим ему образом соответствовало бы бытию или действие присущим ему образом соответствовало бы природе. Все же при различении бытия и мышления, природы и действия всегда обращает на себя внимание своеобразная ассимстрия, в которой, смотря с сегодняшней точки зрения, кажется скрытой структура рациональности . Если принято, что мышление в собственном смысле соответствует бытию и что действие по своей натуре — природе, то различение, очевидно, еще раз производится на одной из обеих его сторон, на мышлении, или, соответственно, на действии. Георг Спенсер Браун называет операцию, которая реализует такую структуру "re-entry"19  формы в форму — или различением в различенном посредством самого себя.20 Контекст различения формы, в которой это происходит, близок к тому, чтобы при этом подумать о разрешении парадокса, а именно: парадокса применения различия, которое не может различить самого себя. Как всегда, при помощи этой активной (если не насильственной) интерпретации староевропейского понятия рациональности мы можем спросить о том, должно ли оно оставаться связанным с такими антропологическими (или гуманистическими) понятиями, как мышление и действие, или, как минимум, можно ли отделить от этого фигуру re-entry. Именно этот шаг с легкостью удается системной теории, так как она и так уже определяет форму системы посредством (асиметричного) различения системы и окружающей среды.

Для общественной системы, точно так же как и для системы сознания, такое re-entry является неизбежным. Оперативно осуществленная дифференциация системы и окружающей среды возвращается в систему в качестве различения самореференции и внешней референции. Коммуникация может быть осуществлена лишь таким образом, что система избегает совпадения своих операций с тем, о чем будут коммуницировать. Сообщение и информация должны быть различены и оставаться различенными, иначе вообще не состоится никакой коммуникации. Система оперирует в постоянном воспроизводстве различения самореференции и внешней референции. Это есть ее аутопойесис. Это впервые дает возможность осуществить се оперативную закрытость. Точно так же сознание постоянно экстернализирует в каждой операции то, что ему внушает мозг, — орган для самонаблюдения состояния своего организма. Сознание также должно различать самореференцию и внешнюю референцию и посредством этого различения наблюдать себя самого в различении с окружающей средой. Именно потому, что оперативные вмешательства в окружающую среду являются невозможными, самонаблюдение с по-мощью этого различения является принудительным условием аутопойесиса системы, а именно: как в случае общества, так и в случае сознания.

Если желают найти понятие для космологической рациональности старого мира, то следовало бы исходить отсюда. Однако тогда это была бы оперативно вынужденная, "само собой разумеющаяся" рациональность, совершенно не идеальная и без возможности для нерациональных операций. Была бы только постоянно воспроизводи-мая внутренним образом двойная ориентация на то, что система идентифицирует как саму себя и что — как окружающую среду. Эта рациональность была бы рациональностью наблюдателя первого порядка. Лишь на уровне наблюдателя второго порядка приходят к понятиям с притязаниями. Это предполагает, что система наблюдает себя при осуществлении re-entry. Тогда нужно положить в основу различение самореференции и внешней референции и ввести это различение в самореференцию. Следует получить ясность относительно того, что не только дифференциация системы по отношению к остальному миру, который становится тогда окружающей средой, будет осуществляться с помощью собственных операций и без них не состоялось бы мюнхаузеновское собственное участие. Кроме того. следует заметить, что возможное тем самым различение самореференции и внешней референции само является различением и требует для этого собственных операций. Также и различение самореферен-ции и внешней референции вновь входит в различенное посредством него. Оно становится тем различением, с помощью которого система обеспечивает собственное единство. Согласно такому воззрению мир, различение которого постоянно формирует его, становится конструкцией. Мир тогда становится бесспорной реальностью, так как в конечном итоге будут фактически осуществлены различающие и конструирующие операции; и, бесспорно, конструкцией, так как без разделения посредством различения, которое может быть выполнено очень различным образом (посредством каждой системы по-разному) , совсем ничего не будет видно. Тем самым мы оказываемся перед фактом, перед лицом которого такие философы, как Фихте или Деррида, повергли философию в отчаяние. Если мы желаем хоть как-нибудь оставаться в наследии европейских понятий, то рациональность может быть понята только отсюда. Но как?

Наиболее известным выходом является настаивание на внешней референции. Или, что сводится к тому же: перейти на метауровень. В подтверждение этого можно указать на Рассела, Тарского, Геделя. Это мыслится еще милосердно-теологически. Насколько я могу проследить не будучи философом, еще не существует какой-либо более точный анализ так называемой проблемы референции, который решил бы ее. Достаточно лишь вспомнить критику логического эмпиризма Квинесом и его допущение о том, что референция, истина и смысл (ens et verum et bonum?21) сходятся. Мы уже извлекли следствие: проблема референции должна быть заменена различением самореференции и внешней референции — различением, которое, как энзимы в клетках, является одновременно продуктом и кодом соответствующих системных операций. Однако, если общество понимают как такую систему, которой свойственна рациональность, всякий выход в экстернализацию, соответственно, на метауровень (геделизацию) и так уже неприемлем, так как где был бы здесь более высокий уровень или внешний мир, который мог бы влиять освобождающим или даже устанавливающим образом?22

Ведет ли именно это к заключению о том, что общество в конечном итоге является той системой, в которой всякая рациональность показала себя рациональной?

Нам достаточно поставить этот вопрос и, как на аукционе, ждать других предложений.   

[Адаптированный текст]

С точки зрения нейтрального наблюдателя может показаться, что биология имеет дело с жизнью, психология - с душой или сознанием, социология - с обществом, но при ближайшем рассмотрении обнаруживаются примечательные трудности понятийного обозначения единства предмета этих дисциплин. Понятие аутопойэсиса прямо направлено на решение этой проблемы.

Оно было впервые введено Х. Матураной применительно к феномену жизни, но применимо и к сознанию, и к обществу. Однако до сих пор оно не играет никакой роли в названных дисциплинах, и отмеченные трудности, в том числе и в социологии, не удивительны.

Для обозначения единства предмета социологии понятие "социальное" является слишком эмоциональным и не охватывает асоциальные явления, а понятие "общество" уже в период становления социологии было отягощено идейно-историческими и идеологическими традициями и не обладало строгостью, достаточной для теоретических целей, оно требовало уточнения.

В настоящее время нерешительность в уточнении понятия общества связана со следующими тремя "obstacles epistemologigues" (трудностями познания):

1) Гуманистическим предубеждением, согласно которому общество состоит из людей и отношений между ними. Неясно, состоит ли оно из рук и ног, мыслей и энзимов, и какие операции характерны для общества, если к нему относится и химия клетки, и алхимия бессознательных вытеснений. Очевидно, что здесь имеет место нестрогость понятий и теоретик сам нуждается в помощи.

2) Преудбеждением о территориальном многообразии обществ, согласно которому, напр., Парагвай - это одно общество, а Уругвай - другое. Однако попытки строгого территориального разграничения обществ по государственной организации, языку, культуре, традициям оказываются безуспешными, т.к. это различия внутри общества, а не между обществами. Иначе получается, что социология пытается решить свои проблемы с помощью географии.

3) Теоретико-познавательным предубеждением, состоящим в различении субъекта и объекта познания и признающим познание как таковое лишь когда ему удается избежать переплетения со своим предметом. Якобы лишь субъекты обладают привилегией самореференции, а объекты являются такими, каковы они есть. Но общество является самоописывающим объектом, общественные теории являются теориями общества в обществе. Если это было бы недопустимо в теоретико-познавательном отношении, то невозможно было бы дать строгое понятие общества. Иначе говоря, понятие общества должно быть автологичым, содержать само себя. Вне социологии такой подход уже давно получил признание.

Уточнение понятия общества связано с выдвижением соответствующей теории, для чего уже имеется достаточно импульсов в развитии междисциплинарных наук: cognitive science, кибернетики, системной теории, теории эволюции, теории информации.

При разработке понятия общества предлагается исходить из понятия системы, первое несколько необычное и важное уточнение которого состоит в том, что под системой понимаются не определенные сорта объектов, а определенное различение, а именно: различение системы и окружающей среды. Система - это форма различения, которая имеет две стороны: систему (внутреннюю сторону формы) и окружающую среду (внешнюю сторону формы). Лишь обе стороны производят различение, производят форму, производят понятие. Окружающая среда для этой формы является столь же важной и еобходимой, как и сама система. Все описываемое и наблюдаемое с помощью этого различения, относиться либо к системе, либо к окружающей среде. Правда, вследствие такой малой степени сложности теории пока следует отказаться от обсуждения трудных вопросов о единстве системы и границе формы и ограничиться выяснением способа различения системы и окружающей среды.

Система является производимым произведением, точнее, формой различения системы и окружающей среды. Это обозначается понятием аутопойэсиса. Тот факт того, что система не может оперировать за своими границами, и все ее операции являются внутренними, отражается понятием оперативной закрытости системы, которое ни в коем случае не означает автаркию системы или когнитивный солипсизм.

Т.о., понятие оперативно закрытой аутопойэтической системе является первым этапом прояснения понятия общества, на котором из общественной системы исключаются люди и страны, а включаются операции самонаблюдения и самоописания. Однако люди и страны с их демографическими и географическими особенностями не теряются для теории, т.к. относятся к окружающей среде как к неизбежному компоненту различения, к форме системы. Они просто находятся не там, где их предполагали с фатальными последствиями для развития теории, не в обществе, а в его окружающей среде.

Наиболее важная часть работы над понятием общества, состоит в точном выяснении операций, которые воспроизводят общественную систему из собственных продуктов, что позволяет добиться строгости понятия общества. В этой связи предлагается перестроить социологическую теорию на основе понятия коммуникации вместо понятия действия. Понятие социального действия не позволяет дать корректное понятие общества, т.к. действие соотносится с несоциальными величинами - субъектом, индивидом, живым телом, т. е. местом в пространстве. Понятия коммуникации, напротив, позволяет представить социальную систему как оперативно закрытую, аутопойэтическую систему, элементы которой - коммуникации воспроизводят себя посредством сети этих элементов - сети коммуникаций. Воззрение на общество как на аутопойэтическую систему коммуникаций, операциями воспроизводства которой являются коммуникации, делает понятие коммуникации решающим для определения понятия общества. Т.о., построение теории общества должно осуществляться с двух точек зрения: системной и коммуникативной. Лишь таким образом оно приобретает требуемую строгость.

В данном случае понятие коммуникации не сводится ни к понятию коммуникативного действия Ю.Хабермаса и констатации участия другого, ни к переносу информации от одного места к другому, т.к. оно не связано с носителями, конституированными вне коммуникации. Напротив, комбинация системной теории и теории коммуникации требует понятия коммуникации, позволяющего сказать, что все коммуникации производятся только коммуникацией в окружающей среде, допускающей и обеспечивающей это.

Понятия коммуникации основано на различении и синтезе информации, сообщения и понимания. если такое различение имеет место, как в случае языка, то коммуникация может заниматься сама собой, т.к. она достаточно сложна для этого. Следовательно, она может заниматься информацией, реальными высказываниями, трудностями понимания смысла коммуникации, его принятием или отклонением. Т. о. различение информации, сообщения и понимания является различением, производящим различение. Будучи однажды совершенным, оно поддерживает деятельность системы.

Отдельное событие коммуникации завершается вместе с пониманием. Понятое может быть либо положено в основу дальнейшей коммуникации, либо нет, т.е. коммуникации могут быть восприняты или отклонены. Следовательно, коммуникации не обладают имманентной, квази-телеологической тенденцией к консенсусу, иначе это означало бы конец истории. Напротив, коммуникация создает на каждом своем шаге бифуркацию восприятия и отклонения. Каждое коммуникативное событие закрывает и открывает систему. Только благодаря этой бифуркации может иметь место история, ход которой зависит от того, какое направление будет избрано: "да" или "нет". Вместе с таким понятием коммуникации на место обычных трудностей познания обычной теории общества заступают проблемы, лучше подходящие для теоретического исследования.

Из понятия коммуникации следует, что конкретные люди являются не частью общества, а частью его окружающей среды. Если о ком-то говорят или пишут, это еще не социальное отношение, социальной операцией является лишь сама коммуникация.

Понятие территориальных границ также становится излишним, и излишне предположение о многообразии региональных обществ. Эволюция социокультурного мира благодаря языку, письменности, телекоммуникации настолько уменьшает  значение пространственных отношений, что сегодня коммуникация определяет оставшееся значение пространства, а не наоборот.

Посредством коммуникации общество может тематизировать себя, информировать себя о собственных коммуникациях, подвергать информацию сомнению, отклонять ее, нормировать коммуникации как допустимые или недопустимые и т.д. Тем самым ясно двойное положение вещей: что общество является самоописывающей и самонаблюдающей системой, и что оно не только может использовать свой способ операций, но и должно это делать, чтобы осуществить такие самореферентные операции.

Теперь можно определить понятие общества: общество является всеобъемлющей системой всех коммуникаций, воспроизводящих себя аутопойэтически в совокупности всех коммуникаций. Эмерджентность такой системы включает коммуникации, т.к. они способны к подключению лишь внутренним образом, все иное они исключают. Воспроизведение одной из таких систем требует способности различения системы и окружающей среды. Коммуникации могут опознавать себя, отличать себя от других обстоятельств, относящихся к окружающей среде в том смысле, что хотя и можно совершать коммуникацию через них, но не с ними.

При использовании такого понятия общества мы теряем возможность делать высказывания о "человеке" (в единственном числе) для того, чтобы действительно начать с этого. Впервые "человек" появляется в теории лишь в 18 веке, когда еще не было возможности адекватно описать общество и приходилось пускаться в иллюзии "общество-будущее-человек", различать плохих и хороших людей, предаваясь тем самым морализаторству. Другие следствия из понятия общества касаются языка, отношения индивидуума и общества и понятия рациональности. Системно-теоретическое понятие общества требует отказаться считать язык системой, т.к. невозможно одновременно понимать общество и язык как систему. Вместо понятия системы в отношении языка применяется понятие структурного соединения. Значение языка состоит в том, что он обеспечивает отдельное существование и структурное соединение коммуникации и сознания, индивидуума и общества. Благодаря своеобразию языка в акустической среде звуков и в оптической среде письменности он обеспечивает структурное соединение коммуникации и сознания, а также повышает возбудимость сознания посредством коммуникации и возбудимость общества посредством сознания.          Одновременно он исключает другие источники возбуждения социальной системы: язык изолирует общество почти от всех событий окружающей среды физического, химического рода или событий, формирующих образ жизни, за исключением единственного возбуждения импульсами сознания. Эта почти полная изоляция общества является условием его оперативной закрытости и возможностью построения высокой собственной сложности. Следует категорически исключить и "участие" индивидуума в обществе. Между ними нет никакой коммуникации, т.к. коммуникация всегда является внутренней операцией общественной системы. Поэтому общество никогда не может выйти за свои пределы с помощью собственных операций и охватить индивидуума. Это очевидно, (но почему же это не воспринимают ?). Индивидуум, конечно, имеет возможность представить себе общество, а коммуникация использует личности в качестве адресатов и тем, но сама она работает не людьми, а с именами. Каждый не есть "я" точно также, слово "яблоко" не является яблоком. Индивидуальность - это продукт собственной деятельности индивидов посредством собственных операций.          Следовательно, не существует никакой нормативной интеграции людей в обществе, а имеется лишь соответствующая схема наблюдения (напр., суд, средства массовой информации как системы коммуникации), определяющая, согласуется ли поведение с нормами или нет. Реальная основа норм и консенсуса открывается при наблюдении наблюдателя, и если отказаться считать бога наблюдателем мира, то остается множество других возможностей определения наблюдателя. Т.о. понятие структурного соединения поясняет, что несмотря на оперативнуюзакрытость, мире не происходит все, что угодно. Структурные соединения производят селекцию возбуждений и обеспечивают соответствующие тенденции в развитии самодетерминации структур, которые зависят от вида релевантных возбуждений. Напр., биологические организмы настроены на силу тяготения Земли, часто очень специфически. Человек находится в особых шумах, которые составляют язык, и учится говорить. Каждое общество обеспечивает социализацию индивидуумов. Язык является бинарно кодированным и может ответить на каждое сообщение утвердительно или отрицательно. Каждая норма будет направлена против отклоняющегося поведения. Тем самым общество размещает полностью бесконтрольных индивидуумов в опциональную схему, но соглашается с тем, что то, что невозможно изменить, является свободой и делает это в настолько схематизированной форме, что коммуникация может быть продолжена через "да" или "нет", через конформное или отклоняющееся поведение, в зависимости от того, как решит индивидуум. С точки зрения эволюции в этом состоят эволюционно крайне невероятные, очень высоко селективные механизмы разделения и соединения систем свободы и порядка.

Свобода и порядок были проблемными терминами последнего убедительного понятия рациональности, восходящего к Лейбницу и выраженному в кредо европейского либерализма: как можно больше свободы при необходимой степени порядка. С тех пор имеются лишь продукты распада, либо в виде различении нескольких понятий рациональности без определения рациональности самой по себе (Вебер, Хабермас), либо в форме различения рациональности и иррациональности без указания того, в чем же состоит это различение. Соответственно, элиминируется понятия разума: из свойства человека он стал аппроксимативно остижимым, в буквальном смысле слова утопическим идеалом.