Ридер КВ часть 3 / ПОЛИТСОЦИОЛОГИЯ / светлое-завтра3

однажды – в романе «Квота, или сторонники потребления». Однако и там в основу положено психологическое программирование людей на необходимость покупки и только после принятия такого первичного постулата включается полномасштабный механизм экономической стимуляции. Ключевым вопросом регламентации становится не столько регуляция быта, сколько регуляция возникновения и удовлетворения человеческих потребностей.

К данному типу также условно можно отнести механизм «управляемого дефицита», изображенный Дж. Оруэллом в романе

«1984» [30, с. 142]. В начале романа откровенно упоминается, что политика партии заключалась в периодическом сокращении производства или распределения вещей, необходимых в быту – пуговиц, шнурков, швейных игл, бритвенных лезвий и т.д. Начало действия романа приходится как раз на период нехватки лезвий для бритья. Только на протяжении нескольких глав все персонажа-

мужчины первым делом при встрече спрашивают друг у друга лезвия. Получив же отказ, несколько более холодно и насторожено относятся к собеседнику.

Итак, мы выявили основные механизмы регламентации и социального управления повседневной жизнью индивида в антиутопическом обществе.

Необходимо также отметить и основные стороны повседневной жизни, которые подвергаются регламентации. В

первую очередь, это частный и гражданский (как правило, профессиональный) распорядок дня от подъема до отхода ко сну.

Во-вторых, это семейные отношения и сексуальная жизнь индивида. В-третьих – круг его общения и основные обсуждаемые проблемы, а также формы досуга. В-четвертых – основные потребляемые им продукты и предметы, необходимые индивиду в быту.

Основные концепции сводятся либо к насильственному (под угрозой наказания), либо к поощрительному (опять-таки под

251

угрозой наказания, оборотной стороной которого является поощрение за правильные действия), либо к программированному регламентированию социального поведения. Следует отметить также, что в чистом виде данные способы регламентации социального и частного поведения индивидов практически ни в одной антиутопии не встречаются, однако доминируют черты какого-либо одного типа.

Итак, контроль, репрессии и саморегуляция на основе регламентации повседневности, личного и социального поведения индивида – это основнные инструменты управления антиутопическим социумом.

Мы рассмотрели социальное пространство, смоделированное в произведениях-антиутопиях. Однако, как мы уже отмечали в разделе, посвященном критериям утопии-дистопии-антиутопии как метажанра, проблема не только и не столько в модели как таковой,

сколько в субъективном восприятии текста антиутопии читателем. Один из главнейших механизмов инициации восприятия социума как антиутопического – сопереживание (вплоть до самоотождесвления) главному герою.

Образ главного героя антиутопии романтизирован как образ «благородного мятежника» \ «борца с несправедливостью» как в публицистике, критических статьях, посвященных антиутопиям, так и в серьезных научных исследованиях. Основным мотивом конфликта между героем-протагонистом и обществом Б. А. Ланин называет отказ героя подчиняться садо-мазохистскому импульсу государственного управления в антиутопиях [51]. Однако даже поверхностный анализ образа главного героя в некоторых антиутопиях вызывает определенные сомнения в справедливости этого тезиса: вполне счастлив социальной жизнью в начале романа

«Мы» Д-503 и его «бунт» - результат целенаправленного процесса «соблазнения» I-330. Не является благородно-героическим образ трусоватого, погрязшего в проблемах бытовой необустроенности

252

Уинстона Смита в «1984», тем более что об истинных мотивах его

«мятежа» мы уже упоминали. Не являются героями и Бернард Маркс, и Уотсон Гельмгольц в романе Олдоса Хаксли «О дивный новый мир» - один добивается признания, удовольствий, женщин и пр.; другому – тесно в определенных ему главноуправителями социальных рамках. Да, Дикарь Джон вполне подходит под образ бунтующего благородного трагического героя, но Джон пришелец извне в Дивном Новом Мире и его ситуация не является типической именно для антиутопии.

Поэтому нам представляется вполне целесообразным подробно разобрать проблему причинности конфликта героя и общества в антиутопиях; понять, почему симпатии читателя на стороне героя и почему столь упорно мы именуем антиутопию жанром «субъективного восприятия».

253

4.4.«Герой нашего времени»: протагонист-

нонконформист и социум.

4.4.1. Причины противостояния героя и социума антиутопии. Именно активные действия и пассивное психоэмоциональное состояние такого персонажа, его размышления о несправедливости или уродливости общественного устройства, переводят произведение в жанр антиутопии.

Так, в произведении Е. Чудиновой «Мечеть Парижской богоматери» [41] описанное исламское общество вовсе не является неприемлемым для толерантного читателя. Ровно настолько,

насколько приемлемо для него сосуществование с современными исламскими обществами. Однако антиисламское сопротивление в романе и отождествление читателя с сегрегированным католическим или православным населением автоматически переводит роман в жанр антиутопии, или, по меньшей мере, дистопии. Вообще, «Мечеть Парижской богоматери» - случай особый. Роман написан именно как социально-политическое предупреждение и, видимо, автора стоило бы аплодировать автору за отказ от про-исламского или, наоборот, про-католического политеса, если бы не откровенный национализм и подразумевающееся оскорбление иных народов [41]57. Ксенофобия

– не та черта психики, которую следует воспитывать, тем более, с

прицелом на будущее, как это делают романы-антиутопии.

Итак, процесс самоотождествления с героем делает читателя сопереживателем описываемых событий. При этом авторы подобного рода произведений в абсолютном большинстве случаев

57 Показателен следующий диалог: «– Раны Христовы… Они сами открываются и кровоточат. У святых у некоторых, у праведников. Валери – юродивая. Она все знает обо всех, ее нельзя обмануть.

–Почему она говорит «задницы»? [о мусульманах – примечание мое, И.Т.]

–Ты намаз когда-нибудь видел?

–Ну…

–А еще спрашиваешь. Что у них видней всего? Эжен-Оливье фыркнул. – Ну вот… Она же маленькая. Что видит, то и говорит.»

254

предлагают именно «игру от лица» мятежника, это отмечал,

например, и Б.А. Ланин [51].

Необходимо отметить тот факт, что противостояние государственной системе отдельного человека – отнюдь не художественное изобретение антиутопий. Данная проблема имеет длительную социологическую, политическую и философскую историю.

Достаточно обратится к примеру… Американской Войны за Независимость (которую долгое время в СССР предпочитали называть Американской Революцией). «Сложилось так, что свобода всегда идет на уступки, а государство всегда наступает…» - Т.

Джефферсон, один из отцов-основателей США, дал в 18 веке простой и категоричный ответ на вопрос, поставленный в XX веке антиутопистами. «Мы можем передоверить правительству множество своих прав. Но есть одно право, которое никак нельзя доверить правительству, и на которое все правительства всегда покушались… это право мыслить свободно…» [4].

В художественной культуре современного общества, в исторической ретроспективе и социально-политической мысли – повсюду мы обнаруживаем следы этой проблемы. Очевидно, столь же легко ассоциируется эта проблема и у читателя с его естественными жизненными коллизиями. Тем более почитается герой-одиночка, противостоящий Всеобъемлющему Государству,

чем чаще читатель в своей жизни сталкивался с бюрократизмом, коррумпированностью, механистическим подходом к личности со стороны государственной системы.

Из подобных мелких факторов складывается истинная претензия на антиутопичность – предельную несправедливость общественного устройства. Подлинно антиутопичные феномены – такие, как бесконечная война Океании и Востазии в «1984» [30], или уничтожение миллиардов людей в «Мы» Е.Замятина [24]

проходят фоновой картиной.

255

Однако мы не можем ограничиться простейшим упоминанием о том, что герой противостоит общественной или государственной системе своего мира. Ибо противостояние это в разных произведениях имеет разную природу

Ниже мы попытались представить разницу в состоянии конфликта «персонаж-социум» в форме таблицы

Однако то, что мы описали в таблице, является ситуацией явного конфликта. К тому же – конфликта, спровоцированного именно главным героем. Некоторое исключение, конечно, представляет собой персонаж Д-503 из романа Е.Замятина «Мы», но к нему мы вернемся позднее. Существует еще одна ситуация противостояния героя и системы. В данной ситуации герой в целом обладает конформистской натурой, однако развитый инстинкт самосохранения толкает его на противостояние государственной системе. Как ни странно, подобная ситуация чаще обыгрывалась не в литературных антиутопиях, а в компьютерных играх. К ситуации «крысиных бегов» сводится сюжет постъядерной антиутопии-игры

«FallOut» и киберпанковской антиутопии-игры «Код доступа: РАЙ».

В целом, противостояние героя политической или социальной системе антиутопии имеет, конечно, более сложный характер, однако более подробно обсуждать данную частную проблему мы не имеем возможности и вынуждены оставить ее за рамками нашего исследования.

4.4.2. Конфликт героя и система: релятивизм и

субъективность оснований. Обозначенная выше таблица имеет для исследования природы антиутопического конфликта большую ценность – она позволяет оценить, насколько объективен этот конфликт, или имеет ли он под собой какие-либо внеличностные, объективно-социальные основания.

Строки № 2 и 3 таблицы ясно говорят об отсутствии у конфликта объективных оснований – это ситуация «белой вороны», гения или урода, так или иначе – социального девианта. Будь герой выше среднего уровня или ниже – стандартизация сообщества прочих персонажей одинаково толкает его на конфликт: это наиболее явно проявляется в дружбе Уотсона Гельмгольца и Бернарда Маркса из романа «Дивный новый мир» О. Хаксли [35].

258

Не может иметь объективных оснований и позиция № 4.

Удовлетворение потребностей, выходящих за рамки социальноприемлемых, является фактическим преступлением. Эту позицию можно было бы объединить с позицией № 9 «Асоциальность героя». Однако помешанность Джулии на сексе, ее стремление «веселиться», которому мешает Партия [30], или употребление I- 330 алкогольного ликера и табака [24] выглядят «детской шалостью» в сравнении с бесчинствами Крошки Алекса – убийства, изнасилования (в том числе несовершеннолетних девушек и, наоборот, пожилых женщин), ограбления, нанесение увечий [12]. Разница определенно есть. Поэтому позиция № 4 ближе к ситуации Уинстона Смита (позиция № 5), который тоже жаждет определенного бытового комфорта – качественных сигарет, острых бритв, которые легко купить, вкусной еды и т.д. [30]. Мы уже говорили, что до посещения комнаты № 101 Уинстон Смит считал свободу – возможностью сохранять здравый смысл и не верил в способность Партии заставить его изменить собственному здравомыслию [30]. Кроме того, в ситуации № 4 автор, как правило, апеллирует к тому, что самому читателю кажется «естественным грешком» - незначительным и социально-незначимым. Отдельные общества западной цивилизации длительное время декларируют борьбу за здоровый образ жизни, однако сочувствие вызывает сперва I-330, которая употребляет алкоголь, а не Д-503,

являющийся образцовым гражданином [24]. Пола Протеуса возмущает не социальная регуляция, которой руководят машины, а то, что эта регуляция периодически прямо или косвенно затрагивает его жизнь [17]. Ему приходится оправдываться за существующий социальный порядок перед КРРахами, ехать на Лужок без всякого желания, увольнять своего друга-инженера и т.д.

Позиция № 6 в нерелигиозном сообществе не может иметь объективной природы. Кроме того, деятельность сопротивления в «Мечети Парижской богоматери» [41] является также

259

противоправной, как убийства и изнасилования Крошки Алекса в

«Заводном Апельсине» [12].

Тем более субъективным является конфликт героя с социумом

вситуации № 7 – когда герой является пришельцем извне, естественным носителем чуждых ценностей. Конечно, трагична ситуация Дикаря Джона, который оказывается «чужим» и в резервации индейцев и в Дивном Новом мире [35]. Конечно, не могут приспособиться к сыто-благодушной, спокойной жизни обитателей Земли вернувшиеся космонавты-искатели приключений

в«Возвращении со звезд» [26]. Для посланцев Земли Торманс – «футурошок» наоборот, они попадают в свое историческое «инфернальное» прошлое [22]. Аналогична ситуация Максима Каммерера на Сарракше, только она осложняется еще и тем, что в отличие от героев И. Ефремова, герой бр. Стругацких не знает методов борьбы за «светлое будущее». Он действует в футурологической «темноте», на ощупь пытаясь изменить социальный порядок, поэтому и Странника Сикорски, меняющего ситуацию медленно, постепенно и привычными на Сарракше методами, он воспринимает как врага [34]. Ийон Тихий оказывается

вбудущем, которое объективно изменилось к худшему. Однако не столько картина перенаселения и нищеты, убожества окружающего мира пугает его, сколько воспоминания о собственном «прекрасном вчера» [27]. Уилл Барент из «Цивилизации статуса» оказывается законопослушным гражданином с высокой адаптивностью (за исключением склонностей к убийству, употреблению наркотиков и прочих асоциальных черт) в обществе преступников. Однако после школы «динамичного» общества Омеги, «гомеостатичная» Земля также оказывается чуждой для него [40]. В аналогичной ситуации оказывается и Марвин Гудмэн из «Билета на планету Транай» Р. Шекли. «Хороший человек» Марвин был чужд Земле с ее всевластным государством, половой дискриминацией и пр. Однако реализация социального идеала на Транае оказывается ему также

260