Глава 3 экономическое развитие средневековой европы

Для предыдущего поколения экономических историков фраза «экономический рост в эпоху Средневековья» показалась бы па­радоксальной. Под влиянием авторов Возрождения, которые, вос­хваляя вновь открытое великолепие классической цивилизации, преуменьшали достижения своих непосредственных предшествен­ников, Средние века долгое время воспринимались как время эко­номического и культурного застоя. Однако на деле средневековая Европа переживала расцвет технологического созидания и эконо­мического динамизма, которые резко контрастировали с рутиной античного Средиземноморья. Более того, специфические институ­ты, возникшие в Средние века, служили базой для осуществления экономической деятельности вплоть до недавнего времени. Эле­менты средневекового наследия в сельских регионах все еще явля­ются заметными чертами в общей картине — даже в бывших со­циалистических экономиках Восточной Европы.

Сельскохозяйственный базис

Вплоть до начала индустриального развития в XIX в. сельское хозяйство повсеместно являлось наиболее важным сектором эко­номики как с точки зрения стоимости и объема выпуска, так и с точки зрения доли занятой рабочей силы. Однако сельскохозяйст­венная ориентация является уникальной чертой средневековой Ев­ропы, отличающей ее от других развитых цивилизаций. В древ­них городах-государствах Шумера и последующих цивилизациях вплоть до Римской империи характер экономики и общества опре­делялся городскими институтами, даже если большинство населе­ния занималось сельским трудом. В свою очередь, в средневеко­вой Европе, несмотря на рост численности и экономической роли городского населения (особенно в Италии и во Фландрии), клю­чевая роль принадлежала сельскому хозяйству и сельским инсти­тутам.

Чтобы понять специфику средневековой экономики, необходи­мо вспомнить политические и социальные условия, в которых происходило ее зарождение: растущее налоговое бремя, прогрес-

62

сирующая неэффективность и коррупция в Римской империи, окончательное крушение центральной власти и последовавшая за этим анархия, рост крупных самодостаточных имений, упадок го­родов и межрегиональной торговли. После падения империи вар­варские племена продолжали свои грабительские набеги; карлико­вые королевства появлялись и исчезали, не будучи способны под­держивать эффективный порядок в течение сколько-нибудь про­должительного периода или создать регулярную систему налого­обложения. Государство франков, основанное в сердце средневе­ковой Европы на территории между Луарой и Рейном, существо­вало дольше других, но, не имея регулярной системы налогообло­жения или постоянного бюрократического аппарата, в деле сохра­нения порядка и единства оно также зависело от лояльности круп­ных землевладельцев и вассалов.

Начиная с VIII в. и в течение последующих двух столетий франкам и другим европейским народам угрожали новые орды за­воевателей. В 711 г. мусульмане из Северной Африки вторглись в Испанию и разгромили королевство вестготов; к 732 г. они про­двинулись до центральной Франции, после чего были отброшены назад. Хотя франки вытеснили мусульман за Пиренеи, маврам удалось захватить Сицилию, Корсику и Сардинию и фактически сделать Средиземное море мусульманским.

Позже в том же столетии из Скандинавии пришли викинги, которые оккупировали Британские острова, захватили Норман­дию, совершали набеги на города, стоящие на побережье морей и рек (в частности, они доходили до Парижа), и даже проникли в Средиземное море. В IX в. сильные мадьярские племена проник­ли через Карпаты в Центральную Европу, осуществляя набеги, грабя и взимая дань с населения северной Италии, южной Герма­нии и восточной Франции, прежде чем осесть в следующем столе­тии на своей новой родине — Венгерской равнине.

Чтобы ответить на эти угрозы, франкские короли создали сис­тему военных и политических связей, впоследствии получившую название феодализма, которую они вживили в ткань развиваю­щейся экономической системы. Военные соображения потребовали создания конных отрядов, поскольку изобретение стремян (воз­можно, в Центральной Азии) сделало пешие армии практически бесполезными. Непосредственное содержание государством подоб­ных отрядов было невозможно ввиду отсутствия эффективной системы налогообложения и фактического исчезновения денежной экономики. Более того, обеспечение внутреннего порядка и управ­ления требовало наличия многочисленного административного персонала на местном уровне, содержание которого опять же не могло осуществляться непосредственно за счет государства. Реше­ние проблемы заключалось в передаче воинам дохода с больших имений, многие из которых были конфискованы у церкви, в обмен на военную службу. Представители военного сословия были также обязаны поддерживать порядок и отправлять право-

63

судне в своих имениях. Высшая знать — герцоги, графы и мар­кизы — имели многочисленные имения со многими деревнями; не­которые из этих имений они передавали мелким дворянам и ры­царям, своим вассалам, в обмен на клятву верности (оммаж). Аналогичную клятву они сами приносили королю.

В основе феодальной системы лежала форма экономической и социальной организации, имевшая более древние, не связанные с феодализмом корни. В английском языке эта система получила название манориальной¹. Манориальная система начала формиро­ваться в конце существования Римской империи, когда латифун­дии (крупные фермы) римских нобилей трансформировались в самодостаточные имения, а земледельцы были прикреплены к земле либо по закону, либо под давлением экономических и соци­альных обстоятельств. Вторжения варваров модифицировали сис­тему преимущественно путем вхождения племенных вождей и во­инов в состав правящего класса. Свою «законченную» форму ма-нориальная система получила в VIII —IX вв., в период вторжений сарацин, викингов и мадьяр, когда она стала экономической базой феодальной системы.

Самые ранние документальные свидетельства, которые дают информацию о функционировании манориальной системы, отно­сятся к IX в. К этому времени она уже получила широкое распро­странение в регионе между Луарой и Рейном (северная Франция, юг Нидерландов и запад Германии) и в долине реки По (северная Италия). Постепенно она распространилась, с некоторыми моди­фикациями, на Англию (в период норманнского завоевания), Ис­панию и Португалию (в период Реконкисты), на Голландию, Центральную и Восточную Европу. В некоторых районах, таких как Шотландия, Норвегия и Балканы, манориальная система не получила существенного развития. Даже в тех регионах, где пре­обладала манориальная экономика, были территории, обычно с холмистым или гористым рельефом, на которых существовали другие формы экономической организации.

Мы не можем говорить о «типичном маноре» как о реальном явлении: вариации, географические и хронологические, были чрезвычайно многочисленны. Тем не менее, полезно «сконструи­ровать» гипотетический, идеальный манор, который можно было бы использовать для аналитических целей. (На рис. 3.1 представ­лен план реального манора.) Как организационная и администра­тивная единица манор включал в себя землю, строения и людей, которые обрабатывали землю и обитали в строениях. По функци­ональному признаку земля подразделялась на пашни, пастбища и

¹ Поскольку Франция была классической страной маноров, часто употребляются французские термины — seigneurie и seigneurialisme (или, в англизированной форме, seignorialism). В других языках имеют­ся сходные, но не идентичные термины, что связано с региональными различиями в природе маноров.

64

туга, а также лесные угодья и пустоши. В юридическом отноше­нии 'манор подразделялся на поместье сеньора (в английском языке слово «домен» приобрело другое значение, поэтому заимст­вованное из французского языка слово «поместье» — demesne — является более предпочтительным), крестьянские наделы и земли общего пользования. Земля сеньора, иногда — хотя и не всег­да — огороженная или иным образом отделенная от земель крес­тьян, могла составлять от 25% до 30% всей пахотной земли мано­ра. Она также включала в себя земли под домами, сараями, ко­нюшнями, мастерскими, огородами и, в некоторых случаях, вино­градники и фруктовые сады. Наделы крестьян располагались в открытых полях, окружающих манор и деревню. Поля были раз­делены на полосы; наделы отдельных крестьянских хозяйств со­стояли из примерно двух дюжин или более полос, разбросанных по всем полям манора. Луга, пастбища (включая оставленные под паром земли, используемые в качестве пастбищ) и леса находи­лись в общем пользовании, хотя сеньор осуществлял контроль за ними и сохранял особые привилегии в использовании лесов.

Рис. 3.1. Средневековый манор. Этот план деревни Шилботл в Нор­тумберленде (Англия) датируется началом XVII в., однако он показате­лен для Средневековья. Обратите внимание на приусадебные участки крестьян (коттедж и огород), окруженные открытыми полями и общин­ными землями (пустошами). Манориальная усадьба не показана; огоро­женные земли, принадлежащие сеньору, изображены в правой нижней части плана.

Источник: Studies of Field System in the British Isles / Ed. A.R.H.Baker, R.A.Butlin. Cambridge: Cambridge University Press, 1973.

65

Усадьба, часто укрепленная, служила в качестве резиденции сеньора или его управляющего. Крупные сеньоры, у которых было очень много маноров, могли передавать их в ленное владе­ние вассалам, которые получали с них доходы в обмен на воен­ную службу сеньору. Религиозные институты, такие как соборы и аббатства, также имели маноры, которые могли быть переданы вассалам, управляться напрямую клириками или вверяться в уп­равление мирянам. Феодальный идеал выражался правилом «нет земли без сеньора, нет сеньора без земли», но оно не всегда со­блюдалось. В принципе функцией сеньора была защита манора и отправление правосудия; он мог быть напрямую заинтересован в наблюдении за функционированием своего поместья, но чаще предоставлял выполнение этой функции своему управляющему. Кроме того, он часто имел другие привилегии, связанные, напри­мер, с владением местной мельницей, хлебопекарней или вино­градным прессом.

Крестьяне жили в небольших деревнях под стенами замка или по соседству с ним. Их дома были простыми, имели одну—две комнаты и иногда чердак, который служил в качестве спальни. Дома строились из дерева или камня, но чаще всего они были глинобитными, с земляным полом, без окон, имели соломенную крышу с дырой, служившей в качестве дымохода. Во дворе могли находиться вспомогательные постройки для скота и орудий, но зимой скот часто содержался непосредственно в жилом доме. Де­ревни, как правило, стояли на реке, которая обеспечивала их водой, приводила в действие мельницу и, возможно, кузнечные меха в кузнице. Если замок не имел часовни (а иногда и при ее наличии), церковь завершала деревенский пейзаж.

Так можно описать наш гипотетический манор. На самом деле вариации были бесконечны. Хотя в идеале на один манор прихо­дилась одна деревня, часто в один манор входило несколько дере­вень, а иногда бывало так, что одна деревня была разделена между двумя или более манорами. Иногда крестьяне жили не в деревне, а в разбросанных по округе хуторах или даже на изоли­рованных фермах. Два последних типа поселений наиболее часто встречались в регионах с бедной почвой или с холмистой местнос­тью, где манориальная форма организации была развита слабо или отсутствовала вовсе. Однако в Средиземноморском бассейне, особенно в южной Франции и на большей части Италии, неболь­шие квадраты огороженных полей с изолированными строениями, типичные для римских времен, сохранялись на протяжении всего Средневековья. В регионах, где манориальная система была при­внесена извне (как это было на Пиренейском полуострове, в вос­точной Германии и даже в Англии), ее черты модифицировались в зависимости от типа почв, климата и существовавших институ­тов. Наконец, манориальная система нигде не была статичной, как это подчас изображается, но постоянно находилась в состоя­нии эволюции, обычно постепенной, почти незаметной, но неиз­бежной.

66

Сельское общество

•; '• • (•' ' .1-.- . ••' ,/'

Среди сельского населения существовали различные градации социального статуса. В наиболее развитой теории феодального об­щества — которая, что характерно, была разработана лишь тогда, когда сам феодализм уже стоял на грани упадка, — общество со­стоит из трех «сословий» (ordres), каждое из которых имеет свои обязанности. Сеньоры обеспечивают защиту и поддерживают по­рядок, клирики наблюдают за духовным благополучием общества, крестьяне работают для обеспечения двух высших сословий. Гово­ря по существу, дворяне сражаются, священники молятся, а крес­тьяне работают. Знаменательно, что городское население даже не было включено в эту иерархию, хотя, по крайней мере к XI в., оно составляло уже значительную категорию населения, более многочисленную, чем дворяне или духовенство.

Правящий класс — феодальное сословие в строгом смысле этого слова, — которое составляло менее 5% совокупного населе­ния, представляло из себя социальную пирамиду с королем на вер­шине, высшей знатью на последующих ступенях и мелкими рыца­рями — на низших. Фактически положение вещей было даже еще более сложным, поскольку многие дворяне имели несколько мано­ров, называемых также бенефициями (benefices), и таким образом являлись вассалами более чем одного сеньора. Могло быть и так, что два сеньора, даже короля, являлись вассалами друг друга при­менительно к отдельным владениям. Неудивительно, что столь за­путанные отношения часто приводили к конфликтам и столкнове­ниям, которые придали феодальной эпохе не вполне заслуженную репутацию эпохи беззакония и жестокости.

Сословие клириков, единственное сословие, которое не само­воспроизводилось биологически (по крайней мере в принципе, хотя на практике иногда было совсем по-другому), также имело многочисленные социальные градации. Прежде всего, следует от­метить различие между черным духовенством (членами монашес­ких орденов), которые удалялись от мирской жизни и образовы­вали отдельные сообщества, и белым духовенством (священника­ми и епископами), которые более активно участвовали в мирской жизни. В раннее Средневековье престиж черного духовенства был более высок, однако в результате возрождения городской жизни и экономического подъема, начавшегося с X в., когда епископы и архиепископы стали играть важную роль и в мирской, и в рели­гиозной жизни, статус белого духовенства повысился. Кроме того, внутри и черного, и белого духовенства существовали различия, связанные с социальным статусом людей, принявших духовный сан. Младшим сыновьям знатных фамилий при вступлении в ду­ховное звание были часто уготованы, порой вне зависимости от наличия у них соответствующей подготовки, места епископов или аббатов. В то же время выходцы из простого народа едва могли претендовать на что-то большее, чем должность приходского свя-

3' 67

щенника или служителя монастыря. Потенциал вертикальной мо­бильности в церкви был выше, чем в целом в сельском обществе, но значительно меньше, чем в новых городах.

Даже среди крестьянского населения имелись статусные раз­личия. Вообще говоря, существовали две основные категории крестьян: свободные и зависимые. Но эти категории не всегда были различимы, и внутри них также существовала градация. Рабство в той форме, в какой оно существовало в Римской импе­рии, постепенно отмерло к IX в.; единственным его пережитком оставалась домашняя прислуга знатных феодалов. С другой сто­роны, класс свободных земледельцев — крестьян-собственников и арендаторов-фермеров, которые также существовали в Римской империи, — был низведен практически до положения зависимых работников. Действительно свободные крестьяне, — имеющие право свободно переселяться из одной деревни в другую, приоб­ретать или оставлять землю по своей инициативе, жениться без разрешения феодала, — были редкостью для Средневековья. В то же время власть сеньоров была ограничена. Крепостные не явля­лись собственностью своих господ, но являлись adsripti glebac, т.е. прикрепленными к земле. Сеньоры могли приходить и ухо­дить, но, за исключением периодов крупных потрясений, земле­дельцы, были ли они номинально свободны или зависимы, долж­ны были оставаться на прежнем месте жительства, защищенные «обычаем манора» и иногда особыми документами (как, напри­мер, английские копигольдеры).

В течение всех Средних веков и в начале Нового времени су­ществовали две главные тенденции в развитии социального стату­са крестьянства — тенденции, тесно связанные с эволюцией мано­ра. С периода поздней Римской империи и почти до X или XI в. права и обязанности двух полярных групп — свободных и рабов — все больше и больше сближались. Затем, примерно с XII в. и до Великой французской революции, происходило после­довательное ослабление отношений зависимости (не обязательно экономического свойства), которое привело к ликвидации инсти­тута личной зависимости в некоторых регионах Западной Европы (эта тенденция была значительно слабее в Центральной Европе и вовсе отсутствовала в Восточной Европе, где имела место обрат­ная тенденция).

Механизм стабильности

Организация труда в маноре основывалась на комбинации обычной кооперации и принуждения с весьма малыми возможнос­тями для проявления личной инициативы. Наиболее важными операциями были пахота, сев и сбор урожая, в которые вовлека­лись почти все жители деревни. Ввиду существования системы от­крытых полей и из-за того, что личные крестьянские наделы были

68

разбросаны по всем полям, работа должна была выполняться со­обща. Более того, на тяжелых почвах, которые в то же время были наиболее плодородными, в плуг необходимо было запрягать упряжку из 4, б и даже 8 быков, а поскольку крестьяне редко имели более 1—2 быков (а многие вообще их не имели), то коопе­рация была совершенно необходима. Сбор урожая также произво­дился сообща, чтобы по его завершении можно было начать выпас скота на жнивье.

Роль скота в средневековой аграрной экономике существенно варьировалась в разных регионах. Наиболее важную роль выпол­нял рабочий скот, чаще всего — быки, которых можно было встретить повсюду в Европе. Другими рабочими животными были лошади, использовавшиеся в Северо-Западной Европе и в России примерно с X в., ослы и мулы, распространенные в основном в юго-западной Франции и в Испании, и буйволы, использовавшие­ся в некоторых районах Италии. Быки, в отличие от лошадей и мулов, питались в основном травой и сеном, были послушны и легко поддавались разведению, что и объясняет их доминирова­ние. Естественно, что разведение быков подразумевало разведение молочных коров, которые также давали молоко для изготовления масла и сыра; в самых бедных регионах их использовали и как рабочих животных. В «кельтском углу» Европы (Бретань, Уэльс, Ирландия и Шотландия), который не входил в ареал манориаль-ной экономики и где земледелие мало практиковалось, полукоче­вые племена зависели почти исключительно от скотоводства. В Скандинавии, особенно в Норвегии и Швеции, разведение скота также играло более важную роль, чем обработка земли. В ключе­вых манориальных районах крупный рогатый скот, овцы и свиньи разводились на мясо (а овцы — также на шерсть) и иногда — для получения удобрений; однако скотоводство в этих районах имело второстепенное значение по сравнению с земледелием. Ско­товодство преобладало в Северо-Западной Европе, где влажный климат обеспечивал лучшие природные пастбища. Большие лес­ные массивы этого региона также обеспечивали фураж для круп­ного рогатого скота и лошадей, а также для свиней. На юге с его средиземноморским климатом выращивание скота играло мень­шую роль и часто принимало форму отгонного скотоводства: стада овец и коз зимовали в долинах и перегонялись в горы на пастбища в весенне-летний период. Иногда прогон стад по сель­скохозяйственным полям наносил ущерб последним, а чрезмерная эксплуатация горных пастбищ приводила к исчезновению лесов и эрозии почвы.

Большинство крестьян были обязаны выполнять работу на землях сеньора, которая (в принципе) имела приоритет по отно­шению к работе на их собственных наделах. Размер и характер трудовых повинностей варьировался в зависимости от региона (даже от манора к манору), от хронологического периода и от со­циального статуса крестьянина или юридической природы его зе-

69

мельного держания. Нередко бывало, что номинально свободный человек имел повинности, обычно выполняемые зависимыми крес­тьянами, а номинально зависимые подчас могли владеть копиголь­дом или лизгольдом. В целом зависимые крестьяне должны были работать на сеньора больше времени, чем свободные — возможно, в среднем по 3 — 4 дня в неделю. Женщины пряли и ткали в мас­терских сеньора или у себя дома, а дети использовались как слуги в домашнем хозяйстве сеньора. Начиная с X в. развивалась, в не­которых районах быстрее, чем в других, прогрессивная тенденция к сокращению трудовых повинностей или к переводу их в денеж­ную ренту.

Помимо трудовых повинностей, большинство крестьян имели перед сеньором иные обязательства, денежные или натуральные. Некоторые из них собирались на регулярной основе — например, овца или несколько кур к Рождеству в дополнение к ежегодным денежным платежам, в то время как другие платились по особым случаям, таким как переход держания умершего крестьянина к его наследникам или вступление крестьянина в брак. Форма и ве­личина этих поборов значительно варьировались. В Англии XIII в. общая сумма крестьянских податей и платежей доходила до 50% крестьянского дохода, но в некоторые периоды и в неко­торых местах они могли превосходить даже эту цифру. Крестьяне также были обязаны пользоваться — за плату — господской мельницей, виноградным прессом и печью, а также подпадали под юрисдикцию сеньора в манориальном суде, что нередко предус­матривало уплату штрафов. Они также платили десятину церкви (которая, несмотря на название, не всегда составляла ровно 10%), и иногда платили также королевские налоги. Крестьяне, чьи наде­лы были слишком малы для содержания семьи, как это часто слу­чалось, выполняли дополнительные работы на землях сеньора (или, реже, на землях своих более состоятельных соседей), за что они получали плату, исчисленную в денежном выражении, хотя реальные платежи часто производились в натуральной форме.

Манориальная система постепенно развивалась на протяжении нескольких веков, в период, для которого были характерны поли­тическая нестабильность, частые вспышки насилия, снижение тор­говой активности и деградация профессиональной специализации, а также использование примитивной производственной техники. Хотя она не была создана для этой цели сознательно, она поддер­живала социальную стабильность и преемственность и обеспечива­ла немногочисленному населению низкий, но приемлемый уровень жизни. Явно не располагающая к индивидуальной инициативе и, следовательно, к инновациям, эта система, тем не менее, развива­лась в ответ на факторы, связанные с взаимодействием институтов и ресурсов, вызвав к жизни технологические изменения, которые повысили производительность и стимулировали рост численности населения, тем самым изменив основы самого существования сис­темы.

70

...... Факторы перемен

•! ; • Н ^:; ..-"'-'

Наиболее важной инновацией в средневековом сельском хозяй­стве явилась замена классической двупольной системы средизем­номорского сельского хозяйства на трехпольный севооборот. Она была тесно связана с двумя другими важнейшими инновациями — введением тяжелого колесного плуга и использованием лошадей в качестве рабочих животных. Последнее, в свою очередь, стало возможным благодаря совершенствованию упряжи лошадей.

Классическое двуполье, при котором поля засевались и остава­лись под паром через год для поддержания плодородия почвы и аккумуляции влаги, было адаптировано к легким почвам и длин­ному сухому лету Средиземноморья. До того, как власть Рима распространилась на Северо-Западную Европу, оседлое земледе­лие здесь практиковалось редко. Галлы и различные германские племена зависели прежде всего от своих стад скота. Когда они за­нимались земледелием, они использовали подсечно-огневую тех­нологию, переходя на новые места после истощения почв. Римля­не принесли с собой систему двупольного земледелия, но их плуги были не способны обрабатывать тяжелые почвы, характер­ные для Северо-Западной Европы. Как следствие, они обрабаты­вали песчаные и гравийные почвы холмов с их естественным дре­нажом и избегали более тяжелой, но зато более плодородной почвы равнин и долин.

Точное место и время появления тяжелого колесного плуга до сих пор является объектом дискуссий. Он мог быть принесен в Галлию франками, но если это и было так, то он все равно не по­лучил широкого распространения до тех пор, пока земледелие не приобрело большее значение, чем скотоводство. Его применение требовало использования упряжки нескольких быков или других рабочих животных, и благодаря этому внесло свой вклад в разви­тие кооперативного земледелия в манориальной системе. В отли­чие от более легкого и простого римского плуга, колесный плуг был способен взрезать и переворачивать тяжелые глинистые и суглинистые почвы Северо-Западной Европы, сделав тем самым доступными для использования новые ресурсы.

Во влажном климате Северо-Западной Европы оставление зе­мель каждый второй год под паром для накопления влаги было излишним. Кроме того, почвы с более глубоким гумусным слоем медленнее истощались, особенно при частой смене возделываемых культур. Первый документально зафиксированный пример регу­лярного трехпольного севооборота относится к концу VIII в. (се­верная Франция). К началу XI в. он уже широко использовался по всей Северо-Западной Европе. Типичный севооборот предус­матривал весенний посев яровых культур (овес или ячмень, иног­да горох или бобы), сбор урожая которых производился летом, затем — осенний посев озимых пшеницы или ржи, главных зер-

L

71

новых культур, урожай которых собирали следующим летом, после чего поля на год оставляли под паром для того, чтобы вос­становить плодородие почвы. Однако эта базовая модель имела множество разновидностей.

Трехполье имело ряд преимуществ. Наиболее фундаменталь­ное из них — возросшая продуктивность почвы: на любом данном количестве пахотной земли можно было на треть расширить посе­вы продовольственных культур. Кроме того, повышалась отдача на единицу труда и капитала. Было подсчитано, что плужная уп­ряжка, необходимая для работы на 160 акрах земли при двуполь­ной системе, при трехполье могла обрабатывать 180 акров, что оз­начало рост производительности (с точки зрения реального произ­водства зерновых) на 50%. Трехполье, с посевом осенью и весной, позволило распределить полевые работы более равномерно в тече­ние года. Кроме того, оно сократило риск голода в случае неуро­жая, поскольку, в случае необходимости, пшеницу или рожь можно было посеять и весной. Наконец, благодаря увеличению площади пригодной для обработки земли стало возможным ввести новые и более разнообразные культуры, что оказало положитель­ное влияние на состав питания. В результате своего превосходства трехполье распространилось везде, где почва и климатические ус­ловия были для него благоприятны. К XI в. оно было повсемест­но распространено в северной Франции, Нидерландах, западной Германии и южной Англии. С другой стороны, в Средиземномо­рье оно не получило распространения. Классическое двуполье ос­тавалось здесь доминирующей системой возделывания злаковых культур вплоть до XIX в., хотя с ростом спроса со стороны город­ского населения, особенно в северной Италии, многие земли вбли­зи городов были отданы под интенсивное выращивание коммер­ческих культур, при обильном использовании удобрений, получа­емых из городов.

До X в. лошади редко использовались для пахоты. Отчасти это было связано с их стоимостью: лошадей было дороже выра­щивать, чем рогатый скот, они потребляли более дорогой корм и, кроме того, состоятельные люди предъявляли спрос на них для военного и транспортного применения. Но существовала и более веская причина. В античное время упряжь лошадей охватывала их горло и сдавливала дыхание, что снижало эффективность ис­пользования лошадей в качестве рабочих животных. Где-то к на­чалу X в. получил распространение хомут, лежащий на плечах лошади (изобретенный, возможно, в Азии). Вскоре стала практи­коваться подковка лошадей с целью защиты их копыт, более чув­ствительных, чем у быков. Благодаря этому расширилось исполь­зование лошадей для пахоты и перемещения повозок, однако ло­шади не заменили быков полностью — об этом не могло быть и речи. Вопрос не стоял о физическом превосходстве быков — ло­шади были и сильнее, и быстрее. Однако их разведение и кормле­ние (овсом или сходными культурами), а также их упряжь стои-

72

ли дороже. Современные исследователи подсчитали, что лошадь могла выполнить работу трех —четырех быков, но стоила она также в три —четыре раза больше. Ее применение, таким образом, зависели от точного экономического расчета и было целесообраз­ным лишь при определенных условиях. Во-первых, оно требовало наличия сравнительно дешевого овса. Это исключало использова­ние лошадей в большинстве регионов, где в силу специфики почв или климата сохранялось двуполье (большая часть Средиземно­морского бассейна). Во-вторых, обрабатываемая площадь должна была быть достаточно большой, чтобы в полной мере использо­вать животное, и это использование должно было быть достаточно производительным, чтобы окупить его содержание. В результате сельскохозяйственное использование лошадей было ограничено северной Францией, Фландрией и некоторыми регионами Герма­нии и Англии, но даже там лошади не вытеснили быков полнос­тью. (Лошади также использовались в некоторых частях Восточ­ной Европы, особенно в России, но при несколько иной системе земледелия и с несколько иными результатами.) Таким образом, существует тесная, но не абсолютная взаимосвязь между исполь­зованием лошадей для пахоты, с одной стороны, и трехпольем и применением колесного плуга, с другой. Знаменательно, что соот­ветствующие регионы имели наиболее производительное сельское хозяйство в Средние века и сохраняют лидерство в этой сфере до­ныне.

Кроме этих ключевых инноваций, в средневековом сельском хозяйстве было сделано множество более мелких нововведений и улучшений. В результате появления новых источников сырья и совершенствования металлургической технологии в средневековой Европе железо стало более доступным и дешевым, чем в античном Средиземноморье. Помимо использования для изготовления ры­царского снаряжения и оружия, оно нашло растущее применение в сельскохозяйственной технике: из него изготавливались не толь­ко лемехи колесных плугов, заменивших деревянные наконечники средиземноморских плугов, но также и такие простые орудия, как мотыги, вилы и особенно топоры. Были усовершенствованы серпы для сбора зерна и изобретены косы для заготовки сена. Борона, применяемая для разбивания комьев земли и выравнивания ее по­верхности, а иногда и для заделывания семян в почву, была из­вестна еще в древности, но ее конструкция была улучшена благо­даря изготовлению отдельных ее частей из железа, что позволило расширить ее использование. Ценность навоза как удобрения была известна давно, но в период Средневековья его стали тща­тельнее собирать и лучше хранить. Кроме того, практика внесе­ния в землю мела или извести повышала плодородие некоторых видов почв, как и удобрение других типов почв торфом. В XIII в. в регионах интенсивного земледелия для поддержания или по­вышения плодородия почвы была изобретена техника «зеленого удобрения» (пахота под клевер, горох и другие растения, фикси-

73

рующие атмосферный азот). Эти технологии, вместе с использова­нием вики, репы и клевера в качестве кормовых культур для ин­тенсивного животноводства и, следовательно, получения большого количества навоза, сделали возможным введение четырехпольной и даже многопольной ротации в регионах интенсивного земледе­лия.

Можно также говорить об улучшении разводимых сельскохо­зяйственных культур и пород скота. Хотя искусство селекции было делом далекого будущего, даже простые крестьяне знали, что путем тщательной племенной работы можно вырастить более крупных лошадей, лучших молочных коров и овец с более длин­ной шерстью. В течение периода Средних веков в Европе был введен в оборот ряд новых зерновых культур, которые получили широкое распространение. Одной из них была рожь, которая стала основным хлебным злаком для большей части Северной и Восточной Европы. В древности рожь была едва известна (если вообще известна). То же самое во многом относится и к овсу — культуре, жизненно важной для экономики, основанной на ис­пользовании силы лошадей. Горох, бобы и чечевица, которые вы­ращивались и раньше, получили большее распространение, обес­печивая таким образом более разнообразное и сбалансированное питание. В Северной Европе были акклиматизированы многие овощные и садовые культуры из Средиземноморья и даже из Аф­рики и Азии. С помощью техники прививки, которая, возможно, была изобретена арабами или маврами, были получены улучшен­ные сорта фруктов и орехов. От мусульман Испании и южной Италии европейцы узнали хлопок, сахарный тростник, цитрусо­вые и, что наиболее важно, рис, ставший основным продуктом в долине реки По и в других районах Италии. Техника выращива­ния шелковицы и разведения шелковичных червей также пришла в северную Италию из исламской и византийской цивилизаций. Не имея возможности выращивать оливки и виноград, жители Се­верной Европы научились выращивать рапс для изготовления масла и хмель для пивоварения. С ростом текстильной промыш­ленности вырос спрос на вайду, марену, шафран и другие нату­ральные красители. Некоторые небольшие регионы полностью специализировались на их производстве, а продовольствие ввози­ли из других мест.

Универсального объяснения появления множества технологи­ческих и продуктовых инноваций не существует. Применительно ко многим инновациям единственное желание их авторов заключа­лось, по-видимому, в сокращении собственных трудозатрат или облегчении труда, однако конечный результат заключался в росте его производительности. Едва ли средневековое сельское хозяйст­во можно охарактеризировать как индивидуалистическое, но на практике выигрыш от инноваций получали обычно те люди или группы людей, которые осуществляли инновации. Этот стимул для инноваций составлял главное отличие сельского хозяйства

74

Лоевнего мира от Средневековья. Аналогично, введение новых культур или специализация в той или иной отрасли производства отражали как существование определенных стимулов, так и спо­собность земледельцев отвечать на них. Предназначались ли они для непосредственного потребления земледельцами, для продажи городским потребителям или в качестве сырья для растущей промышленности, их производство служило призна­ком как возросших доходов, так и более разнообразных спосо­бов производства и распределения, т.е. признаком экономическо­го развития. Однако наиболее ярким свидетельством экономичес­кого развития было увеличение численности населения и его пос­ледствия — рост городов и географическая экспансия европейской цивилизации.

Европейская экспансия

Вопрос о точной численности населения в период Средневеко­вья неразрешим, однако население Западной Европы около 1000 г. со значительной степенью вероятности оценивается в 12 — 15 млн человек. (При этих подсчетах к Западной Европе относи­ли территорию северной Италии, Франции, современных стран Бенилюкса, ФРГ, Швейцарии, Великобритании, Ирландии и Дании.) Население христианской Европы (за исключением Визан­тийской империи) в это время — т.е. с учетом Норвегии, Шве­ции, большей части Восточной Европы и христианского населения Иберийского полуострова — составляло, возможно, около 18 — 20 млн. (Эти цифры указывают на значительно более высокую плотность населения в Западной Европе, чем в остальной Европе. В действительности наибольшая плотность населения наблюдалась в регионах с господством манориальной экономики, особенно в се­верной Италии и в северной Франции.) К началу XIV в. населе­ние Западной Европы составляло, вероятно, 45 — 50 млн человек, а население всей Европы в целом — порядка 60 — 70 млн. В За­падной Европе увеличение численности населения может быть от­несено почти полностью на счет естественного прироста. В других регионах рост численности населения мог происходить в результа­те миграции из Западной Европы, а также в результате завоева­ния или обращения в христианство языческих народов.

Каков был механизм этого роста численности населения? Ма­тематическим условием для поддержания стабильности общей чис­ленности населения является равенство коэффициентов смертнос­ти и рождаемости. Если рождаемость увеличивается или смерт­ность падает, то численность населения растет. Судя по некото­рым свидетельствам, сохранившимся со времен европейского Сре­дневековья, а также по аналогии с другими традиционными (т.е. преимущественно аграрными) обществами можно предположить,

75

что средний коэффициент рождаемости и смертности составлял примерно 35 — 40 промилле в год. (Это означает, что в течение года рождалось и умирало 35 — 40 человек в расчете на каждую тысячу людей, живущих в середине рассматриваемого года.) Ан­тропологи подсчитали, что физиологический максимум коэффици­ента рождаемости при самых благоприятных условиях составлял 50 — 55 промилле, но фактически такой высокий уровень был ред­костью. Аналогичного максимума для коэффициента смертности не существует. Уровень в 1000 промилле означал бы полное ис­чезновение населения, но уровень в 250 или даже 500 промилле может наблюдаться на протяжении короткого времени в периоды жестокого голода или эпидемий. Если в среднем коэффициент рождаемости превосходил коэффициент смертности на 3 промил­ле — например, уровень рождаемости составлял 38 или 40 про­милле в год при уровне смертности в 35 или 37 промилле в год — то темпы роста численности населения составили бы 0,3% в год, что вполне достаточно для получения показателей совокупного увеличения численности населения, приведенных выше.

Если мы допустим, что численность населения Европы была стабильной или падала до X в. (она, несомненно, снижалась между II и VII вв.), то какие обстоятельства явились причиной изменения условий, определивших рост численности населения в последующем (т.е. рост рождаемости или падение смертности)? Наиболее вероятным объяснением представляется улучшение пи­тания благодаря возросшему, более стабильному и более разнооб­разному обеспечению продовольственными продуктами. Смерть от голода сегодня является редким явлением даже в бедных странах, и, без сомнения, она была такой же редкостью в средневековой Европе. Однако люди с недостаточным (по уровню общей кало­рийности) или несбалансированным питанием более подвержены болезням, чем те, кто питается лучше. Рост производительности сельского хозяйства, связанный с введением трехполья и другими улучшениями в земледельческой технологии, вполне мог быть причиной некоторого понижения среднего уровня смертности, ко­торое, если оно продолжалось на протяжении многих лет, могло привести к значительному росту численности населения. Далее, хотя мы не имеем четких свидетельств, все же можно предполо­жить, что средний уровень рождаемости мог также слегка увели­читься. Люди, получающие более качественное питание, с боль­шей вероятностью рождали здоровых детей, имевших больше шансов выжить, а благоприятные экономические условия могли способствовать более раннему вступлению в брак, а следовательно и увеличению длительности периода, на протяжении которого се­мейные пары могли иметь детей.

Росту численности населения могли благоприятствовать и дру­гие факторы, но сохранившиеся свидетельства здесь менее убеди­тельны. Поскольку войны и разорения происходили реже и стали менее разрушительными, то безопасность жизни выросла и прямо,

76

и косвенно — через влияние на производство. Мы слишком мало знаем о медицинской практике и состоянии санитарии в тот пери­од чтобы вывести заключения об их влиянии на продолжитель­ность жизни, однако известно, что производство и использование мыла значительно выросло (по крайней мере в XIII в.), что явля­лось, возможно, одним из факторов снижения уровня смертности. Климат Северной Европы мог немного улучшиться в период между X и XIV вв., но если это было так, то влияние климати­ческих изменений сказалось преимущественно на росте сельскохо­зяйственной производительности. Короче говоря, именно этому росту следует приписать главную роль в увеличении численности населения, в то время как сам рост производительности был глав­ным образом связан с улучшениями в сельскохозяйственной тех­нологии.

Как распределялось возросшее по численности население, и какой деятельностью, производительной или непроизводительной, оно занималось? Прежде всего, произошел заметный рост числен­ности городского населения, но к этой категории населения и его деятельности мы вернемся позже. Однако лишь часть совокупного прироста численности населения, значительно меньше половины, была поглощена растущими городами. Гораздо большая часть ос­тавалась в сельском хозяйстве. Ее распределение осуществлялось по трем основным направлениям. Во-первых, возрастала средняя плотность существующих поселений. Расчищались новые земли на окраинах уже обрабатываемых полей; кроме того, по крайней мере в XIII в. и особенно в первой половине XIV в., сократился средний размер земельных наделов, поскольку все больше жите­лей должны были искать место в переполненных поселениях.

Во-вторых, что более важно, стали осваиваться ранее незасе­ленные земли. В начале X в. деревни в Северо-Западной Европе (не говоря уже о более северных и восточных районах) далеко от­стояли друг от друга, и между ними простирались большие участ­ки девственных лесов или пустошей. Для того, чтобы ввести эти земли в обработку, необходимо было приложить большие усилия по их расчистке и освоению (эти задачи были во многом сходны с теми, которые встали перед европейскими колонистами в Амери­ке в последующие столетия). Не меньшие усилия были предпри­няты для того, чтобы отвоевать земли у моря во Фландрии, Зе­ландии и Голландии. Большая часть работ по освоению новых зе­мель проводилась по повелению, или по крайней мере с разреше­ния, знатных сеньоров, в чьем управлении эти земли находились. Но для того, чтобы привлечь поселенцев к тяжелым работам по очистке и освоению земель, сеньоры часто были вынуждены осво­бождать поселенцев от трудовых повинностей. Поселенцы, таким образом, становились фермерами, обязанными выплачивать ренту, но в остальном экономически независимыми.

Движение по расчистке лесов и заселению пустошей поддер­живалось некоторыми религиозными орденами, особенно цистер-

77

цианцами. Монахи этого ордена, основанного в XI в., придержи­вались принципов крайнего аскетизма, тяжелого ручного труда и удаления от мира. Они основывали свои аббатства в незаселенных местах и направляли свои усилия на то, чтобы сделать их эконо­мически производительными, позволяя крестьянам, подобно мир­ским братьям, помогать им в работе. Под руководством Бернарда Клервосского (св. Бернарда), который вступил в орден в 1112 г., новые монастыри были построены по всей Франции, Германии и Англии. К 1152 г. на территории от Йоркширских болот до сла­вянских земель восточной Германии существовало 328 цистерци-анских монастырей.

Наконец, для адаптации к возросшей численности населения европейская цивилизация начала расширяться географически. По­степенное включение Скандинавии в европейскую цивилизацию и экономику не относится к рассматриваемой теме, поскольку оно не подразумевало ни миграции людей, ни насильственного насаж­дения европейских институтов. Мы можем также воспринимать норманнское завоевание Англии как внутреннее дело европейцев, но едва ли то же самое можно сказать об освобождении Пиреней­ского полуострова и Сицилии от мусульман, о Drang nach Osten («натиске на Восток») германских поселенцев в Восточной Евро­пе и о создании феодальных монархий на Ближнем Востоке в пе­риод крестовых походов.

Хотя франки вытеснили мусульман за Пиренеи в VIII в., а в гористых северных районах Пиренейского полуострова сохраня­лось несколько небольших христианских королевств, более 400 лет исламские государства и исламская цивилизация господство­вали на большей части полуострова. Мусульмане (преимуществен­но мавры) были искусны в земледелии и особенно в садоводстве, они восстановили и расширили римскую ирригационную систему и сделали южную Испанию одним из наиболее процветающих ре­гионов Европы. Их столица, Кордова, была самым большим горо­дом Европы к западу от Константинополя. Это был также круп­нейший интеллектуальный центр, служивший мостом между Древним миром с его накопленной веками мудростью и складыва­ющейся европейской цивилизацией.

Христианская Реконкиста началась в X в. и совпала по време­ни с ростом численности европейского населения, а к XIII в. 90% территории полуострова находилось в руках христиан. Реконкис­та носила характер крестовых походов, и многие ее участники были уроженцами территорий к северу от Пиренеев. Например, Португальское королевство было основано бургундскими рыцаря­ми. Для обеспечения участников Реконкисты продовольствием и другими товарами, а также для заселения территорий завоеватели приводили с собой крестьян с севера, поощряли миграцию и пы­тались ввести манориальную систему. Ландшафт и климат Ибе­рии, совершенно не похожие на ландшафт и климат северной Франции, не благоприятствовали подобной попытке, и ее резуль-

78

татом стало возникновение своеобразной гибридной системы, ко­торая была менее производительна по сравнению с северной мано-риальной системой и интенсивным сельским хозяйством мавров, которое христианское население оказалось не в состоянии сохра­нить.

В конце XI в., когда христианская Реконкиста в Испании и Португалии шла полным ходом, а герцог Вильгельм Нормандский успешно отстоял свои претензии на корону Англии, другие воины-норманны достигли далекой Сицилии и отвоевали ее у мусульман. До завоевания мусульманами Сицилия являлась частью Византий­ской империи. Таким образом, норманнское завоевание впервые ввело ее в орбиту западной экономики. На протяжении опреде­ленного периода после норманнского завоевания Сицилия с ее сплавом греческих, норманнских и арабских элементов стала одним из самых процветающих регионов Европы. Затем норман­ны из Сицилии вторглись в южную Италию, последнюю визан­тийскую территорию на западе Европы.

Возможно, наиболее ярким свидетельством «жизненных сил» средневековой Европы была германская экспансия на земли со­временных Польши, Чехии, Словакии, Венгрии, Румынии и Литвы. До X в. этот район был редкозаселен, преимущественно славянскими племенами, занимавшимися примитивным сельским хозяйством наряду с охотой и собирательством. Австрия являлась частью империи Карла Великого, но в IX в. вторгшиеся мадьяры завоевали и разграбили ее. В 955 г. германские войска нанесли мадьярам решительное поражение, после чего последние осели в центральной Венгерской равнине, а Австрия была вновь заселена колонистами из Баварии. Германские миссионеры впоследствии обратили венгров и западных славян в католицизм, а императоры Священной Римской империи утвердили свое господство над большей частью Восточной Европы. Около середины XI в. — т.е. примерно через столетие после начала демографического подъема на Западе — немецкие колонисты начали продвигаться на восток от Эльбы на территорию современной восточной Германии, подчи­няя себе местное славянское население. В XII в., после опустоши­тельного нашествия монголов, правители и церковь в Венгрии и Польше пригласили германских поселенцев на свои территории, даруя им различные привилегии и разрешая приносить свои юри­дические и экономические институты. Наконец, в XIII в. тевтон­ские рыцари начали завоевание и христианизацию (а попутно и германизацию) остававшихся все еще языческими земель Пруссии и Литвы на востоке Балтийского региона.

Колонизация этого огромного региона совершалась нескольки­ми путями, но большинство из них содержали рудиментарные формы экономического планирования. Люди, называвшиеся лока­торами (locators), заключали контракт с крупными землевладель­цами или местными правителями на устройство деревни или груп­пы деревень, а возможно и города. Затем они объезжали для вер-

79

бовки колонистов наиболее развитые, плотно заселенные регионы Европы, особенно западную Германию, Нидерланды и Фландрию. Для основания поселений в низинах и заболоченных местах пред­почитались колонисты из Голландии и Фландрии, которые имели опыт сооружения дамб и осушения земель. Там, где надо было расчищать лес или осваивать пустоши, предпочитались крестьяне из Вестфалии и Саксонии. Рекрутировались также ремесленники и торговцы, поскольку планы колонизации включали в себя не только развитие сельского хозяйства, но и создание сети город­ских рынков. Сельские поселенцы приносили с собой манориаль-ную форму организации и связанную с ней более производитель­ную сельскохозяйственную технологию. Ренту землевладельцу они уплачивали как в денежной, так и в натуральной форме (обычно выплаты начинались через оговоренное количество лет, когда земли начинали приносить урожай), но у них было больше земли, меньше повинностей и больше свободы, чем в тех регио­нах, откуда они пришли. Локаторы обычно получали больше земли, чем простые крестьяне, и иногда становились старостами в деревнях, но зачастую они продавали свои права на землю и на­чинали все заново. Религиозные ордена, особенно цистерцианцы и, разумеется, рыцари Тевтонского ордена, также участвовали в экспансии. Тевтонцы основали множество городов, включая Ригу, Мемель и Кенигсберг, и сами занимались коммерческой деятель­ностью.

Общий экономический результат этой экспансии можно сумми­ровать в терминах распространения более передовой технологии, значительного роста численности населения как за счет естествен­ного прироста, так и за счет миграции, расширения обрабатывае­мых земель (что давало новые ресурсы) и повышения уровня эко­номической активности. Уже в начале XIII в. зерно из Бранден-бурга доставляли кораблями в Нидерланды и Англию по Балтий­скому и Северному морям, а впоследствии Польша и Восточная Пруссия стали главными поставщиками не только зерна, но и ко­рабельных припасов, а также другого сырья. Наконец, еще одним последствием немецкой экспансии (хотя и выходящим за рамки чисто экономической сферы) стала более тесная связь Восточной Европы с нарождающейся западной цивилизацией.

Крестовые походы, в отличие от немецкой экспансии на Вос­ток, не привели к устойчивому географическому расширению ев­ропейской цивилизации. Их причины были более сложными и включали религиозные и политические мотивы, которые преобла­дали над экономическими. Однако папа Урбан II, провозглашая первый крестовый поход в 1095 г., называл одной из его побуди­тельных причин «перенаселенность» Европы. С другой стороны, без роста численности населения и производства европейцы не смогли бы собрать такие значительные военные и экономические силы, которых потребовали крестовые походы. Знаменательно, что эра крестовых походов закончилась в период долгой депрес-

80

сии XIV в. Растущая экономика сделала возможным для Европы предпринять крестовые походы; в свою очередь, сами эти походы стимулировали рост торговли и производства. Это было связано не только с необходимостью финансирования и снабжения армий крестоносцев, но и с тем, что временные завоевания христиан в Восточном Средиземноморье открыли новые источники товаров и новые рынки сбыта для западных купцов. Неправы те, кто дума­ют, что крестовые походы были причиной возрождения торгов­ли — оно началось еще до крестовых походов; но эти походы были тесно связаны с масштабами и продолжительностью роста торговли.