History_of_Journalizm_4_year_2nd_semestr

создано уже социалистическое общество без классов. Зачем же, в самом деле, нужно было бы в этом случае всемогущество бюрократии? Против кого? На самом деле недостаточно классы административно «уничтожить»; их надо еще и экономически преодолеть. До тех пор, пока подавляющее большинство населения не выходит из повседневной нужды, стремление к личному присвоению и накоплению благ сохраняет массовый характер и приходит в непрерывные столкновения с коллективистическими тенденциями хозяйства. Правда, накопление преследует непосредственно потребительские цели по преимуществу; но если не доглядеть, дать ему перейти за известные границы, оно превратится в первоначальное капиталистическое накопление и может затем взорвать на воздух колхозы, а вслед за ними и тресты. «Уничтожить классы», в социалистическом смысле, значит обеспечить всем членам общества такие условия существования, которые убили бы стимул личного накопления. До этого еще очень далеко. Если рассчитать национальный доход на душу населения, особенно ту часть национального дохода, которая идет на потребление, то Советский Союз окажется и сейчас, несмотря на достигнутые технические успехи, в хвосте капиталистических стран. Удовлетворение элементарных жизненных потребностей все еще связано

сожесточенной борьбой всех против всех,

снезаконными присвоениями, обходом правил, обманом государства, кумовством и массовым воровством. Контролером, судьей и карателем в этой борьбе выступает бюрократия. Она восполняет административным давлением недостаток экономического могущества.

Совершенный вздор будто самодержавие советской бюрократии вызывается необходимостью борьбы с «остатками» эксплуататорских классов в социалистическом обществе. На самом деле историческое оправдание самого существования бюрократии заключается в том, что до социалистического общества еще очень далеко; что нынешнее переходное общество полно

противоречий, которые в области потребления — наиболее близкой и чувствительной для всех — имеют страшно напряженный характер и всегда угрожают прорваться отсюда в область производства. Коллективизация крестьянского хозяйства открыла новые грандиозные источники для командующей роли бюрократии. Именно в сельском хозяйстве вопросы потребления наиболее тесно связаны с вопросами производства. Коллективизация привела, поэтому, в деревне к необходимости охраны коллективного достояния от самих крестьян при помощи самых суровых репрессий.

Вся эта горячая борьба не имеет открытого и оформленного классового характера, но потенциально, по заложенным в ней возможностям и опасностям, она является классовой борьбой. Режим диктатуры является, следовательно, не только наследством законченной в своей основе прежней классовой борьбы (с помещиками и капиталистами), — как выходит у сталинцев, — но и орудием предупреждения новой классовой борьбы, которая стремится развиться из жестокого соперничества потребительских интересов на фундаменте все еще отсталого и негармонического хозяйства. В этом и только в этом историческое оправдание существования нынешней советской диктатуры.

6. Двойственная роль бюрократии Но свою роль контролера и регулятора

социальных противоречий, свою функцию превентивной борьбы против возрождения классов советская бюрократия нещадно эксплуатирует в интересах своего собственного благополучия и могущества. Она не только сосредоточивает в своих руках всю власть, но и поглощает — правдами и неправдами — огромную часть народного дохода. Она достигла на этом пути такой отчужденности от народных масс, при которой она не может уже допустить никакого контроля ни над своими действиями ни над своими доходами.

Некоторые поверхностные наблюдатели

и критики объявили советскую бюрократию новым господствующим классом. Ошибочность этого определения — с марксистской точки зрения — разъяснена нами достаточно. Экономически господствующий класс предполагает свойственную ему систему производства и систему собственности. Советская бюрократия отражает лишь переходную стадию между двумя системами производства и собственности, капиталистической и социалистической. О самостоятельном развитии этого переходного режима не может быть и речи.

Роль советской бюрократии остается двойственной. Ее собственные интересы вынуждают ее охранять — от внешних и внутренних врагов — новый экономический режим, заложенный Октябрьской революцией. Эта работа остается исторически необходимой и прогрессивной. В этой работе мировой пролетариат поддерживает советскую бюрократию, не закрывая глаз на ее национальный консерватизм, инстинкты присвоения, дух привилегированной касты. Но именно эти ее черты все больше и больше парализуют ее прогрессивную работу.

Рост промышленности и вовлечение земледелия в сферу государственного плана чрезвычайно усложняют задачи хозяйственного руководства. Достигать равновесия между разными отраслями производства и особенно необходимого соответствия между национальным накоплением и национальным потреблением возможен только при активном участии в планировании всего трудящегося населения, при необходимой свободе критики планов, при ответственности и сменяемости бюрократии снизу доверху. Бесконтрольное командование хозяйством 170 миллионов душ означает неизбежное накопление противоречий и кризисов. Бюрократия выходит из затруднений, порождаемых ее ошибками, перелагая последствия на плечи трудящихся. Частные кризисы сливаются в один общий ползучий кризис, который выражается в том, что, несмотря на грандиозную затрату энергии масс и крупнейшие технические успехи, экономические достижения остаются

далеко позади, и подавляющее большинство населения продолжает влачить тяжелое существование. Таким образом исключительное положение бюрократии, вызванное определенными социальными причинами, приходит во все более глубокое и непримиримое противоречие с основными потребностями советского хозяйства и культуры. При этих условиях диктатура бюрократии, хоть и остается искаженным выражением диктатуры пролетариата но превращается

вперманентный политический кризис. Сталинская фракция вынуждена снова и снова «окончательно» истреблять «остатки» старых и новых оппозиций, применять все более сильно действующие средства, пускать

воборот все более отвратительные амальгамы. В то же время, сама эта фракция все более поднимается над партией и даже над бюрократией; она открыто провозглашает чисто бонапартистский принцип непогрешимого пожизненного вождя. Единственной добродетелью революционера признается отныне верность вождю. Эту деморализующую философию бюрократических рабов агенты Коминтерна переносят на его иностранные секции.

7. Два ряда затруднений Мы видим таким образом, что в разви-

тии Советского Союза необходимо на нынешнем этапе строго различать два ряда затруднений. Одни, которые вытекают из противоречий переходного периода, осложненных болезнями бюрократизма. Это

— основные затруднения, от которых страдает советский организм в целом. Другой ряд затруднений имеет производный характер и является угрожающим не для советского режима, а для господствующего положения бюрократии и для единоличного командования Сталина.

Эти два ряда затруднений, разумеется, связаны между собой, но они вовсе не тождественны; в значительной степени они противоположны друг другу, и степень этой противоположности непрерывно возрастает. Экономические успехи и культурный рост населения, обусловленные октябрь-

ским переворотом, все больше направляются против бюрократического консерватизма, бюрократического произвола и бюрократического хищничества. Аналогичные процессы наблюдались в истории развития разных господствующих классов и в прошлом. Царская бюрократия содействовала развитию капиталистических отношений, а затем пришла в противоречие с потребностями буржуазного общества. Командование советской бюрократии слишком дорого обходится стране. Рост техники и культуры, рост требовательности и критической мысли в народе автоматически направляется против бюрократии. Молодое поколение особенно болезненно начинает ощущать ярмо «просвещенного абсолютизма», который, к тому же, все больше обнаруживает недостаток своей «просвещенности». Так складывается обстановка, явно угрожающая пережившему себя бюрократическому господству.

8. Индивидуальный терроризм, как продукт разложения бюрократизма

Сказанное позволяет нам ответить на поставленный в начале статьи вопрос: неужели положение Советов так плохо, что правящая группа вынуждена прибегать к глубоко компрометирующим ее в глазах мирового пролетариата махинациям, грязным подтасовкам и преступным амальгамам? Мы можем теперь с чувством облегчения ответить: дело идет не о плохом положении советов, а об ухудшающемся положении бюрократии в советах. Разумеется, положение советов не так радужно, не так великолепно, как изображают фальшивые и не бескорыстные «друзья», которые — будем это помнить — предадут Советский Союз при первой серьезной опасности. Но оно далеко не так плохо, как можно бы заключить на основании постыдно-панических действий бюрократии. Никогда правящая группа не решилась бы связать террористическое преступление Николаева с группой Зиновьева — Каменева, если б сталинцы не чувствовали, что почва колеблется под их ногами.

Николаев изображается советской печатью, как участник террористической организации, состоящей из членов партии. Если сообщение верно, — а мы не видим никаких оснований считать его вымышленным, ибо бюрократии было нелегко признать его,

— то мы имеем пред собою новый факт, которому надлежит придать огромное симптоматическое значение. Случайный выстрел, под влиянием личного аффекта, возможен всегда. Но террористический акт, заранее подготовленный и совершенный по поручению определенной организации, немыслим, как учит вся история революций и контрреволюций, без сочувственной политической атмосферы. Враждебность к правящей верхушке должна была широко распространиться и принять очень острые формы, чтоб в среде партийной молодежи, вернее, ее верхнего слоя, тесно связанного с низшими и средними бюрократическими кругами, могла кристаллизоваться террористическая группа.

По существу дела этот факт не только признается, но и подчеркивается официозными комментариями. Мы узнаем из советской печати, что слепая ненависть «детей» была воспитана критикой оппозиционных отцов. Объяснения Радека и Ко кажутся плагиатом у царского публициста Каткова, который обвинял трусливых либеральных отцов в вольном и невольном подстрекательстве представителей молодого поколения на террористические акты. Правда, из поколения отцов правящие верхи выбрали на этот раз только группу Зиновьева. Но это для Сталина — линия наименьшего сопротивления. Расправой над скомпрометированной группой Сталин хочет дисциплинировать размагнитившиеся и потерявшие внутреннюю спайку бюрократические ряды.

Когда бюрократия приходит в противоречие с потребностями развития и с сознанием поднявшего ее класса, она начинает разлагаться, теряя веру в себя. Функция управления сосредоточивается в руках все более тесного круга лиц. Остальные работают по инерции, спустя рукава, думают

больше о личных делах, презрительно отзываются в своем кругу о высоком начальстве, либеральничают и брюзжат. Этим они несомненно подрывают у собственной молодежи уважение и доверие к официальным вождям. Если в то же время в народных массах разлито недовольство, не имеющее правильного выражения и выхода, но изолирующее бюрократию в целом; если сама молодежь чувствует себя оттертой, придавленной, лишенной возможности самостоятельного развития, то атмосфера для террористических группировок налицо.

Гипотетически, но с полной вероятностью, мы можем, в связи со сказанным, восстановить роль группы Зиновьева. Глупый и подлый вздор, будто она могла иметь прямое или косвенное отношение к кровавому акту в Смольном, к его подготовке и к его политическому оправданию! Зиновьев и Каменев вернулись в партию с твердым намерением заслужить доверие верхов и снова подняться в их ряды. Но общее состояние низшей и средней бюрократии, к которой они приобщились, помешало им выполнить это намерение. Отдав в официальных заявлениях должное «величию» Сталина, в которое они могли верить меньше, чем ктолибо, другой, они в повседневном обиходе заразились общим настроением, т.-е. судачили, рассказывали анекдоты о невежестве Сталина и пр. Генеральный секретарь не оставался, конечно, в неведении на этот счет. Мог ли Сталин наметить для себя лучшую жертву, чем эта группа, когда выстрелы в Смольном побудили его дать шатающейся и разлагающейся бюрократии урок?

9. Марксизм, терроризм и бюрократия Отрицательное отношение марксизма к

тактике индивидуального террора известно каждому грамотному рабочему. По этому вопросу существует большая литература. Я позволю себе сослаться здесь на собственную немецкую статью, опубликованную в 1911 году в австрийском журнале «Kampf». Незачем говорить, что в статье речь идет о капиталистическом режиме.

«Вносит ли террористическое покуше-

ние, даже «удавшееся», — так говорит эта статья, — замешательство в господствующие круги или нет, это зависит от конкретных политических обстоятельств. Во всяком случае это замешательство может быть только кратковременным; капиталистическое государство опирается не на министров и не может быть уничтожено вместе с ними. Классы, которым оно служит, всегда найдут себе новых людей, — механизм остается в целости и продолжает свою работу.

«Но гораздо глубже замешательство, вносимое террористическим покушением в ряды самих рабочих масс. Если достаточно вооружиться пистолетом, чтобы добиться цели, то к чему усилия классовой борьбы? Если можно запугать высоких особ грохотом взрыва, то к чему партия?».

К этой статье, которая террористическому авантюризму противопоставляет метод подготовки пролетариата к социалистической революции, я ничего не мог бы прибавить и сейчас, 23 года спустя. Но если марксисты решительно осуждали индивидуальный терроризм, — конечно, по политическим, а не мистическим причинам,

— даже тогда, когда выстрелы направлялись против агентов царского правительства и капиталистической эксплуатации, тем более беспощадно осудят и отвергнут они преступный авантюризм покушений, направленных против бюрократических представителей первого в истории рабочего государства. Субъективные мотивы Николаева и его единомышленников для нас при этом безразличны. Лучшими намерениями вымощен ад. Пока советская бюрократия не смещена пролетариатом, — а эта задача будет выполнена, — до тех пор она выполняет необходимую функцию по охране рабочего государства. Если б терроризм типа Николаева развернулся, он мог бы, при наличии других неблагоприятных условий, лишь оказать содействие фашистской контрреволюции.

Пытаться подкинуть Николаева левой оппозиции, хотя бы только в лице группы Зиновьева, какою она была в 1926 — 1927 г.г., могут лишь политические мошенники,

рассчитывающие на дураков. Террористическая организация коммунистической молодежи порождена не левой оппозицией, а бюрократией, ее внутренним разложением. Индивидуальный терроризм есть по самой своей сути бюрократизм, вывернутый наизнанку. Марксистам этот закон известен не со вчерашнего дня. Бюрократизм не доверяет массам, стараясь заменить их собою. Так же поступает и терроризм: который хочет осчастливить массы без их участия. Сталинская бюрократия создала отвратительный культ вождей, наделяя их божественными чертами. Религия «героев» есть также и религия терроризма, хоть и со знаком минус. Николаевы воображают, что стоит, при помощи револьверов, устранить нескольких вождей, и ход истории примет другое направление. Коммунисты-терро- ристы, как идейная формация, представляют собою плоть от плоти и кость от кости сталинской бюрократии.

10. Бюрократический центризм, как причина крушения Коминтерна

Ударом по группе Зиновьева, сказали мы, Сталин хочет подтянуть бюрократические ряды. Но это только одна сторона дела. Есть другая, не менее важная: по ступеням зиновьевской группы Сталин хочет добраться до «троцкизма». А добраться ему необходимо во что бы то ни стало. Чтобы понять цель и смысл этого нового этапа в борьбе против «троцкизма», необходимо хоть вкратце остановиться на интернациональной работе сталинской фракции.

В отношении СССР роль бюрократии, как сказано, двойственна: с одной стороны, она охраняет — свойственными ей методами — рабочее государство; с другой — дезорганизует и тормозит развитие хозяйства и культуры, подавляя творчество масс. Зато в области международного рабочего движения от этой двойственности нет и следа: здесь роль сталинской бюрократии имеет с начала до конца дезорганизаторский, деморализующий, гибельный характер. Непререкаемым свидетельством является история Коминтерна за последние 11 лет. Эта

история исследована нами в ряде работ. Сталинцы не ответили на наш анализ ни единым словом. Они вообще не хотят знать собственной истории. У них нет ни одной книги, ни одной статьи, которые пытались бы подвести итоги политике Коминтерна в Китае, Индии, Англии, Германии, Австрии, Испании во время величайших мировых событий. Нет ни одной попытки объяснить, почему в условиях капиталистического распада и целой серии революционных ситуаций Коминтерн не знал за последние 11 лет ничего, кроме постыдных поражений, политического дискредитирования и организационного распада. Почему, наконец, в течение последних семи лет он не посмел даже созвать ни разу международный конгресс?

Где итоги «рабоче-крестьянских партий» на Востоке? Где плоды англо-русского комитета? Что сталось с знаменитым Крестьянским Интернационалом? Куда девалась теория «третьего периода»? Что сталось с программой «национального освобождения» Германии? Какая судьба постигла великую теорию «социал-фашизма»? И т. д., и т. д. Каждый из этих вопросов связан с определенным зигзагом в политике Коминтерна; каждый из этих зигзагов приводил к заранее предопределенной катастрофе. Цепь этих катастроф составляет историю сталинского Коминтерна. Новейший зигзаг его, особенно во Франции, представляет собою жалкую и гибельную оппортунистическую конвульсию. Ясно, что такая цепь ошибок, путаницы и преступлений должна иметь не индивидуальные, не случайные, а общие причины. Они коренятся в социальных и идеологических качествах сталинской бюрократии, как правящего слоя. Бюрократический центризм привел Коминтерн к крушению. Третий Интернационал, как и Второй осуждены на гибель. Никакая сила не спасет их более.

Правящая сталинская группа по существу давно уже махнула на Коминтерн рукой. Одним из самых ярких доказательств этого является отказ Сталина в созыве международного конгресса. К чему? Все равно ни-

чего не выйдет. Промежду себя московские бюрократы объясняют упадок Коминтерна «нереволюционным характером» западного пролетариата и неумелостью западных вождей. Опровергать клевету на мировой пролетариат, особенно после свежих событий в Австрии и Испании, нет надобности. Что касается вождей иностранных компартий, то Ленин еще в 1921 г. письменно предупреждал Зиновьева и Бухарина: если будете требовать в Коминтерне только согласия, то соберете вокруг себя одних «покорных дураков». Ленин любил называть вещи своими именами. За последние 11 лет подбор «покорных» сделал гигантские успехи. В соответствии с этим политический уровень руководства пал ниже нуля.

11. Мировой рост подлинного ленинизма

—страшная опасность для Сталина Кремль, как уже сказано, примирился с

ничтожеством Коминтерна при помощи теории социализма в отдельной стране. Надежды на международную пролетарскую революцию он заменил надеждами на Лигу Наций. Иностранным компартиям приказано вести «реалистическую» политику, которая в короткий срок добьет то, что еще осталось от Коминтерна. Со всем этим Сталин мирится заранее. Но с чем он не может примириться, так это с возрождением мирового революционного движения под самостоятельным знаменем. Можно отказаться от критики реформизма; можно заключить блок с радикалами; можно одурманивать рабочих отравой национализма или пацифизма; но нельзя ни в каком случае допустить, чтоб международный пролетарский авангард получил возможность свободно и критически проверить идеи ленинизма на собственном опыте и сопоставить при свете дня сталинизм с так называемым троцкизмом.

С 1923 года вся идеология советской бюрократии складывалась путем все более враждебного отталкивания от «троцкизма». При всяком новом зигзаге точкой отправления служил «троцкизм». И сейчас, когда террористический удар Николаева

ставит перед бюрократией заново важнейшие политические вопросы, которые казались ей раз навсегда решенными, она снова пытается, через посредство группы Зиновьева, найти виновника в лице троцкизма, который является, как известно, авангардом буржуазной контрреволюции, союзником фашизма и пр. Внутри СССР

бюрократии удалось постольку утвердить эту версию, поскольку массы лишены возможности проверки, а те, которые знают правду, вынуждены к молчанию. Именно из этого состояния придавленности партии и выросло, как уже сказано, чудовищное явление внутрипартийного терроризма. Но опасность подкрадывается — уже подкралась — извне, с международной арены. Те самые идеи Маркса и Ленина, которые внутри СССР караются тюрьмой, ссылкой и даже расстрелом, как «контрреволюционный троцкизм», находят сейчас все более широкое и открытое признание со стороны наиболее сознательных, активных, самоотверженных элементов международного пролетарского авангарда. Гнусные клеветы, которые наемные журналисты, без чести и совести, продолжают и сейчас повторять на страницах печати Коминтерна, вызывают все большее возмущение в рядах самих компартий, изолируя в то же время секции Коминтерна от более широких кругов.

Сама по себе такая перспектива, повторяем, перестала пугать Москву. Но есть другая опасность, которая начинает давить на сознание сталинской фракции, как кошмар. Рост влияния идей нефальсифицированного ленинизма в рабочем движении Европы и Америки не сможет остаться тайной для рабочих СССР. Можно, хоть и не легко, замолчать участие бывшей американской Лиги в пенсильванской стачке, можно, хоть и трудно, замолчать слияния Лиги с Рабочей Партией; но когда события примут более широкий размах и революционные марксисты, ленинцы, примут в них руководящее участие, замолчать эти факты не будет никакой возможности. Вытекающая отсюда для сталинской фракции гигантская опасность совершенно очевидна. Все зда-

ние лжи, клеветы, травли, фальсификаций и амальгам, здание, непрерывно возводившееся со времени болезни и смерти Ленина, обрушится на головы самих строителей, т.-е. клеветников и фальсификаторов. Сталинцы глухи и слепы к перспективам мирового рабочего движения. Но у них чрезвычайно изощренный нюх по части всякой опасности, угрожающей престижу, интересам и привилегиям бюрократии.

12. Неизбежность новых амальгам была предсказана заранее

Наблюдая по печати из своей изолированности за постепенными, медленными, но надежными успехами идей подлинного ленинизма в Америке и Европе, я не раз говорил друзьям: близится момент, когда принципиальное «качество» этой международной тенденции начнет превращаться в массовое «количество»; этот момент должен будет прозвучать в ушах сталинцев, как сигнал смертельной опасности: ибо одно дело раздавить революционную марксистскую группировку тяжестью бюрократического аппарата в период революционного отлива, усталости, разочарования и упадка масс; другое дело — вытеснить из мирового рабочего авангарда сталинский суррогат «большевизма» силой марксистской критики. Но именно поэтому — так говорилось не раз в беседах и письмах — сталинская верхушка не сможет пассивно дожидаться торжества ленинизма. Она должна будет принять «свои» меры. Конечно, не меры идейного порядка: здесь ее бессилие настолько очевидно, что Сталин за последние годы вообще перестал высказываться по вопросам международного рабочего движения. «Свои» меры для Сталина значит: усиление репрессий; новые более чудовищные формы амальгам; наконец, союз с буржуазной полицией против ленинцев, на основе взаимных услуг.

Уже очень скоро после убийства Кирова, когда все были еще уверены, что дело идет о белогвардейском покушении, кто-то из друзей прислал мне из Женевы циркулярное письмо Интернационального Сек-

ретариата Международной Лиги комму- нистов-интернационалистов, посвященное кровавому акту в Смольном. Ссылаясь на затяжку расследования и крайне двусмысленный тон первых кремлевских сообщений, И. С. высказывал, уже в постскриптуме, предположение: не совершается ли в ГПУ подготовка какой-либо новой грандиозной амальгамы против «троцкистов». Циркуляр И. С., помеченный 10 декабря, имеется несомненно во всех частях света. Правда, сам И. С. оговаривал свою гипотезу в том смысле, что такая амальгама, хоть и возможна, но все же «мало вероятна». Однако, «мало вероятное» осуществилось. Когда появилось первое сообщение о том, что Николаев принадлежал некогда к ленинградской оппозиции 1926 года, сомнениям не оставалось больше места. Новая травля против Зиновьева — Каменева не замедлила последовать. Тогда же, в беседе с одним из друзей (извиняюсь за эти личные подробности, но они необходимы для понимания психологической подоплеки дела) я сказал: «на этом этапе дело не остановится; завтра они выдвинут троцкизм». Для такого предсказания поистине не нужно было быть пророком. Полученный через два-три дня номер Temps от 25 декабря заключал в телеграмме из Москвы такое сообщение: «Надо заметить... что в течение нескольких дней имя Троцкого все чаще и чаще произносится рядом с именем Зиновьева. Труп Кирова и группа Зиновьева становятся таким образом подготовительными ступенями для более широкого и смелого замысла: удара по международному ленинизму.

Какой характер должен принять ближайший удар, этот вопрос не решен, окончательно, может быть даже и в самом узком кругу заговорщиков (Сталин — Ягода

— Ярославский и Ко). Многое зависит от дальнейшего хода событий. Но одно ясно: недостатка ни в злой воле, ни в материальных средствах у заговорщиков нет. Рост международного ленинизма будет подстегивать их злую волю каждый день. Нельзя поэтому исключать заранее ни одной из тех

гипотез, которые сами собой напрашиваются на основании создавшейся обстановки. Но какой путь ни будет подсказан ходом событий и творческим воображением Сталина — Ягоды, подготовка «общественного мнения» будет идти по линии опасностей терроризма, угрожающих со стороны «троцкистов» порядку и миру в Европе. L'Humanite уже пишет о «троцкистской террористической группе» в Ленинграде: лакеи всегда забегают впереди господ.

Перерезать дорогу подготовляемым новым амальгамам можно только одним путем: разоблачить замысел заранее. Сталинцы обрабатывают общественное мнение международной полиции, на предмет высылок, выдач, арестов и других более решительных действий. Ленинцы должны подготовить к возможным событиям общественное мнение пролетариата. В данном случае, как и в других, надо открыто сказать то, что есть. Этой задаче должно служить, в частности, и настоящее письмо.

13. Некоторые выводы Можно ли, в виду такого постыдного

образа действий советской верхушки, безоговорочно признавать СССР рабочим государством? — так скажут, пожалуй, некоторые идеалисты, моралисты, или просто ультралевые путанники. Вместо того, чтобы анализировать конкретные формы и этапы развития рабочего государства, как оно создано сочетанием исторических условий, эти мудрецы (Трэн является во Франции их неподражаемым «теоретиком») «признают» или «не признают» рабочее государство в зависимости от того, нравятся ли им действия советской бюрократии или нет. С таким же правом мы могли бы отказаться признавать американский пролетариат пролетариатом на том основании, что во главе его стояли и стоят люди, вроде Гомперса, Грина и Ко. Бюрократия нужна рабочему классу, тем более рабочему государству. Но нельзя отождествлять бюрократию с классом. Рабочее государство, как и рабочий класс в целом, проходят через разные этапы, как подъема, так и упадка. Сталинс-

кая фракция получила преобладание в период поражений мирового пролетариата, усталости и апатии русского пролетариата и быстрого формирования привилегированного правящего слоя. Кто в борьбе фракций в СССР видит только победы и поражения отдельных лиц, тот ничего не видит.

В 1926 году Н. К. Крупская, примкнувшая тогда, вместе с Зиновьевым и Каменевым, к левой оппозиции, говорила: «если б жив был Ленин, он сейчас, наверное, сидел бы у ГПУ в тюрьме». Не потому, конечно, что Сталин оказался сильнее Ленина: нелепо даже и сравнивать эти две фигуры. Ленин

— гений-новатор, Сталин — крепкое и законченное воплощение бюрократической посредственности. Но революция — диалектический процесс, знающий свои высокие подъемы и крутые спуски. В последние два года своей жизни Ленин главную опасность для революции видел в бюрократизме, а в Сталине — наиболее законченного представителя этой опасности. Ленин заболел и умер во время горячей подготовки к борьбе против сталинского аппарата.

Преступно было бы отрицать прогрессивную работу, совершенную советской бюрократией. Без инициативы, без кругозора, без понимания движущих исторических сил бюрократия, после упорного сопротивления, оказалась вынуждена, логикой своих собственных интересов, принять программу индустриализации и коллективизации. По своему общему уровню, по характеру своих интересов сталинская бюрократия немногим выше бюрократии американских тред-юнионов. Но в противоположность этой последней она корнями своими сидит в национализированных средствах производства, вынуждена охранять и развивать их. Она совершает эту работу по-бюрок- ратически, т.-е. плохо, но сама эта работа имеет прогрессивный характер. Первые крупные успехи на этом пути, непредвиденные для самой бюрократии, повысили ее самочувствие и сплотили ее вокруг того вождя, который полнее всего воплощает положительные и отрицательные черты бюрократического слоя.

Л.Д. Троцкий

Капитуляция

Сталина

Первые сообщения о речи Сталина на происходящем ныне в Москве съезде так называемой коммунистической партии Советского

Союза показывают, что Сталин поторопился извлечь для себя уроки из испанских событий, в смысле дальнейшего поворота в сторону реакции. В Испании Сталин потерпел менее непосредственное, но не менее глубокое поражение, чем Азанья и Негрин. Дело идет, при этом, о чем то неизмеримо большем, чем чисто-военное поражение или даже проигранная война. Вся политика испанских «республиканцев» определялась Москвой. Те отношения, какие установились у республиканского правительства с рабочими и крестьянами, представляли собою только перевод на язык войны тех отношений, какие установились между кремлевской олигархией и народами Советского Союза. Методы управления Азаньи-Негрина были концентрированными методами московского ГПУ. Основная тенденция политики состояла в замене народа бюрократией, а бюрократии — политической полицией. Благодаря условиям войны тенденции московского бонапартизма не только получили в Испании крайнее выражение, но и подверглись очень быстрой проверке. В этом важность испанских событий с точки зрения международной и прежде всего советской. Сталин не способен воевать; а когда он оказывается вынужден воевать, он не способен дать ничего, кроме поражений.

В речи на съезде Сталин открыто порывает с идеей «союза демократий для отпора фашистским агрессорам». Теперь провокаторами международной войны оказываются не Муссолини и Гитлер, а две основные демократии Европы: Великобритания и Франция, которые, по словам оратора, хотят втравить в вооруженный конфликт Германию и СССР, под предлогом покушения Германии на Украину. Фашизм? — он тут не причем. О покушении Гитлера на Украину, по словам Сталина, нет и речи, и для военного конфликта с Гитлером нет ни малейшего основания. Отказ от политики «со-