History_of_Journalizm_4_year_2nd_semestr

свистков и гнилых яблок, которыми революционная кафедра наградила бы Шаляпина за новую монархическую манифестацию!..

Милый, всем сочувствующий, со всеми дружный Федя Шаляпин становится особенно занятен, когда чует носом какоенибудь материальное благо. Все равно, велико ли благо или мало — Федя скачет и играет. Кокетство шантанной девочки он сочетает с мертвой хваткой блатного молодца из темных переулков.

Царь пожаловал Шаляпину золотые часы. Артист нашел, что часы — небогатые.

«Посмотрел я часы и показалось мне, что они недостаточно отражают широту натуры российского государя. Я бы сказал, что эти золотые с розочками часы доставили бы очень большую радость заслуженному швейцару богатого дома».

Шаляпин не постеснялся вернуть часы; потребовал себе подороже.

«В.А. Теляковский отправился в кабинет его величества и вместе со своими там друзьями без огласки инцидент уладил. Через некоторое время я получил другие часы, на этот раз приличные. Кстати сказать, они хранятся у меня до сих пор».

Знает толк Федор Иванович в дареных часах, но разбирается также и в посуде.

Во дворце одного из великих князей Шаляпин пел перед царем. После пения царь ушел в другую комнату выпить, а также и закусить. Знаменитого певца не удостоили чести пить в присутствии Николая Романова. Ему вынесли за дверь бокал шампанского.

–Государь поручил предложить стакан шампанского и благодарность за ваше пение, чтобы вы выпили за здоровье его величества.

Федор Иванович подобострастно выпивает бокал и отвечает:

–Передайте государю императору, что Шаляпин на память об этом значительном случае стакан взял с собой домой.

«Спустя некоторое время я как-то был вызван в ложу государя. Одна из великих

княгинь, находившаяся в ложе, показывая мне лопнувшие от аплодисментов перчатки, промолвила:

–Вот до чего вы меня доводите. Вообще вы такой артист, который любит разорять.

Впрошлый раз вы мне разрознили дюжину венецианских стаканов.

Я опер на грудь голос и ответил:

–Ваше высочество, дюжина очень легко восстановится, если к исчезнувшему стакану присоединятся другие одиннадцать...

Великая княгиня очень мило улыбнулась, но остроумия моего не оценила. Стакан остался горевать у меня в одиночестве».

При советской власти венецианской посуды Шаляпину не дарили. Он ее скупал сам. Но вот, например, шубу сорвать можно было. И богатую шубу.

«Пришли, предложили спеть концерт в Мариинском театре для какого-то, теперь уже не помню какого «дома». Вместо платы деньгами али мукой предложили шубу. У меня хоть и была моя татарка кенгуровая и шубы мне, пожалуй, брать не нужно бы, но я заинтересовался. Пошел в магазин. Предложили мне выбрать. Экий я мерзавец

— буржуй! Не мог выбрать похуже — выбрал получше».

Ясно, кому принадлежат истинные симпатии, истинная преданность, против кого направлены истинная вражда, истинная злоба выскочки-богача, некогда уличного бродяги, а ныне цепкого обладателя нескольких миллионов долларов.

Перед царем, великим князем, перед генералом Треповым и даже перед захудалым «начальником ремонтировочной части» казенного театра заискивал, лебезил, непрестанно кривил душой. Перед временным правительством, перед купцами-меце- натами унижался, лизоблюдничал. Перед ответственными коммунистами стлался ковром, ненавидя, зазывал к себе в гости, панибратствовал. Тоже кривил душой.

А самим собой, во всю широту художественной своей натуры, раскрывался Шаляпин только перед людьми маленькими, безвластными, безответными.

Этих он, по собственной терминологии,

бил в морду.

Случаев избиения Шаляпиным суфлеров, хористов, театральных парикмахеров, режиссеров было бесчисленное множество. Когда-то до революции этими дебошами занималась русская печать. При советской власти у Федора Ивановича были коротки руки трогать работников сцены. Сейчас печать, уже заграничная, периодически описывает шаляпинские мордобои в разных городах мира, по месту его гастролей. Описывает и он сам.

«Между хором и С.Н. Дягилевым (антрепренером) возник острый спор. Хор требовал бенефиса, на который по совести(!) не имел права, и Дягилев хору в бенефисе отказал. Хористы решили сделать Дягилеву неприятность, а заодно и мне, так как я не скрывал, что считаю правым в этом конфликте Дягилева, а не хор... И вот приходят и говорят мне, что хористы приписывают весь конфликт мне и ругательски меня ругают. Я взволнованный вышел к хору и говорю:

–Мне, конечно, налгали, что вы меня обвиняете в конфликте и поносили меня скверными словами.

–Нет, правда, — вызывающе нагло отвечает мне впереди стоящий хорист.

Каюсь, я не сдержался и сильным ударом сбил с ног нахала».

...На склоне лет, в уюте богатой парижской своей виллы, обеспечив себя и семейство миллионными текущими счетами, отставной артист рассказывает сокровенные свои мысли о людях, о классах, о событиях своей эпохи.

«Императорские театры, несомненно, имели своеобразное величие. Россия могла не без основания ими гордиться. Оно и немудрено, потому что антрепренером этих театров был не кто иной, как российский император».

Федор Иванович видит в императоре не только антрепренера, но и первого актера большой и, увы, прогоревшей труппы. Он сокрушается о провале величественного предприятия и дает неудачнику-актеру запоздалые советы из своего сценического опыта.

«Надо уметь играть царя. Огромной важности, шекспировского размаха его роль. Надо, чтобы каждый раз, когда я делаю жест перед моим народом, из его груди вырывался возглас: — Вот это царь! — А если атмосфера не уяснена мною, то жест мой, как у бездарного актера, получается фальшивый, и смущается наблюдатель, и из груди народа сдавленно и хрипло вырывается полушепот: — Ну, и царь же!.. — Не понял атмосферы, провалился. Горит империя».

Революция произошла потому, что царь плохо играл свою царскую роль. Да еще потому, объясняет Шаляпин, что:

«Для успешного ведения трудной войны необходимо было единение царя с народом, как тогда говорили. Дума билась изо всех сил, чтобы это единение наладить. А где-то в высших сферах темные интриги близоруких царедворцев пропасть между царем и народом все более углубляли».

Трогательно выглядит и российское купечество в яркой характеристике оперного философа:

«Что такое русский купец? Это, в сущности, простой русский крестьянин, который после освобождения от рабства, потянулся работать в город. Это тот самый мохнатенький огурчик, что весной налился соками деревни, созрел под деревенским солнцем, из крестьянского огорода перенесен в город для зимнего засола. В холодную зимнюю пору, после доброй рюмки водки, он вместе с ней согревает живот не только буржуа, но и пролетария, простого рабочего человека...»

Федор Иванович не против даже того, чтобы купец-огурчик обманывал, воровал, спекулировал.

«Неизвестно каким образом — газет не читает — он узнает, что картофельная мука продается дешево и что, купив ее теперь по дешевой цене в такой-то губернии, он через месяц продаст ее дороже в другой. С точки зрения последних мыслей в России(!) он — кулак, преступный тип. Купил дешево, кого-то обманул, продал дорого — опять кого-то обманул... А для меня, каюсь, это свидетельствует, что в этом человеке, как и

подобает, есть ум, сметка, расторопность и энергия».

Всех оболгал, всех обхамил, всех обслюнявил опошлившийся старенький Федя Шаляпин. Только перед одним человеком робеет он, конфузится, жмется.

Перед одним человеком прикрывает голый Федя срамоту свою. Одного только стесняется.

Горького.

Он возносит Горькому хвалы, лепечет слова благодарности за помощь, за культурную опеку, под которой Шаляпин из церковного хориста, из трактирного горлопана развернулся в артиста с мировым именем.

Слова благодарности, слова извинения. Но и знал же Шаляпина Горький! До чего

отлично знал!

«Помню, как, гуляя однажды ночью с Максимом Горьким на этом чудном Капри, я по ходу разговора с ним вдруг спросил его:

–Не думаешь ли ты, Алексей Максимович, что было бы искренне с моей стороны, если бы я вступил в партию социал-демок- ратов?

Если я в партию социалистов не вступил, то только потому, что Горький на меня посмотрел в тот вечер и дружески сказал:

–Ты для этого не годен. И я тебя прошу, запомни раз навсегда: ни в какие партии не вступай, а будь артистом, как ты есть».

Заграничные похождения Шаляпина возмутили Горького. Все-таки он захотел спасти старого, но еще большого художника, увязнувшего скверными слабостями человеческой натуры в болоте наживы, в трясине гастрольной халтуры. Он написал Шаляпину, предложил ему вернуться в Советский Союз. Он видел для него возможность работы.

«Позже, когда мне случилось быть в Риме, Алексей Максимович мне снова сказал, что необходимо, чтобы я ехал на родину. Я снова и более решительно отказался, сказав, что ехать туда не хочу... Когда я потом сделал из моего решения не возвращаться в Россию все логические выводы — по нашей дружбе прошла глубокая трещи-

на... Не скрою, и с волнением это говорю

— потеря Горького для меня одна из самых тяжелых и болезненных».

Жадный человек этот Федор Иванович! Требовательный. Все на свете ему подай. Какой угодно ценой. И чтобы еще Горький при этом любил... Капризный Федя всхлипывает слезами обиженного ребенка.

Зря сокрушается Федор Иванович. Ни к чему ему дружба Горького. Никакой корысти она ему не даст. Ведь даже и в старые времена не догадался Шаляпин вполне рационально использовать эту дружбу.

«Я довольно часто приезжал в весенние месяцы на Капри, где живал Горький. В этом доме атмосфера была революционная. Но должен признаться, что меня интересовали только гуманитарные порывы всех этих взволнованных идеями людей. Когда же я изредка делал попытки почерпнуть из социалистических книжек какие-нибудь знания, то мне на первой же странице делалось невыразимо скучно и, каюсь, противно. Будь я в социализме ученее, знай я, что в социалистическую революцию я должен потерять все до последнего волоса, я, может быть, спас бы не одну сотню тысяч рублей, заблаговременно переведя за границу русские революционные рубли и превратив их в буржуазную валюту».

Нет, хватит. Тошнит. Захлопнем страшную книжку. Это писал даже не белогвардеец.

Правда. 1932. 24 декабря

М.Е. Кольцов

Убийца с претензиями

Расчет его довольно ясен. Конечно, о, конечно, он, Буха-

рин, с готовностью принимает на себя ответственность за все, по совокупности, преступные деяния «правотроцкистского блока», принимает их как

один из руководящих лидеров его.

Это заявление Бухарин повторяет надоедливо, много раз — не понимая трагикомичности своих слов. Ведь этой «готовности» нести ответственность грош цена теперь, когда изменника и шпиона, фашистского агента, наконец, полностью разоблачили, уличили, засадили за решетку и теперь, на скамье подсудимых, публично, всенародно просвечивают ослепительным прожектором наркомвнудельского следствия, прокурорского допроса. Где была у изменника

иубийцы Бухарина эта «готовность» годы

игоды, когда он маскировался, увиливал, отмежевывался, проливал слезы, каялся, лгал, лгал и лгал?

Но не в этом дело. А дело в том, что он

исейчас, даже сейчас, подводя последнюю черту, придя к конечному пункту своего позорного и страшного пути, даже сейчас Бухарин виляет хвостом, даже сейчас недоговаривает, юлит и блудит.

Принимая ответственность за нескончаемую цепь кошмарных кровавых преступлений, каких не знает история, Бухарин имеет претензию и старается своей конкретной уголовной ответственности неуловимо придать какой-то все-таки отвлеченный, идейный, чистоплюйский характер. Прием этот не удается, его без труда подмечают суд

ипрокурор, но как дополняющая черта в облике правотроцкистской политической проститутки прием этот очень характерен.

Бухарин, изволите ли видеть, занимался только «проблематикой общего руководства и идеологической стороной».

Очень осторожно, с невинным и ужасно искренним видом Бухарин старается провести грань между собой и своими сообщниками, ныне соседями по скамье подсудимых.

Другие убивали, вредительствовали, шпионили — он, следует понимать, по ха-

рактеру натуры и складу ума, только мыслил, теоретизировал, изучал «проблематику руководства», но к прозаическим, к грязным, к кровавым делам прямого касательства не имел.

Этакий гнусненький христосик во стане грешников. Этакая валдайская девственница в правотроцкистском публичном доме...

Нужно ли напоминать, насколько эта хитрая, блудливая претензия на самооправдание опровергается обнаженной, чудовищной правдой предварительного и судебного следствия?

Верно, конечно, то, что словесный яд реставраторских, буржуазно-кулацких, фашистских идеек, формулировок и лозунгов Бухарина был таким же бандитским оружием, как пуля террориста, как стекло

игвозди и железные опилки, подсыпанные в муку, масло и молоко, как газ, которым вредители отравляли рабочих в шахтах.

Но ведь кроме террора «идеологического», кроме разговоров, идеек, статей и лозунгов, были террор и шпионаж, и вредительство вполне материальные, физические, ощутимые, и к ним «идеолог» Бухарин имел прямое, вполне сознательное, вполне конкретное отношение. Предатель ничем не чище Зубарева и Зеленского их союзник

исообщник.

Именно это подсудимому Бухарину никак не хочется признавать.

Но придется.

Зал содрогается, когда прокурор тов. Вышинский задает вопрос Бухарину о его планах 1918 г. — убить Ленина, Сталина и Свердлова. И обычно столь речистый, бойкий Бухарин еле слышным голосом, запинаясь, подтверждает, что вместе с бандой так называемых «левых коммунистов» хотел «арестовать на 24 часа» руководителя Великой социалистической революции. Он не склонен пока расшифровать подлинный смысл этого провокационного «ареста на 24 часа», но мы знаем о чудовищных убийствах Карла Либкнехта и Розы Люксембург, которых тоже арестовали на «24 часа» палачи германской революции вместе с ее предателями — германскими социал-де-

мократами...

Весь зал холодеет, когда тов. Вышинский задает подсудимому Бухарину вопрос

— известно ли было руководителям «правотроцкистского» блока о готовящемся убийстве Сергея Мироновича Кирова. И после уклончиво-отрицательных Бухарина и Рыкова ответов, в мертвой тишине, другой убийца — Ягода выдает их причастность к неслыханному злодеянию.

И вот Бухарин, готовивший арест и убийство Ленина, Сталина, Свердлова, он же причастный к убийству Кирова, он же с эсеровским террористом Семеновым, он же руководитель среднеазиатских бандитов — икрамовых, ходжаевых и прочих, он же шеф и начальник кулацкого террориста Слепкова, направляющий на поднятие кулацких восстаний — этот негодяй смеет говорить об идеологии, о теориях, о «проблематике руководства»!

Недаром прокурор начинает раскапывать возможные полицейские связи террориста и изменника Бухарина в период его разъездов по Австрии, Америке, Японии. Только грязный наемный агент буржуазии мог быть способен, тотчас же после приезда из-за границы, организовать террористический заговор против великого вождя трудящихся всего мира — Владимира Ильича Ленина.

Безнадежна претензия болтливого, лицемерно подлого убийцы Бухарина изобразить из себя «идеолога», заблудшее в теоретических ошибках создание. Не удастся ему отделить себя от банды своих соучастников. Не удастся отвести от себя полную ответственность за ряд чудовищных преступлений. Не удастся умыть свои академические ручки. Эти ручки в крови. Это руки убийцы.

Правда. 1938. 7 марта

М.Е. Кольцов

К вопросу о тупоумии

Внебольших комнатах правления Еланского потребительского общества бурлила деловая суета. Входная дверь оглушительно

хлопала, впуская и выпуская посетителей с брезентовыми портфелями. В прихожей четвертый раз разогревали чайник для руководящего персонала. Ответственный кооператор товарищ Воробьев высунулся из кабинета в канцелярию.

– Как же с телеграфной директивой? Уже который день собираемся спустить ее в низовую сеть. Дайте текст на подпись.

Ему принесли листочек с текстом. В конце директивы бодро синели мужественные слова:

«...усильте заготовку».

–А номер? Директиву без номера спускать не приходится.

Листок порхнул в регистратуру и вернулся с мощным солидным номером.

«...усильте заготовку 13 530». Воробьев обмакнул перышко, строго

посмотрел на лишнюю каплю чернил и, презрительно стряхнув ее, поставил подпись вслед за номером.

Директиву спустили. Она скользнула по телеграфным проводам, потом ее повезли со станции нарочные по селам.

Нарочные мерзли, они кутали сизые носы в пахучие овчины, директиве было тепло, она лежала глубоко за пазухой у нарочных.

Уполномоченный районного потребительского общества в Ионово-Ежовке расправил телеграфный бланк и звонко до конца прочел уполномоченному райисполкома приказание высшего кооперативного центра:

–«...усильте заготовку 13 530 воробьев». Понял?

–Понял. Только в конце не расслышал. Чего там усилить заготовку?

–Сказано — тринадцать тысяч пятьсот тридцать штук. Понял?

–Так-так-так-так-так... Ясно. И много их, воробьев, надо заготовить?

–Сказано — тринадцать тысяч пятьсот тридцать штук. Понял?

–Так-так-так-так! Ясно, ясно. А подпись

чья?

–Подписи нет. Да и к чему подпись? Дело простое: усилить заготовку тринадцати с половиной тысяч воробьев. Придется, дорогой товарищ, это дельце спешно провернуть. Вызывай председателя.

Ионово-ежовский председатель, осведомившись о полученной директиве, нахмурился, но не сплоховал. Он сказал прямо и открыто, что заготовка воробьев для ионово-ежевцев дело новое. Всякое заготовляли, но чего не заготовляли, того не заготовляли. Воробьев не заготовляли. Однако заготовить можно, ионово-ежовцы не подкачают. Дело провернуть можно, надо только поднять дух, воодушевить массу.

Председатель совета, совместно с двумя районными уполномоченными — исполкомским и кооперативным, устроил заседание актива. Перед активом были сделаны доклады о последних директивах по заготовке воробьев.

Далее последовало общегражданское собрание всей Ионово-Ежовки. Часть единоличников, вначале сильно встревоженная, узнав, что дело идет только о воробьях, пришла в приподнятое и даже веселое настроение. Один из граждан выразил это даже в виде краткой речи, под легкий смех

взале:

–Чего-чего, а воробьев заготовим. Воробьев нам не жалко. Смех показался президиуму подозрительным. Председатель собрания наставительно и сурово сказал:

–То-то же!

Дальше работа шла как по маслу. Население подошло к заготовке воробьев поистине как к важнейшей ударной и срочной кампании. Распоряжением местных властей были привлечены к работе не только взрослые, но и дети.

Вцелях успешного выполнения контрольного задания заготовка проходила не только днем, но и ночью. При фонарях.

Всамый разгар воробьиных заготовок в Ионово-Ежовку приехали по другим делам районный прокурор Карлов, народный судья Семеркин, представитель районной ми-

лиции Дзюбин, бригада райисполкома по обследованию местной работы. Ежовцев они нашли в больших заботах.

–Немножко невпопад вы приехали. У нас сейчас воробзаготовки.

–Чего?

–Заготовки воробьев. Ну и цифру вы там в районе нам вкатили. Тринадцать с половиной тысяч! Не знаем, как и вылезем. Хорошо еще, население проявляет активность.

Районные вожди ничего не слышали насчет воробьев. Но каждый из них в отдельности не счел нужным показывать свою оторванность от текущих политико-хозяйс- твенных задач. Каждый смолчал. А кое-кто даже проявил отзывчивость:

–Вы себе заготовляйте, а мы пока будем тут сидеть, тоже поможем, чем сможем.

Присутствие гостей из района внесло особый подъем в заготовительную работу. Кто-то приехал из соседнего села, из Александровки. Там тоже получили директиву из Елани, тоже приступили к заготовкам, но обратились в центр с ходатайством снизить контрольную цифру. Ежовцы торжествовали:

–Забили мы Александрову! В бутылку загнали! Отстали александровцы к чертям собачьим. А мы, еще того гляди, перевыполним задание!

Потом произошло бедствие. В амбар, где содержались две тысячи живых заготовленных воробьев, проникли кошки и съели двести штук.

По этому поводу был созван особый митинг протеста. На митинге уполномоченный райисполкома, зловеще поблескивая очками, сказал:

–Тот факт, что кошки съели двести воробьев, мы рассматриваем как вредительство, как срыв боевого задания государства. За это мы будем кого следует судить. Но при этом мы должны на действия кошек ответить усиленной заготовкой воробьев.

Возник еще ряд острых проблем. Для выяснения их инструктор потребительского общества товарищ Енакиева срочно выехала в Елань.

Она, Енакиева, явившись в район, в правление, заявила:

– По линии заготовки воробьев я приняла на себя личное руководство. Заготовка проходит в общем и целом удовлетворительно. Но имеются неразрешенные вопросы, по каковым я сюда специально и приехала. Во-первых, крестьяне интересуются, какие заготовительные цены, а нам, кооператорам, цены неизвестны. Во-вторых, узким местом является отсутствие тары. Кстати, важно выяснить и такой вопрос: в каком виде заготовлять воробьев. Живых или битых? Надо бы поделиться опытом других организаций. Мы, например, производим в настоящее время заготовку живьем. Для чего разбрасываем просо, как приманку, а также в качестве приманки разбрасываем кучками хворост на гумнах... По получении нами заготовительных цен, равно тары, заготовка, безусловно, пойдет более интенсивным порядком. Необходимо также выяснить...

Докладом товарища Енакиевой и последовавшим затем скандалом заканчивается история о воробьиных заготовках. Ей, этой районной истории об идиотски понятой и головотяпски выполненной телеграфной директиве, не следовало бы придавать серьезного значения. Ведь в ней ничего нет, кроме безобидного тупоумия.

Но пора же наконец вступить всерьез в борьбу и с этим милым качеством! Можно ли вообще говорить о тупоумии как о безобидном, природном, «объективном» качестве?

Партия очень ценит, очень дорожит дисциплиной при выполнении ее заданий. И именно поэтому надо рубить на части тех, кто, спекулируя, злоупотребляя этой дисциплиной, переводит выполнение в издевательство, беспрекословность — в солдафонство.

При воробьиных заготовках на селе присутствовали работники из района — прокурор, судья, начальник милиции. Кто поверит, что эти уважаемые лица, нет, не лица, а рожи, сочли заготовку воробьев нормальным делом?.. Нет! Каждый из них мыслен-

но изумлялся балагану с воробьями. Но каждый молчал.

Мы сейчас перебираем сверху донизу советскую и кооперативную систему. Выбрасываем гнилое, чужое, вредное. Не надо делать исключений для людей, изображающих из себя дурачков. Таких «наивных», как те, что заготовляли воробьев, можно воспитывать только в одном месте. В тюрьме...

Правда. 1931. 18 января

М.Е. Кольцов

Похвала

скромности

Будто бы в городе Казани, на Проломной улице, жили по соседству четверо портных.

Заказчиков мало было, конкуренция злая. И, чтобы возвыситься над соперниками, портной Махоткин написал на вывеске: «Исполнитель мужских и дамских фасонов, первый в городе Казани». А тогда другой взял да изобразил: «Мастер Эдуард Вайнштейн, всероссийский закройщик по самым дешевым ценам».

Пришлось третьему взять еще тоном выше. Заказал огромное художественное полотно из жести с роскошными фигурами кавалеров и дам: «Всемирно известный профессор Ибрагимов по последнему крику Европы и Африки».

Что же четвертому осталось? Четвертый перехитрил всех. На его вывеске было обозначено кратко: «Аркадий Корнейчук, лучший партной на етай улицы».

И публика, как утверждает эта стараяпрестарая история, публика повалила к четвертому портному.

И, исходя из здравого смысла, была права... Бывает, идет по улице крепкий, храбрый боевой полк. Впереди полка — командир. Впереди командира — оркестр. Впереди оркестра — барабанщик. А впереди барабанщика, со страстным визгом, — босоногий мальчишка; и из штанишек сзади торчит у него белый клок рубашки.

Мальчишка — впереди всех. Попробуйте оспорить.

С огромным разбегом и напором, собрав крепкие мускулы, сжав зубы, сосредоточив физические и моральные силы, наша страна, такая отсталая раньше, рванулась вперед и держит курс на первое место в мире, на первое место во всех отраслях — в производстве, потреблении, в благосостоянии и здоровье людей, в культуре, в науке, в искусстве, в спорте.

Курс взят наверняка. Дано направление без неизвестных. Социалистический строй, отсутствие эксплуатации, огромный народный доход через плановое хозяйство и прежде всего сам обладатель этого дохода, полный мощи и энергии советский народ,

его партия, его молодежь, его передовикистахановцы, его армия, его вера в себя и в свое будущее — что может устоять перед всем этим? Но хотя исход соревнования предрешен, само оно, соревнование, не шуточное. Борьба трудна, усилий нужно много, снисхождения, поблажек нам не окажут никаких — да и к чертям поблажки. Пусть спор решат факты, как они решали до сих пор.

Оттого досадно, оттого зло берет, когда к боевому маршу примешивается мальчишечий визг, когда в огневую атаку путается трескотня пугачей.

Куда ни глянь, куда ни повернись, кого ни послушай, кто бы что бы ни делал, — все делают только лучшее в мире.

Лучшие в мире архитекторы строят лучшие в мире дома. Лучшие в мире сапожники шьют лучшие в мире сапоги. Лучшие в мире поэты пишут лучшие в мире стихи. Лучшие актеры играют в лучших пьесах, а лучшие часовщики выпускают первые в мире часы.

Уже самое выражение «лучшие в мире» стало неотъемлемым в словесном ассортименте каждого болтуна на любую тему, о любой отрасли работы, каждого партийного аллилуйщика, каждого профсоюзного Балалайкина. Без «лучшего в мире» они слова не скажут, хотя бы речь шла о сборе пустых бутылок или налоге на собак.

Недавно мы посетили библиотеку в одном из районов Москвы. Там было сравнительно чисто прибрано, хорошо проветрено. Мы похвалили также вежливое обращение с посетителями. Отзыв не произвел особого впечатления на заведующую. Она с достоинством ответила: — Да, конечно... Это ведь лучшая в мире по постановке работы. У нас тут иностранки были, сами заявляли.

Этой струе самохвальства и зазнайства мало кто противодействует. А многие даже поощряют.Особеннопечать.Описываютвещи и явления или черной, или золотой краской. Или магазин плох — значит, он совсем никуда не годится, заведующий пьяница, продавцы воры, товар дрянь, или магазин хорош — тогда он лучший в мире, и нигде, ни в Европе, ни в Америке, нет и не будет подобного ему.

Еще предприятие не пущено в ход, еще гостиница не открыта, и дом не построен, и фильм не показан, а бойкие воробьи уже чирикают на газетных ветках:

–Новые бани будут оборудованы по новому усовершенствованному принципу инженера Ватрушкина, а именно: будут обладать как холодной, так и горячей водой. Впервые вводится обслуживание каждого посетителя индивидуальной простыней. Впервые в мире будут радиофицированы и телефонизированы парильные отделения, благодаря чему моющийся сможет тут же на полке прослушать курс гигиены, навести по телефону любую справку или подписаться на любой журнал.

–В смысле постановки дела гостиница равняется на лучшие образцы американских отелей, хотя во многом будет их превосходить. Каждая комната в гостинице снабжается индивидуальным ключом. Каждый жилец сможет вызвать по телефону такси. Пользуясь почтовым ящиком, специально установленным на здании гостиницы, проживающие смогут отправлять письма в любой пункт как СССР, так и за границу.

–По производству ходиков советские часовые фабрики прочно удерживают первое место в мире.

–После окраски фасадов и установки дуговых фонарей Петровка может стать в первом ряду красивейших улиц мира, оставив за собой Унтер ден Линден, Бродвей, Елисейские поля и Нанкин-род.

И принимая у себя репортера, киномастер в шикарных бриджах цвета птичьего гуано рокочет уверенным басом:

–Наша первая в мире кинематография

влице своих лучших ведущих представителей готовится дать новые великие фильмы. В частности, лично я напряженно думаю над сценарием для своей ближайшей эпопеи. Сюжет еще не найден. Но ясно одно: по своей новизне этот сюжет не будет иметь прецедентов. Не определились также место съемок и состав актеров; но уже имеется договоренность: район съемок будет самым живописным в мире, а актерская игра оставит за собой все, что мы имели до сих пор в данном столетии...