Основоположники классической традиции: II. Исократ

Таким образом, философ, устремленный к своему идеалу внутреннего самосовершенствования, замыкается в героическом одиночестве. А что станется за это время с реальным государством? Неужели оставить его дурным пастырям? Платонизм, устремленный к слишком высоким целям, оставляет этот вопрос без ответа. По крайней мере так казалось Исократу. Его собственная школа решала непосредственно практические и в определенном смысле приземленные задачи: воспитать интеллектуальную элиту, в которой так нуждалась, hic et nunc *, Греция его времени (1). 

Когда мы беремся изучать Исократа непосредственно вслед за Платоном, первый неизбежно оказывается в невыгодном положении: он так или иначе проигрывает в сравнении со своим блестящим соперником (2). С какой точки зрения ни посмотри: мощь таланта, обаяние личности, богатство натуры, глубина мысли, даже собственно литературное мастерство — Исократ, несомненно, уступает Платону; его произведения выглядят плоскими и однообразными, его влияние поверхностным, а иногда и вредным... Но историк педагогики, да и вообще историк, не должен разделять презрение философа и любителя литературы (читатель поймет, надеюсь, что я говорю это из соображений профессионального долга, вопреки собственным склонностям).

Конечно, у Исократа не было недостатка в защитниках, начиная с Цицерона1 и до наших дней (Бернет, Баркер, Дреруп, Берк, Г. Матье); его охотно награждали титулом «отец гуманизма» (3), что, на мой взгляд, все-таки преувеличение. Дело в том, что понятие гуманизма хотелось бы видеть более глубоким и более широким, подразумевающим нечто не столь академическое, не столь школьное, нечто более мужественное и более обязывающее, чем этот рафинированный, блестящий, но уже несколько обескровленный аттицизм. И все же, несомненно - и это само по себе достаточное основание для гордости— что Исократ был учителем par excellence для той риторической

 

* Здесь и теперь (лат.). - Прим. переводчика.

119

культуры, того литературного образования, которые станут доминантными чертами классической традиции, несмотря на диалектическую напряженность, какую создает внутри самой этой традиции постоянное присутствие альтернативы, созданной философской критикой. Если не вдаваться в тонкости, Исократ, а не Платон, был воспитателем Греции IV века, а вслед за ней и всего эллинистического, а позже римского мира: именно из школы Исократа, «как из троянского коня»2, вышли бесчисленные педагоги и любители литературы, воодушевленные благородным идеализмом, наивные моралисты, любители красивых фраз, красноречивые и словоохотливые, которым классическая античность обязана основным составом своей культурной традиции со всеми ее достоинствами и недостатками.

И не только античность. Как было замечено на первых страницах этой книги, в той мере, в какой три Возрождения черпали из наследия античной классики, в той мере, в какой эта традиция продолжается и в наших современных методах образования, Исократу более чем кому-либо другому подобает честь и ответственность называться вдохновителем традиционного западноевропейского типа образования, в котором важнейшее место занимает литература. В самом деле, любой из нас, по мере того, как перед ним все четче вырисовывается образ старого афинского педагога, узнает в нем знакомые черты того или иного из своих школьных учителей, которым мы обязаны стольким — порой самым главным в нас - и которых мы вспоминаем с неизменной душевной растроганностью, даже если к ней иногда и примешивается ирония.

Именно в этом - подлинное величие Исократа. Ведь это в высшей степени значительная историческая роль, и по сравнению с ней уже не важны известная его ограниченность, его недостатки. Речь вовсе не о том, что он был равен Платону высотою духа. Исократ вовсе не философ. Однако не будем упрекать его за то, что он с такой настойчивостью и упорством отстаивал право применять к своей деятельности обозначения φιλοσοφία, φιλοσοφείν (4); он имел для этого все основания: в устах афинянина V века, как мы убедились на примере Фукидида3, эти слова обозначали самым общим образом понятия бескорыстной интеллектуальной деятельности, просто культуры; можно представить себе, как Исократа возмущало, что Платон, сузив значение, узурпировал высокое прозвание «поклонника мудрости». Тем не менее в нем, конечно, нет ничего от философа в том смысле, в каком мы понимаем это слово со времен Платона.

120

Это не «герой мысли». Традиция сообщает4, что на его могиле афиняне поставили статую сирены, желая этим почтить «совершенство его образованности», εύμουσία. Что ж, это вполне заслуженная честь, но ей далеко до той настоящей героизации, до тех почти божеских почестей, какие воздавали Платону его фанатические приверженцы. Жизнь, мысль, творчество Исократа расположены в плане куда более низком, чем высокая драма Платона: он куда ближе к среднему афинскому интеллектуалу — вообще, к среднему человеку.