Скрябин Э.Н. Уг. пресл. против инт. службы

Скрябин Э.Н. Особенности уголовного преследования за преступления против интересов службы // Журнал российского права. 2002. №12.

Одновременно с установлением уголовной ответственности за преступления против интересов службы в коммерческих и иных организациях законодатель предусмотрел и особый порядок ее реализации. Однако, несмотря на это, определение порядка уголовного преследования за преступления, предусмотренные ст.201-204 УК РФ, на практике вызывало и вызывает немалые сложности, которые обусловлены, с одной стороны, недостаточной ясностью законодательных формулировок, а с другой - коллизией норм материального (п.2 и 3 примечания к ст.201 УК РФ) и процессуального (ст.23 УПК РФ) права.

В пункте 2 примечания к ст.201 УК РФ установлено, что если деяние, предусмотренное статьями гл.23 УК, "причинило вред интересам исключительно коммерческой организации, не являющейся государственным или муниципальным предприятием, уголовное преследование осуществляется по заявлению этой организации или с ее согласия" (Установление особого порядка осуществления уголовного преследования за преступления по службе восходит историческими корнями к известному русскому дореволюционному праву - институту административной гарантии, введенному Уставом уголовного судопроизводства в 1862 г., в соответствии с которым разрешение вопроса о предании суду чиновников, совершивших преступления по должности, было отдано на усмотрение начальства этих лиц). В пункте 3 названного примечания говорится, что если такое деяние "причинило вред интересам других организаций, а также интересам граждан, общества или государства, уголовное преследование осуществляется на общих основаниях".

Основания такого законодательного решения понятны. Как пишет А.С. Горелик, имея в виду коммерческую организацию, "государство не должно вмешиваться во внутренние дела такой организации. Если руководитель причинил вред ее интересам, то она сама должна решать, как с ним поступить: простить, принять собственные меры воздействия или же настаивать на привлечении к уголовной ответственности. Однако коммерческие организации взаимодействуют со многими иными организациями и гражданами (партнерами, клиентами и т.д.) и своими неправильными действиями могут причинить вред не только собственнику, но и чужим интересам. Государство не может относиться безразлично к подобным фактам и должно защищать интересы других организаций и граждан, в том числе путем установления уголовной ответственности за причиненный им вред" (Горелик А.С. Преступления против интересов государственной службы и против интересов службы в коммерческих и иных организациях: Сравнительный анализ // Юридический мир. 1999. N 4. С.19).

Социальная предпосылка появления упомянутого в примечании 2 к ст.201 УК РФ условия уголовного преследования за деяния, причинившие вред интересам исключительно коммерческой организации, состоит, таким образом, в необходимости поддержания должного баланса между провозглашаемыми принципами свободы экономической деятельности (ст.8, 34 Конституции РФ) и недопустимости произвольного вмешательства кого-либо в частные дела (ст.1 ГК РФ), с одной стороны, и задачей охраны публичных интересов - с другой.

С.Д. Макаров находит пребывание указанных положений в Уголовном кодексе "не вполне оправданным, так как, во-первых, определение порядка уголовного преследования не относится к задачам уголовного закона, как они определены ст.2 УК, во-вторых, данные положения детально отражены в ст.271 УПК РСФСР, в-третьих, уголовный закон в данном случае как бы вовлекает в сферу уголовно-правовых отношений лиц, которые по общему правилу субъектами таких отношений не являются, в-четвертых, данные положения противоречат принципу равенства граждан перед законом (ст.4 УК)" (Макаров С.Д. Коммерческий подкуп (Уголовно-правовое исследование). Иркутск, 1999. С.112).

С подобным выводом можно было бы отчасти согласиться, если бы особенности уголовного преследования за преступления против интересов службы в коммерческих и иных организациях были бы действительно детально регламентированы в уголовно-процессуальном законе и не вызывали разночтений. Однако утверждать, что это так, даже с принятием и введением в действие нового УПК РФ, нет никаких оснований. В связи с этим курьезно звучит утверждение, что предусмотренный примечанием 2 к ст.201 УК РФ порядок привлечения к уголовной ответственности за служебные преступления "был перенесен в уголовно-процессуальное законодательство с подробной (здесь и далее выделено мною. - Э.С.) регламентацией этой процедуры" (Дорошков В.В. Материально-правовые и процессуальные аспекты частного обвинения: Автореф. дисс. … канд. юрид. наук. М., 1997. С.18). Кроме того, С.Д. Макаров, обосновывая свое мнение, не учитывает того обстоятельства, что особенности уголовного преследования управленческого персонала коммерческих организаций за преступления по службе обусловлены (о чем нами уже говорилось выше) природой охраняемых нормами главы 23 УК общественных отношений, то есть имеют материально-правовые основания (корни), а потому включение их в материальный уголовный закон представляется обоснованным.

Однако применение закрепленного в примечании 2 к ст.201 УК РФ принципа диспозитивности уголовного преследования оставалось бы весьма затруднительным без подробной интерпретации его в Уголовно-процессуальном кодексе.

Так, появились сначала ст.271 УПК РСФСР, включенная в Кодекс Федеральным законом от 15 декабря 1996 года (СЗ РФ. 1996. N 52. Ст.5881), а затем пришедшая ей на смену ст.23 нового УПК РФ, принятого Государственной Думой 22 ноября 2001 года (СЗ РФ. 2001. N 52. Ч.I. Ст.4921), которые, однако, не только не прояснили, но, пожалуй, даже усугубили отмеченную неопределенность.

Текст статьи 23 УПК РФ, призванной, по замыслу законодателя, раскрыть процессуальный механизм уголовного преследования по делам об интересующих нас преступлениях, имеет смысл привести здесь полностью: "Если деяние, предусмотренное главой 23 Уголовного кодекса Российской Федерации, причинило вред интересам исключительно коммерческой или иной организации, не являющейся государственным или муниципальным предприятием, и не причинило вреда интересам других организаций, а также интересам граждан, общества или государства, то уголовное дело возбуждается по заявлению руководителя данной организации или с его согласия".

Несмотря на использование в наименовании статьи несколько непривычной для правоприменителя формулы "привлечение к уголовному преследованию", на наш взгляд, заслуживает одобрения решение законодателя обусловить согласием руководителя организации возможность именно возбуждения уголовного дела о преступлении, предусмотренном гл.23 УК, а не привлечения лица в качестве обвиняемого, как это имело место в ст.271 УПК РСФСР.

Однако нетрудно заметить, что в ст.23 УПК РФ по-прежнему отлично от примечаний 2 и 3 к ст.201 УК РФ решаются вопросы о необходимости заявления или согласия некоммерческой организации на осуществление уголовного преследования лица, причинившего вред исключительно ее интересам; о лицах, уполномоченных подавать заявление или давать согласие от имени организации.

Новый Уголовно-процессуальный кодекс оставляет открытым и вопрос о правовых последствиях отзыва руководителем организации своего заявления или аннулирования им согласия на уголовное преследование служащего за деяние, предусмотренное главой 23 УК.

Известно, что в рамках института «уголовных дел, возбуждаемых по жалобе потерпевшего», к которому, по нашему мнению, и принадлежит ст.23 УПК РФ, различаются дела частного обвинения (ч.2 ст.20 УПК), которые возбуждаются не иначе как по заявлению потерпевшего и подлежат прекращению в случае примирения его с обвиняемым, и дела частно-публичного обвинения (ч.3 ст.20 УПК), которые возбуждаются не иначе как по заявлению потерпевшего, но «прекращению в связи с примирением потерпевшего с обвиняемым не подлежат» (С учетом положений ст.25 УПК РФ и ст.76 УК РФ правильнее говорить, что эти дела подлежат прекращению за примирением на общих основаниях).

К какой из этих категорий дел отнести дела о преступлениях, предусмотренных гл.23 УК, то есть являются ли они делами частного или частно-публичного обвинения? От ответа на данный вопрос зависит и решение проблемы процессуальных последствий отзыва руководителем коммерческой организации заявления или аннулирования им своего согласия на привлечение лица к уголовной ответственности. Если речь идет о делах частно-публичного обвинения, то указанные отзыв или аннулирование процессуальных последствий иметь не будут, так как производство по делу продолжается в общем порядке, невзирая на изменение позиции руководителя. Именно так считает В.С. Буров, отмечающий, что "последующее изменение соответствующей организацией своего мнения (отзыв заявления и т.п.) - не влечет прекращения уголовного дела", хотя он и не приводит ни одного аргумента для обоснования своей точки зрения и не использует самого понятия "дел частно-публичного обвинения" (Преступления против интересов службы в коммерческих и иных организациях: Комментарий законодательства и справочные материалы / Авт.- сост. В.С. Буров. Ростов н/Д, 1997. С.20).

Если же интересующую нас категорию дел признать делами частного обвинения, то в случае отзыва заявления или аннулирования согласия дело подлежит обязательному прекращению следователем либо судом, то есть воля руководителя при любых обстоятельствах будет иметь определяющее значение для решения вопроса о привлечении лица к уголовной ответственности в ходе всего производства по делу (до его рассмотрения по существу).

К данной точке зрения, по-видимому, склоняется П.С. Яни, указывая, что "в том случае, когда пострадавшая сторона будет настаивать на возбуждении уголовного дела, а затем воспротивится осуждению лица, в отношении которого дело по обвинению по статье 23 главы направлено в суд, следственные органы будут обязаны возбудить при наличии всех иных оснований уголовное дело, а суд - прекратить его" (Яни П.С. Экономические и служебные преступления. М., 1997. С.123).

По нашему мнению, дела о преступлениях против интересов службы в коммерческих и иных организациях должны быть отнесены к категории дел частно-публичного обвинения, которые возбуждаются не иначе как по заявлению коммерческой организации или с ее согласия, но не подлежат прекращению в связи с отзывом заявления или аннулированием согласия.

Использование законодателем в тексте ст.23 УПК не соединительного союза "и", а разделительного союза "или" дает основания предположить, что согласие руководителя лишь приравнивается к его заявлению. Из этого следует, что, как и заявление, согласие связано исключительно с решением о возбуждении уголовного дела, а в ходе дальнейшего уголовного преследования оно не требуется. Отличие "согласия" от "заявления" сводится к тому, что если заявление является самостоятельным поводом к возбуждению уголовного дела, то согласие должно сопровождать принятие решения о возбуждении уголовного дела при наличии к тому иных поводов (Заметим, что обсуждаемый нами институт "согласия на привлечение к уголовному преследованию" актуален в тех не столь редких случаях, когда деяние переквалифицируется на одну из статей гл.23 УК уже в ходе расследования уголовного дела, возбужденного по признакам иного преступления. Учитывая возможность и распространенность подобной ситуации, следует признать обоснованным и использование термина "уголовное преследование", поскольку две рассматриваемые разновидности волеизъявления коммерческой организации могут иметь место на разных стадиях уголовного процесса).

Другой аргумент в пользу частно-публичного порядка уголовного преследования за преступления, предусмотренные статьями гл.23 УК, связан с уголовно-процессуальной политикой. Если предположить, что отзыв руководителем коммерческой организации заявления или аннулирование им своего согласия влекут обязательное прекращение уголовного дела, то мы сталкиваемся с ситуацией, когда следователь будет вести кропотливую работу по собиранию доказательств, зная, что его труд в любой момент может потерять смысл. Нетрудно спрогнозировать активность следователя в таком случае и степень его заинтересованности в успешном ходе предварительного следствия. Существенные затраты времени и финансов, связанные не только с деятельностью самого следователя, но и с производством экспертиз, вызовом свидетелей и т.п., окажутся совершенно лишними, если такое дело относится к категории дел частного обвинения и отзыв руководителем коммерческой организации заявления или аннулирование им своего согласия равносильны примирению потерпевшего и обвиняемого по делам частного обвинения.

Неодинаково решается в уголовном и уголовно-процессуальном законах и вопрос о пределах диспозитивности уголовного преследования. Если примечание 2 к ст.201 УК РФ связывает особый порядок уголовного преследования за преступления против интересов службы с ситуацией причинения вреда "интересам исключительно коммерческой организации, не являющейся государственным или муниципальным предприятием", то ст.23 УПК РФ, значительно расширяя очерченные в уголовном законе пределы диспозитивности, обусловливает возможность привлечения к уголовной ответственности за деяние, предусмотренное гл.23 УК РФ, заявлением или согласием руководителя не только коммерческой, но и "иной организации, не являющейся государственным или муниципальным предприятием", интересам которой (и только им) причинен вред названным деянием.

Обсуждаемая нами коллизия не осталась без внимания законодателя. Если статья 28 проекта УПК РФ, принятого Государственной Думой в первом чтении 6 июня 1997 года Постановлением N 1498-IIГД, текстуально воспроизводила действовавшую редакцию ст.271 УПК РСФСР, то в тексте законопроекта, направленного 25 февраля 2000 года в депутатские объединения для сбора замечаний ко второму чтению, положение о необходимости согласия "иной организации", интересы которой претерпели вред, на привлечение виновного к уголовной ответственности отсутствовало. Однако в окончательном тексте принятого Государственной Думой 22 ноября 2001 года Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации законодатель, к сожалению, вновь вернулся к первоначальной формулировке: "если деяние: причинило вред интересам исключительно коммерческой или иной организации".

С одной стороны, очевидно, что процессуальная норма не может подменять собой норму материального права, тем более не должна ей противоречить. С другой стороны, ст.7 УПК РФ предусматривает, что суд, прокурор, следователь, орган дознания и дознаватель не вправе применять федеральный закон, противоречащий названному Кодексу, а, установив в ходе производства по уголовному делу несоответствие федерального закона или иного нормативного правового акта Уголовно-процессуальному кодексу, суд принимает решение в соответствии с УПК. Несмотря на это, с точки зрения социальных предпосылок установления особенностей уголовного преследования за преступления, предусмотренные гл.23 УК, нам представляется предпочтительным подход, заложенный в материальном уголовном законе.

Наделение коммерческих организаций, не являющихся государственными или муниципальными предприятиями, особым правом воздействия на решение об осуществлении уголовного преследования не сняло актуальность вопроса о критерии, в соответствии с которым коммерческая организация может быть причислена к государственным или муниципальным. И в частности, следует ли относить к государственным предприятиям организации, созданные несколькими собственниками, в том числе государством (По мнению А.С. Горелика, "государственными (муниципальными) предприятиями признаются только такие, в которых все имущество принадлежит государству (муниципалитету)" (см.: Горелик А.С., Шишко И.В., Хлупина Г.Н. Преступления в сфере экономической деятельности и против интересов службы в коммерческих и иных организациях. Красноярск, 1998. С.162-163). Б.В. Волженкин полагает, что в случае, если вред в результате злоупотребления лица, выполняющего управленческие функции, причинен коммерческой организации - акционерному обществу, часть акций которого принадлежит государству, "можно говорить о причинении вреда интересам государства и при решении вопроса об уголовном преследовании руководствоваться примечанием 3 к статье 201 УК" (см.: Волженкин Б. В. Служебные преступления. М., 2000. С. 293-294).

Ранее данный вопрос был связан с возможностью оценки различного рода нарушений в деятельности руководителей акционерных обществ как должностных преступлений. Критерием отнесения юридических лиц к государственным предприятиям на практике широко признавалась преобладающая доля государства в уставном капитале. Такая позиция находила отчасти свое правовое обоснование в ныне утративших силу нормативных правовых актах исполнительной власти (Подробнее об этом см.: Яни П.С. Указ. соч. С.128-131). Обратимся, однако, к действующему законодательству.

Важно отметить, что ч.3 ст.213 ГК РФ (так же, как и примечание 2 к ст.201 УК РФ) упоминает о государственных и муниципальных предприятиях, не сопровождая их прилагательным "унитарный". Однако, сопоставив положения названной статьи со ст.48, 66 и 113 ГК, можно с уверенностью утверждать, что единственно возможной организационно-правовой формой государственной коммерческой организации является унитарное предприятие.

Такой позиции придерживаются и большинство ученых-цивилистов. Так, Д.А. Медведев, определяя государственное (муниципальное) предприятие как "юридическое лицо, учрежденное государством либо органом местного самоуправления в предпринимательских целях или в целях выпуска особо значимых товаров (производства работ или оказания услуг), имущество которого состоит в государственной (муниципальной) собственности", подчеркивает при этом, что "государственные и муниципальные предприятия являются унитарными, а их имущество неделимо и не может быть распределено по вкладам" (Гражданское право: Учебник. Т.1. Изд. 5-е, перераб. и доп. / Под ред. А.П. Сергеева, Ю.К. Толстого. М., 2001. С.167). В.В. Чубаров указывает, что "имущество, принадлежащее хозяйственному обществу (товариществу) даже со 100-процентным государственным или муниципальным участием, является объектом частной собственности. Государству или муниципальному образованию в этом случае принадлежат на праве собственности лишь акции (вклады) такого предприятия" (Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации, части первой / Отв. ред. О.Н. Садиков. М., 1995. С.260).

Профессор Е.А. Суханов, известный отечественный цивилист, чья научная деятельность во многом связана с институтом юридического лица, полагает, что в соответствии со ст.48 и 213 ГК РФ коммерческие организации являются собственниками своего имущества, поэтому и "создание акционерного общества со 100% -ным государственным участием есть создание нового, самостоятельного частного собственника" (Цит. по: Яни П.С. Указ. соч. С.137). Такая позиция представляется нам единственно верной (Тем важнее донести указанную позицию до правоприменителя, поскольку данные проведенного нами анкетирования 200 сотрудников правоохранительных органов свидетельствуют о том, что 66,6 процента респондентов по-прежнему допускают признание государственными предприятий, в уставном капитале которых доля государства превышает 50 процентов).

Статья 23 УПК РФ, процессуально конкретизируя положения примечания 2 к ст.201 УК РФ, указывает, что обращаться с заявлением о привлечении виновного к уголовной ответственности или давать на это согласие от имени организации должен ее руководитель.

Спорность такого подхода, как верно указывает Л.В. Головко, заключается, с одной стороны, в некотором преувеличении роли руководителя коммерческой организации (часто наемного работника, решения которого подчинены воле учредителей, участников, акционеров и т.п.), с другой - в создании искусственных сложностей на пути привлечения самого руководителя к уголовной ответственности в случае злоупотребления им полномочиями (Головко Л. В. Особенности уголовного преследования по делам о преступлениях против интересов службы в коммерческих организациях // Законодательство. 1999. №4. С.79). Действительно, весьма часто именно руководитель и является тем лицом, неправомерные действия которого причинили вред интересам возглавляемой им организации. От кого тогда должно исходить заявление или согласие, тем более что заменить такого руководителя не всегда просто с гражданско-правовой точки зрения?

Анализируя данную проблему, П.С. Яни полагает, что в подобной ситуации "участники или акционеры организации в установленном законом и учредительными документами порядке должны назначить новое лицо, которое будет представлять их интересы. И уже это лицо, таким образом, правомочно делать соответствующие заявления от имени юридического лица". Заявление же части акционеров или участников юридического лица с просьбой об осуществлении уголовного преследования в отношении руководителя организации не может рассматриваться как основание для положительного решения вопроса о возбуждении дела (Яни П.С. Указ. соч. С.139).

По мнению Н. Егоровой, усматривающей в заявлении или согласии организации на осуществление уголовного преследования ее служащего по статьям гл.23 УК не что иное, как специфический повод к возбуждению уголовного дела, «заявление с просьбой возбудить уголовное дело о злоупотреблении лица, выполняющего управленческие функции в коммерческой организации, должно признаваться поводом к возбуждению уголовного дела и в тех случаях, когда оно подано даже одним учредителем (участником) организации" (Егорова Н. Коллизия материальных и процессуальных норм в "служебных" преступлениях // Российская юстиция. 1999. N 10. С.39).

Иначе рассуждает А.С. Горелик, полагая, что "в этом случае вопрос о согласии должен решать орган управления организации, к компетенции которого относится образование исполнительных органов (общее собрание участников, акционеров, совет директоров и т.п.)" (Горелик А.С., Шишко И.В., Хлупина Г.Н. Указ. соч. С.164). Такое решение является, на наш взгляд, предпочтительным (Полагаем, именно это имел в виду и Г.П. Новоселов, утверждая, что волеизъявление организации на привлечение к уголовной ответственности лица, выполняющего в ней управленческие функции, "должно иметь юридическое значение лишь тогда, когда оно исходит от физических или юридических лиц, выступающих владельцами коммерческой организации, но никак не ее администрации" (см.: Уголовное право. Особенная часть / Отв. ред. И.Я. Козаченко, З.А. Незнамова, Г.П. Новоселов. М., 1997. С.349) и, как представляется, должно быть закреплено в ст.23 УПК РФ.

В юридической литературе и периодике высказывались различные соображения относительно того, следует ли признавать право инициировать (санкционировать) осуществление уголовного преследования за преступления, предусмотренные гл.23 УК РФ, лишь за теми коммерческими организациями, на службе в которых состоит виновный, либо за любыми коммерческими организациями, не являющимися государственными или муниципальными предприятиями.

Например, П.С. Яни на вопрос о том, идет ли в примечании 2 к ст.201 УК РФ речь только об уголовном преследовании лица, находящегося на службе в организации, которой его деянием причинен вред, дает положительный ответ, ссылаясь на часть третью упомянутого примечания, где говорится, что если деяние, предусмотренное статьями комментируемой главы, причинило вред интересам других организаций, а также интересам граждан, общества или государства, уголовное преследование осуществляется на общих основаниях (Яни П.С. Указ. соч. С.139).

Похожую позицию занимает А.С. Горелик. Отмечая две возможные ситуации: во-первых, когда вред причинен исключительно той организации, в которой работает управленец, и больше никому; во-вторых, когда вред причинен интересам сторонних организаций (например, контрагентов) либо интересам граждан, общества или государства, - он полагает, что только в первом из описанных случаев вопрос об уголовном преследовании виновного следует решать с учетом мнения (то есть по заявлению либо с согласия) организации, которой причинен вред. Иначе говоря, этой организации предоставлено право самой решать, какие меры следует применить к виновному лицу: дисциплинарные (например, наложить взыскание, уволить с работы), материальные (взыскать ущерб) или же передать его в руки правосудия для привлечения к уголовной ответственности. Во втором же из указанных случаев уголовное преследование должно осуществляться на общих основаниях, то есть независимо от мнения организации, в которой работает нарушитель (Горелик А.С., Шишко И.В., Хлупина Г.Н. Указ. соч. С.163).

В.С. Буров трактует установленное примечанием 3 к ст.201 УК РФ ограничение принципа диспозитивности уголовного преследования следующим образом: "Если соответствующее деяние причинило вред интересам других (кроме той, где служит виновное лицо) организаций, а также интересам граждан, общества или государства, уголовное преследование осуществляется на общих основаниях" (Буров В.С. Преступления против интересов службы в коммерческих и иных организациях. Комментарий законодательства и справочные материалы. С.21).

Аналогичные суждения можно обнаружить и в работах ряда других авторов (Уголовное право России. Особенная часть: Учебник / Под ред. А.И. Рарога. М., 1998. С.209; Петрухин И. Публичность и диспозитивность в уголовном процессе // Российская юстиция. 1999. N 3. С.25).

Иной точки зрения придерживается Б.В. Волженкин, по мнению которого, из примечания 2 к ст.201 УК РФ следует, что заявление или согласие организации на осуществление уголовного преследования требуется лишь тогда и только тогда, когда вред причинен интересам исключительно коммерческой организации, причем не обязательно именно той, где работало виновное лицо. Он полагает, что "другие организации", о которых сказано в примечании 3 к ст.201 УК, - это некоммерческие организации. Такое понимание текста примечаний Б.В. Волженкин обосновывает соответствием заложенной в них идее: государство по своей инициативе не вмешивается в конфликт, если вред причинен исключительно коммерческим организациям, которые к тому же не являются государственным или муниципальным предприятием (Волженкин Б.В. Указ. соч. С.293).

Представляется, что Б.В. Волженкин не прав. Во-первых, причинение служебным преступлением вреда интересам исключительно коммерческой организации, не являющейся государственным или муниципальным предприятием, возможно лишь при условии, что упомянутый вред понесла коммерческая организация, выступающая по отношению к причинителю подобного вреда в качестве работодателя, ибо только такая организация и является носителем правоохраняемого интереса, признанного законодателем видовым объектом преступлений, предусмотренных статьями главы 23 УК РФ. При отсутствии сколько-нибудь значимого воздействия на объект уголовно-правовой охраны нет и общественной опасности деяния. А кому как не носителю правоохраняемого интереса оценивать результат такого воздействия? Во-вторых, в пользу вышеупомянутой точки зрения свидетельствует использование законодателем понятия "других (то есть "не этой, не данной" (Ожегов С.И. Словарь русского языка. М., 1961. С.175) организаций" для указания на носителя правоохраняемого интереса, за причинение вреда которому уголовное преследование осуществляется на общих основаниях. Исходя из иных позиций, законодатель, очевидно, не мог бы одновременно использовать в тексте ст.23 УПК РФ понятия "иной" (то есть некоммерческой) и "других" (кроме той, в которой служит виновный) организаций.