§ 6.1.2. Несобственно тропы

24 Апосиопеза (фигура умолчания) (греч. aposiopan - умолкший) откры­вает весьма интересную группу тропов, которые мы обозначили словосоче­танием несобственно тропы. Их специфика, как уже указывалось, в том, что они, в отличие от собственно тропов, находятся в конфликте не столько с критерием истинности, сколько с критерием искренности. У осуществ­ляющего несобственно тропы фактически нет иного выбора, чем в каждом конкретном случае обратиться к фигуративному высказыванию; почти во всех случаях возможность высказаться прямо (почти всегда существующая для того, кто намерен воспользоваться собственно тропой) просто исклю­чена.

Мотивы, как тоже уже упоминалось, оказываются чаще всего этически­ми: это этическая невозможность или нежелательность "назвать вещи своими именами". Однако очевидно, что многообразие ситуаций, в кото­рых употребительна данная группа тропов, не исчерпывается исключи­тельно этикетными речевыми ситуациями (ср., например, суеверие как один из возможных мотивов не "называть вещи своими именами").

Самая последовательная из позиций в этом смысле, разумеется, не упо­минать имя вещи вообще. Такая позиция и стоит обычно за тропом, тради­ционно именуемым "фигурой умолчания", которую классически опреде­ляют как прекращение начатой речи в расчете на догадку читателя.

Определение это не вполне удобно, поскольку не описывает происхо­дящее точно. Начатая речь может не только не прекращаться, но и благополучно продолжаться, однако фрагмент сообщения, существенный для адресата, просто "пропадает. Интересно отметить, что иногда фрагмент этот пропадает без предупреждения (закрытая фигура умолчания), и тогда судить о "пропаже" можно только по неровности синтаксического рисунка фразы, например, по паузе или по многоточию как ее графическому замес­тителю в письменной речи.

В других случаях говорящий работает открытой тактикой, предвари­тельно ставя адресата в известность о том, что следующим шагом будет употребление фигуры умолчания (заявление типа: об этом я не скажу), это открытая фигура умолчания.

Существует некоторая паралогическая хитрость, способная сделать фигуру умолчания "еще более" риторической: в случаях действительно мастерской работы с этим тропом фигуру умолчания исполняют, главным образом, тогда, когда направление ее прочтения уже задано (ср. в ахматовском стихотворении после такого начала, как "здесь все меня переживет...", и продолжения: "И голос вечности зовет с неодолимостью нездешней", открытая фигура умолчания: "И кажется совсем не трудной, белея в чаще изумрудной дорога, не скажу куда..."). В этом и паралогический эффект фигуры умолчания - скрыть то, что почти очевидно.

• Модель: Они встречаются, а уж что между ними — это тайна.

• Пример: Но продолжать войну... не будем говорить, как это называется.

Открытая фигура умолчания — в высшей степени уместная в такой сверхэтикетной ситуации, когда российским властям должно быть фак­тически предъявлено весьма и весьма сильное обвинение. И хотя обви­нения не прозвучало (по причине "вмешавшейся" фигуры умолчания), содержание его в принципе хорошо понятно. Дистанция между "не ска­зано" и "сказано" паралогически минимальна (где "не сказано" есть "сказано"), будучи огромной с точки зрения логики (где "не сказано" и "сказано" совпадать не могут).

• Модель: но порнография с использованием детей - язык не повернется на­звать это своим именем; количество жертв уже известно... повторять это еще роз кощунственно; но когда россияне начинают хвалить столь ненавистное ИМ Прошлое... {обрыв речи с мгновенным переходом к другой теме)

25 Астеизм (греч, asteismos - букв. столичность, перен. остроумие), бу­дучи несобственно тропом, есть одна из форм иронии⁶²

При характеристи­ке астеизма в качестве тропа обычно пользуются узким значением этого слова (так как в широком значении астеизм может означать любую эле­гантную шутку вообще).

В узком же значении астеизм определяется как комплимент, чаще всего самому себе, причем сделанный опять же с точностью до наоборот. Иными словами, это похвала в форме порицания. Иными словами, перед нами вариант "самоуничижение паче гордость".

Очевидно, что осуществление астеизма требует той же самой контек­стуальной "прозрачности", что и осуществление антифразиса. В против­ном случае астеизм превращается в ханжество.

• Модель: Ваш покорный слуга.

• Пример: Мы ведь, россияне, кто? Те же "винтики", что и прежде.

Астеизм "мы... "винтик" (в сталинском понимании слова "винтик") легко прочитывается в подлинном своем значении "на самом-то деле мы сила". Прочтение такое опять же оказывается возможным благодаря хоро­шо (точно) выстроенному контексту, позволяющему не заблуждаться отно­сительно необходимости иронического переосмысления высказывания.

Нетрудно заметить и то, что перед нами негативная эксплуатация правила, связанного с законом исключенного третьего, игнорируя кото­рый автор высказывания фактически делает два контрадикторных сооб­щения, каждое из которых "истинно": "мы не сила" и "мы сила". Имен­но присутствие обоих суждений в качестве "равноистинных" и обуслов­ливает семантический эффект астеизма.

• Ряд", мне как человеку постороннему; это мое собачье дело; только такой идиот, как я; я университетов не кончал; я ведь мужик деревен­ский.

26 Паралепсис (греч. paraleipsis- пропуск) тоже представляет собой весьма забавный несобственно троп, механизм действия которого состоит в его "самоуничтожении". При паралепсисе сообщается именно то, о чем говорящий собирается умолчать. Троп этот имеет весьма широкое распро­странение в речи, причем употребляется чаще всего неосознанно. Разумеется, при неосознанном употреблении он уже не является тропом и подле­жит суду с точки зрения логических законов (прежде всего с точки зрения закона противоречия). Правда, следует помнить, что многие паралепсисы настолько прочно вошли в речевой обиход, что уже не воспринимаются как таковые, будучи просто своего рода речевыми клише.

Однако при сознательном употреблении в связи с риторической функ­цией паралепсис может превратиться в оборот большой силы: смысловые эффекты, достигаемые посредством данного тропа, чрезвычайно интерес­ны и часто крайне неожиданны. Осуществляющий этот троп как бы осуще­ствляет акт самофальсификации; цель, которая при этом преследуется, это фактически "невольно проговориться" о чем-то, чего адресат в принци­пе знать не должен, но о чем ему, с точки зрения говорящего, все-таки луч­ше узнать. Часто троп этот производит комический эффект, поэтому мно­гие опять же рассматривают его как разновидность иронии.

• Модель: я уже не говорю, что вы идиот

• Пример: Я никогда не употребляю - и, видимо, сейчас опять не употреб­лю! - слова "задумка".

Риторически использованной паралепсис с полным осознанием ожи­даемого семантического результата данного тропа. Самофальсификация говорящего доведена до абсурда и потому перестает восприниматься как самофальсификация. "Никогда не употребляемое" им слово "задумка" по­лучает крайне резкую негативную характеристику гораздо более резкую, чем если бы говорящий действительно охарактеризовал данное слово нега­тивно. Разумеется, логика смело может предъявить говорящему претензию в игнорировании закона противоречия. Но, рассматривая сообщение пара­логически, констатировать каких бы то ни было неполадок не приходится: говорящий создает противоречие и даже отчитывается в создании этого противоречия, снимая с себя вину за бездумное пользование языком.

• Ряд: не предлагать же президенту уйти в отставку после этого; не сто­ит лишний раз подчеркивать, что лишний раз подчеркивают только зануды; как бы не проговориться в том, что я недолюбливаю пламен­ных трибунов.

27 Преоккупапия (лат. occupation - внедрение) ~ несобственно троп по­хожего типа, но развернутый в ином направлении. Осуществляющий преоккупацию тоже "проговаривается", однако несколько иначе: отрицая не­что, он тем самым это же и утверждает. Критерий искренности оказывается нарушенным полностью.

Если рассматривать преоккупацию просто как один из речевых меха­низмов, то можно считать, что это механизм практически постоянного действия: он полностью соответствует, например, русской пословице "на воре шапка горит". Так, отрицающий: "Я никогда не вру" - сразу же попа­дает под подозрение именно в силу произнесенного им слишком катего­ричного отрицания. Возникает большое искушение прочесть данное при­знание наоборот.

Выражения такого типа в обыденном словоупотреблении (а ряд их можно сколько угодно долго пополнять: "Я не расист", "Я люблю, когда со мной спорят", "Я всегда владею собой" и др.) могут представлять собой случаи невольной самофальсификации, но речь не об этом. При риториче­ском использовании преоккупации, то есть при использовании ее "в качест­ве тропа, предлагаемое отрицание всегда является утверждением в силу очевидной невозможности отрицать оное.

Сущность преоккупации состоит именно в создании противоречия (часто комического, опять же при иронии) между очевидным и отрицае­мым.

• Модель: Он единственный в мире, кто никогда не ошибается. •

• Пример: Пусть генерал расскажет чеченцам про Чечню: они же там ни­когда не бывали.

Мастерская преоккупация, для корректного прочтения которой созданы все необходимые условия. Вероятность "позитивного прочтения" сообщения полностью снята условиями контекста: троп отчетливо вос­принимается как прием.

При этом, как очевидно, говорящим использованы фактически мини­мальные средства для создания сильного смыслового эффекта: набор средств сводится к демонстрации принадлежности чеченцев к Чечне чисто лексическим образом: трудно предположить, что чеченцы, "будучи таковы­ми", на самом деле никогда не бывали в Чечне. Поставить это соображение под сомнение едва ли кого-либо отважится - отсюда и возможность прочте­ния отрицания как утверждения.

Как следует из логики, предмет не может одновременно быть и не быть чем-то: преобразование этого логического правила в обратное правило паралогики и "держит" преоккупацию как троп.

• Ряд: говорите, говорите: я никогда не слушаю; правительство советует потуже затянуть пояса, утверждая при этом, что оно не враг своему народу; мафия никого никогда не убивает — это против ее обычаев.

28 Эпанортоза (греч. epanorthosis - самоисправление) хорошо отражает особенности данной группы тропов: самоисправление есть фактически тот минус-прием из двух предшествующих случаев, который в данном случае является плюс приемом. Эпанортоза - невольная поправка, в последний момент "отдающая дань" критерию искренности.

Эпанортоза есть то, чем изобилует повседневная речевая практика и что обыкновенно используется чисто утилитарно, то есть действительно для уточнения только что сказанного. Разумеется, если в этом есть необходи­мость, операции такой трудно отказать в закономерности, особенно если она осуществляется в соответствии с логическими правилами. Например, уточняя словосочетание "центр Москвы", я воспользуюсь, скажем, слово­сочетанием "Тверская улица", но не воспользуюсь словосочетанием "Невский проспект" (во избежание перехода в другой род (и город!) - ло­гическая ошибка).

Однако в том случае, если совершаемая мною операция по самоисправ­лению носит паралогический характер, то я, вне всякого сомнения, отнюдь не гарантирую логической состоятельности уточнения. На этом и строится эпанортоза как троп.

• Модель: сезонная, то есть уже никому не нужная распродажа

• Пример: На американскую, читай показную, демократию тоже глупо / ориентироваться.

Классическая эпанортоза в риторической функции: автор высказыва­ния уточняет, во всяком случае, так, как считает нужным! - содержание понятия американская (демократия), акцентируя ее демонстративный ха­рактер и тем самым ставя под сомнение понятие демократия как таковое.

Встав на позиции логики, мы, разумеется, не найдем в перечне свойств американской демократии такого внутреннего свойства, как "показная". Более того, данная характеристика вообще представляет со­бой характеристику извне, а не изнутри (то есть сами американцы, может быть, с данной: характеристикой и не согласятся!). Между тем с по­зиций паралогаки упрекнут» данную характеристику демократии практи­чески не в чем: паралогика отнюдь не следит за тем, чтобы аргумент лежал в области спорного вопроса, — наоборот, предлагая гораздо более обильные источники аргументации.

• Ряд: рубль, то есть тысяча рублей, перестал(а) быть деньгами; дирек­тор, мошенник, скрылся в неизвестном направлении; оппонент дока­зал — заставил признать, скажем, - что...

29 Гипербола (греч. hyperbole - избыток, преувеличение) является од­ним из самых известных и запоминающихся "неискренних" тропов - мо­жет быть, в связи с очень большой конкретностью данного понятия. Ги­перболу часто определяют как преувеличение, но определение это со всей отчетливостью несколько условно (несмотря на его наглядность примени­тельно к критерию истинности), поскольку слово "преувеличение" носит несколько бытовой характер и как определение не слишком пригодно. Ви­димо, правильнее считать, что гипербола есть случай номинации, при ко­тором "большее" замещает "меньшее".

Перенос, свойственный каждому тропу, в случае с гиперболой осущест­вляется как наделение сравниваемого объекта признаками того, с чем его сравнивают, причем то, с чем его сравнивают, всегда берется в сильно пре­восходной степени. Гипербола есть, таким образом, своего рода "игра вели­чинами", при которой "большая величина" сопоставляется с меньшей или просто выполняет роль меньшей, заступая на ее место.

В обыденной речи гипербола весьма широко распространена - без того, чтобы осуществляющие ее осознавали соответствующий прием как гипер­болу (так, когда я заявляю: "Я сто раз уже это говорил!", я отнюдь не готов отвечать за упоминаемое мною число). Тропом, как и другие тропы, гипер­бола становится тогда, когда употребляется в риторической функции, то есть осознанно и с определенным семитическим заданием.

• Модель: (любовное признание) я пойду за тобой на край света

• Пример: А денег у него - пять раз Россию купит и еще на мороженое останется.

Несомненная гипербола, причем мастерски выполненная (с перспекти­вой - "и еще на мороженое останется", впрочем, перспектива носит харак­тер литоты, см. ниже). Перед нами сопоставление некоторого большого - не названного " количества денег с нереально большим количеством денег Се­мантический эффект осуществленной операции - акцентирование суммы, большей, чем та, которую реально может представить себе говорящий.

Паралогическая операция, лежащая в основе, в том числе и этой, гипер­болы (кроме того, что "объект" явно нетождествен себе самому), - сравне­ние вместо определения. Безусловно, логика поприветствовала бы указа­ние точной суммы, не необходимой с точки зрения паралогики.

• Ряд: в стране кризис, равного которому не знала история; оставшись голым после раздачи долгов...; рассчитал половину кабинета— у него миллион других рабов.

30 Литота (греч. litos - скромный, незначительный), которую часто на­зывают еще "мейозис", - троп, прямо обратный гиперболе и традиционно определяющийся как "преуменьшение" - есть случай, при котором "большая величина" замещается "меньшей" либо бессознательно, следуя речевой традиции ("Загляните на минутку!"), либо осознанно, то есть с оп­ределенной фигуративной целью.

• Модель: меньше, чем ничего

• Пример: Количество богатых в новой России относительно количества прочих граждан в процентном отношении невыразимо.

Разумеется, оборот отсылает к ничтожно малому числу, однако - с точ­ки зрения логики - представить себе невыразимое в процентном отноше­нии малое число все же невозможно. Будучи паралогическим средством, литота "совершает невозможное", вступая в честный конфликт как с зако­ном тождества, так и с правилом, согласно которому сравнение не предла­гается вместо определения.

• Ряд: фиксируя одну тысячную градуса в изменении угла государст­венного ветра; ... говорят, что он вообще не спит — ни минуты; на ра­боту в Москве давно уже никто не ходит: зарабатывают сдачей квар­тир.

31 Перифраз (греч. perifrasis, от peri" вокруг и frasis - выражение) обо­значает троп, посредством которого одно понятие представляется через несколько понятий, то есть, описывается, а не называется. Эта непрямая процедура понятным образом тоже "конфликтует" с критерием искренно­сти.

Описание вместо называния - это то, чем мы все широко пользуемся, отнюдь не отдавая себе в этом отчета. Существует множество причин, в силу которых объект не может или не должен называться напрямую: от причин религиозного (Всемогущий вместо имени Бога) или этикетного свойства до причин, связанных с необходимостью избежать повтора, то есть многократного прямого называния объекта (например, "уже упоми­навшееся оптическое явление" вместо "отражение").

Разумеется, во всех этих случаях функция описания может быть не ри­торической, а практической (в ряде случаев даже утилитарной). Перифра­зом, то есть собственно тропом, описание становится тогда, когда с его по­мощью решаются паралогические задачи.

• Модель: точка, точка, запятая, минус, рожица смешная, палка, палка, огуречик... .

• Пример: Бесплатные сосиски для всех, афишки, рекламки и значки - по желанию, короткая речь про "наши беды", рукопожатия, объятия, поце­луи с выхваченными из толпы желающими... глядишь, и мандат в кар­мане!

Перифраз, описывающий понятие избирательная кампания, не назы­вая его, но лишь косвенно обозначая —."глядишь и мандат в кармане". На примере этом видно, чем паралогическое описание отличается от логического: частные понятия, посредством которых презентируется по­нятие общее, необходимым образом не связаны между собой. Так, если человеку, находящемуся вне данного контекста, задать вопрос о том, что общего между избирательной кампанией и сосисками, ответа, видимо придется ждать долго.

"Нарушенным" логическим правилом в случае с парафразом (опять же с учетом игнорирования закона тождества) как раз и является правило под названием "аргументы, не связанные между собой с необходимостью".

• Ряд: жители столицы ловят воздух ртом (вместо: задыхаются); вчерашние беженцы набивают дырявые карманы деньгами; квартира, да­ча, машина, любовница со знанием шведского, дети в Оксфорде... благосостояние!

32 Аллюзия (лат. allusio - намек) есть троп, название которого говорит само за себя: здесь мы действительно имеем дело с намеком, Искусство намека предполагает два основных риторических аспекта построения вы­сказывания. Во-первых, опознаваемость того, к чему отсылается адресат; во-вторых, наличие, хотя бы и паралогической, связи между предметом (лицом, явлением, событием) и параллели к нему. Таким образом, аллюзия есть та же аналогия: то, что сравнивается, уподобляется факту из области истории, политики, литературы и т. д.

Своеобразие аллюзии в том, что то, на что она может быть спроецирова­на не называется: адресату самому предлагается догадаться, какой из из­вестных ему фактов имеет в виду говорящий. Таким образом, опять же от­сутствует один из членов аналогии, а вместе с ним часто и объединяющий члены аналогии признак.

Аллюзия часто напоминает уже обсуждавшуюся нами аллегорию. Раз­ница лишь в том, что аллегория есть гораздо более прямое (не вступающее в конфликт с критерием искренности) указание на подразумеваемый объ­ект и при необходимости охотно поясняется говорящим.

В основе же аллюзии лежит не столько задача сопоставить предметы, лица и проч., сколько задача по той или иной причине скрыть существую­щую связь между членами аналогии. Отсюда и гораздо меньшая прозрач­ность аллюзии по сравнению с аллегорией, и разрушение аллюзии при по­пытках ее объяснения.

Иными словами, характер связи между членами аналогии в случае с ал­люзией менее обязательный, чем при аллегории. За намек как бы "отвечает" не столько намекающий, сколько тот, кто читает намек (ср.: ка­ждый понимает в меру своей испорченности). Это качество аллюзии сдела­ло данный троп чрезвычайно популярным в советское время: читатели с удовольствием искали и находили аллюзии даже в сообщениях, в которых изначально не предполагалось никаких аллюзий.

• Модель: (из времен Брежнева) Фридрих Вильгельм IV с его страстью вешать ордена себе на грудь...

• Пример: Нестабильные политические обстоятельства, как известно, иногда вынуждают вспомнить о фригийском колпаке.

Аллюзия с "фригайским колпаком* будет разгадана теми, кому из­вестно, намеком на что может служить напоминание о фригийском кол­паке. Фригийский же колпак, который носили древние фригийцы, в свое время стал образцом для головных уборов деятелей Французской рево­люции. Поэтому "вспомнить о фригийском коллаже" означает в нашем примере взяться за оружие, готовить новую революцию и проч. Однако имеется ли в виду, что время "вспомнить о фригийском колпаке" уже настало или это лишь "замечание вообще", определить трудно — именно в силу того, что аллюзия предполагает негативное использование логиче­ского правила об аргументах, которые необходимым образом должны быть связаны между собой. В нашем же случае силлогизм мог бы пред­ставлять собой следующее умозаключение:

Нестабильные политические обстоятельства предполагают {наличие} борцов

Некоторые борцы косят фригийские колпаки

(следовательно)

Нестабильные политические обстоятельства предполагают фригийские колпаки {наставляют вспомнить о фригийском колпаке)

В этом силлогизме отчетливо заметно, что аргументы, с точки зрения логики, в принципе не связаны между собой с необходимостью. Она поро­ждена только и исключительно актуальным контекстом высказывания, который фактически и позволяет использовать соответствующий логиче­ский закон зеркально, - в целях осуществления аллюзии как намека на не­стабильность актуальной политической ситуации. Однако о нестабильно­сти актуальной политической ситуации, как мы видим, ничего не сказано, так что ответственность за проекцию '"целиком" лежит на слушателе.

• Ряд: конкурс красоты во времена Париса закончился Троянской вой­ной; сицилийская мафия первоначально не выходила за пределы Сицилии; потемкинские деревни были величайшим открытием века, причем даже не нашего.!!

33 Эйфемизм - тропеическое явление, близкое к аллюзии, сегодня не рассматривающееся как троп, но в античной, например, риторике опреде­ленно входившее в состав тропов. С греческого части слова "эвфемизм" переводятся как Хорошее" (ей) и "слово" (pheme). Смысл же перевода та­ков: стремлюсь не употреблять "плохих" слов и выражений.

История эвфемизма (до того, как он был осознан в качестве тропа, то есть получил специальную риторическую функцию) восходит ко време­нам речевых запретов, табу, которые были выражением народномифологического сознания (произнесение слова вызывает к жизни соот­ветствующий "дух"... что, может быть, не так уж и невероятно!). В те времена имя (лица, предмета и проч.) заменяли другим, "безопасным", именем. Считалось, что "нежелательному" объекту это второе имя неиз­вестно (классические примеры: "ведьма" от "ведает" или "медведь" от "ведающий мед". Произнесение как того, так и другого слова вместо подлинных имен гарантировало непоявление опасных гостей в момент речи.

В настоящее время под эвфемизмом понимается, главным образом, "приличный" - квалифицируемый как "нейтральный" эквивалент этикетно нежелательного или слишком интимнoro выражения. Характерная осо­бенность эвфемизма в том, что он (по сравнению с замещаемым им сло­вом) более расплывчат и, стало быть, менее точен. Типично для эвфемиз­мов то, что они легко конвенционализируются, то есть превращаются, в своего рода ситуативно-обусловленные названия объектов. По этим ситуа­тивно-обусловленным названиям, которые постепенно могут становиться общеизвестными (разумеется, далеко не все), объект и начинает впоследст­вии легко идентифицироваться говорящими.

• Модель: отойти в мир иной (вместо: умереть)

• Пример: С пятнадцатью миллионами общественных рублей (новых), которое он успел незаметно приберечь, глава фирмы и исчез.

Не заставляющий себя долго искать эвфемизм "незаметно приберечь" является пристойной и, разумеется, противоречащей критерию искренно­сти параллелью к "украсть" - выражению, этически нежелательному, во всяком случае до момента официального обвинения.

Интересно, что эвфемизм, вовсе не будучи конвенциональным, тем не менее легко прочитывается в предлагаемом контексте- не оставляет сомнений и его функция (обойтись "мягким вариантом" обозначения довольно жесткого действия). Опять же понятно, что перед нами анало­гия с опущенным первым компонентом, а именно тем, что сравнивается. Эксплицитно представлен лишь второй компонент, косвенным образом обозначающий и признак, на котором в данном случае строится анало­гия. Если попытаться воспроизвести ход рассуждений, давший возмож­ность употребить данный эвфемизм, то он приблизительно таков:

Украсть есть преступление

Украсть значит {незаметно) приберечь

(следовательно)

{Незаметно} приберечь есть преступление

Перед нами очевидный случай уже описанного выше с точки зрения позитивной логики само собой разумеющегося правила, согласно которо­му привлекаемые аргументы должный лежать в пределах обсуждаемого во­проса. Таков закон релевантности: доводы, как говорилось выше, не долж­ны "выпадать из ситуации". Используя данное правило негативно, можно вовлечь фактически случайный довод в орбиту рассуждений. Таким обра­зом и поступает тот, кто осуществляет эвфемизм. Случайный же довод, ра­зумеется, может давать весьма интересные смысловые эффекты.

• Ряд: (о влюбленных) они ходят вместе; (о беременной) она в интерес­ном положении; (о туалете) кабинет задумчивое™; (о жене) лучшая половина.

34АнтифразисГгреч. dntiptuasis - противоположный по смыслу) пред­ставляет собой троп, тоже обычно рассматриваемый как связанный с иро­ническим переосмыслением значений слов.

• Модель переосмысления в данном случае довольно проста: слово (слова) берется в значении, контра­стном по отношению к обычно присущему ему. Обычное же значение "утаивается" (критерий искренности!).

Характерной чертой антифразиса как тропа является его корреспон­денция только с так называемыми "прозрачными речевыми ситуациями", то есть с ситуациями, в которых прямое понимание высказывания исклю­чено. Дело в том, что риторический механизм антифразиса включается лишь тогда, когда говорящего трудно заподозрить в неопределенности точ­ки зрения по поводу того, что он характеризует (обычно контекст хорошо ориентирует адресата в тактике говорящего). Только и исключительно при этих обстоятельствах антифразис прочитывается семантически корректно.

• Модель: (о несъедобной пище) вкуснятина

• Пример: Эти герои вчера угнали автомобиль и сбили прохожего.

Антифразис в случае со словом "герои", которое следует понимать как вовсе даже "преступники", то есть не герои. Использование слова в обрат­ном ему значении происходит в силу очевидности несоответствия исход­ного значения этого слова ситуации, с одной стороны, и в силу паралогиче­ского "правила" о возможности взаимозамены всего всем.

Негативно используемое логическое правило, дающее возможность осуществить антифразис, чаще всего также связано с законом исключен­ного третьего. Предмет в свете антифразиса (как и вообще в свете иро­нии, которую иногда рассматривают как троп) "есть" и "не есть" нечто одновременно, то есть угнавшие автомобиль суть "герои" (поскольку они таковыми названы) и "не герои" (поскольку на самом деле они таковы­ми не являются). Прочтение антифразиса оказывается, возможным толь­ко в том случае, если "отключить" закон исключенного третьего или "запустить" его в обратную сторону.

• Ряд: (обращение к пожилой даме) девушка; (поощрение проступка) молодец; (о лгуне) кристально честный человек; (о вопросе, не заслу­живающем внимания) это, конечно, большая проблема; наша горячо любимая Родина.

35 Риторический вопрос возглавляет небольшую группу в составе не­собственно тропов, предполагающих прямую адресацию к слушателям и задающих специфическую линию (при паралогическом использовании) по отношению к критерию искренности говорящего. Тропы эти оказываются в тесных отношениях в антифразисом и, как правило, даже включают в себя его элементы. Впрочем, на связь эту до сих пор не обращалось должного внимания. Однако тут видимо, станет очевидной в ходе освещения каждого из тропов данной группы, начиная с риторического вопроса.

Механизм риторического вопроса известен даже учащимся младших классов средней школы: большинство из них охотно определит риториче­ский вопрос как вопрос, на который не требуется ответа. Так и звучит классическое определение этого тропа, не исчерпывающего, однако, его сущности.

Риторический вопрос соотнесен, как и все тропы этой группы, с крите­рием искренности: внешне это попытка задать вопрос, не задав вопроса. Риторический вопрос обычно предлагается именно в качестве вопроса, на который разумный собеседник не бросится отвечать: столь минимальные сведения из области риторики есть фактически у каждого.

Однако, будучи употребленным паралогически, риторический вопрос вовсе не исключает ответа, причем ответа часто весьма неожиданного, как бы "восстанавливающий в правах" критерий искренности. Исходя из этого, имеет смысл, может быть, определить риторический вопрос чуть иначе - не как вопрос, ответа на который не требуется, а как вопрос, ответ на который всем хорошо известен.

При таком определении неудивительно, что соответствующий троп мо­жет (в случае предпочтения паралогических форм речевого поведения) ис­пользоваться провокативно: ответ на него известен, однако говорящий тем не менее предлагает другой ответ. Кстати, даже классические примеры ри­торического вопроса отвечают этому предположению. Так, гоголевский вопрос "Знаете ли вы украинскую ночь?", сам собой разумеющийся ответ на который "Конечно!" предполагает тем не менее другой ответ: "О, вы не знаете украинской ночи!".

Именно противоречие между тем, что предполагается в качестве ответа, и тем, что в этом качестве предлагается, и придает тропу риторическую функцию, обеспечивая возможность неожиданных семантических ходов.

• Модель: Разве невозможно понять это? Да вот... получается, что не­возможно!

• Пример: Виноват ли кто-нибудь в этой войне? А что - виноват! Виноват, например, президент: он как никак глава правительства!

Пример неожидаемого ответа на риторический вопрос "Кто вино­ват?", который стал уже просто классическим вариантом риторического вопроса. Иначе говоря, ответа на данный вопрос никто уже давно не ждет. Вот почему для паралогики не факт, что ответа на этот вопрос дей­ствительно не существует, и автор высказывания — в нарушение тради­ции — отвечает (заметно даже, что отвечает, побаиваясь собственной от­ваги!) так, как считает нужным. Возникающий как результат семантиче­ский эффект обманутого ожидания (думали, никто— оказалось, прези­дент) оправдывает надежды паралогики на возможность нетривиальной работы с риторическим вопросом. Чуть запоздалая "дань" критерию ис­тинности, как в случае с антифразисом, все же отдается.

• Ряд: Вечный вопрос русской интеллигенции: что делать? Да пусть ни­чего не делает, как всегда: пусть остается верной себе; Воровать — хо­рошо ли это? Прекрасно это: проживешь короткую, но яркую жизнь, как сокол!

36 Риторическое восклицание сильно напоминает риторический во­прос по механизму производимого смыслового эффекта. Разница в том, что при риторическом восклицании, понятное дело, никто никого и ни о чем не спрашивает: риторическое восклицание есть ожидаемая и понятная присутствующим реакция по тому или иному поводу- как бы сама собой разумеющаяся реакция. Так принято определять риторическое восклица­ние в литературе. .

Однако думается, что и в данном случае определение "риторическое" при слове '"восклицание" дает возможность предположить более хитрый механизм действия данного тропа. Видимо, и его тоже можно рассматри­вать как провокацию, предпринимаемую в адрес слушателей. Предприни­маемое как паралогический ход риторическое восклицание есть предложе­ние присоединиться к эмоции говорящего, на самом деле им не разделяе­мой (внезапное "включение" критерия искренности).

• Модель: Великолепно!.. Работа целого коллектива пошла коту под хвост.

• Пример: Какой ужас! Секретарша попыталась помочь посетителю прой­ти к директору без разрешения...

Риторическое восклицание, ориентированное на точку зрения, так сказать, законопослушных граждан, делающих и одобряющих лишь то, что предписано. Присоединяясь к ним, говорящий на самом деле отнюдь не склонен разделить их ужаса, что и проявляется незамедлительно. По­зволив себе пойти на поводу у большинства, говорящий как бы опоми­нается, понимая, что ему-то вовсе не обязательно присоединяться к это­му большинству, и дает себе право откомментировать событие так, как, с его точки зрения, оно того заслуживает. Перед нами еще один случай "проснувшейся совести" (ср. критерий искренности). Логическое проти­воречие, которое даже не намечалось, возникает вдруг в полную силу и — приветствуется паралогикой.

• Модель: Скандал! Живое слово — в мертвом собрании; Как тонко за­мечено! Словно топором по башке; Остроумно! Так все шутят.

37 Риторическое обращение - последний троп в данной группе, похо­жий на оба только что обсужденные, но отличающийся от них ровно на­столько, насколько вопрос и восклицание отличаются от обращение. Об­ращение есть знак, сигнализирующий об отношении говорящего к слуша­телю. Рассматривая обращение таким образом, легко предположить, что ожидаемый тип обращения диктуется общей атмосферой их взаимоотно­шений. Никто не ожидает от разъяренного начальника дружелюбного об­ращения или от пылкого влюбленного враждебных нападок. На этом фоне риторическое обращение классически; рассматривается как повышенно эмо­циональное проявление естественных в той или иной ситуации чувств.

Однако паралогика, включаясь в решение данной проблемы, "может кое-что порекомендовать для действительно семантически интересные ходов. Ожидаемый тип обращения, который перестают рассматривать как единственно возможный, оказывается источником весьма забавных риторических эффектов — в частности, одного стандартного: эффекта "проснувшейся честности".

• Модель: Дамы и господа! Впрочем, тут, я вижу, только дамы.

• Пример: Глубокоуважаемый банкир, да вы же просто преступник!

Хорошо заметная "игра" конфликтными отношениями между более чем вежливым обращением к собеседнику и подлинным отношением к нему: на минуту возникающее замешательство свидетельствует о том, что рито­рическое обращение выполнило возлагавшуюся на него риторическую за­дачу. Возникло некоторое напряжение в оценке ситуации: в "общесоциаль­ном" плане банкир, может быть, и заслуживает уважения, но в плане кон­кретно-социальном (данный банкир) соответствующее лицо уважения, со всей очевидностью, не заслуживает.

Такое этическое напряжение (эффект "проснувшейся совести"!) есть опять же следствие включения паралогики, позволяющей игнорировать противоречие, возникающее в высказывании, или, по крайней мере, оценивать его как окказионально (для данного случая) допустимое.

• Ряд: Дорогие слушатели и еще более дорогие слушательницы; Привет, ребята! Я надеюсь, никто не обиделся; Как я ценю вас, мерзавцы!