_Статьи / Ст_Андреева_Русские и американцы

Андреева И. В. Русские и американцы: отношение к работе, достижениям, успеху // Гуманитарные исследования в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке. 2009. № 3. С. 58-64.

И. В. Андреева

кандидат культурологии, доцент кафедры русского языка института Международного образования (Владивостокский государственный университет экономики и сервиса).

E-mail: Irina.Andreeva@vvsu.ru ©Андреева И.В., 2009.

РУССКИЕ И АМЕРИКАНЦЫ:

ОТНОШЕНИЕ К РАБОТЕ, ДОСТИЖЕНИЯМ, УСПЕХУ

Объяснить различие в поведении представителей разных культур можно только рассматривая их сквозь призму основополагающих для них ценностей.

В системе приоритетов американской культуры активная трудовая деятельность занимает ведущее место. В обзорной статье рассматриваются важнейшие для американской ментальности установки на достижение, действие, работу и прагматизм, делается попытка сопоставления их с соответствующими ценностями русского образа мышления. Ключевые слова: межкультурная коммуникация, менталитет, индивидуализм, коллективизм, ценностные ориентации

Russian and Americans: attitude to work, achievements and success. IRINA V. ANDREEVA (Vladivostok State University of Economy and Service, Vladivostok).

The different behaviors of peoples or cultures make sense only when seen though the basic beliefs, assumptions and values of the particular group. The author is examining the values significant for American culture - Achievement, Action, Work and Materialism, making an attempt to compare these values with the Russian ones.

Key words: cross-cultural communication, mentality, individualism, collectivism, value orientation

Согласно протестантскому учению, человек, который хочет прожить жизнь достойно и нравственно, может быть отмечен милостью Божьей, проявляющейся на уровне мирского бытия в материальном благополучии и достижении человеком высокого социального статуса. Такая трактовка проявлений божественной благодати впоследствии получила у протестантов широкое распространение, в особенности на американской почве.

Приоритетность трудовой мотивации, основанная на высокой ценностной значимости рациональной пользы и достижений, опирается на то, что упорным трудом человек (самостоятельно, без помощи свыше) способен достичь любой поставленной им цели и, напротив, в неуспехе винить только себя [5, с. 43]. В системе приоритетов американской культуры активная трудовая деятельность занимает ведущее место. Отсюда установка на достижение, действие, работу и прагматизм.

Для русских, в отличие от американцев, высокий уровень материального благосостояния, деньги, богатство традиционно не являются показателем высокой нравственности их обладателей и благосклонности к ним Бога. Русский народ, отмечает В.М. Соловьев, воспринимает «богатство как отрицательную величину, поскольку народная философия определила: большие деньги - не от Бога, а от дьявола, а стало быть, они не могут и не должны быть объектом человеческих устремлений» [14, с. 88]. Своеобразное отношение русских к деньгам и богатству отмечает и А.П. Прохоров: «Сама возможность обогащения как бы не предусмотрена традиционным русским воспитанием и образом жизни; не рассчитан русский человек на богатство. В России никогда не было культа богатых людей» [10, с. 251].

В.И. Жельвис сравнивает отношение русских и американцев к богатым людям: «Как гласит русская пословица: "От трудов праведных не наживешь палат каменных". Если американец встретит миллионера, его первой мыслью будет: "Какой это, должно быть, умный и способный человек!" Первая мысль русского в той же ситуации наверняка будет: "И где только этот мошенник столько нахватал?"» [2, с. 50].

По мнению американских исследователей, в ментальной картине мира американцев существует представление о том, что для человека нет ничего невозможного (К. Сторти, Р. Коле, Э. Уревич, Р. Пиллс).

Эти представления базируются на истории освоения Америки, когда выходцами - переселенцами из Европы было построено новое государство, которое не было вариантом европейских. «Уроки старой Европы не работали в Америке, многие задачи требовали поиска совершенно новых путей. Не удивительно, что американцы воспринимали свою страну не только как новое государство, а как Новый Мир» [20, р. 34]. Американцы преуспели, покоряя природу неизвестного континента, начиная деятельность в совершенно новых областях, делая то, чего никто до них не делал раньше. Они добились успехов и поверили в то, что могут доминировать над Природой и контролировать ее так же, как и все остальное вокруг.

Идея о том, что для личности «нет ничего невозможного», по убеждению К. Сторти, глубоко заложена в американской концептуальной картине мира. Американцы «верят в себя; не боятся проблем, не уклоняются от брошенного вызова, не испытывают ужасных волнений по поводу того, что что-то может пойти не так». Они не сомневаются в том, что, если не будет сделана попытка что-то изменить, ничего не изменится, бездействие губительно, всегда надо пытаться изменить жизнь к лучшему. «Ментальность активного деятеля, осознающего свою важность, уверенного в себе, которую зачастую называют самонадеянностью, окрашивает взгляд американца на мир в его повседневной жизни. Инстинктивно он подходит к задаче с позиции, как ее можно выполнить, а не какие причины ее выполнить мешают» [20, р. 33].

В ментальной картине мира русских личность находится в подчиненном положении. Она зависит как от коллектива, так и от различных обстоятельств. Это отражается в языке, в его конструкциях: «русская грамматика изобилует конструкциями, в которых мир предстает как противопоставленный человеческим желаниям и волевым устремлениям или как, по крайней мере, независимый от них» [1, с. 70, 71]. Широко распространены предложения с дательным падежом субъекта (мне хочется, мне нравится, мне грустно) и безличные конструкции (его знобило, его лихорадило, на душе болело). Русские часто используют их, рассказывая о событиях, подразумевая, что «таинственные и непонятные события происходят вне нас совсем не по той причине, что кто-то делает что-то, а события, происходящие внутри нас, наступают отнюдь не потому, что мы этого хотим» [Там же, с. 71]. Русский язык, отмечает С.Г. Тер-Минасова, «подчеркивает действия высших потусторонних сил и скрывает человека как активного действователя за пассивными и безличными конструкциями. <...> В тех случаях, когда в русском языке употребляются безличные инфинитивные и тому подобные синтаксические модели, в английском имеют место личные формы». Ср., например: мне холодно — I am cold; холодает — it's getting cold; хочется есть — I am hungry, мне нравится - I like. Богатство и разнообразие безличных конструкций отражает, по мнению исследователя, тенденцию рассматривать мир «как совокупность событий, не поддающихся человеческому уразумению». Местоимение I (я) пишется в английском языке всегда с большой буквы, что в русском языке было бы «нескромно, неприлично, странно, противно и менталитету, и характеру - выпячивание себя» [15, с. 214]. Таким образом, заключает исследователь, «в английском языке человек (Я с большой буквы) берет на себя и действие, и ответственность за него. В русском языке и действия, и ответственность безличны, индивидуум растворен в коллективе, в природе, в стихии, в неизвестных, необозначенных силах» [Там же]. Свои и чужие достижения русские часто приписывают обстоятельствам или везению.

В архетипе русского человека, отмечает А.Б. Сергеева, доминирует потребность «быть как все», «дейст­вовать вместе и сообща», «не выделяться» [12, с. 145]. Русский человек «на опыте многих поколений его предков убедился в том, что многое предопределено в его жизни, многое произойдет независимо от его воли и желания, что бы он ни предпринимал» [12, с. 151]. Русского человека характеризует «надежда на чудо и счастливую неожиданность, вера в сказочные сюрпризы (когда все проблемы решаются как бы сами собою)», «доверие к сильным людям, способным изменить обстоятельства», «безропотное смирение, когда в жизни случаются непредвиденные удары» [Там же].

В то же время русский человек уверен в том, что он может многого добиться, «если чего захочет - но только по-настоящему захочет, до нервного истощения, - он стенку головой прошибет, а своего добьется» [11, с. 73]. Герои рассказа В.А. Пьецуха «Правильная Россия» Литовкин, Танцырев и Капусто, чтобы доказать, что быть русским «человеком большая удача», решили изменить свою жизнь и организовать ее «на уровне мировых стандартов» - оборудовать «правильную Россию, без паразитов и дураков». Решили в пивной, были нетрезвы, делились друг с другом тем, как «глубоко огорчены российским способом бытия». Они купили двадцать пять гектаров земли под Новым Иерусалимом, наладили бизнес, оборудовали поселок «прекрасной архитектуры», в корне изменили свою жизнь и жизнь своих семей. А когда добились осуществления своих планов, потеряли интерес к созданному ими благополучию: «Да вот сижу - думаю: ну и что?...» [11, с. 73-77].

Американцы во власть судьбы не верят, они смотрят на людей, которые полагаются на фортуну, как на отсталых, примитивных или неисправимо наивных. «Фаталист» - в американском контексте одно из худших определений, которое человек может получить: для американцев фаталист - это суеверный и ленивый человек, который не желает брать инициативу в свои руки для того, чтобы улучшить собственную жизнь [18, с. 118]. Для большинства американцев считается невозможным смириться с тем, что некоторые вещи находятся за пределами власти человека.

На основе анализа русской лексики А.Д. Шмелев выявил «целый ряд мотивов, устойчиво повторяющихся в значении многих русских лексических единиц, которые представляются специфичными именно для русского видения мира и русской культуры. Сюда относятся, например, следующие представления: "в жизни всегда может случиться что-то непредвиденное" (если что, в случае чего, вдруг), но при этом "всего не предусмотришь" (авось), "чтобы сделать что-то, бывает необходимо предварительно мобилизовать внутренние ресурсы, а это не всегда легко" (неохота, собираться/ собраться, выбраться), но зато "человек, которому удалось мобилизовать внутренние ресурсы, может сделать очень многое" (заодно), <. . .> "хорошо, когда человек бескорыстен и даже нерасчетлив" (мелочность, широта, размах)» [17, с. 17].

Русское слово «судьба» многие считают одним из главных концептов русской жизни: «делай не делай, а судьба...», «от судьбы не уйдешь...» [9, с. 42]. По мнению А.Д. Шмелева, слово судьба «соединяет в себе две ключевые идеи русской языковой картины мира: идею непредсказуемости будущего и идею, в соответ­ствии с которой человек не контролирует происходящие с ним события» [17, с. 210, 211].

Исследователь обращает внимание на то, что эти идеи «присутствуют в понятии судьбы не одновременно, а сменяют друг друга, когда решается судьба. Пока судьба еще не решилась, будущее остается непредсказуемым, а человек может изменить свою судьбу и вообще может выступать как творец своей судьбы. Но как только судьба решилась, человек уже не властен над ходом событий, которые зато уже могут быть с той или иной степенью полноты предсказаны» [Там же, с. 211]. Таким образом, человек «сам - иногда не замечая - делает выбор и выборы, то мелкие, то крупные» [Там же, с. 210], и от этих собственных выборов зависит судьба. «Из множества линий развития событий в какой-то момент выбирается одна (решается судьба). После того как судьба решена, дальнейший ход событий уже как бы предопределен, и это отражено во многих русских пословицах... (Судьбы не миновать; От судьбы не уйдешь)» [Там же]. Представление о судьбе дает возможность «примириться с непредсказуемостью жизни, с тем, что не все в ней зависит от человека, и с тем, что в ней может происходить то, чего мы вовсе не хотели бы» [Там же, с. 211].

Д.С. Лихачев отмечает, что «вера в судьбу в форме недоверия к себе и вера в свое предназначение» являются причиной того, что русские все делают «на авось и небось» и надеются, что «кривая вывезет» (см. [6, 16]).

Таким образом, для русского видения мира характерно представление, что в жизни всегда может случиться что-то непредвиденное. Русский, в отличие от американца, не считает, что все, что с ним происходит, зависит только от него; он может выступать творцом своей судьбы, делать выбор, но не всегда властен над ходом событий. Судьба может пониматься как «божественный замысел о человеке, следование которому <...> может рассматриваться как нравственный долг» [17, с. 211].

Американцы не верят в случайность происходящих событий. Они не ждут, как повернет жизнь, они предпочитают сами создавать случайности и определять, как они их повернут [20, р. 36]. Активную позицию по отношению к будущему легко проследить в американском фильме «Назад в будущее». Герои фильма, которые поначалу считали, что будущее изменить нельзя, пришли к твердому убеждению, что будущее никем не написано, что каждый сам делает свое будущее и только от него зависит, каким оно будет.

Американский положительный герой всегда деятелен, рассчитывает только на свои собственные силы, всегда стремится сделать все наилучшим образом, а главное, считает себя ответственным за все, что с ним происходит, не жалуясь ни на судьбу, ни на невезение. Все проблемы, которые случаются в жизни, рассматриваются как расплата за собственную лень и безынициативность. Кроме того, считается нормальным, что каждый человек должен отстаивать, прежде всего, свои собственные интересы. Ричард Льюис указывает, что в число главных американских ценностей входит «динамичность, умение действовать самостоятельно и в собственных интересах; <...> быть жестким и готовым к риску; упорно добиваться того, на что претендуешь, и не отказываться от того, чем владеешь, быть агрессивным по отношению к чужакам-соседям» [8, с 117].

Русскому человеку чужда этика успеха и отстаивание собственных интересов индивидуума любой ценой. У русских существует представление, что нельзя добиваться успеха за счет других, нехорошо преследовать узко корыстные цели. Это соответствует коллективистскому характеру русской культуры.

Популярное в английском языке слово «драйв» в настоящее время укоренилось в русском языке для обозначения особого состояния души, чувства, сопряженного с удовольствием, которые могут иметь отношение к творческому процессу. Значение «а driven people», понимается как характеристика людей, склонных к экстриму, сопряженному с удовольствием, энергичных, активных, умеющих «заводить» окружающих, вызывать у них особое состояние души - драйв. Все это в большей степени соотносится в русском сознании с отдыхом. Даже осознание того, что музыкант, передавая положительную энергетику окружающим, вызывая состояние драйва у слушателей, работает (находится на рабочем месте - сцене), не вызывает у россиян ассоциации с концептом «работа», так как творческая работа, в нашем сознании, сопряжена с удовольствием. В русском понимании чувство, состояние драйва не входит в семантическое поле концепта «работа», как это происходит в американской картине мира. Мало того, демонстрация чрезмерно выраженного энтузиазма, «горения на работе», свойственная американской культуре, в русской молодежной среде получила отражение в новой аббревиатуре, не вошедшей в словари, но активно использующейся студентами и молодыми специалистами, - ИБД (имитация бурной деятельности). Справедливо отметить, что смысл этой аббревиатуры будет мало понятен американцам. В американской ментальности присутствует совершенно иное отношение к работе, к действию: они не имитируют бурную деятельность, они деятели по своему психологическому отношению к жизни. Как деятели, они «выделяют себя из жизненного потока, пытаясь направлять развитие событий, развивают планы и обдумывают способы их воплощения в действительность, получая удовольствие от активного участия в жизни» [3, с. 43]. Русский человек живет в несколько другом измерении, ему необходима душевная гармония с окружающим миром. Он не живет работой, а продолжает жить и тогда, когда работает, не разделяя работу и отдых, так, как это делают представители американской культуры. Русские могут отвлекаться от работы, делать параллельно несколько дел, несмотря на загруженность, находить время для общения с друзьями. Успех, столь важный для американского менталитета, также не является главной жизненной ценностью русского человека.

Если американцам свойственна постоянная активность, то у русских подход к деятельности несколько иной. Отрицательное отношение к гиперактивности, торопливости мы находим в русских пословицах: «Тише едешь - дальше будешь», «Поспешишь - людей насмешишь», «Спешка нужна только при ловле блох», «Семь раз отмерь, один отрежь». Эти пословицы предостерегают от необдуманных поспешных действий. А.В. Сергеева обращает внимание на распространенность на Западе пословицы «Не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня», указывающей на практический склад людей и их стремление добиться результата, и как можно скорее. В России же часто говорят: «Утро вечера мудренее», что означает: «Не стоит торопиться с принятием решения. Кто знает, как завтра повернутся обстоятельства?». По мнению исследователя, это свидетельствует о «русской осторожности как результате негативного жизненного опыта», об этом же говорит и народная мудрость: «Наперед не загадывай!» [12, с. 149].

Многие исследователи отмечают неравномерность активности деятельности русских. Р.Льюис связывает это с влиянием климата, вследствие которого русские крестьяне были «вынуждены практически бездействовать большую часть года, а затем, в оставшийся короткий период, лихорадочно работать до изнеможения - пахать, сеять и собирать урожай» [8, с. 316]. Вполне созвучные мысли о том, что «природными условиями объясняется цикличность активности русских», высказывает американский исследователь И. Ричмонд [19, р. 14].

А.В. Сергеева определяет русский архетип «как уравновешенно-деятельный. Ему чуждо муравьиное трудолюбие и линейная направленность жизни к одной цели. Но не менее чуждо и пассивное, созерцательное отношение к жизни. Он согласен на интересную работу, но не будет особенно «надрываться» на ней, если его это не захватит эмоционально» [12, с. 305]. Исследователь отмечает, что если русскому не интересна его работа, то «в течение рабочего дня он будет делать на работе все, что угодно, только не трудиться, дожидаясь сигнала о конце рабочего дня: устраивать перекуры, пить чай, болтать с коллегами, а то и вовсе «слиняет» раньше положенного. Если же работа ему нравится и интересна, то он, скорее всего, просто не услышит этого сигнала. Забыв о времени, о семье, о личных делах и планах на вечер, он будет работать хоть до утра. Причем финансовое удовлетворение для него - не самое важное» [12, с. 286]. Созвучные мысли находим у В.М. Соловьева: «Русский человек чрезвычайно чувствителен к характеру работы. Ему необходимы воодушевление в работе, азарт, соревновательность, он любит напряжение, трудность и, конечно, смысл. В размеренной текущей работе он становится вялым, она ему не интересна, не отвечает его порывистой натуре» [14, с. 87].

Не раз отмечалось, что русские долго «раскачиваются»: «Прежде чем начать какое-то дело, мы должны подумать, не спеша его обсудить. У нас есть такая поговорка: "Русские долго запрягают, но быстро скачут" < .. > русским действительно свойственна в работе некоторая "авральность" - они меньше любят планомерную, ритмичную работу, а больше такую, когда надо быстро, всем сразу за нее взяться и срочно сделать» [9, с. 72]. По наблюдениям Р.Льюиса, «русские склонны работать рывками в зависимости отчасти от степени близости начальства, отчасти от расположения духа» [8, с. 126].

А.Д. Шмелев, вслед за А.А. Зализняк и И.Б. Левонтиной, отмечает, что для русского «активная деятельность возможна только при условии, что человек предварительно мобилизовал внутренние ресурсы, как бы сосредоточив их в одном месте. Чтобы что-то сделать, русскому необходимо «собраться с силами, с мыслями». В большинстве случаев процесс «собирания» не имеет осязаемых проявлений, но итогом его является «совершение действия». «Собирание», по мнению исследователей, рассматривается «как наиболее важный этап действия, который может представлять действие в целом», а «переживание намерения как процесса, отраженное в русском собираться, согласуется с представлением < .. > о том, что "русские долго запрягают"». Если же человек собрался, то «можно считать, что большая часть дела сделана, и человеку, в сущности, уже почти все равно, сколько дел делать. На того, кто непостижимым образом сумел приступить к активной деятельности, можно навалить любое количество дел, все они будут делаться заодно [17, с. 145, 146]. Умение делать заодно с основным делом другие попутные дела является специфической жизненной позицией русских людей и свидетельствует о полиактивном характере русской натуры: «многие вещи человек не стал бы делать специально, но готов сделать их заодно. И даже в каком-то смысле делает их именно потому, что большая часть необходимых усилий (в частности, необходимое "собирание") все равно уже затрачена. Не стоило бы вставать специально ради того, чтобы зажечь свет, но, проходя мимо выключателя, повернуть его совсем не трудно» [Там же, с. 147]. А.Д. Шмелев иллюстрирует свой вывод замечательным рассуждением Л.Я. Гинзбург, которое имеет смысл воспроизвести в нашей работе: «Человек ходит без дела по улицам, и ему кажется, что он теряет время. Ему кажется, что он теряет время, если он зашел поболтать к знакомым. Ему больше не кажется, что он теряет время, если он может сказать: я воспользовался вечерней прогулкой, чтобы зайти к NN, или - я воспользовался визитом kNN, чтобы наконец вечером прогуляться. Из сочетания двух ненужных дел возникает иллюзия одного нужного» [17, с. 148].

Таким образом, русскому человеку несвойственна постоянная непрерывная активность. Нормально, если периоды активной деятельности сменяются периодами бездействия, а иногда и кажущегося бездействия (даже лежа на диване русский человек может решить какую-то проблему, а главное, собраться, сконцентрироваться и настроиться на выполнение намеченных дел). Пресловутая лень зачастую является настоящим двигателем прогресса. Человек, которому не нравится какой-то вид деятельности, придумывает то, что облегчает ему труд. А русские всегда были сильны своими изобретениями и нестандартным подходом к решению задач. «Не случайно говорят, что русские больше всего не любят работать на конвейере: невозможно проявить инициативу. Проявить смекалку - тоже наша потребность: придумать что- то свое в работе, сделать ее не так, как привычно. < .. > За рубежом русских специалистов как раз и ценят за нестандартность решений» [9, с. 72].

Кроме того, паузы в действиях, пассивный отдых (не признаваемый американцами, которым отдыхать надо не менее активно, чем работать) дают возможность подготовиться к новому рывку, к авралу с мобилизацией всех внутренних резервов - обычному явлению в русской жизни.

Человек не может постоянно работать на пределе своих возможностей. А русские могут весьма успешно работать именно на пределе возможностей, попутно, заодно, делая массу дел. Справедливы слова В.О. Ключевского о том, что «ни один народ в Европе не способен к такому напряжению труда на короткое время, какое может развить великоросс; но нигде в Европе, кажется, не найдем такой непривычки к ровному, умеренному и размеренному, постоянному труду, как в той же Великороссии» [4, с. 66].

В связи с этими особенностями русского менталитета представляется весьма эффективным освоить модель краткосрочных проектов, столь популярных в Америке. По крайней мере, в известных нам двух- трехмесячных совместных проектах русские поражали американцев своей работоспособностью, целеустремленностью и изобретательностью. Наслышанные о русской лени, американцы обнаружили в русских не меньших, а зачастую и больших трудоголиков, чем они сами. Поэтому кажется целесообразным участие русских в краткосрочных высокооплачиваемых проектах, в которых они могли бы полностью выложиться, а потом отдохнуть, подготавливаясь к новому авралу. К сожалению, привычка иметь постоянно закрепленное место работы, пусть и не приносящей духовного и материального удовлетворения, у русских сильна. Это может стать препятствием для их участия в таких проектах.

Еще одним проявлением натуры человека является его поведение по отношению к риску. Американское государство было создано людьми, склонными к риску. Рискуя, человек может столкнуться с неприятными последствиями. Но насколько серьезными могут быть эти последствия, если вы живете «на земле изобилия», где вам всегда может быть предоставлен второй шанс?! Рассуждая так, американцы приходят к выводу, что неудачи могут быть полезны и выгодны, так как они являются частью процесса познания. Тот, кто боится неудач, кто не хочет рисковать, не может прийти к реальным победам и достижениям [20, р. 28]. «Недостаточно просто предоставить подчиненным право на инициативу и брать на себя ответственность, - утверждает Р. Лутс, - надо, чтобы они поняли, что бездействие хуже, чем риск допустить ошибку» [7, с. 81]. По мнению американской писательницы Стефани Фол, автора книги «Эти странные американцы», победа - это «основа американской психологии». В доказательство своего тезиса о важности победы для американской психологии автор приводит слова футбольного тренера Вине Ломбарда: «Победа - это не самое главное. Это единственно главное». «Любое событие в жизни американца, от выпускного вечера до женитьбы или покупки автомобиля, организовано таким образом, чтобы кто-нибудь мог победить или, по крайней мере, обскакать остальных». При этом американцам не важно, выиграли они или проиграли, важно «выглядеть выигравшими». Писательница подчеркивает умение американцев во всем увидеть светлую сторону, даже если ее нет, и отыскать в любой неприятности что-нибудь хорошее. «Если жизнь подсовывает вам лимоны, делайте из них лимонад», - щебечут американцы, обозревая искореженные остатки своего автомобиля или развалины своего дома, порушенного землетрясением: «Все равно я эту кухню терпеть не могла». «Типичная американская реакция на любой кризис или катастрофу - сделать вид, что все замечательно» [16, с. 9, 10]. Однако американская писательница считает, что, «несмотря на рот до ушей, американцы люди опасливые, пессимистичные и несчастливые». Они «панически боятся всяких житейских неожиданностей», подвержены депрессиям, которые тщательно скрывают: «депрессия - штука малосимпатичная, и показываться с ней на людях не принято. Если уж она вдруг вас одолела, надо пойти подлечиться - попринимать таблетки, походить к психотерапевту, а лучше и то, и другое, - и, главное, никому ничего не говорить» [16, с. 12].

Неудачи рассматриваются американцами как явление временное. Их надо рассматривать как жизненную школу, надо проявлять упорство, искать решение, находить выход из тупика (the we-never-met-a-problem-we- couldn't-solve - синдром, т.е. не существует проблем, которые невозможно решить). Нельзя признавать поражений - делая это, можно потерять веру в себя, что противоречит американскому менталитету. Американцам свойствен оптимизм (зачастую демонстративный, не отражающий реального положения дел индивида) и умение во всем находить что-то положительное. Именно поэтому, приветствуя знакомых людей, они жизнерадостно улыбаются, даже если у них множество проблем, и только очень близкому другу могут показать свое действительное настроение.

Что касается отношения к риску, то, несмотря на отсутствие американского оптимизма, русские все-таки не менее склонны рисковать. По словам Д.С. Лихачева, русские готовы «рисковать самым драгоценным, они азартны в выполнении своих предположений и идей. Они готовы голодать, страдать, даже идти на самосожжение (как сотнями сжигали себя староверы) ради своей веры, своих убеждений, ради идеи» [6, с. 16]. О склонности русских к риску говорит и В.О. Ключевский: «Своенравие климата и почвы обманывает самые скромные его ожидания, и, привыкнув к этим обманам, расчетливый великоросс любит подчас, очертя голову, выбрать самое что ни на есть безнадежное и нерасчетливое решение, противопоставляя капризу природы каприз собственной отваги. Эта наклонность дразнить счастье, играть в удачу и есть великорусский авось» [4, с. 66].