5.2. Досуг и социальное самопричисление

Поскольку, как оказалось в результате сопоставления, символическая социальная "упаковка" субъекта оценивает в современной России довольно своеобразно: учитываются в первую очередь знаки принадлежности к власти; демонстрация уровня благосостояния (материальных "возможностей"); наличие "патронажа" и связанных с ним возможностей заимствования ресурсов. В связи с этим меняются оценки социального престижа разных видов деятельности, когда физически или этически "грязная" работа все же считается более привлекательной с точки зрения денежного вознаграждения, поскольку в период накопления капиталов многие становятся менее чувствительны к "запаху" денег.

Профессиональная стратификация в значительной степени теряет свою первостепенность в определении социального статуса и престижа, поскольку вознаграждения очень иррационально соотносятся и с системными (общефункциональными) ценностями профессии, и с достигнутым уровнем профессионализма как таковым. Все говорят о необходимости сохранять нашу духовную "самость", о важности развития национальной культуры России и каждого ее народа, о приоритетах науки и современных технологий в эпоху постиндустриального прогресса - и при этом игнорируют практику и организационное состояние социальных общностей, которые являются носителями необходимых обществу "прорывных" возможностей (по крайней мере, современное общественное управление можно рассматривать с этой точки зрения в качестве учебного примера того, как расходятся на практике явные и латентные функции государственных институтов). Профессионализм не находит адекватной оценки во многом постольку, поскольку вновь открывшиеся и потому "дефицитные" в кадровом и организационном отношении области социального функционирования (политика, финансовая сфера, бизнес, коммерция) были заполнены большим количеством полу- и непрофессионалов, деятельность которых изменила оценочные стандарты должного качества; а преобразование структуры общественных приоритетов привело к тому, что целые профессиональные страты были опущены на "дно" социальных рейтинговых шкал - их специальная подготовка оказалась невостребована, и доходы от нее столь мизерны, что мотивация к профессиональному совершенствованию и самореализации сохранилась лишь у немногих.

По этим причинам соответствующие индикаторы социального положения оказываются содержательно запутанными и фактически неадекватными. Следовательно, ответы нужно искать в анализе "аксессуаров" социальных "одежд", которые презентуют конкретные субъекты (люди, группы, партии), открывая свое истинное место в общественной диспозиции (стиль социальной символики), свои социальные запросы (гипертрофированная самоиндикация), собственные оценки сложившейся социокультурной среды стратификационных отношений (социальные идеалы, маркировки "свои"-"чужие").

Возможно, неформальные, более спонтанные по своим основам и проявлению социальные предикаты общественных субъектов: их представления об устройстве их социального мира, способы организации жизни за пределами государственной и любой другой (в том числе производственно-профессиональной) регламентации, элементы оформления частной жизни - окажутся более точными?

В свое время меня потрясло, что исследования сексуальной жизни американцев в 60-х - начале 70-х годов выявило серьезные различия, связанные не столько с возрастом, сколько со статусом и социальным положением, а также расовым происхождением, в организации их половой жизни и выборе способов удовлетворения соответствующих потребностей. Пьер Бурдье, проявляющий не только методологическую, но и техническую изощренность в проведении исследований классовой структуры современного общества, примерно в то же время выяснил при изучении бытовых фотографий, что сельские семьи большое внимание уделяют "парадности" фото и присутствию на снимке как можно большего количества членов семьи: для них это социальная символизация "вечности" рода; фотографии семей буржуазного слоя, напротив, носят раскрепощенный характер, люди снимаются в процессе обыденных, часто досуговых, занятий (на рыбалке, в процессе бритья, за обеденным столом и т.п.) и не придают значения "плотности человеческого материала" на снимке. Такой изящный результат анализа социальной индикации разных слоев общества требует проведения самостоятельных серьезных исследований, а поскольку в рамках данной работы они не были нам доступны, попробуем обратиться к интерпретации результатов, полученных другими.

Например, возьмем результаты изучения ВЦИОМ массовых представлений о социальной иерархии. Были сопоставлены профессиональные статусные ранги на основе сравнения 10-ступенчатых оценок рспондентов в 1991 и 1993 годах. "Группировка ответов по средневзвешенным значениям позволила выделить пять стратифицированных категорий... распределения 1993 г.:

- высший (министр - 9,1; директор коммерческого банка - 8,7; директор крупного завода - 8,5);

- высокий (профессор университета - 7,3; владелец магазина - 6,6);

- средний образованный (врач-терапевт, инженер, офицер, соответственно, - 5,6; 5,4; 5,2);

- средний без высшего образования (фермер, квалифицированный рабочий - 4,8 и 4,7);

- низкий (рабочий совхоза или неквалифицированный рабочий - 3,0; 2,4)."

"Профессор", "фермер" и "квалифицированный рабочий" упали за два годя на ранг ниже, однако авторы исследования делают вывод о том, что эта структура представлений относительно "общественной лестницы" практически одинакова во всех группах, то есть высоконормативна, что она "воспроизводит систему ценностей советского общества и сохраняется в переходный постсоветский период. Набор кодов идентификации (власть, связанные с нею репродуктивные структуры, советская бюрократия - основные интеллигентские занятия, дополнительные ко всем ним - деньги, затем - физический труд), несмотря на некторые новообразования, пока сохраняется" (Экономические и социальные перемены: Мониторинг общественного мнения. 1994. №2). Тем не менее, анализируя групповые различия в интерпретации понятия "социальный успех", авторы выявили, что символами успеха у молодого, до 29 лет, поколения становятся "большие деньги", а вот "самореализация" заботит "только высокообразованных и развитых в интеллектуальном и культурном плане людей" (там же).

Разные целевые модели "успеха" преобладают в разных общественных группах: у молодежи - "образование"; у военных и служащих - "карьера"; у высокообразованных и особенно финансистов - "собственный бизнес", у предпринимателей и "индивидуалов" - "большой доход". Однако все они сходятся на том, что успех в России сопутствует "во-первых, людям, имеющим хорошие знакомства, связи (так ответили 43% респондентов); во-вторых, деловым, энергичным, одаренным и способным людям (42%) и, в-третьих, спекулянтам и махинаторам (40%)" (см. там же). Представляется, что оценки профессионального престижа оказываются на этом фоне более абстрактными и несколько оторванными от реальности нового состояния общества, поскольку жизненные ориентации людей и выбор пути социального продвижения (в котором особенно тщательно взвешиваются конъюнктурные факторы движения общества) показывает смещение ценностных установок в другую социальную плоскость.

Динамика коэффициентов удовлетворенности, характеризующая изменения качества жизни, показывает стабильный приоритет круга общения (0,8) и отношений в семье (0,77), которые определяют сегодня микромир человека.

Смелзер, обобщая современные социологические представления о классе, писал в частности о том, что большинство исследователей отмечают большую поглощенность в семейные заботы людей из нижних, а не из средних слоев. Он приводит результаты американских исследований 60-х годов, которые показали, что люди из низшего класса обычно предпочитают семейные торжества, в то время как рост социального положения семьи проявляется в предпочтительности приемов, устраиваемых для друзей, а не родственников. Здесь безусловно просматривается социальное сходство с досуговым поведением россиян, причем и по этому символическому показателю соотношение средних и низших классов оказывается столь же неравновесным, как по функциональным и формальным (см. Беляева Л.А. Средний слой российского общества: проблемы обретения социального статуса. 1993; Умов В.И. Российский средний класс: социальная реальность и политический фантом. 1993; Комаров М.С. Социальная стратификация и социальная структура. 1992; др.) - средний "класс" в условиях социальной поляризации переходного периода пока еще представляет собой безмерно тонкую "прослойку".

Если посмотреть, через какие каналы текут потоки общественных слухов (Хлопьев А.Т. Кривые толки России. 1995), то сравнение показывает, что в первую очередь это средства массовой информации, к которым большинство россиян "припадает" в свободное время, - 32%; разговоры с товарищами по работе (тоже такой своеобразный российский "досуг", перемежающий выполнение профессиональных функций) - более 30%; информация, получаемая на улице и в транспорте - около 24%; общение с соседями - около 17%; встречи с приятелями и телефонные беседы с друзьями - 14% и около 15% - в очередях. Социальный портрет типичных представителей каждого канала восприятия оказывается при этом дифференцированным по полу, возрасту, сфере занятий, месту проживания (село, город). Рассматривая их отличительные признаки, мы на самом деле работаем с определенными идентификационными параметрами, поскольку такого рода групповые "привязки" к каналам получения высокозначимой и неопределенной социальной информации показывает те источники и ту среду, которую соответствующие субъекты считают "своей", причисляют себя к ней и доверяют ей как источнику важных сведений.

Изучение ценностных оснований идентификации (см. статью Климовой С.Г. и др.) показывает, что по сравнению с началом 80-х годов для россиян значительно увеличивается эмоциональное переживание проблем витально-мотивационного и семейно-родственного комплексов. Опрашивая по специально разработанной методике группы рабочих, инженеров, брокеров и студентов, автор получила вывод об общем росте значимости материально-бытовой сферы для всех групп. Однако главной жизненной проблемой материальное благополучие является только для рабочих. "Деньги, став сильнейшим раздражителем повседневной жизни, не стали стимулом стратегической активности". Отмечается резкое уменьшение за последние 8-10 лет значимости работы и ее функций: люди не только не находят психологического удовлетворения и возможности самореализации, но и не решают проблемы заработка на достойную жизнь. Группы брокеров и студентов оказались более ориентированными на работу и учебу, а также заинтересованными в самореализации и высокой личностной автономии. Примечательно, что молодежь (студенты) очень жестко дистанцируются от социальной культуры предыдущих поколений, разделяя общество на "совков" и "людей состоятельных", что также подтверждает формирование новой ценностной системы молодого поколения.

Тем не менее и ориентация на "обеспеченность", и ценности "реализации", смыкаясь на признании высокой значимости микросоциальных отношений и качества микромира людей как такового, присущем большинству россиян (по крайней мере, в переломное время), ведут к повышению роли досуга, который и сегодня выступает важнейшим символическим индикатором статуса. Объем досуга, его функциональное и качественное наполнение стали определять социальное положение весьма характерным образом. В русском языке и в российском "работническом" менталитете труд (тяжелое, необходимое, постоянное, навязанное бремя) всегда перевешивал отдых (восстановление дыхания после тяжелой работы, краткий промежуток свободы, принадлежности самому себе) - может быть, поэтому большинство из нас подозрительно относится к яркому, праздничному проведению досуга: "а с каких доходов, ворюга, душегуб?" и основная масса населения, несмотря на развивающиеся зарубежный туризм и отечественную "индустрию" развлечений использует возможности подлинно индивидуализированного, спонтанного течения своей жизни так скудно, так симулятивно, так стандартно и настолько вопреки своему истинному качеству (см. аналитич. материалы об изменении условий и образа жизни в России: все большая часть "свободного" времени наших соотечественников стала уходить на хозяйственную деятельность и все больше проявляется нехватка денежных средств для организации индивидуального и особенно семейного досуга). Тем не менее агентств и учреждений, помогающих решать такие проблемы, судя по газетным рекламным объявлениям, в каждом городе - сотни. И развитие системы досуга является одним из наиболее важных стратификационных оснований в современном обществе, поскольку именно спонтанно проявляемые социальные и культурные интересы объединяют людей в общности тогда, когда менее жесткими становятся вынужденные (в первую очередь, экономические и политические), "оборонные" причины объединения людей. Эти процессы необходимо тщательно отслеживать, хотя на первый взгляд пока "клубная жизнь" - безусловная прерогатива "высшего" общества, и период этот, видимо, продлится достаточно долго.