Основные проблемы социологии.Хрестоматия

Каждое нововведение в области технологии изменяет все существующие технические приемы и механизмы, позволяя нам создавать новые комбинации. Количество возможных комбинаций растет экспонентно, а количество новых машин и технологий — арифметически. Фактически, каждое сочетание можно считать новой супермашиной. […]

Очень важно понять, что технические достижения — это не просто различные комбинации машин и технологий. Значение новых изобретений в том, что они предлагают абсолютно новые решения социальных, философских, даже личных проблем. Они перекраивают интеллектуальное окружение человека — то, как он думает и смотрит на мир.

Мы постоянно бессознательно вглядываемся в наше окружение в поисках объектов для соревнования, которые не всегда являются другими людьми. С той же вероятностью, это могут быть машины. Из-за их существования мы вынуждены мыслить в определенных рамках. Например, заметили, что часы появились вслед за тем, как Ньютон представил мир в виде гигантского часового механизма. Это философское утверждение имело отдаленное влияние на интеллектуальное развитие человека. С опорой на представление о пространстве, как о больших часах, возникли идеи, базирующиеся на причинно-следственных отношениях, а также на значимости внутренних стимулов в противовес внешним, которые формируют наше повседневное поведение. Часы также затрагивают нашу концепцию времени таким образом, что идея разделения дня на двадцать четыре равных промежутка по шестьдесят минут каждый, буквально стала частью нас самих.

В последнее время появилось целое море свежих идей, по поводу того, что человек является внешней активной частью некоей большой системы. Возникло новое толкование его психологии, способности к обучению, свойств памяти и механизма принятия решений. Фактически все гуманитарные дисциплины, от политических наук до семейной психологии, потонули в волнах образных гипотез, основанных на усовершенствовании и распространении компьютеров, влияние которых все усиливается. Таким образом, производственный цикл подпитывает сам себя и набирает обороты.

И если технологию можно сравнить с большим двигателем, мощным акселератором, то знания — это его топливо. А значит, мы подошли к самой большой трудности процесса ускорения: этот двигатель поглощает все больше и больше топлива.

Знание — топливо прогресса

Темпы, в каких человечество поглощало знания о себе и вселенной, увеличивались по спирали на протяжении десяти тысяч лет. Большой скачок был сделан с изобретением письма, но и он проходил веками. Следующий большой скачок по направлению к приобретению знаний — изобретение в пятнадцатом веке Гуттенбергом и другими печатания. До 1500 года, по наиболее оптимистичным подсчетам, в Европе издавалось около 1000 книг за год. Что означало, что потребуется целый век для создания библиотеки в 100000 томов. Через четыре с половиной века, к 1950 г., этот уровень так возрос, что Европа выпустила 120000 книг в год. Количество времени сократилось со столетия до десяти месяцев. К 1960 году, десятью годами позже, был сделан еще один рывок, и вековая работа требовала уже только семи с половиной месяцев. К середине 60-х годов мировое производство книг, включая Европу, достигло уровня 1000 книг в день.

Вряд ли можно поспорить с тем, что каждая книга представляет собой еще один плюс для развития знаний. Более того, виток ускорения в книгопечатании — это слишком грубая параллель с темпами открытия новых знаний. Например, до Гуттенберга было известно лишь одиннадцать химических элементов. Сурьма, двенадцатый, был обнаружен самим печатником во время его работы над своим изобретением. А ведь прошло двести лет с тех пор, как открыли одиннадцатый элемент — мышьяк. Сохранись такие темпы, мы получили бы не более двух или трех дополнительных элементов в периодической системе со времен Гуттенберга. Вместо этого, за четыреста пятьдесят лет открыто семьдесят элементов. А за период с 1900 года выделили оставшиеся элементы со скоростью одно открытие каждые три года. […]

241

Благодаря их беспрецедентной способности к анализу, распространению бесконечно разнообразной информации в немыслимых количествах и с головокружительной скоростью, компьютеры стали главной силой ускорения процесса приобретения знаний за последнее время. Совместно с другими могущественными аналитическими инструментами для изучения невидимой вселенной вокруг нас, они подняли скорость приобретения знаний до ошеломляющих вершин.

Френсис Бэкон сказал: «Знание — сила». Сейчас мы можем придать этому выражению современный смысл. Наша социальная обстановка вносит коррективы: «Знание

— это перемены»; ускорение приобретения знаний, наполнение топливом великого двигателя технологии означают ускорение перемен.

Поток ситуаций

Открытие, разработка, влияние, опять открытие. В этом заключается цепная реакция, длинный, резко поднявшийся виток ускорения общественного развития. Толчок ускорения достиг того уровня, который, несмотря на весь полет фантазии, не может считаться нормальным. Промышленное общество больше не состоит из своих обычных институтов. Ускорение, одна из самых значимых и наиболее непонятных социальных сил, пошатнуло все социальные структуры.

Но это лишь одна сторона медали, потому что ускорение перемен является и психологической силой. Повышение темпов перемен в окружающем нас мире нарушает наше внутреннее равновесие, переделывает наш образ жизни, хотя этот факт почти полностью игнорируется психологами. Внешнее ускорение превратилось во внутреннее. […] Первое уязвимое место, по которому бьет ускорение — повседневная жизнь современного человека. Как мы видим, ускорение перемен сокращает продолжительность многих ситуаций, что не только решительно изменяет их отличительные черты, но и ускоряет их протекание по каналу жизненного опыта. По сравнению с жизнью в малоподвижном обществе, большинство ситуаций может продолжаться в течение чрезвычайно малого отрезка времени, что влечет за собой глубокие изменения человеческой

психологии.

Пока мы фокусируем свое внимание на одной ситуации, растущая скорость протекания ситуаций усложняет всю структуру жизни и увеличивает количество отведенных нам ролей и необходимость выбора, что, в свою очередь, влечет за собой потерю ощущения сложности современного мира. […]

Существует еще один действенный способ, с помощью которого ускорение перемен в обществе повышает сложность приспособления к жизни. Это происходит благодаря вторжению нового и неизведанного в нашу жизнь. Хотя ситуации напоминают одна другую, каждая из них уникальна — это можно понять на основе жизненного опыта. Любая абсолютно новая, не имеющая аналогов ситуация нанесет урон нашей способности приспосабливаться.

Ускорение перемен радикально изменило равновесие между новыми и известными ситуациями. Повышение скорости перемен заставило нас справляться не просто с более быстрым потоком, но и со все большим количеством ситуаций, которые не знакомы нам по личному опыту.

[…] Чтобы пережить или предотвратить то, что мы называем футурошоком, человек должен неограниченно развивать свои способности к адаптации. Нужно найти абсолютно новые способы зацепиться в действительности, потому что все старые устои — религия, национальность, общество, семья и профессия — пошатнулись под ураганным толчком ускорения. Но предварительно человек должен до мельчайших подробностей понять, как результаты ускорения отразятся на его жизни, поведении и существовании. Другими словами, он должен вникнуть в понятие быстротечности.

Глава 3. Темп жизни

До недавнего времени его изображение можно было увидеть повсюду: на телеэкране, на плакатах в аэропортах и на вокзалах, на рекламных листках и обложках журналов. Он был

242

вдохновенным созданием Мэдисон Авеню — вымышленный персонаж, с которым отождествляли себя миллионы людей. Молодой и аккуратно подстриженный, с дипломатом в руке, поглядывающий на часы, он выглядел как обыкновенный бизнесмен, спешащий на очередную встречу. Но на его спине была огромная выпуклость, потому что между лопаток у него торчал большой ключ в форме бабочки, каким обычно заводят механические игрушки. Текст, сопровождавший его изображение, призывал «взвинченных» деловых людей сбавить обороты и остановиться в отелях «Шератон». Этот заведенный, вечно спешащий человек был и остается символом людей будущего, миллионы которых гонятся за чем-то и несутся так, как будто у них тоже между лопаток торчит ключ.

Средний человек мало знает о процессе технического обновления или о соотношении приобретенных знаний и скорости перемен, либо почти ими не интересуется. Однако темп его жизни, каким бы он ни был, волнует его намного больше. […]

И не будет преувеличением сказать, что именно темп жизни проводит черту сквозь человечество, делит нас на разные лагеря и привносит горькое непонимание между родителями и детьми, Мэдисон Авеню и Мейн-стрит, мужчинами и женщинами, Америкой и Европой, Востоком и Западом.

Люди будущего

Все жители Земли не только разделены на расы, нации, религии или идеологии, но также, в каком-то смысле, разнятся по своему положению во времени. Изучая население планеты, мы находим крошечные группы людей, которые до сих пор живут охотой и собирательством, как тысячелетия назад. Другие, составляющие большую часть человечества, зависят не от охоты на медведя или сбора ягод, а от сельского хозяйства. Их жизнь во многом похожа на жизнь их предков столетия назад. Эти две группы, взятые вместе, составляют порядка 70% всех живущих. Они — люди прошлого.

В противоположность им, немногим более 25% населения Земли существуют в промышленных центрах. Они ведут современный образ жизни. Это продукт первой половины двадцатого века, смоделированный механизацией и всеобщим образованием и воспитанный доброй памяти сельскохозяйственным прошлым их собственных стран. В результате, они люди настоящего.

Оставшиеся 2-3% мировой популяции не принадлежат ни прошлому, ни настоящему. Так, в крупнейших центрах технологических и культурных перемен — в Санта-Монике, штат Калифорния, Кэмбридже, Массачусетсе, Нью-Йорке, Лондоне и Токио живут миллионы людей, о которых уже сейчас можно сказать, что они живут в будущем. […] Они

— авангард человечества, пионеры мирового постиндустриального общества, которое только нарождается.

Что же отличает их от остального человечества? Естественно, они богаче, лучше образованны и мобильнее большинства людей. И живут они дольше. Но специфическим отличием людей будущего является тот факт, что они уже вошли в новый, ускоренный темп жизни. Они живут быстрее, чем окружающие их люди.

Некоторых людей привлекает такой чрезвычайно ускоренный темп – они делают все возможное, чтобы достичь его, и чувствуют беспокойство, раздражение и дискомфорт при его замедлении. Они отчаянно стремятся быть в гуще событий. […] Вот почему они постоянно переезжают без какой-либо определенной причины. Путешествие является единственным лекарством. Бесцельное на первый взгляд, это метание представляет собой сбалансированный механизм. Осознание того, насколько сильное влияние может оказывать тот или иной темп жизни на человека, помогает объяснить зачастую непонятное или бессмысленное поведение.

Но если одни живут и процветают, благодаря быстрому темпу, то у других он вызывает отвращение, и в своем желании «избавиться от этой свистопляски» они идут на крайние меры. Связать себя с новым постиндустриальным обществом значит попасть в мир, движущийся быстрее, чем раньше. […]

243

Квиетизм и поиск новых путей, чтобы уклониться и избежать ответственности, что характерно для хиппи (хотя и не для всех), возможно, в меньшей степени объясняется их сильно выраженным презрением к ценностям технологической цивилизации, нежели подсознательной попыткой избежать ненавистной для многих суеты. И не случайно они описывают общество как «расу крыс» — название, которое имеет непосредственное отношение к спешке и суете.

Чаще всего люди старшего поколения сильнее сопротивляются ускорению перемен. Существует прочная математическая база, позволяющая прийти к выводу, что людям в возрасте часто свойствен консерватизм: для пожилых время летит быстрее. […]

Более распространенный конфликт — конфликт между поколениями, мужьями и женами, родителями и детьми — восходит к различному отношению к ускорению темпа жизни. То же относится и к столкновению культур. […]

Иногда население активно сопротивляется изменению ритма жизни. Это объясняется патологической антипатией к тому, что многие считают «американизацией» Европы. Новые технологии, составляющие базу постиндустриального общества, большинство которых разрабатывается в американских исследовательских центрах, влекут за собой неизбежное ускорение перемен в обществе и, соответственно, в ритме жизни каждого человека. Хотя антиамериканские ораторы и выбирают для своих нападок кока-колу и компьютеры, но их протест вызван вторжением в Европу чужого временного сознания. Америка, как передовой отряд постиндустриализма, предлагает новый, нежелательно быстрый темп.

Эта проблема символически отразилась в том бурном протесте, каким было встречено введение американского типа аптек в Париже. Для многих французов их появление стало свидетельством зловещего «культурного империализма» со стороны Соединенных Штатов. […] Стоит заметить, что по мере распространения новых технологий за последние годы, около 30000 бистро закрылись до лучших времен. По словам журнала Time, они стали жертвами «культуры быстрого обслуживания». […]

Теория трансенции

Большинство существующих теорий о социальных и психологических переменах представляют действительную картину человека в сравнительно статичном обществе, но по отношению к современному человеку эта картина неполна и искажена. В ней упущено критическое отличие людей прошлого и настоящего от людей будущего. Это отличие отображено термином «трансенция» (быстротечность).

Теория трансенции заполняет недостающее звено между социологическими теориями перемен и психологией человеческого существа. Их объединение позволяет нам подойти к проблемам быстрых перемен по-новому. Как мы увидим в дальнейшем, это даст нам несовершенный, но весьма действенный метод для измерения скорости ситуационного потока. Трансенция — это новая темпоральность в повседневной жизни. Ее результатом является настроение и чувство непостоянства. Конечно, философы и теологи всегда осознавали недолговечность человека. В этом смысле, трансенция всегда была частью жизни. […] На самом деле мы все — жители века Трансенции.

Однако, не только наши взаимоотношения с людьми становятся все более хрупкими и непостоянными. Если мы разделим человеческие связи с окружающим миром, мы сможем выделить несколько типов отношений. Так, помимо взаимоотношений между людьми, можно выделить отношение к вещам, к местности. Мы можем проанализировать связи человека с производственным и научным окружением. Мы даже можем изучить его отношение к определенным идеям и потоку информации.

Эти пять типов отношений плюс время формируют структуру социального опыта. Вот почему, как и предполагалось раньше, вещи, места, люди, организации и идеи являются основными компонентами всех ситуаций. Ситуацию создают именно эти характерные связи человека с каждым компонентом.

244

Очевидно, что эти связи сокращаются по времени из-за ускорения в обществе. Именно это сокращение, сжатие времени вызывает почти осязаемое чувство, что мы живем, потеряв уверенность и опору, среди зыбучих песков.

Трансенцию можно определить через совершенно специфические параметры, например, скорость, с которой протекают наши взаимоотношения. Возможно, непросто доказать, что подобные ситуации занимали меньшее количество времени в прошлом. Но можно разложить их на компоненты и измерить скорость, на которой они проходят сквозь наши жизни другими словами, измерить продолжительность отношений.

Чтобы понять идею трансенции, рассмотрим ее с точки зрения «оборота». Например, в любой лавке оборот молока намного больше оборота консервированной спаржи. Молоко продается и поступает чаще. Бдительный предприниматель знает оборот всех товаров в своем магазине и общий оборот всего магазина. Он знает, что уровень оборота показатель успеха всего предприятия.

По аналогии можно рассмотреть трансенцию как темп оборота различных типов взаимоотношений в человеческой жизни. Более того, любого из нас можно охарактеризовать с точки зрения этого темпа. Для одних жизнь отмечена более медленным оборотом, чем для других. Люди прошлого и настоящего ведут жизнь с достаточно «низкой скоростью» их отношения имеют тенденцию быть долговечными. Но люди будущего живут на «повышенных скоростях», в условиях сокращения продолжительности отношений; смена связей происходит намного стремительнее. В их жизни все структуры — вещи, места, люди, идеи и организации — «расходуются» быстрее.

Это сильно влияет на восприятие действительности, чувство ответственности и способность или неспособность сопротивляться. Этот быстрый оборот вместе с обновлением и возрастающей сложностью обстановки превышает способность адаптироваться и вызывает опасность футурошока. […]

Ч а с т ь 2 . Т р а н с е н ц и я

Глава 4. Общество одноразовых стаканов

Барби, пластиковая «двенадцатидюймовочка», — самая известная и самая продаваемая кукла в истории. С момента появления в 1959 году ее численность в мире возросла до 12 000 000, а это больше населения Лос-Анджелеса, Лондона или Парижа. Маленькие девочки восхищаются ее реалистичностью и огромными возможностями ее гардероба. Mattel, Inc, создатель Барби, продает для нее целые коллекции, включая повседневную и спортивную одежду, костюмы для официальных встреч и банкетов.

Недавно Mattel представил новую усовершенствованную модель. У этой куклы более стройная фигура, «настоящие» ресницы и сгибающаяся талия, что делает ее еще больше похожей на человека. Более того, компания предоставила юным леди, желающим приобрести новую Барби, возможность купить ее со скидкой, обменяв на свою старую куклу.

Единственное, чего не объяснила компания — это то, что сторговав старую куклу на более совершенную модель, современная маленькая девочка, жительница постиндустриального мира, получила один из основных уроков нового общества: отношения человека с вещами становятся все более временными.

Море произведенных человеком материальных предметов, окружающих нас, вливается в океан естественных природных объектов. Но дня человека имеет значение лишь технологически созданное окружение. Созданные руками человека вещи проникают в наше сознание и привносят новые краски. Их количество растет с убийственной скоростью как независимо, так и параллельно с естественным окружением. Для постиндустриального общества это будет еще более правомерным.

Противники материализма пытаются высмеять важность «вещей». Вещи имеют огромное значение не только из-за их функциональности, но также и из-за их психологического воздействия. Мы развиваем отношения с вещами, которые влияют на наше чувство континуальности и дискретности. Они участвуют в создании ситуаций, а

245

сокращение отношений с ними ускоряет темп жизни. Более того, наше отношение к вещам отражает основную систему человеческих ценностей. Нет ничего более драматичного, чем разница между новым поколением детей, которые с легкостью расстаются со старыми игрушками ради новой, усовершенствованной модели, и теми, кто, подобно своим родителям, долго и с любовью нянчит старую куклу, пока она не рассыплется от старости. Эта разница и характеризует весь контраст между прошлым и будущим, между обществом, основанном на стабильности, и новым, очень быстро формирующимся обществом, основанном на скоротечности.

Бумажный шлейф

То, что наши отношения с вещами становятся все более непостоянными, можно проиллюстрировать, изучив культуру, окружающую ребенка, поменявшего свою игрушку. Он вскоре поймет, что Барби, без сомнения, не единственный физический предмет, на короткое мгновение появившийся в его жизни. Подгузники, слюнявчики, бумажные салфетки, полотенца, пластиковые бутылки быстро стали привычными вещами в доме и уничтожаются без всякого сожаления. Горячие булочки выпекают в формах, которые выбрасывают после одного употребления. Шпинат в пластиковых пакетах можно кинуть в кастрюлю с кипятком, подогреть и затем выкинуть пакеты. Обеды у телевизора готовятся и подаются на одноразовых подносах. Жилище человека напоминает перерабатывающую машину, через которую проходят все появляющиеся в доме предметы. Скорость этой машины все выше и выше. С рождения у ребенка нет никакой надежды выбраться из мира одноразовой культуры.[…]

Писатель Эдвард Майз обращает внимание но то, что многие американцы, посетившие Швецию в начале пятидесятых годов, были поражены ее чистотой. Нас почти пугало отсутствие пивных и лимонадных бутылок на обочинах дорог, что, к нашему стыду, самое обычное явление в Америке. Но вот, о чудо! к 1960 году бутылки неожиданно заполонили шведские шоссе. Что же произошло? По примеру Америки, Швеция превратилась в потребительскую «одноразовую» страну». Сегодня в Японии бумажные салфетки стали настолько универсальными, что матерчатые платки считаются немодными и, конечно же негигиеничными. Даже во Франции одноразовые зажигалки обычная вещь. Начиная с картонных молочных пакетов и заканчивая ракетами, которые снабжают силовыми двигателями космические аппараты, продукция, созданная для краткосрочного или одноразового пользования, становится более многочисленной и играет решающую роль в нашей жизни. […]

Стоимость товара, несомненно, решающий фактор бумажного бума. Магазины продают простые прямые платья, сделанные из «целлюлозного волокна и нейлона, черт бы их побрал». Доллар двадцать девять центов каждое; покупка нового обходится потребителю чуть ли не дешевле оплаты услуг прачечной. Скоро будет и такое. Для распространения одноразовой культуры психологические результаты даже важнее экономических.

Мы развиваем склад ума, соответствующий нашей одноразовой продукции. Среди прочего, этот менталитет создал определенный набор радикально измененных ценностей по отношению к собственности. Но распространение в обществе тенденции к избавлению от вещей также влечет за собой сокращение продолжительности отношений человек — вещь. Вместо того, чтобы быть привязанными к одному предмету достаточно долгое время, мы на короткие промежутки связываемся с целым рядом сменяющихся вещей.

Пропавший супермаркет

Переход к быстротечности является своего рода манифестом в архитектуре — очевидно, что именно эта часть физического окружения в прошлом внесла довольно большой вклад в человеческое ощущение стабильности. Ребенку, поменявшему свою Барби, ничего не остается, как предполагать быструю смену зданий и других окружающих его больших конструкций. Все границы стерты. Уму непостижимо, с какой быстротой мы разрушаем улицы и города и возводим новые.[…]

246

Романист Луи Очинклосс сердито жалуется, что «ужас жизни в Нью-Йорке — это ужас проживания в городе без истории... Все восемь поколений моих предков жили в этом городе... и только один из домов, где они обитали, стоит до сих пор. Именно это я имею в виду, говоря об исчезающем прошлом». Менее патриотично настроенные нью-йоркцы, чьи предки высадились на Американском континенте позже, прибыв из трущоб Пуэрто-Рико, деревень Восточной Европы или с плантаций Юга, совершенно иначе выражают свои чувства. Тем не менее «исчезающее прошлое» — реальный феномен, который, вероятно, получит широкое распространение и поглотит даже многие исторические города Европы. […]

То, что дети внутренне осознают теорию Эйнштейна, я убедился на собственном опыте. Некоторое время назад моя жена послала нашу дочь, которой было тогда двенадцать, в супермаркет за два квартала от нашей квартиры в Манхеттене. Наша дочь была там раз или два. Через полчаса она вернулась в недоумении. «Должно быть, он провалился сквозь землю, я не смогла его найти», — сказала она. Нет, он не провалился. Просто Карен, новенькая в этом районе, искала не в том квартале. Но как ребенок Эры Быстротечности, она предположила, что здание разрушили или перенесли, что естественно для двенадцатилетнего ребенка, выросшего в Нью-Йорке в то время. Еще полвека назад подобная идея никогда бы не пришла ему в голову. Физическое окружение занимало более прочные позиции, а наши связи с ним были более устойчивыми.

Экономика нестабильности

В прошлом стабильность была идеалом. Касалось ли это пары ботинок ручной работы или возведения собора, вся творческая и продуктивная энергия человека была направлена на увеличение продолжительности срока службы продукта. Человек строил на века. Приходилось. Пока общество вокруг него оставалось неизменным, каждый предмет имел четко определенные функции, а экономическая логика диктовала политику стабильности. Даже если приходилось время от времени ремонтировать ботинки за пятьдесят долларов, служившие десять лет, они все же были дешевле тех, которые стоили десять долларов и служили год.

Когда обычный уровень перемен в обществе повышается, то экономика стабильности должна быть замещена и замещается экономикой быстротечности:

Во-первых, развитие технологии имеет тенденцию уменьшать стоимость производства намного быстрее, чем стоимость ремонтных работ. Одно — полностью автоматизировано, другое остается по большей части ручным трудом. Это означает, что часто дешевле заменить вещь, нежели починить ее. Экономически разумнее создать дешевый, одноразовый предмет, хотя он прослужит не очень долго.

Во-вторых, развитие технологии позволяет по прошествии времени улучшать вещь. Второе поколение компьютеров лучше первого, а третье — лучше второго. Пока мы можем ускорять дальнейшее технологическое развитие, все больше улучшений происходит за короткие интервалы, и в экономическом смысле часто выгоднее строить на короткие сроки, чем на долгие. […] Улучшение кондиционирования воздуха в современных зданиях уменьшает рентабельность уже «устаревших» домов; принимая все это во внимание, стало дешевле разрушить десятилетнее строение, чем модифицировать его.

Третье: по мере того, как перемены ускоряются и достигают самых отдаленных уголков общества, усиливается неуверенность в завтрашнем дне. Мы осознаем неизбежность перемен, но очень неуверенно их требуем. Мы не решаемся расширять возможности предметов с устоявшимися функциями. Избегая вторжения в установленные формы и функции, мы производим вещь на короткое время или, наоборот, пытаемся приспособить к новым условиям сам продукт. Своего рода очередное технологическое усовершенствование.

Повышение избавляемости от вещей, распространение одноразовой культуры — результат этого сильного давления. С увеличением числа перемен и повышением их сложности можно ожидать дальнейшего распространения принципа избавления от вещей и сокращения продолжительности отношений человека и вещи.

247

Передвижная игровая площадка

Существуют другие объяснения избавляемости, которые приведут нас к тому же результату. Например, мы стали свидетелями создания предметов, спроектированных для ряда краткосрочных целей вместо одной. Это уже не одноразовые вещи. Обычно они слишком велики и дороги, чтобы их выбрасывать. Но они сконструированы так, что при необходимости их можно разобрать и перевезти на другое место.

Так, отдел народного образования Лос-Анджелеса решил, что 25% классов этого города в будущем будут иметь временную структуру для того, чтобы их можно было по необходимости перемещать. Каждый школьный округ Соединенных Штатов использует такие временные классы. Многие в пути. Эти классы для школьной индустрии то же самое, что для легкой промышленности бумажные платья — предвкушение будущего.

Цель передвижных классов — помочь школьной системе справиться с колебаниями плотности населения. Но временные классы, как и одноразовая одежда, подразумевают: отношения человек — вещь будут менее продолжительны по сравнению с прошлым. Такие классы призваны обучать даже в отсутствие преподавателя. Как в случае с куклой Барби, дети получают живой урок нестабильности их окружения. Ребенок должен досконально изучить все, что заложено в этом классе — то, как он вписывается в окружающую архитектуру, какие на ощупь парты в жаркий день, как в нем отражаются звуки, все те неуловимые запахи и качества, которые придают индивидуальность и делают реальностью любую структуру. И только после завершения урока класс переезжает на новое место, чтобы послужить учебным пособием для других детей. […]

Целый ворох проектов временных конструкций слетает со столов инженеров и архитекторов — геодезические купола как часть здания, наполненные воздухом пузыри, используемые в качестве командных пунктов или генеральных штабов. […] Было время, когда игровые площадки находились по соседству, и дети, а возможно, и дети этих детей могли играть там. Тем не менее, постиндустриальные площадки для игр не привязаны к одному месту, уже в проекте они — временное явление.

Модульный «дворец развлечений»

Сокращение продолжительности отношений человек — вещь привело к быстрому распространению одноразовых предметов и временных конструкций, что, в свою очередь, усилилось развитием «модуляризма». Это явление можно определить как попытку придать всей конструкции больше стабильности за счет непостоянных составных частей. План Седрика Прайса «Thinkbelt» предполагает, что факультеты и студенческие общежития строятся из прессованных стальных блоков, которые при помощи крана можно включать в каркас здания. Этот каркас — единственная относительно постоянная часть здания. Квартирные модули при надобности могут быть перемещены, а в теории – демонтированы и собраны в ином месте.

Следует подчеркнуть, что с точки зрения продолжительности отношений разница между мобильностью и избавляемостыо от вещей очень слабая. Даже когда модули лишь переконструированы, результатом является новая конфигурация, новая сущность. Получается, что одна физическая структура разрушена, и создана другая, но при этом некоторые компоненты остались прежними.

Сегодня многие предположительно «стабильные» здания построены по модульному плану, что позволяет по желанию передвигать внутренние стены и перегородки и создавать новые планировки. Мобильные стены могут служить символом быстротечного общества. Сегодня вряд ли можно зайти хоть в одну большую контору, не натолкнувшись на толпу рабочих, которые оживленно двигают столы и создают новые интерьеры, перемещая перегородки. Недавно в Швеции модуляризм отпраздновал очередной триумф: в Упсале в блочном квартирном доме все стены подвижны. Жильцам нужна лишь отвертка, чтобы полностью изменить вид своей квартиры и, по сути, сотворить новые апартаменты.

Иногда модулярность напрямую связана с избавлением от вещей. Пример — простая вездесущая шариковая ручка. Изначально гусиное перо в качестве пишущего предмета было

248

долгожителем. Время от времени его чинили и чистили, тем самым продлевая срок службы. Ручка-автомат великое техническое усовершенствование […]. Но, тем не менее, с психологической точки зрения существуют недостатки. Многие люди испытывают угрызения совести, выкидывая даже использованную ручку. В ответ на такой психологический момент промышленность выпустила шариковую ручку, сделанную по модульному принципу саму ручку можно использовать и дальше, а использованный стержень выкинуть. За счет заменяемых компонентов вся конструкция получила более долгий срок действия.

Составляющих частей гораздо больше, чем целых объектов. И когда человек из составных создает новые конструкции, разрушает и перемещает их, он сталкивается с тем, что предметы быстрее проходят сквозь его жизнь, что, в общем, сокращает среднюю продолжительность отношений с ними. Результат — текучесть, мобильность и быстротечность вещей. […]

Арендная революция

Еще одно направление решительно меняет связь человека и вещей — это арендная революция. Распространение аренды является характерной чертой общества, стремящегося к постиндустриализму, и тесно связано со всеми описанными выше тенденциями. […] Аренда также способствует более интенсивной быстротечности.

Во время Великой депрессии, когда миллионы оказались без работы и без крыши над головой, стремление обрести свой собственный дом стало мощной движущей силой капиталистического общества. В Соединенных Штатах до сих пор распространено желание владеть собственным домом. Но уже после Второй Мировой войны возрос процент строящихся домов, предназначенных для аренды. Еще в 1955 году для квартир внаем было предназначено только 8% новых построек. К 1961 году их количество достигло 24%. В 1969г., впервые в США, большинство зданий было построено под квартиры, а не под частные дома. […] Минимум затрат — это как раз то, что потребитель одноразовой продукции получает за свои деньги, и то, чему благоприятствуют временные конструкции и модульные компоненты. Обязательства по отношению к квартирам должны, по определению, быть более кратковременными, чем обязательства домовладельца по отношению к своему дому. Склонность к аренде жилья подчеркивает общую тенденцию сокращения временных отношений с физическим окружением.

Еще более удивительным явлением стала недавняя волна арендной деятельности в сферах, где она практически никогда не встречалась. […] Это нашло отражение в том факте, что средний американец владеет одной машиной не более трех с половиной лет; а люди с достатком меняют автомобили каждые год или два. В свою очередь, это объясняет существование двадцатибиллионного бизнеса подержанных машин в Соединенных Штатах. Именно автомобильная индустрия первой преуспела в разрушении традиционного мнения, что крупные приобретения делаются на вcю жизнь. Ежегодный выпуск новых моделей, мощная реклама, поддерживаемая готовностью компаний дать кредит, делают покупку новой (или новой подержанной) машины достаточно частым событием в жизни среднего американца. В результате, интервал между покупками уменьшается, одновременно сокращая продолжительность отношений хозяина и его средства передвижения.

Тем не менее, в последние годы появилась новая эффективная сила, призванная изменить многие наиболее глубоко укоренившиеся традиции автопромышленности, — аренда. машин. Сегодня в Соединенных Штатах миллионы автомобилистов время от времени арендуют машины на срок от нескольких часов до нескольких месяцев. […] Более того, американцы перевезли привычку арендовать автомобили и за границу. Каждый год около полумиллиона из них, находясь в других странах, берут машины напрокат. Предполагается, что к 1975 году эта цифра возрастет до миллиона. И крупные американские арендные компании, имеющие свои филиалы примерно в пятидесяти странах мира, начали сталкиваться с иностранными конкурентами. В то же время европейские фирмы стремятся превзойти американские. […]

249

Нетерпеливые американцы не хотят ждать до 1985 года. И в самом деле, одним из наиболее заметных аспектов арендного бума стало увеличение проката мебели. Некоторые фабрики и многие арендные фирмы не больше чем за двадцать-пятьдесят долларов в месяц обставят полностью небольшую квартиру вплоть до занавесей, ковриков и пепельниц.[…]

Распространяясь все шире, аренда постоянно сокращает продолжительность отношений человека и вещей. Это станет ясно, если задать простой вопрос — сколько машин, арендованных или собственных, прошло через руки среднего американца за его жизнь? Ответ: от двадцати до пятидесяти. Но для более активных арендаторов эта цифра может составлять двести или более машин. В то время, как средняя продолжительность отношений покупателя и определенного средства передвижения составляет месяцы или годы, продолжительность отношений арендатора с любой машиной чрезвычайно коротка.

Результатами аренды являются увеличение числа людей, успешно контактирующих с одними и теми же предметами, и сокращение средней продолжительности таких отношений. Мы распространяем такой принцип на широкий спектр товаров, и стало совершенно ясно, что повышение рентальности идет параллельно и усиливается под влиянием одноразовой продукции, временных конструкций и модуляризма.

Временные потребности

Очень важным является понятие «устаревание». Из страха, что товар устареет, предприниматель идет на нововведения. Это же принуждает потребителя пользоваться арендованными или одноразовыми вещами. Людей, воспитанных на идеале постоянства, беспокоит сама идея устаревания, особенно если оно запланировано. Запланированное устаревание в последнее время стало мишенью общественной критики, и неосторожный читатель может понять это как чуть ли не единственную причину тенденции к менее продолжительным отношениям.

Некоторые предприниматели, без сомнения, намеренно сокращают срок действия своих товаров, чтобы в будущем обеспечить их продажу. Таким образом, появляющиеся каждый год новые модели, с которыми американские (и другие) покупатели хорошо знакомы, не являются существенными техническими усовершенствованиями.

[…] Покупатель попадает в тщательно расставленный капкан — смерть старой вещи была надуманно ускорена ее производителем, и в то же время появляется «новая, улучшенная» модель, разрекламированная как последняя победа технического прогресса.

Сами по себе эти причины все-таки не могут объяснить фантастического роста оборота товаров в нашей жизни. Быстрое устаревание является неотъемлемой частью общего ускорения — процесса, охватившего не только самых энергичных людей, но и общество в целом. Этот исторический процесс вряд ли можно отнести на счет корыстолюбивых торгашей, так как он тесно связан с развитием науки и способностью приобретать знания.

Совершенно очевидно, что устаревание бывает «запланированным» или незапланированным. По отношению к вещам устаревание встречается в трех ситуациях. Когда изделие буквально разрушается и больше не может выполнять свои функции — подшипники стираются, ткани снашиваются, трубы ржавеют. Для потребителя главными являются выполняемые функции, а изнашивание продукта определяет тот предел, когда необходима его замена. Это устаревание связано с нарушением функций.

Устаревание также происходит в тех случаях, когда появляются новые товары, выполняющие эти функции лучше. Новые антибиотики лечат гораздо эффективнее старых. Новые компьютеры в сто раз быстрее и экономичнее древних моделей начала 60-х годов. Это устаревание вызвано существенным развитием технологий. Но устаревание также возникает, когда меняются нужды потребителя и сами функции, выполняемые продуктом. Эти потребности не так легко описать, как это полагают критики запланированного устаревания. Любой предмет, будь то машина или обычная открывалка, можно оценить по различным критериям. Машина, к примеру, — это не просто средство передвижения. Она выражает личность владельца, является символом статуса, источником наслаждения

250