Основные проблемы социологии.Хрестоматия

Напряжение между действительным и возможным перешло в неразрешимый конфликт, в котором примирение возможно только как форма произведения искусства: красота как «promesse de bonheur» [«обещание счастья»]. В форме художественного произведения действительные обстоятельства помещены в иное измерение, в котором данная реальность обнаруживает себя как она есть, т.е. высказывает истину о самой себе, ибо перестает говорить на языке обмана, неведения и подчинения. Искусство, называя вещи своими именами, тем самым разрушает их царство, царство повседневного опыта. Последнее открывается в своей неподлинности и увечности. Однако эта волшебная сила искусства проявляется только в отрицании. Его язык, его образы живы только тогда, когда они отвергают и опровергают установившийся порядок. […]

Разумеется, отчуждение – не единственная характеристика искусства. Размеры этой работы не позволяют не только анализировать, но даже поставить проблему надлежащим образом; мы лишь попытаемся коротко прояснить вопрос. На протяжении развития цивилизации искусство предстает как полностью интегрированное с обществом. Искусство Египта, Греции, готического периода, а также Баха, Моцарта – знакомые примеры, часто приводимые в доказательство существования «положительной» стороны искусства. Но хотя место произведения искусства в дотехнологической и двухмерной культуре очень отличается от того, которое оно занимает в одномерной цивилизации, отчуждение присуще как утверждающему, так и отрицающему искусству.

Решающее различие между ними – не в психологической противоположности, не в том, что питает искусство – восторг или печаль, здоровье или невроз, - но в отношении между художественной и социальной реальностью. Разрыв с последней, ее чудесное или рациональное преодоление являются существенной чертой даже самого утверждающего искусства; оно отчуждено от той самой публики, к которой обращено. Независимо от того, насколько близок или привычен был храм или собор живущим вокруг него людям, он повергал их в состояние благоговейного страха, неведомого им в повседневной жизни, идет ли речь о рабах или крестьянах, ремесленниках или даже их господах.

Вритуальном или ином виде искусство содержало в себе рациональность отрицания, которое в наиболее развитой форме становится Великим Отказом - протестом против существующего. Формы искусства, представляющие людей и вещи, их пение, звучание и речь, суть формы опровержения, разрушения и преображения их фактического существования. Однако, будучи связанными с антагонистическим обществом, они вынуждены платить ему определенную дань. Отделенный от сферы труда, в которой общество воспроизводит себя и свою увечность, мир искусства, несмотря на свою истинность, остается иллюзией и привилегией немногих.

Эта его форма сохраняется на протяжении девятнадцатого века и входит в двадцатый, претерпевая при этом демократизацию и популяризацию. «Высокая культура», прославляющая это отчуждение, обладает собственными ритуалами и собственным стилем. Именно для создания и пробуждения иного измерения действительности предназначены салон, концерт, опера, театр. Их посещение требует праздничной подготовки, благодаря чему отстраняется и трансцендируется повседневный опыт.

Внастоящее время этот существенный зазор между искусствами и повседневной рутиной, поддерживаемый художественным отчуждением, все более смыкается под натиском развивающегося технологического общества. В свою очередь, это означает предание забвению Великого Отказа и поглощение «другого измерения» господствующим состоянием вещей. Произведения, созданные отчуждением, сами встраиваются в это общество и начинают циркулировать в нем как неотъемлемая часть оснащения, служащего либо украшению, либо психоанализу доминирующего положения вещей. Они выполняют, таким образом, коммерческую задачу, т.е. продают, утешают или возбуждают.

Неоконсервативные критики, направляющие свои стрелы против левой критики массовой культуры, высмеивают протест против Баха как кухонной музыки, против Платона

иГегеля, Шелли и Бодлера, Маркса и Фрейда на полках магазина среди лекарств, косметики

исладостей. Вместо этого они настаивают на признании того, что классика вышла из

321

мавзолея и снова вошла в жизнь, что люди просто стали достаточно образованными. Это так, но, входя в жизнь как классики, они перестают быть собой; они лишаются своей антагонистической силы, того отчуждения, которое создавало измерение их истины. Тем самым принципиально изменились предназначение и функция этих произведений. Если раньше они находились в противоречии со status quo, то теперь это противоречие благополучно сгладилось. […]

Художественное отчуждение вместе с другими формами отрицания становится жертвой процесса наступления технологической рациональности. Глубина и степень необратимости этой перемены станет ясной, если мы рассмотрим ее как результат технического прогресса. На современном этапе происходит переопределение возможностей человека и природы в соответствии с новыми средствами для их реализации, в свете которых дотехнологические образы утрачивают свою силу. […]

1.Какую оценку даёт Г. Маркузе позднему индустриальному обществу?

2.Что такое операциональная рациональность?

3.Какие изменения произошли в характере труда и как они повлияли на трудящегося?

4.В чём проявлялется, по Маркузе, чистое рабство человека?

5.Каковы материальные условия существования развитого индустриального общества? Проанализируйте современное российское общество с этой точки зрения.

6.В каких мерах осуществляется политика сдерживания социальных изменений? И в каких целях?

7.Как изменилась культура развитого индустриального общества? Проанализируйте современное искусство с точки зрения художественного отчуждения.

Питирим Александрович Сорокин. Заметки социолога. Больная Россия

«Больной человек» – так называют фигурально Турцию. Не пришла ли пора применить это название и к России, к нам самим?

Россия – больной человек, и больной опасной болезнью. Почти весь организм государства расстроен. Куда ни ткни – везде разложение, чего ни коснись – всюду неблагополучно. Страна, как дряблый, изношенный организм, распадается, разлезается на части, и чем дальше, тем сильнее.

Это было замечено уже давно. У беспристрастных наблюдателей уже давно возник вопрос: выживет ли этот больной человек? Сумеет ли он выздороветь от своих недугов? И пока господствовал старый режим – казалось, что спасенья нет, что гибель возможна.

Но вот пришла революция. Самый факт ее возникновения явился симптомом надежды, решительной здоровой реакции организма против убивающих ее недугов. Однако эти надежды мало-помалу стали увядать. Вскоре наметились такие процессы, которые можно было принять не только за реакцию выздоровления, но и за лихорадочную, предсмертную вспышку организма, окончательно уносящую последние силы.

Все это звучит невесело. Но все это, к сожалению, недалеко от правды.

В самом деле, где и в чем искать утешения? Виден ли какой-нибудь просвет в той темноте, в которую нас завела история?

Обратитесь к основным группам населения и попробуйте смело оценить их поведение. Много ли радостного вы усмотрите?

Страна гибнет. Казалось бы, здоровое общественное тело должно все затрепетать от священной тревоги, загореться энтузиазмом революции, напрячь все мускулы и стремительно ринуться на самозащиту. Что же мы видим?

Тревоги нет. В стране царит какой-то штиль безразличия. Царствует губительный паралич.

Живут себе да живут, пока гибель не наступила. И кажется, что так и умрут «без шума и следа», когда эта гибель придет.

Это ли признак здоровой реакции? Здоровое тело в минуту опасности смыкается в одно единое целое, в один фронт против врагов.

322

Ачто мы видим у нас? Как раз обратное. Единения нет. Каждый тянет в свою сторону. Кажется, было уже достаточно и воззваний к единству, и доказательств его необходимости, и поучительных уроков гибельности разъединения, устроено было и Московское Совещание, короче – пущены были в ход все средства, – и, однако, единения классов нет как нет. Они грызутся друг с другом, наносят взаимно удары, забыли, что враг идет все ближе и ближе, и, кажется, додрались уже до того, что враг скоро голыми руками возьмет всех дерущихся.

Спрашивается, неужели и это признак здорового развития общественных сил? Подойдите к тем же социальным классам с другой стороны. Спросите себя, насколько

каждый из них стоит на высоте понимания своих задач, интересов страны и даже своих собственных интересов?

Вот перед вами торгово-промышленный класс. Обнаружил ли он особенно теперь деловитость, практичность, энергию? В чем проявилась его инициатива? В чем выразились его жертвы? За время войны он не брезгал получать колоссальные прибыли за счет государства. А когда истребовались от него жертвы – при каждой мере, ограничивающей его доход, он вопит «караул! нас грабят!» и всю вину за неумение и слабость валит то на государство, то на революцию, то на рабочих.

Взгляните и на идеологов либеральной и нелиберальной буржуазии, на гг. Милюковых, Родзянко, Рябушинских. Обнаруживают ли они сколько-нибудь правильное понимание задач момента. Вместо единения они проповедуют большевистского типа теорию общественного раздора, держат себя непримиримо, на уступки и жертвы не идут; вместо действительной работы над спасением родины занимаются, увы! разжиганием классовой борьбы и взваливанием всей вины за бедствия на плечи революционной демократии. Разве отказ идти на коалицию в то время, когда революционная демократия обнаружила склонность к ней, не есть разжигание и проявление классовой борьбы? Разве отказ идти на жертвы не заставляет и другие классы поступать также?

Разве такие вызовы, как решения последнего Совещания членов Гос. Думы, не являются лучшим способом дразнения классовых антагонизмов и поводом для контршагов с обратной стороны?

Ачто от всего этого выигрывает страна? Ничего. Страна от этого гибнет еще быстрее, истощается и ослабляется еще сильнее.

О какой же политической дальновидности тут говорить. Не видна она и в их рецептах. Кажется, вся программа спасения России, предлагаемая этими кругами, сводится к одному положению: репрессии, репрессии и репрессии. И больше ничего.

Во имя репрессий и путем их нужно уничтожение советов и комитетов, во имя репрессий они мечтают о генерале на белом коне, во имя их и для них они готовы низвергнуть Врем. правительство и т. д.

Рецепт простой, как видим, но его простота и говорит о примитивности политики и убожестве политической мысли этих кругов.

В ней не видно здравого ума (ибо здравый ум говорит ясно, что одними репрессиями да генералами родины не спасешь, хотя бы потому, что нет пока что лиц, согласных заливать кровью Россию), ни просто такта.

Однако это не трогает либерально-буржуазных спасителей. Родина гибнет, а они изо всех сил атакуют пролетариат и демократию. Родина гибнет, а они мечтают о низвержении власти. Родина гибнет, а они плотно заперли свои кошельки и ждут, и ждут чего-то, повидимому, своей добычи [...] То же, в разной степени, творится всюду. Разве наша армия на высоте? Разве похожа она и в лице высшего командного состава и солдат на революционную армию Франции эпохи великой революции? Та побеждала, наша – побеждается; та наступала, наша бежит. А высший командный состав?

Лучше не говорить о нем. Правильно было сказано, что он в большинстве бесталанен.

Арабочие? Тоже много ошибок наделано ими. Только в разлагающейся, невежественной и усталой стране мог большевизм всех толков приобрести такую популярность. Только в бедной умом стране рабочие могли забыть об обороне всей страны и

323

всецело заняться классовыми интересами. Только в больной стране могла развиться та гипертрофия классовых эгоизмов, в которой повинен и пролетариат.

Меньше других погрешило крестьянство. Но и за ним есть грехи: апатия, нежелание помочь стране хлебом и т. д.

Интеллигенция? Лучше не будем говорить о ней. Недаром за время революции ее превратили в партию «испуганных интеллигентов».

Идеологи социалистического движения? В подавляющей массе они оказались политиками приготовительного класса. Вначале заняли позиции ошибочные. Твердили себе и другим, что они «авангард социализма в Европе». Это полуграмотные-то люди с массами, только что сбросившими ярмо деспотии. Не испытав своих сил на спасении себя и родины, они взялись за задачу куда более грандиозную – за спасение мира. Ни больше, ни меньше. И спасали. Сотни лиц, не зная социализма, ни азбуки его, учили гордо западных социалистов. И так шло долго. Потом, когда жизнь стала преподносить щелчок один за другим, наиболее вдумчивые идеологи постепенно стали вставать на правильный путь. Но и встав, не упреждали событий, а плелись за ними.

Теперь демократия многому научилась. Многое поняла, но еще не вся и далеко не все [...] Большевизм растет. Невежества по-прежнему много. Эксцессов можно ждать каждую минуту. И надежной базы нет по-прежнему.

На что же полагаться? На кого опираться для спасения революционной страны? Где те вполне здоровые кадры и классы, которые могли бы быть спасителями государства?

А положение отчаянное. До конца года нужно 15 миллиардов. Откуда их взять? Хлеба хватит только до половины зимы. Чем будет питаться голодное население? Транспорт с каждым днем становится хуже и хуже. В городах не хватит топлива.

Фабрики и заводы закрываются.

Армия отступает дальше и дальше. Взаимная ненависть растет и растет.

Где же просвет? Что будет, когда начнется явочная или законная демобилизация армии? Что ждет нас, когда из-за куска хлеба будут кидаться друг на друга, разразится эпидемия голодных бунтов, погромов, насилий? Что будет, когда враг подступит к столице?

Мир?

О, если бы он спасал и облегчал положение. Но и этого выхода нет. Разложение идет. Самая настоящая, подлинная анархия приближается.

Ив то время, когда гибель почти уже налицо, что мы делаем? Митингуем без конца. Кидаем лозунги один прекраснее другого. Тешим себя иллюзиями и гордыми словами. Либо устраиваем заговоры. Сводим личные классовые счеты. Грызем друг другу горло и «политиканствуем». Или, наконец, бездействуем. Махнув на все рукой и успокоив себя тем, что «авось кривая вывезет», тянем день за днем, плывем по течению к бездне, пока наша лодка в один прекрасный День не будет опрокинута.

Дела почти никто не делает. Не видно живой воли, яркого ума и твердой руки. Изо дня в день все дальше и дальше катимся по наклонной.

Иесли мы так же и дальше будем вести себя, очевидно, гибели не миновать, варварство вернется, вернутся и тени прошлого. Невесело, тяжело становится, когда пытаешься хоть чуточку заглянуть за завесу грядущего.

Россия больна, серьезна больна. День ото дня болезнь становится смертельнее. Неужели же великому народу суждено умереть? Неужели дни его сочтены.

А если нет, то почему же не видно здоровой реакции? Почему ни вино революции, ни удары поражений, ни экономический кризис не могут вызвать ни единодушия, ни героизма, ни энтузиазма, ни жертвенности, ни воли к жизни!

Не хочется верить, что дело обстоит так безнадежно. Где-то в глубине души все еще таится надежда, что спасение возможно. Нельзя кидать оружие, не попробовав борьбы до конца. Положение слишком серьезно. Нельзя дальше вести себя так, как было.

Кое-что намечается уже иное, более здоровое. Остается это здоровое развивать.

324

Смело смотря в глаза действительности, не прикрашивая ее в угоду желанию, необходимо всему народу понять ужас положения и, поняв, всеми силами, единодушно, энергично попытаться спасти себя, страну и революцию. Иначе – болезнь приведет к могиле.

1.Какой диагноз выносит России П. А. Сорокин?

2.Каковы симптомы и причины расстройства России?

3.Как вы считаете, здорова ли современная Россия? Почему?

Игорь Семёнович Кон. Сексуальная культура XXI века

Историческое развитие человеческой сексуальности, как и всех прочих сфер жизни, подчинено нормам индивидуализации и плюрализации. Главные тенденции этого развития являются глобальными.

Сексуально-эротическое поведение и мотивация на наших глазах эмансипируются от репродуктивной биологии, которой они обязаны своим происхождением в филогенезе. На индивидуально-психологическом уровне так было всегда. Люди, как и животные, спариваются не для размножения, а для удовольствия. Однако в прошлом эта сторона дела всячески вуалировалась и приглушалась. «Нормальной» считалась только такая сексуальная активность, которая способствовала или могла привести к зачатию. В XX в. положение изменилось. Общественное сознание (нормативная культура) приняло тот факт, что сексуальность не направлена на деторождение, не нуждается в оправдании и является самоценной. В конце XX в. мотивационное разделение сексуальности и репродукции обрело также материальную базу. С одной стороны, эффективная контрацепция позволяет людям заниматься сексом, не боясь зачатия. С другой стороны, генная инженерия создает потенциальную возможность производить потомство «в пробирке», с заранее запрограммированными наследственными данными, без сексуального общения и даже личного контакта родителей. Расширение сферы индивидуальной репродуктивной свободы чревато серьезными социальными последствиями (например, угрозой депопуляции, вместо привычного перенаселения, или изменения необходимого соотношения полов, если «все» вдруг захотят рожать мальчиков). Благодаря достижениям медицины существенно расширяются возрастные рамки сексуальной активности: люди могут испытывать сексуальные радости чаще и дольше, чем в недавнем прошлом. Однако чтобы продолжать сексуальную жизнь до старости, нужно заботиться о поддержании не только потенции, но и здоровья, красоты и культуры тела в целом, причем это в равной мере касается мужчин и женщин. Новая культура телесности иногда порождает тревоги и психологические расстройства, например, болезненное желание похудеть, но одновременно стимулирует заботу о здоровье и о соблюдении правил личной гигиены. Однако это возможно только при достаточно высоком уровне благосостояния и общественного здравоохранения. Бедные и необразованные слои населения (и целые общества) остаются также сравнительно сексуально обездоленными.

В XX в. радикально изменились представления людей о здоровье. Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ) начиная с 1975 г. разграничивает понятия репродуктивного и сексуального здоровья. По определению ВОЗ, сексуальное здоровье — «не просто отсутствие расстройств, дисфункций или болезней, а связанное с сексуальностью состояние физического, эмоционального, душевного и социального благополучия». Всемирная Сексологическая Ассоциация на конгрессе в Валенсии (1997) приняла специальную «Декларацию сексуальных прав».

Сдвиги в сексуальной культуре неразрывно связаны с изменениями гендерного порядка. Сексуальная революция второй половины XX в. была прежде всего женской революцией. Идея равенства прав и обязанностей полов в постели — плоть от плоти общего принципа социального равенства. Сравнительно-исторический анализ динамики сексуального поведения, установок и ценностей за последние полстолетия показывает повсеместное резкое уменьшение поведенческих и мотивационных различий между

325

мужчинами и женщинами в возрасте сексуального дебюта, числе сексуальных партнеров, проявлении сексуальной инициативы, отношении к эротике и т.д.

Соотношение половых (биологически обусловленных) и гендерных (социальносконструированных) различий мужской и женской сексуальности остается теоретически спорным. Появление гормональной контрацепции дает женщинам небывалую власть над репродуктивными процессами. Сегодня женщина может решать этот вопрос без согласия и даже без ведома мужчины. Ресексуализация женщин, которые лучше мужчин рефлексируют

ивербализуют свои сексуальные потребности, также создает для мужчин трудности, такие, как исполнительская тревожность. Современные молодые женщины ожидают от своих партнеров не только высокой потенции, но и понимания, ласки и нежности, которые в прежний мужской джентльменский набор не входили. Традиционная поляризация мужской

иженской сексуальности корректируется принципами основанного на взаимном согласии партнерского секса. Однако, при всем выравнивании мужских и женских сексуальных сценариев, мужская сексуальность остается более экстенсивной, предметной, не связанной с эмоциональной близостью и переживаемой не как отношение, а как завоевание и достижение.

Сексуальное раскрепощение женщин способствует росту их сексуальной активности

иудовлетворенности, уменьшает фригидность и т.д. Тем не менее женщины чаще мужчин не испытывают сексуального желания (в Финском национальном опросе 1992 г. это признали от 5 до 20 % мужчин и от 15 до 55 % женщин). В Петербурге, по данным репрезентативного опроса 1996 г., отсутствие или редкость сексуального удовольствия признали 5 % мужчин и 36 % женщин. Это не только сексологическая, но и социальная проблема.

Впрошлом изучение сексуального поведения часто строилось вокруг институтов брака и семьи. Сопоставление брачной, добрачной и внебрачной сексуальной активности и сегодня остается существенным. Вопреки предсказаниям радикалов, моногамный брак и юридически неоформленные постоянные партнерские отношения (сожительства) отнюдь не отмирают. Но сами семейные ценности дифференцируются, на первый план выходят показатели качества жизни и субъективного благополучия. Современные партнерства и браки тяготеют к тому, чтобы быть «чистыми» (термин Э. Гидденса), самоценными отношениями, основанными на взаимной любви и психологической интимности, независимо от способа их оформления. Такие отношения значительно менее устойчивы, чем церковный брак или буржуазный брак по расчету. Отсюда — увеличение числа разводов и связанных с ними социально-психологических проблем. Те же самые процессы, которые порождают болезненные проблемы, нередко содержат в себе объективные предпосылки их смягчения (например, психологическая травма, причиняемая ребенку разводом родителей, смягчается осознанием того, что это явление массово, ты не один в таком положении). Но это возможно только при наличии реалистической социально-педагогической стратегии.

Установка на возможную временность сексуального партнерства производна от высокой социальной мобильности, которая делает любые социальные идентичности и принадлежности более изменчивыми и сменными. Высокая мобильность создает ситуацию ненадеж ности и неопределенности, но одновременно увеличивает степень индивидуальной свободы и связанной с нею ответственности.

Важные сдвиги происходят в сфере сексуальной морали. Хотя моральное регулирование и оценка сексуальных отношений не исчезают, они становятся более гибкими

иреалистическими. В результате уменьшается разрыв между повседневной, бытовой и официальной моралью и суживается круг морально оцениваемых явлений. Число сексуальных партнеров и варианты конкретных сексуальных техник (что именно люди делают в постели) постепенно становятся исключительно делом личного усмотрения. Вместе с тем сужение сферы морального регулирования компенсируется более высокими требованиями к характеру отношений. Важнейшим критерием моральной оценки сексуальных действий и отношений становится их добровольность, взаимное согласие партнеров, причем требовательность общества в этом отношении заметно повышается.

326

Осуждению, а порой и юридическому преследованию подвергается не только прямое сексуальное насилие, но и различные формы сексуального принуждения, на которые раньше не обращали внимания.

Важный элемент современной сексуальной культуры — нормализация гомосексуальности, связанная с общим ростом социальной терпимости, ослаблением гендерной биполярности и эмансипацией сексуальности от репродукции. Хотя гомофобия и дискриминация людей по признаку их сексуальной ориентации остается серьезной социально-политической проблемой, в последние 30 лет во всем мире наблюдается заметный рост терпимости к однополой любви, особенно среди более молодых и образованных людей, а также увеличение числа мужчин и особенно женщин, которые признают, что испытывали сексуально-эротическое влечение к лицам собственного пола.

Согласно выработанной ВОЗ Международной классификации болезней (МКБ-10), принятой во всех цивилизованных странах, включая Россию (с 1999 г.) и Китай (с 2001 г.), гомосексуальность не считается болезнью и не подлежит лечению. Многие западные страны в последние годы легализовали однополые браки или домашние партнерства. Европейское сообщество считает дискриминацию людей по признаку их сексуальной ориентации такой же юридически и морально неприемлемой, как расизм или антисемитизм. Намечаются сдвиги в признании права однополых пар на усыновление детей [...]

Принципиально меняется отношение общества к эротике. В XX в. ее включили в число законных предметов массового потребления. Научные исследования показывают, что административные запреты на эротику большей частью неэффективны, а сами сексуальноэротические материалы не приносят того вреда, который им приписывают. Потребление эротики становится делом индивидуального усмотрения, а свобода получения и распространения сексуальной информации — одним из неотчуждаемых прав взрослого человека.

Существенный сдвиг в сексуальных установках конца XX в. — нормализация мастурбации. Мастурбационная тревожность и чувство вины по этому поводу, отравлявшие жизнь бесчисленным поколениям мужчин и женщин, постепенно отходят в прошлое. Многие взрослые благополучно женатые люди не только дополняют мастурбацией партнерские отношения, но и считают ее самоценной формой сексуальной активности. Важной формой сексуального удовлетворения, особенно для тех людей, которым по тем или иным причинам трудно реализовать свои эротические желания в обычных отношениях, лицом к лицу, становится виртуальный секс. Как и всякое новое явление, это чревато опасностями, прежде всего — возможностью отрыва от действительности и ухода из реальной жизни в виртуальную. Однако «Интернет-зависимости», как и «телемании», по поводу которой паниковали в середине XX в., подвержены главным образом люди с уже наличными коммуникативными проблемами и трудностями.

Меняются функции коммерческого секса (проституции). Его отрицательные стороны общеизвестны. Во-первых, он угрожает здоровью населения, будучи рассадником венерических заболеваний и СПИДа. Во-вторых, он покоится на угнетении женщин. В- третьих, проституция безнравственна. В-четвертых, она тесно связана с преступным миром. В-пятых, несмотря ни на какие запреты, в нее вовлекаются несовершеннолетние. Однако проституция неотделима от таких социальных условий, как бедность, безработица, бездомность. Кроме того, нужно ясно осознавать, кого и отчего мы хотим защитить. Защита общества от инфекционных заболеваний, женщин и детей — от сексуальной эксплуатации, людей вообще от греха и безнравственности — совершенно разные задачи, требующие разных методов. Выработать единую стратегию относительно проституции западные общества в XX в. не смогли, две самые либеральные страны — Нидерланды и Швеция — в этом вопросе решительно расходятся.

Особенно большие сдвиги происходят в характере сексуального поведения и ценностей подростков. Во второй половине XX в. практически во всем мире произошло снижение возраста сексуального дебюта и уменьшение разницы в этом отношении между мужчинами и женщинами. Пик этого процесса пришелся в Европе и США на 1960-70-е гг.,

327

затем он затормозился. Снижение возраста сексуального дебюта и автономизация подростковой и юношеской сексуальности от «внешних» форм социального контроля (со стороны родителей, школы, церкви и государства) создает ряд потенциально опасных ситуаций, прежде всего — нежелательных беременностей, абортов и заражения инфекциями, передаваемыми половым путем (ИППП), последнюю угрозу сделал особенно серьезной СПИД. В 1970-х гг. раннее начало сексуальной жизни на Западе повсеместно коррелировало с различными антинормативными и девиантными поступками (плохая школьная успеваемость, пьянство, хулиганство, конфликты с учителями и родителями и т.д.). В 1980— 90-х гг. положение изменилось. Хотя раннее начало сексуальной жизни и сегодня часто сочетается у подростков с проблемным поведением и стремлением скорее повзрослеть, последствия этого зависят как от социальных условий, так и от индивидуальных, личных особенностей подростка. В тех странах, где существует эффективное сексуальное просвещение, сексуальная активность подростков значительно реже сопровождается эпидемиологическими и другими социальными издержками. Хотя тенденции развития подростковой сексуальности всюду одни и те же, между странами есть существенные различия.

Убедившись в неэффективности внешнего контроля за подростковой сексуальностью, педагоги и психологи возложили надежды на сексуальное просвещение. Вначале некоторые думали, что с этим справится родительская семья, но хотя родительская семья — важный фактор нравственного и эмоционального воспитания детей, сексуального образования она не дает и дать не может. Это делают другие социальные институты — общество сверстников, средства массовой информации, а прежде всего — школа, причем акцент делается не на запретах, а на убеждении и просвещении. Предпринимаемые в этом направлении усилия дают положительные плоды, особенно в том, что касается уменьшения количества абортов и профилактики ИППП и ВИЧ-инфекции. Те страны, которые с этим запоздали, например США (в 1969 г. лидер американских ультраправых Роберт Уэлч утверждал, что школьное сексуальное просвещение — «грязный коммунистический заговор для подрыва духовного здоровья американской молодежи»), имеют значительно худшие социальные показатели по всем связанным с сексуальностью вопросам.

Ситуация в России

Исторически традиционная русская сексуальная культура, как на бытовом, так и на символическом уровне, всегда отличалась крайней противоречивостью. Отношение к сексуальности и эротике в России всегда было политизировано и поляризовано. Тем не менее в России XIX — начала XX в. происходили принципиально те же процессы, что и в Европе, и обсуждались они в том же самом интеллектуальном ключе. Особенно важную роль в развитии русской сексуально-эротической культуры сыграл Серебряный век. Октябрьская революция прервала это поступательное развитие. Большевистская партия видела в неуправляемой сексуальности угрозу своей идеологии тотального контроля над личностью. Столкнувшись уже в 1920-х гг. со сложными социально-демографическими и социально-медицинскими проблемами (дезорганизация брачно-семейных отношений, рост числа нежелательных беременностей и абортов, распространение проституции, ИППП и т.д.) и не сумев разрешить их цивилизованным путем, советская власть в 1930-х гг. обратилась к репрессивным, командно-административным методам (рекриминализация гомосексуальности, запрещение коммерческой эротики, ограничение свободы развода, запрещение искусственных абортов и т.д.). Идеологическим оправданием этой политики была уникальная большевистская сексофобия («у нас секса нет»), с резко выраженной антибуржуазной и антизападной направленностью. Вся сексуально-эротическая культура — эротическое искусство, научные сексологические исследования и какое бы то ни было сексуальное просвещение — в СССР была выкорчевана.

Официально провозглашенные практические цели этой политики — укрепление семьи и нравственности и повышение рождаемости — не были достигнуты. Напротив, она имела эффект бумеранга. Вместо повышения рождаемости страна получила рост числа

328

подпольных абортов, а как только аборты были легализованы — заняла по этому показателю первое место в мире. Запрещение легального сексуально-эротического дискурса неизбежно низводит человеческую сексуальность до уровня немой, чисто физиологической активности, делая ее не только примитивной, но и социально опасной и непредсказуемой.

Уже в начале 1960-х гг., как только репрессивный режим ослабел, сексуальный дискурс стал возрождаться, причем выяснилась не только чудовищная отсталость страны, но

ито, что, несмотря на все репрессии и социальную изолированность от Запада, главные тенденции динамики сексуального поведения в СССР были те же, что и там — снижение возраста сексуального дебюта, эмансипация сексуальной мотивации от матримониальной, рост числа разводов, добрачных и внебрачных зачатий и рождений, повышение интереса к эротике, ресексуализация женщин и т.д. В том же направлении эволюционировали и сексуальные установки россиян.

По данным всех эмпирических исследований, существенные сдвиги в этом направлении начались не в эпоху перестройки и гласности, а уже в 1960-х и особенно 1970-х гг. Молодежь 1990-х гг. только продолжила этот процесс эмансипации.

Отличие России от Запада заключается не в направлении развития, а в его хронологических рамках и в степени осознания обществом происходящих перемен.

Вдемократических странах Запада сдвигам в сексуальном поведении предшествовали сдвиги в социальных установках, которые выражались и обсуждались публично. В России на бытовом уровне дело обстоит так же (иначе просто не бывает). Однако цензурные запреты (раньше) и отсутствие профессионального дискурса (теперь) препятствуют осознанию этих сдвигов, которые из-за этого кажутся неожиданными и катастрофическими, а порой и в самом деле становятся таковыми.

Прежде всего это касается подростковой сексуальности. Динамика и структура сексуальной активности российских городских подростков вполне сравнима с тем, что происходит в остальном мире. Поданным СИ. Голода (1996), возраст сексуального дебюта российских подростков за последние тридцать лет все время снижался. Поданным наших опросов, в 1993 г., в 16 лет первый половой акт пережили 38 % мальчиков и 25 % девочек, а в 1995 г. эти цифры повысились до 50 % и 33 %. Некоитальные, социально и психологически менее ответственные, сексуальные контакты начинаются гораздо раньше и распространены значительно шире.

Сами по себе эти цифры не сенсационны и вполне сопоставимы с западными. Тип современной российской подростковой сексуальной культуры, включая корреляции между ранним сексуальным дебютом и антинормативным поведением, очень похож на то, что существовало в США и в странах Западной Европы 30 лет тому назад. Однако в России эти сдвиги происходят в крайне неблагоприятной социально-экономической обстановке и на фоне крайне низкого уровня сексуальной культуры. По справедливому замечанию Эверта Кеттинга, сексуальное поведение российских подростков принадлежит к XXI в., а их сексуальное сознание и знания остаются на уровне середины 1950-х гг.

Неудивительно, что в России катастрофически велик процент незапланированных беременностей и абортов, а прирост СПИДа — самый большой в Европе. Обращает на себя внимание также рост проституции, в том числе подростковой и детской, распространенность в молодежной среде сексуального насилия, торговля несовершеннолетними, безнаказанное производство и распространение детской порнографии и т.д.

Вдополнение к общим задачам борьбы с бедностью, детской безнадзорностью, преступностью и наркоманией, необходимое условие преодоления отрицательных последствий подростковой сексуальности — сексуальное образование. Однако с 1996 г. против идеи сексуального просвещения идет форменный крестовый поход под антизападными лозунгами. Дело изображается так, будто за пропагандой безопасного секса

иконтрацепции стоят западные спецслужбы, желающие не только деморализовать, но и физически истребить российский народ. Возрождаются и популяризируются мастурбационные страхи и даже предлагают ввести уголовное наказание за гомосексуальность.

329

Продолжение нынешней сексуальной политики (точнее — заменяющей ее антисексуальной истерии), в сочетании с другими неблагоприятными условиями (низкий уровень жизни, низкая рождаемость, высокая детская смертность, низкая культура здоровья и особенно традиционная нечувствительность россиян к факторам социального и личного риска и угрозы смерти, связанная с такими культурно-историческими диспозициями, как фатализм, социальный мазохизм и выученная беспомощность) увеличивает вероятность физического вымирания и деградации страны.

1.Что изменилось в сексуальной культуре на рубеже XX–XIX вв.?

2.Охарактеризуйте новую культуру телесности. Какие изменения претерпевают гендерные отношения и гендерные модели?

3.Дайте оценку современной российской сексуальной морали. Жизнеспособны ли семейные ценности? Почему вы так считаете?

ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ

Белл Дэниел (1919-2011) – американский социологи и публицист, крупный теоретик в области социальных и политических наук и основоположник концепции постиндустриального общества; член Американской академии наук и исткусств, профессор. Изучал эволюцию общества и её основные факторы, выделяя особую роль науки в этом процессе.

Основные труды — «Конец идеологии» (1960), «Грядущее постиндустриальное общество» (1973), «Капитализм сегодня» (1971), «Культурные противоречия капитализма»

(1976), «Извилистый путь» (1980).

Бергер Питер Людвиг (1929) – американский социолог и теологи австрийского происхождения; руководитель Институт культуры, религии и мировых проблем. Главный труд «Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания» (1966) написан в сотрудничестве с Томасом Лукманом, также ему принадлежат «Многоликая глобализация: Культурное разнообразие в современном мире» (совместнос С. Ф. Хантингтоном, 1993) и «Приглашение в социологию» (1996).

Бодрийяр Жан (1929–2007) – французский философ, один из ведущих представителей постмодернизма, культуролог и социолог, профессор. Оригинальный мыслитель, Бодрийяр отметился в социологии как крупный и влиятельный исследователь и критик позднего капитализма и общества потребления.

Главные произведения — «Система вещей» (1968), «Общество потребления» (1970), «Символический обмен и смерть» (1976), «В тени молчаливого большинства» (1978), «Симулякры и симуляции» (1981), «Прозрачность Зла» (1990).

Вебер (Макс) Максимилиан Карл Эмиль (1864–1920) – немецкий социолог и историк, один из основателей социологии как науки, крупный исследователь, профессор, а также политический деятель. Вебер с 1894 г. был профессором экономики Фрайбургского университета, с 1896 г. – в Гейдельбергском университете, в 1918 г. в Вене и в 1919 г. в Мюнхене, редактором журнала «Архив социальной науки и социальной политики». В социологии разрабатывал подход «понимающей социологии» и проводил широкие исследования различных теоретических проблем, ввёл основные социологические понятия и обозначил центральные разделы и проблемы социологии. Оказал значительное влияние на развитие общественных наук.

Основные произведения: «Протестантская этика и дух капитализма» (1904-05), «Экономическая этика мировых религий» (1916-17).

330