
Пономарев_диссертация
.pdf41
поэтики текста. Как невозможно изолировать идеологию внутри человеческого сознания, так нельзя в тексте отделить идеологическое от художественного.
Мы попытались представить тексты путешествий как органическое единство идеологических, коммуникативных и эстетических значений.
Советские травелоги, вне сомнения, значительно более насыщены идеологическими смыслами, чем путешествия, проанализированные Саидом и Форсдиком. Но и в них коммуникативное начало занимает важное место, а
эстетическая установка принципиальна и обязательна. Анализируя путешествия, мы попытались показать множество идеологических вкраплений в советский художественный текст. Их обнаружение требует чрезвычайной аккуратности – пользуясь археологической метафорой, работы не лопатой, а
совком. В процессе идеологического анализа необходимо постоянно помнить,
что, отделяя идеологические элементы от всех прочих, мы нарушаем живые текстовые связи, педалируем одни значения в ущерб другим. С другой стороны,
не замечая идеологических элементов, мы лишаем текст того соуса, без которого он становится безвкусным; выбрасываем в отвал те самые черепки,
при помощи которых восстанавливается цельная картина жизни предков.
В то же время, мы попытались максимально отойти от политической обусловленности советских путешествий, стать на внутритекстовую точку зрения. Движение текста от одной нарративной конструкции к другой
(например, в стихотворении Маяковского «Германия»: пламенная речь – лирическая жалость к европейцам – зарисовка священной земли прошлых революций – зарисовка территорий, осваиваемых советской революцией), от одной жанровой формы к другой (пропагандистский очерк – путеводитель – репортаж) рассматривается нами как процесс органического развития метажанра, с минимальной зависимостью от политической конъюнктуры.
Например, условная граница перехода от очерка к путеводителю пролегает через 1927 год – как известно, буквально накануне, в конце 1926 года Г.Зиновьев был отстранен от работы в Коминтерне, руководство Коминтерна и
42
его политика в корне поменялись. Это обстоятельство принимается во внимание, но основной акцент сделан на другое – исчерпанность
(недостаточность для динамически развивающихся смыслов) одной жанровой формы и органический переход к новой жанровой форме. Таково же отношение и к следующей границе периодов: 1929 год (начало мирового экономического кризиса) и 1933 год (победа фашизма в Германии), влияют на перемены в путешествиях, но не они – главная причина перемен. Идеология, ставшая элементом поэтики, развивается по законам поэтики.
Мы сужаем, по сравнению с Саидом, изучаемое поле, поскольку ставим иные задачи: в путешествии в Иное Пространство нас интересуют не предельно общие идеологемы, обеспечивающие стабильность традиции и закрывающие собой реальность, а приложение этих идеологем к конкретной (текстовой)
реальности, механизм их функционирования и трансформаций в живом организме нарратива. Мы ограничиваемся двумя десятилетиями (основными в развитии темы) и определенным маршрутом (основным в путешествии на Запад), чтобы внимательно всмотреться в Текст. Временами мы поднимаемся на метажанровый уровень – через литературный и около-литературный материал, публиковавшийся рядом с путешествиями в советских толстых журналах. Журналы 1920-1930-х годов были, как правило, художественно-
политическими. Литературные новинки (включая путешествия) соседствуют в них с аналитическими статьями по вопросам внешней (меньше – внутренней)
политики. Советский читатель воспринимал путешествия писателей в комплексе со статьями, как бы мы сейчас сказали, политологов. Для нашего исследования аналитические статьи важны как внелитературный,
культурологический, ментальный контекст – параллельно текущие смыслы.
Диахронический контекст создается воспоминаниями – например, активно используются нами «Люди, годы, жизнь» И.Г.Эренбурга.
Дискурсивность позволяет объединить все эти тексты вокруг путешествия. Нам, кажется, удалось выстроить дискурс советских путешествий
43
дискурсивнее «Ориентализма». Саид с улыбкой говорит о том, что категория автора ему все-таки нужна. Форсдик использует в своем изложении репрезентативные тексты и репрезентативные фигуры путешественников – дающие наиболее полное представление о развитии франкоязычного путешествия в определенный период. Мы же берем советского писателя в целом, обобщенного, сверхличного – реализуемого на практике как сумма текстов, написанных разными писателями на одну тему и содержащих одни и те же (близкие) оценки. Писательская индивидуальность понимается нами как стилистическая характеристика, общественное сознание выражается единством темы, единством излагаемой (взаимодополняемой) информации, единством позиций и оценок.
При организации исследования мы попытались по возможности уйти от категории автора, усилив интертекстовые связи. Мы разворачиваем Текст несколькими параллельными линиями: путешествия 1920-1930-х годов – тексты воспоминаний; художественные тексты – тексты журналистские,
очерковые; тексты, созданные для печати, – тексты, написанные для себя. Все это прочитывается и по отдельности и в единстве. Прообразом такого многоаспектного травелога можно считать альбомы Л.Никулина – особые
«приватные» тексты, в которые вклеивалось все относящееся к поездке – от рекламных проспектов, подобранных в Париже, до газетных статей, о Париже написанных, и рецензий на них. Между ними – огромное количество материалов: фотографии, письма (домой из-за границы и из дома за границу),
наброски, дневниковые записи, адреса заграничных знакомых и т.д. То, что немецкие исследователи раскладывают на «аспекты» литературы путешествий,
Никулин собирал воедино. Мы в этом отношении следуем за одним из героев книги.
3. Литература путешествий в 1920-1930-е годы.
Период 1920-1930-х годов («interwar period», «Zwischenkriegszeit» –
межвоенный период, как можно именовать его по-русски вслед за западными

44
коллегами) выделяют как особый период в истории литературы путешествий.
По той причине, что это «/…/ ключевая эпоха европейской истории»75 и
наиболее важный период истории XX века76. Это эпоха размышлений о первой и подготовки второй мировой войны. Это эпоха последних колониальных притязаний и отказа от колониальной политики. Это эпоха революций и перемен на географической карте. Это, наконец, время формирования современного европейского сознания. При этом, как правило, добавляют, что двадцатые и тридцатые – время всеобщей неопределенности. Для К.Кейц эта эпоха «/…/ ни рыба ни мясо»77. П.Бреннер, в рамках немецкой ситуации,
объясняет это так: «Политическая и историческая рефлексия, инспирированная немецким послевоенным опытом, играла центральную роль»78. Б.Щвайцер указывает на всеобщий «культурный пессимизм», нарастающий по мере приближения новой войны79.
Время, когда, с одной стороны, остро ощущается пульс истории, с другой же, рушатся все прежние ценности и никто не знает, каков будет завтрашний мир, порождает пик литературы путешествий – возможно, наиболее мощный за все новое время. Можно утверждать, что «travel literature» – литература,
оформляющая раскол сознания, столкновение разных культурных пластов
(«стыки культур», как называется сборник под редакцией Ч. Бёрдеттa и
Д.Данканa), поиски нового пути. С этой точки зрения, стернианские путешествия легко привязать к Великой французской революции, а русские
75Brenner P.J. Einleitung. In: Reisekultur in Deutschland: Von der Weimarer Republik zum
“Dritten Reich”. Hrgs. Von Peter J. Brenner. Tübingen: Niemeyer, 1997. S. 1.
76Burdett Ch., Duncan D. Introduction. Cultural Encounters. European Travel Writing in the 1930s. In: Cultural Encounters. European Travel Writing in the 1930s. Ed. by Charles Burdett, Derek Duncan. New York, Oxford: Berghahn Books, [2002]. P. 1.
77Keitz Ch. Grundzüge einer Socialgeschichte des Tourismus in der Zwischenkriegszeit. In: Reisekultur in Deutschland: Von der Weimarer Republik zum “Dritten Reich”. Hrgs. Von Peter J.
Brenner. Tübingen: Niemeyer, 1997. S. 49.
78Brenner P.J. Scwierige Reisen. Wandlungen des Reiseberichts in Deutschland 1918-1945. In:
Reisekultur in Deutschland: Von der Weimarer Republik zum “Dritten Reich”. Hrgs. Von Peter J.
Brenner. Tübingen: Niemeyer, 1997. S. 133.
79Schweizer B. Radicals on the Road. The Politics of English Travel Writing in the 1930s. P. 8.
45
путешествия XIX века к решению вопроса «Россия и Европа». Советское путешествие в этом плане находится отчасти в общеевропейском русле,
отчасти выбивается из него. Оно тоже проникнуто чувством «живой истории»,
но, в отличие от европейских путешествий 1920-1930-х годов, наполнено не неопределенностью, а историческим детерминизмом, уверенностью во всемирной победе социализма. Поэтому если в путешествиях французов,
англичан и отчасти немцев этого периода растет интерес к Другому (на что с разных точек зрения указывают К.Хили, Ч.Форсдик, Б.Щвайцер, П.Бреннер,
Ч.Бёрдетт и Д.Данкан и др.) – европеец учится смотреть на иные культуры не свысока, а со стороны, вровень, – то в советской литературе неуклонно нарастает интерес к Себе. Другой нужен советской литературе только для того,
чтобы ярче оттенить собственное совершенство.
Исследователи европейской литературы путешествий объясняют бум травелогов разными причинами. К.Хили говорит о специфике модернистского сознания, объединяя китайские травелоги Виктора Сегалена (не относящиеся к межвоенному периоду) с путешествиями Андре Мальро, Поля Морана, Анри Мишо. Ч.Форсдик, в свою очередь, разделяет французский модернизм начала
XX века и модернизм тридцатых годов. 1900-1910 годы для него – «убывание разнообразия». В 1930-е годы приходит новое понимание культурного
«разнообразия», связанное с составным концептом «Sa(l)vaging exoticism» – это экзотизм, с одной стороны, «жестокий, варварский», с другой стороны, «спасительный». В изучении истории русской литературы долгое время было принято четко разделять модернизм серебряного века и модернистское искусство 1920-х годов. Кроме того, советское искусство, в особенности соцреализм, выводилось за рамки модернизма. В последние десятилетия появляются серьезные работы, снимающие эти границы. В научный обиход входит представление о единстве литературного процесса 1910-1920-х годов.
Советская литература рассматривается (на стилитическом и идейном уровнях)

46
как продолжение литературы серебряного века80. Модернистское начало чрезвычайно сильно и в советском путешествии. Это прежде всего вера в то,
что сказанное/написанное воплощается (с этой точки зрения особенно интересна третья глава книги Хили, анализирующая соотношение колониального и текстового пространств в травелогах французских модернистов). Поездка, воспринимаемая как разворачивающийся текст, и текст о поездке, воспринимаемый как текст второго уровня (исправляющий ошибки и недочеты текста-один), означает словесную реорганизацию европейского пространства (точно так же, как французское путешествие в колонии реорганизует колониальное пространство). Текст и реальность, превращенная в текст, напрямую проникают друг в друга. Слово советского писателя обращается в дела, переделывая реальность. Отсюда – исключительное значение, которое придается поездкам советских писателей за рубеж.
Другой причиной бурного развтия травелогов называют острое чувство нестабильности, появившееся в европейских культурах во время мировой войны и не исчезнувшее после нее. Нестабильность послевоенного мира заставила Европу пересмотреть тезис о превосходстве европейской культуры над остальными культурами мира. Неевропейские культуры (в особенности культуры колониального Востока) вызывают пристальный интерес: на фоне европейской неопределенности привлекает их многовековая стабильность.
Иная культура теперь не просто сознается ценностью; она, в силу своей экзотичности, более ценность, чем собственная культура. Популярность путешествий в колонии объясняется, с одной стороны, желанием покинуть пространство непривычной послевоенной Европы и погрузиться в полностью Иное; с другой стороны, стремлением вновь оказаться в традиционной культуре прошлого, культуре стабильных иерархических ценностей. Ибо в колониях прежняя Англия/Франция сохранилась лучше, чем в метрополиях. В этой точке путешествия европейцев в колонии эквивалентны путешествиям советских
80 Добренко Е. Метафора власти. С. 1-73.

47
людей в Европу – это путешествие в прошлое. Оценки, правда,
противоположны: для европейца прошлое, в целом, положительно; Европа для советского путешественника – анахронизм.
Экономический кризис 1930-х годов, считает Форсдик, усилил чувство нестабильности и еще более изменил отношения между Европой и другими частями света. Появились не только новые способы передвижения и новые виды передачи информации, изменилось само отношение к другому. Перемена была вызвана всем «/…/ кризисом европейской цивилизации, который заставил интеллектуалов и писателей отправиться в путешествия куда угодно»81.
Знаменательно, что об этом путешествии куда угодно, оказавшемся в центре французской литературы, по свежим следам писал И.Эренбург в статье «О
свойствах умеренного климата» (1933). Темой советского травелога стала критика травелога французского. Французы, не найдя достойных тем в собственной стране, сообщает Эренбург, разъехались по миру в поисках литературного материала. Упоминая тех же авторов, что анализируются в работах Хили или Форсдика (особенно выделен Эренбургом П.Моран),
советский писатель говорит о духовной бедности и интеллектуальном вырождении капиталистической культуры. Это иллюстрация советской
«уверенности» в своей социалистической правоте.
Ванглийской литературе, отделенной от Европы Ла-Маншем,
межвоенное путешествие выстраивается несколько иначе. Если французы путешествуют преимущественно в колонии, то в жизни каждого англичанина важное значение имеют путешествия на континент. П.Фассел в книге «За границей. Британское литературное путешествие между мировыми войнами»
(1980) указывает на то, что первая мировая война существенно ограничила путешествия по Европе или заменила их квазипутешествиями. Послевоенные путешественники стремятся наверстать упущенное (лишения первой мировой войны, отделившей Россию от Европы, играют важную роль и в сознании
81 Forsdick Ch. Travel in the Twentieth-Century French and Francophone Cultures. P. 82.

48
первых советских писателей, выезжающих за рубеж). Но, оказываясь в Европе,
англичанин попадал в иной мир – совсем не тот, который был ему знаком до
1914 года. Черезполосица границ совершенно изменила облик континента: «/…/ границы стали навязчивой идеей Европы; цитируя Одена: сумасшествием географической карты»82. В советском путешествии звучат те же оценки.
Европейское пространство – это безумная череда границ, культур,
политических режимов. Экспресс из Владивостока до Москвы, сообщает А.А.Иоффе, двенадцать суток идет по однородному, упорядоченному советскому пространству. Поездка из Москвы в Вену, напротив, сопряжена с несколькими пересадками, нестыковками, враждебным отношением некоторых стран. Это Европа, распаханная мировой войной, – неоднородное, не организованное, «открытое» пространство. Энциклопедия народов и государств. Английский «grand-tour» в чем-то похож на советское путешествие:
это ознакомление с национальными культурами и политическими системами.
Паспортно-визовая тема – существенный мотив каждого второго травелога.
Часто возможность получить визу или, напротив, отказ в визе вносит серьезные коррективы в планы путешествий советских писателей. Добавим, что эта чересполосица, по верному замечанию Карла Шлёгеля, автора книги «Берлин.
Восточный вокзал» (1998, русский перевод – 2004), разрушила и общее культурное пространство Европы – «/…/ общий жизненный горизонт /…/»83.
В немецкой литературе складывается наиболее сложная ситуация.
П.Бреннер разделяет литературу путешествий межвоенного периода на два этапа: период Веймарской республики и период Третьего рейха. Он указывает на «отречение от экзотизма», вызванное в Германии мировой войной, а также на развлекательную функцию путешествий Веймарской республики: «Хотя маршруты путешествий ясно различимы, они не играют структурообразующей роли. В центре оказывается индивидуальный интерес путешественника,
82Fussel P. Abroad. British Literary Traveling Between the Wars. P. 33.
83Шлёгель К. Берлин, Восточный вокзал. Русская эмиграция в Германии между двумя войнами (1919-1945). М.: Новое литературное обозрение, 2004. С. 24.

49
который может быть направлен на любые объекты»84. Особое внимание уделено травелогам Курта Тухольского, Клауса Манна и Эрики Манн. Со стороны коммунистического лагеря обычно рассматриваются Эгон Эрвин Киш85 (о его путешествии в Америку – в переводе на русский язык – речь пойдет в главе 5) и Эрнст Толлер86. Оба автора в поездках и соответствующих книгах противопоставляют СССР и США – разумеется, в пользу Советской России. После 1933 года путешествия немцев, по большей части, становятся вынужденными. Бреннер называет перемещения, вызванные эмиграцией,
войной, депортациями, «антимоделью» («Gegenmodell») травелога87. Важным сюжетом этой эпохи становится пребывание Вальтера Беньямина в СССР88. С
другой стороны, эмиграция во Францию создает серию травелогов. Однако наиболее интересны, с нашей точки, зрения травелоги Третьего рейха. Бреннер полагает, что это некая мутация жанра: литературный процесс преобразуется машиной пропаганды, традиционная литературная форма подвергается
«политическому функционализированию»89. Соглашаясь с тем, что идеология во многом подменяет литературные механизмы квазилитературными, мы считаем, что, изучая официальную литературу тоталитарного режима,
интереснее проследить взаимодействие искусства и пропаганды, их органическое слияние.
С результатами мировой войны связаны и кардинальные изменения,
произошедшие в колониальном сознании Европы. Ч.Форсдик указывает, что в
84Brenner P. Scwierige Reisen. S. 137.
85Ibid., S. 134-135.
86Knox R.S.C. A Political Tourist Visits Future: Ernst Toller’s Russian and American Travels near the end of the Weimer Republic. In: Cross-Cultural Travel. Papers from the Royal Irish Academy Symposium on Literature and Travel. National University of Ireland, Galway, November 2002. Ed. by Jane Conroy. New York, Washington, D.C., Baltimore, Bern, Frankfurt a/M, Berlin, Brussels, Vienna, Oxford, [2003]. P. 355-363.
87Brenner P. Scwierige Reisen. S. 144.
88Ryklin M. Hinten den Kulissen der Revolution. Walter Benjamins Roter Oktober. In: Berlin, Paris, Moscau. Reiseliteratur und die Metropolen. Hrgs. von W.Fähnders, N.Plath, H.Weber,
I.Zahn. Bielefeld, Aisthesis Verlag, 2005. S. 253-270
89Brenner P. Scwierige Reisen. S. 150.

50
тридцатые годы во Франции появляется «колониальная литература» – по-
настоящему колониальная, создающаяся людьми из колоний90. Колонии впервые получают свой собственный голос. Русская литература, безусловно,
представляет собой другой случай: уже в XIX веке она воспринимается Европой как значительное культурное явление. Однако в плане русской экспансии в Европу можно начертить культурно-типологическую параллель.
Социализм, по сути, был первым и единственным российским проектом европейского масштаба, серьезно захватившим умы европейских интеллектуалов. В этом плане отношение советской литературы к Европе – некая психологическая компенсация за XVIII-XIX века. Если императорская Россия училась у Европы, то Советская Россия призвана научить Европу новому знанию. Советская культура – это голос бывшей культурной окраины,
предложившей новый всеевропейский проект, обновляющий интеллектуальную жизнь мира. Кроме того, Советский Союз утверждает себя символом освобождения народов, лидером антиколониализма. Советский путешественник как проекция советской политики позиционирует себя анти-
колонизатором. Обладая при этом колонизирующим взглядом и колонизаторским сознанием. Функционально он миссионер, а следовательно,
по Саиду, колониалист. Описывая общественные отношения в странах Запада,
советский путешественник переводит их на советский язык – сравнивает с тем,
как поведут себя в тех же ситуациях советские люди; примеряет на капиталистическую жизнь схему общественных отношений социализма. Тем самым он реорганизует, перестраивает капиталистическое пространство.
Делает чужое своим, отчасти советским. Колониализм светит в советских текстах уже отраженным светом.
Наконец, едва ли не самая важная причина пика путешествий, –
пересмотр метафорических смыслов путешествия. «На протяжении всей
90 Charles Forsdick, Travel in the Twentieth-Century French and Francophone Cultures. P. 85 и
далее.