1917 Временное правительство
.dochttp://www.istmira.com/istros/vneshnyaya-politika-vremennogo-pravitelstva/
В.С. Васюков «Внешняя политика Временного правительства»
Редактор И. И. Макаров Мл. редактор Л. Н. Винокур Оформление художника М. К. Шевцова Художественный редактор И. П. Шувалов Технический редактор Р. С. Васькина Корректор Л. Ф. Кирилина
Сдано в набор 29 марта 1966 г. Подписано в печать 26 июля 1966 г. Формат бумаги 84Х1087а2. № Я, Бумажных листов 7,75. Печатных листов 26,04. Учетно-издательских листов 26,82. Тираж 4000 экз. А01886. Цена 1 р. 79 к. Заказ № 167.
Глава I
ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА ВРЕМЕННОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА в марте —апреле 1917 г.
1. СОХРАНЕНИЕ В СИЛЕ ЦАРСКИХ ДОГОВОРОВ И СОГЛАШЕНИИ. КУРС НА ПРОДОЛЖЕНИЕ ВОИНЫ ДО ПОБЕДНОГО КОНЦА
Внешнеполитический курс Временного правительства отчетливо обозначился с первых дней его существования. Оно сразу объявило, какими принципами намеревается руководствоваться и к чему будет стремиться в области международных 'отношений. Стремления же эти сводились к тому, чтобы осуществить давно сформулированную программу буржуазно-помещичьих кругов России, которую пыталось провести в жизнь царское правительство. В этом не было ничего неожиданного, ибо вышедший «из недр революции» новый русский кабинет на 90%' состоял из представителей крупной финансовой и промышленной буржуазии и обуржуазившихся помещиков, виднейших деятелей партий кадетов и октябристов. Почти все они входили в состав царской Государственной думы. Возглавил правительство крупный земельный собственник, один из ответственных руководителей земства, князь Г. Е. Львов. Он же взял себе портфель министра внутренних дел. Пост военного и морского министра занял представитель торгово-промышленных кругов, лидер партии октябристов, председатель Центрального военно-промышленного комитета А. И. Гучков. Портфель министра финансов получил один из богатейших капиталистов России, сахарный магнат М. И. Терещенко, который официально не состоял ни в одной из партий, но по своим политическим взглядам примыкал к кадетам и являлся вице-председателем Центрального военно-промышленного комитета. Пост министра торговли и промышленности принадлежал лидеру промышленных и тортовых кругов Москвы прогрессисту А. И. Коновалову. Последний также являлся вице-председателем Центрального военно-промышленного комитета. Другие министерские посты достались представителям тех же классов и партий: министром путей сообщения был назначен Н. В. Некрасов, лидер «левого» крыла партии кадетов; прокурором святейшего Синода — один из крупнейших землевладельцев, консерватор В. Н. Львов; государственным контролером — октябрист И. В. Годнев. Лишь один среди новых министров был несколько иного оперения—это А. Ф. Керенский, принадлежавший к мелкобуржуазным демократам. Обычно его причисляют к эсерам, хотя сам он нигде об этом не говорит, в том числе и в своей книге, посвященной русской революции. В. И. Ленин очень метко назвал его «заложником демократии» в буржуазно-помещичьем Временном правительстве, «мартовским» эсером, перескочившим туда от трудовиков для саморекламы!. «Заложнику демократии» достался портфель министра юстиции, оказавшийся весьма важным в тот период; отчасти это содействовало потом его стремительной министерской карьере.
Руководство иностранной политикой в новом правительстве принадлежало виднейшему идейному вождю русской буржуазии, лидеру партии кадетов и. председателю ее Центрального комитета П. Н. Милюкову. Историк по 'профессии, профессор Московского университета Милюков уделял большое внимание международным отношениям и считался одним из первых знатоков в этой области, особенно в вопросах текущей политики. Еще до Февральской революции в кругах либеральной буржуазии Милюкова прочили на пост министра иностранных дел будущего «министерства национального доверия». Имя Милюкова было хорошо известно в парламентских и правительственных кругах за границей как ревностного сторонника англо-франко-русского союза и противника Германии и Австро-Венгрии. Милюков неоднократно посещал европейские страны, бывал на Балканах и в Америке. В 1916 г. вместе с думскими делегатами он ездил в Англию, Францию и Италию, где выступал с парламентской трибуны за укрепление антигерманской коалиции, за мобилизацию всех сил на борьбу с врагом.
Милюков и кадеты всецело поддерживали захватнические планы царизма, порицая его лишь за «чрезмерную уступчивость» союзникам и за неспособность обеспечить победоносное ведение войны, без чего эти планы не могли быть реализованы. «Общее направление сазо-новской политики, — говорил Милюков в следственной комиссии,— я поддерживал, а не одобрял лишь его политику излишних уступок» К - Под «общим направлением» лидер кадетов подразумевал сближение России с Англией и Францией «для защиты от германских аппетитов». Наибольшие опасения внушала буржуазии, разумеется, не «уступчивость» царизма по отношению к союзникам, а его неспособность привести страну к победе над врагом. Эти опасения явились лейтмотивом всей деятельности кадетов накануне Февральской революции. Они отчетливо проявились в выступлении Милюкова в Думе 1 ноября 1916 г.
Таким образом, Временное правительство было составлено из представителей «прогрессивного блока» или, как его называли, партии «все для войны», которая целиком разделяла и поддерживала внешнюю политику царизма и которая не собиралась «изобретать» никакой иной политики. «Гучков, Львов, Милюков, наши теперешние министры, — разъяснял В. И. Ленин в «Письмах из далека», — не случайные люди. Они — представители и вожди всего класса помещиков и капиталистов. Они связаны интересами капитала Капиталисты не могут отказаться от своих интересов, как не может человек сам себя поднять за волосы». Эти люди пришли к власти не в интересах прекращения войны, а «в интересах еще более ярого и упорного ведения ее»
В своей первой декларации, обнародованной 3 марта одновременно со списком министров, Временное правительство ни словом не обмолвилось о задачах в области внешней политики. Объяснялось это тем, что положение его было еще весьма шатким и неопределенным и говорить в такой момент о столь острых вопросах, как война и внешняя политика, оно просто не осмелилось; обстановка требовала от него соблюдения известной осторожности: по словам Милюкова, Временное правительство находилось в тот момент в состоянии «самого глубокого отчаяния» К Но и долго молчать об этом также было невозможно. От определения внешнеполитических задач в значительной мере зависела его дальнейшая судьба. Для укрепления своего положения Временное правительство спешило заручиться признанием и поддержкой союзных и нейтральных стран, а для этого ему было необходимо как можно скорее раскрыть карты не только во внутренней, но и внешней политике, официально и вполне определенно заявить о намерениях созданного кабинета. С этой целью уже 3 марта в радиограмме, переданной за границу Петроградским телеграфным агентством от имени Временного правительства, говорилось об уверенности «не только в сохранении, но и в громадном увеличении силы национального сопротивления». Там же сообщались заявления Временного комитета Государственной думы о готовности приложить все усилия и принести любые жертвы во имя решительной победы над (врагом28. Еще 1 марта Родзянко от имени Временного комитета Государственной думы, принявшего на себя правительственные функции, обратился к действующей армии и флоту с призывом ни на минуту не ослаблять борьбу против внешнего врага 29.
4 марта Временное правительство приняло решение о том, что оно '«будет ненарушимо отвечать по всем денежным и другим обязательствам, р-анее заключенным от имени государства». Это решение подлежало безотлагательному сообщению «во всеобщее сведение как внутри империи, так равно и за границей» К
Во исполнение этого постановления Милюков в тот же день разослал циркулярные телеграммы русским дипломатическим представителям в союзных и нейтральных странах, в которых было сжато сформулировано, какие задачи ставит перед собой новое русское правительство во внешнеполитической области и какими принципами оно намерено при этом руководствоваться. «В области внешней политики, — говорилось в этих телеграммах,— кабинет... будет относиться с неизменным уважением к международным обязательствам, принятым павшим режимом, верный обещаниям, данным Россией»30. В телеграмме для союзных государств, кроме того, подчеркивалось, что Россия, оставаясь верной союзническому договору, будет сражаться с общим врагом до конца, «непоколебимо и неутомимо» и что новое русское правительство приложит все усилия к исправлению в возможно короткий срок ошибок прошлого, парализо-выв-авших до того времени «порыв и дух самопожертвования русского народа». В заключение выражалась уверенность в том, что порожденный переворотом великий энтузиазм «удесятерит силы... возрожденной России и ее доблестных союзников»31. Одновременно с этой телеграммой Милюков разослал идентичные письма союзным представителям в Петрограде, призывая их оказать ему «ценное содействие» в осуществлении намеченного курса32.
Послы охотно откликнулись на призыв нового русского министра иностранных дел. Они требовали, чтобы Временное правительство безотлагательно заявило обо всем этом публично перед лицом страны и всего мира». «При первом нашем свидании, — пишет в своих воспоминаниях Милюков, —Палеолог... перешел сразу к требованию, чтобы правительство немедленно провозгласило о своем решении продолжать войну а огйгапсе (до победного конца. — В. В.) и заявило о своей верности союзникам». Французский посол энергично настаивал на необходимости «тотчас же ориентировать новые силы» в указанном духе, с чем Милюков охотно согласился, заверив своего собеседника в том, что союзники получат в этом отношении «все гарантии» '.
И действительно, Временное правительство не заставило себя долго ждать. 7 марта оно опубликовало принятое накануне обращение к населению страны, в котором еще раз присягало на верность союзническому долгу, призывая народ вести войну до победного конца. «Правительство, — говорилось в обращении, — приложит все силы к обеспечению нашей армии всем необходимым для того, чтобы довести войну до победного конца. Правительство будет свято хранить связывающие нас с другими державами союзы и неуклонно исполнит заключенные союзниками соглашения»33. Однако эта присяга не совсем удовлетворила беспокойных, но требовательных дипломатов Запада. Как только обращение появилось в печати, Палеолог тут же явился к Милюкову и, по свидетельству последнего, «набросился» на него «с негодованием и жестокими укорами» за то, что в воззвании «не названа Германия», не сделано «ни малейшего намека на прусский милитаризм» и, что самое главное, отсутствовали какие-либо указания на цели союзников в войне. Возвысив голос, французский посол добавил: «Дантон в 1792 г. и Гамбетта в 1870 г. говорили другим языком»34.
При этом Палеолог имел в виду не только широковещательные формулы об «освободительном» характере войны, но и конкретные планы перекройки географической карты, зафиксированные в тайных договорах и соглашениях, скрытых в министерских сейфах. И хотя даже рядовому более или менее разбирающемуся в политике человеку, ознакомившемуся с обращением Временного правительства, должно было стать очевидным, что цели внешней политики, цели войны остаются прежними, старый и опытный дипломат требовал, чтобы обэ всем было сказано четко и ясно. (Разумеется, тайному надлежало оставаться тайным.)
От роли Дантона и Гамбетты Милюков скромно отказался. Но в части уточнения целей его не пришлось долго убеждать: ему и самому не терпелось поставить все точки над «и», сдерживала только обстановка. Поэтому он тут же заверил своего наставника, что все будет сделано: «Дайте мне срок, — смирял он разиневанного посла,— я найду другой повод вас успокоить»35.
И новый министр старательно выполняет данное им обещание. Уже на следующий день, 8 марта, в новой циркулярной телеграмме русским представителям в Париже, Лондоне, Риме и Токио Милюков разъяснял, что заявление Временного правительства, об обязательности для него договоров и соглашений, заключенных при старом режиме, «касается также всех соглашений, заключенных союзными державами со времени нынешней войны»36. Именно в этих соглашениях были зафиксированы цели союзников в данной войне, и именно им Милюков придавал первостепенное значение с первых дней своей деятельности на посту министра иностранных дел.
Обязавшись перед союзниками строго выполнять все царские договоры и соглашения, Временное правительство потребовало и от союзников «обновить» под ними свои подписи. «Было бы желательно, — указывал Милюков в той же телеграмме от 8 ма(рта, — чтобы союзники в ответах своих на наше извещение равным образом подтвердили обязательность для них всех ранее заключенных с Россией соглашений»37.
А тем временем Милюков, как ему и советовали, усердно принялся «ориентировать новые силы», тем более что положение его несколько укрепилось и, по его словам, он перешел «от самого глубокого отчаяния почти к полной уверенности»38. В беседе с представителями печати Петрограда и Москвы 9 м. арта министр иностранных дел заявил, что в области внешней политики и в деятельности дипломатии переворот, подобный только что происшедшему, «вещь совершенно невозможная».
Поэтому, продолжал он, «его первая задача заключается в том, чтобы сохранить в силе договоры и соглашения, упрочить и развить союзнические и дружественные отношения с союзными и нейтральными странами»
Здесь уже совершенно ясно сказано, что внешнеполитический курс Временного правительства будет таким же, каким он был при царе. Оставалось только напомнить, о чем гласили соглашения с союзниками, т. е. раскрыть цели, во имя которых ведется эта война. Это сделал новый министр иностранных дел в интервью представителям французской печати через день после упомянутой беседы: «Перемена правительства, — подчеркнул он, — не изменила наших стремлений. Мы более чем когдакпибо желаем владеть Константинополем, который необходим для нашей экономической свободы»39. Там же Милюков разглагольствовал об «освобождении угнетенных национальностей Австро-Венгрии», образовании «солидно организованной Югославии», ограждении Балкан от германских притязаний и т. д.
Вместе с министром иностранных дел в том же духе «ориентировали новые силы» и другие министры, и в первую очередь военный и морской министр Гучков. 10 марта он опубликовал от имени Временного правительства обращение к армии и населению, в котором призывал к сохранению единства, сплоченности и твердого внутреннего порядка во имя продолжения войны с Германией и ее союзниками. При этом махровый думский реакционер допустил грубейший выпад против наиболее революционно настроенных масс, намекнув, будто они идут на поводу у «немецких шпионов». «В столице,— говорилось в обращении, — отдельные группы продолжают сеять раздор, связывая решения Временного правительства и препятствуя их проведению в жизнь... Не слушайтесь сеющих рознь. Много немецких шпионов, скрываясь под серой солдатской шинелью, мутят и волнуют вашу среду»40. Нетрудно догадаться, какую цель преследовал в данном случае лидер октябристов.
И обращение Временного правительства к населению страны от 7 марта, и это тучковское обращение к армии и населению почти дословно повторяли «завещание» Николая II о «доведении войны во что бы то ни стало до победного конца», содержавшееся в его акте об отречении от престола.
Таким образом, внешнеполитический курс Временного правительства во всех его основных аспектах был унаследован от царизма. Весьма показательным в этом отношении является и тот факт, что Временное правительство в неизменном виде сохранило весь старый дипломатический аппарат. Здесь действительно не произошло ни малейшего «переворота», о чем с таким акцентированием говорил Милюков. Вверенное ему министерство не подверглось никаким преобразованиям, за исключением отстранения от должности буквально нескольких человек, ярых приверженцев самодержавия, да и то только в нейтральных странах. «Я, кажется, был также единственным (из министров Временного правительства.— В. В.), который не уволил никого из служащих, — писал позже Милюков. — Я ценил заведенную машину с точки зрения техники и традиции» *. Хорошо известно, однако, что представляла собой эта традиция. Дипломатическая служба в России вплоть до 1917 г. оставалась монополией дворянства. Царское правительство старательно ограждало русский дипломатический корпус от проникновения в него лиц неаристократического происхождения; здесь были особенно сильны монархические настроения. Поэтому русская дипломатия в своем подавляющем большинстве отнеслась к революции враждебно, что отнюдь не содействовало сколько-нибудь существенному обновлению русской внешней политики. Причем и центральный аппарат министерства иностранных дел, и его заграничные учреждения представляли приблизительно одинаковую картину. Вот что писал, например, об одном из русских дипломатических представительств за границей, в частности в Италии, бывший комиссар Временного правительства С. Г. Сва-тихов, побывавший там в июне—августе 1917 г.: «Российское посольство в Риме, состоящее в значительной степени из реакционеров, тесно связано с реакционными группами в России и за границей, совершенно отрицательно относится к Временному правительству и к революции, считая их явлениями временными, скоро проходящими и питая надежду на скорое восстановление Романовых и на укрепление реакции»'.
Не менее безотрадную картину являл собой дипломатический и консульский аппарат России и в других странах, о чем Сватиков также оставил весьма ценное свидетельство. «Все черносотенцы,— отмечал он,— оставлены на своих местах и пользуются усиленной поддержкой таких же черносотенцев, оставшихся в управлениях и министерствах в Петрограде... Глубоко ненавидя революцию, они всеми силами стараются дискредитировать не только демократию, но и само Временное правительство, указывая иностранцам на то, что революция виновата в разрухе, переживаемой Россией»41.
Даже этому правоверному представителю новой власти казалось совершенно недопустимым оставлять в министерстве иностранных дел всех тех чиновников, которые верой и правдой служили царю и которым были абсолютно чужды задачи революции. «Верные и преданные слуги монархии, — признавал он, — не в состоянии, если бы даже они этого и желали, защищать дело республики и преобразования России на демократических началах. Целый ряд крупных иностранцев указывал мне на полное несоответствие между новой Россией и ее дипломатическим представительством... наша дипломатия с глубоким неодобрением относится к новой России, а в силу этого не способна объективно защищать ее интересы» 3.
Но то, что бросалось в глаза иностранцам, оказывается, не доходило до министров «революционного» русского правительства, хотя его официальные представители продолжали низкопоклонствовать перед членами романовского дома. Весьма любопытен следующий факт. В церкви русского посольства в Лондоне, куда не переставали хаживать на молебны сам поверенный в делах и другие ответственные сотрудники посольства, еще в июне для проживавших в Лондоне Романовых перед алтарем продолжали расстилать специальный дорогостоящий ковер и ставить золоченые кресла. Этот обряд не был нарушен и в тот день, когда церковь посетил специальный посланец Временного правительства комиссар Сватиков. А в Женеве, например, тамошний русский протоиерей при молчаливом согласии посланника и после отречения Николая II долгое время продолжал упоминать его в качестве все еще правящего императора.
Не переставая заискивать и пресмыкаться перед Романовыми, русская заграничная дипломатическая служба с ненавистью и презрением относилась к революционерам, к политическим эмигрантам. «Характерной чертой для наших, посольств, — отмечалось в том же отчете,— является продолжающееся в них пренебрежение к русским гражданам и возобновившееся после короткого перерыва преследование политических эмигрантов», которое, кстати, началось в июле по инициативе и фактически с благословения самого Временного правительства, закрывшего для эмигрантов границу и объявившего о «временном» прекращении возвращения их в Россию.
Особую ненависть у таких «представителей» революционной России вызывали Советы, презрительно называвшиеся ими «Советами собачьих депутатов», и, уж конечно, большевистская партия, руководящая сила революции. Именно дипломатические представители усердно старались распространять за границей гнусную клевету о мнимых связях большевиков с немецким генеральным штабом, о немецких «шпионах» в рядах революции и тому подобные вымыслы. А в то же время эти официальные представители сами занимались вредительством, дискредитировали свою страну, наносили прямой ущерб ее мощи, обкрадывая государственную казну и срывая работу заграничных заготовительных органов. «В делах о многомиллионных заказах на государственную оборону,— писал Сватиков,— процветают хищения, следствие о которых тормозится изо всех сил». Такие скандальные факты, о которых сообщает Сватиков, имели место в русских заготовительных органах в Италии и в Соединенных Штатах Америки. Временное правительство, однако, не пыталось избавиться от такого аппарата, он его вполне устраивал.
С первых шагов своей деятельности Временное правительство стремилось использовать революцию для более активного участия России в войне и осуществления связанных с нею внешнеполитических планов русской буржуазии. Это стремление отчетливо проявилось уже в обращении от 7 марта. «Правительство верит,— говорилось в этом обращении,— что дух высокого патриотизма, проявившийся в борьбе народа со старой властью, окрылит и доблестных солдат наших на поле брани»
Особое усердие в этом направлении проявлял сам руководитель внешнеполитического ведомства, настойчиво пытавшийся внушить широкому общественному мнению, будто русская революция, собственно, для того и совершена, «чтобы отстранить препятствия, стоявшие на пути России к победе» 42. Стремление добиться победы над врагом, прокламировал лидер кадетов, «сделалось даже первоисточником совершенного народом переворота»43.
Поначалу Милюков склонен был считать, что революция облегчит задачу реализации аахватнических планов русской буржуазии, устранит препятствия, мешавшие успешному ведению войны не только потому, что она поставила ее у власти, но и благодаря огромному моральному весу, который приобрела Россия в результате победы Февральской революции. Спекуляция на международном авторитете русской революции сделалась неотъемлемой частью дипломатии Милюкова. Глава партии кадетов рассудил, что отныне можно смело и во всеуслышание говорить о любых захватах, о любой перекройке карты мира в пользу союзников без риска быть обвиненным в империализме. Раньше помехой этому служил реакционный монархический режим, являвшийся, по выражению Милюкова, «мертвым грузом» для русской политики, «единственным темным пятном во всей противогерманской коалиции». Теперь же положение коренным образом изменилось: мертвый груз сброшен, темное пятно исчезло; пришедшая к власти буржуазия стала «носительницей» демократии и потому может говорить о своих захватнических планах под самой благородной вывеской «восстановления попранной свободы и справедливости». Разъясняя журналистам, что первейшая задача Временного правительства на международной арене состоит в сохранении в силе старых договоров и соглашений, Милюков заявил: «...Выполнение этой задачи значительно облегчено происшедшим переворотом. В итоге последних событий Россия, бывшая самой отсталой в среде союзников, стала теперь равной всем передовым западным демократиям. Отныне нам нечего стыдиться самих себя. Мы можем сказать, что мы стали равными среди равных, и наш союз с такими передовыми государствами, как Англия, Франция и Италия, уже никак не может ни унижать, ни компрометировать... Теперь мы можем не краснеть и не стыдиться самих себя и выступать с полным сознанием собственного достоинства по всем вопросам, связанным с освобождением мира. Мы приобрели неотъемлемое право открыто и искренно обсуждать все высшие освободительные цели войны» К Иными словами, революция, по его мнению, расчистила русской буржуазии путь для реализации ее империалистических планов под видом осуществления освободительной миссии. При этом Временное правительство, как и союзники, пыталось использовать и использовало в своих целях национально-освободительную борьбу порабощенных народов Австро-Венгрии и Оттоманской империи.
Зачисляя в свой актив возросший в результате революции моральный вес России, Милюков в то же время сознает «физическую слабость» страны, и потому его дипломатия принимает подчас тон шокирующего заискивания перед союзниками. Он то и дело обращает к населению призыв «оправдать надежды», которые союзники возлагают на Россию, подразумевая под этим восстановление боеспособности русской армии и ее активное участие в предстоящей весенне-летней боевой кампании. Последние события, говорил он в упомянутой беседе с представителями печати 9 марта, возбудили среди союзников некоторые опасения за судьбу русского фронта. При теперешних обстоятельствах наша боевая готовность играет в их глазах огромную роль. Онй рассчитывают на полное и быстрое восстановление военной дисциплины в рядах русской армии и на интенсивную работу в области снабжения ее всеми необходимыми припасами. Поэтому, заключал министр, на нас лежит долг -«всячески укрепить и оправдать их доверие к новому режиму, доказать его способность энергично продолжать войну»1.
2. ОТНОШЕНИЕ СОЮЗНИКОВ К ПЕРЕВОРОТУ В РОССИИ. ОФИЦИАЛЬНОЕ ПРИЗНАНИЕ НОВОГО РУССКОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА
Февральская революция вызвала у союзников двойственное чувство. С одной стороны, они испытывали удовлетворение в связи с тем, что был свергнут режим, который, по их мнению, сковывал силы страны, не позволял ей воевать в полную мощь. С другой,— и это чувство доминировало над первым,— их охватила тревога за судьбу России как участника войны.
Известно, что уже с конца 1916 г. Англия и Франция, а также Италия и Япония проявляли большое беспокойство в связи с развитием событий в России. Они опасались взрыва революции и прилагали немало усилий, чтобы предотвратить ее. Через своих представителей в России союзники оказывали моральную поддержку тем русским политическим кругам, которые намеревались осуществить дворцовый переворот или, как его называли, «маленькую революцию» в целях предупреждения неумолимо надвигавшейся социальной революции. Они боялись, что последняя серьезно скажется на боевой мощи России, ослабит ее вклад в «общесоюзническое дело» и, что страшнее всего, вообще приведет к выпадению России из антантовской коалиции. И все же союзник» надеялись, что революции удастся избежать если не путем воздействия на императора и его политику, то с помощью дворцового переворота, ведущая роль в котором отводилась буржуазии и ее ставленникам.
Произошло, однако, то, чего союзники опасались больше всего. Вспыхнула подлинно народная революция, мгновенно опрокинувшая царский трон и пробудившая мощные социальные силы. Февральская революция всколыхнула весь мир. С огромным восторгом она была встречена трудящимися всех стран. Они радовались за своих братьев по классу: наконец-то рухнул оплот тирании и деспотизма. В русской революции народные массы всей планеты увидели предвестника скорого мира.