1. Изменение состава участников мирового политического процесса — акторов:

· резко возросло число национальных государств главным образом за счет большого числа африканских государств, которые приобрели не­зависимость в 60-е годы ХХ в. (затем этот процесс продолжается «за счет» фрагментации посткоммунистического пространства. — Прим авт.);

· появилось множество негосударственных акторов, ставших со­ставными элементами структуры (речь идет о международных неправительственных организациях, международных межправительствен­ных организациях, транснациональных корпорациях и т.д., но следует подчеркнуть, что некоторые из них появились еще в конце XIX сто­летия и в начале ХХ, однако активизация их деятельности и широкое распространение приходится именно на указанный период);

· негосударственные акторы поставили под контроль существенную часть ресурсов национальных государств (данное утверждение целиком относится к деятельности ТНК);

· возрастание числа акторов и дифференциация между ними умножили число международных взаимосвязей и усилили их. Развивая эти идеи, Джозеф Най предложил располагать акторов международных отношений на трех уровнях: субгосударственном, государственном и надгосударственном, а также разделить их по трем секторам: общественный, частный и негосударственный. Таким образом, не только государства, но и неправительственные организации, как националь­ные, так и международные, и корпорации, как национальные, так и транснациональные, международные правительственные организации и власти местного и регионального уровней рассматриваются теперь как акторы международной системы.

2. Изменение целей национальных государств:

· в мире, где растет взаимозависимость, исчезает традиционное разделение между сферами внутренней и внешней политики, внешняя политика становится полем измерения экономического развития всего мира;

· в то же время происходит расширение сфер человеческой дея­тельности внутри государств, каждая из которых стремится расширить­ся за пределы государственных границ;

· в мире растущей взаимозависимости влияния, опосредован­ные связями различного рода более, чем прямое применение силы, становятся ключевой проблемой международных отношений.

3. Преобразование содержания понятия силы:

· если сила по-прежнему способна влиять на поведение других, ее природа в современном мире радикально изменилась. В условиях усложнившихся взаимосвязей возросшего числа акторов произошла как бы ее диффузия, и в результате утратилась автоматическая связь между силой и военной мощью. Развивая эти идеи, Дж. Най сформулировал тезис о «мягкой силе» (softpower). Последняя означает «комплекс привлекательности», которым обладает страна независимо от имеющегося у нее материального потенциала. В сущности, это набор характеристик, которые могут побуждать зарубежные государства имитировать черты поведения страны, обладающей «мягкой мощью», формы и методы ее развития, элементы общественного устройства, изучать ее язык, открывающий путь к самовозвышению и общему благу (таким образом, в мире интенсивных информационных потоков начинает работать сила примера);

· в условиях взаимозависимости традиционная логика отношений конкуренции между государствами («я выигрываю, вы проигрываете») еще сохраняется, но перспективы связаны со стратегией солидарности, сотрудничества, так как негативные последствия развития универсальны, касаются всех и лишь различаются в степени воздействия на все государства.

4. Создаются новые иерархические структуры в международной системе: преобразования в природе международных сил воздействовали на международную иерархию, устранив единство иерархии, основанной на военной или военно-политической силе, сложились функциональ­ные иерархии, постоянно главенствовать в каждой из которых трудно. Появились «ограничители» силы, которые затрудняют ее использование для достижения цели.

5. Преобразование международной системы в целом:

· международная система впервые в истории сложилась в еди­ную систему, символизируемую Организацией Объединенных Наций, созданной в 1945 г.;

· пока сохраняется биполярная дипломатика (вторая половина ХХ в.) — стратегическая сфера, но обе сверхдержавы вынуждены всту­пать в другие иерархические связи, где их военная сила не оказывает решающего влияния (например, экономика, информационные техно­логии, наука и т.д.);

· при сохранении силовых отношений между государствами манипуляция с помощью взаимозависимости становится стратегическим средством (например, изменения объемов добычи энергоносителей и мировых цен на нефть и газ, ограничение экспорта природного сырья, операции с внешними займами и долгами).

В идеале же предполагается, что под воздействием глобализации международных отношений идет процесс постепенного укрепления взаимодействия между нациями, цивилизациями и этнокультурами, ведущий к обретению взаимосвязанности и образованию структур глобальной управляемости, которые интегрируют прежде разъединенные фрагменты мира и тем самым позволяют в ней (управляемости) соучаствовать.

Многие исследователи стали даже писать о формировании поствестфальской системы международных отношений, «...публично декларирующей в качестве нового принципа их построения верховный суверенитет человеческой личности, главенство прав человека над национальным суверенитетом. Однако возникающая система между­народных связей демонстрирует также укрепление принципов, для реа­лизации которых защита прав человека служит лишь дымовой завесой и эффективным орудием. ...Действующий принцип поствестфальской системы — избирательная легитимность (избирательное признание суве­ренности. — Прим. авт.) государств, что предполагает как существование властной транснациональной элиты, санкционирующей эту легитимность, так и особой группы “стран-изгоев” (и так называемых “несосто­явшихся государств”. — Прим. авт.), а также государств с ограниченным суверенитетом.

Верхушка новой иерархии обладает не только этим “священным правом”, но и техническими возможностями для формирования мирового общественного мнения, служащего затем основой для легитимации и делегитимации национального суверенитета, а также для осуществления властных полномочий, связанных с приведением нового статуса государств в соот­ветствие с политической реальностью».

По мнению целого ряда экспертов, главным содержанием мировой политики становится переход от системы индивидуальных государств (Вестфальская система) к системе, во многом управляемой наднациональными и транснациональными институтами, регулирующими отношения между государствами. Это потребовало серьезного пересмотра основных элементов внешнеполитической традиции, а также национальных политических систем. Международные институты та­кого рода действительно возникают (ВТО, МВФ, Всемирный банк, G8 и др.), но многое остается неясным:

· адекватен ли этот процесс по масштабу и имеющимся ресурсам потребностям, возникающим в ходе развертывания глобализации;

· могут ли появляющиеся международные институты компенсировать дефицит управляемости в границах национальных госу­дарств и в отношениях между ними;

· осуществимы ли эти глобальные общественно-политические практики.

Убедительных ответов на эти вопросы пока нет. Как писал Кеничи Омаэ:

«На смену “бунту бедных”, которому национальное государство противостояло во всеоружии, пришел “бунт богатых” и бунт капитала. Противостоять им можно будет лишь с помощью новой политической архитек­туры рынка, которую еще предстоит изобрести. Двух представленных до сих пор решений — англосаксонского либерализма и социального протекционизма шведской социал-демократии и “ренановской модели” (нации. — Прим. авт.) — недостаточно для ответа на вызовы. ...Вызов традиционному государству брошен не только глобализацией рынков и транснациональны­ми силами, такими, как финансовые объединения, мультинациональные компании, «церкви» и крупная организованная преступность. Государство ослаблено как сверху, наднациональными институтами типа Европейского Союза, так и снизу — тенденциями к местничеству, регионализму и дроблению государств. ...Экономика образует архипелаги “городов-государств” и “государств-регионов”, которые взаимодействуют напрямую в рамках “панрегионов” или же в рамках глобальной экономической системы, пытаясь минимизировать власть государств или, точнее, государственное вмешательство, противоречащее ее интересам и ее логике».

В целом можно выделить следующие новые характеристики между­народных отношений глобального мира:

· рост экономического потенциала негосударственных акторов (ТНК). Так, исследователи приводят следующие цифры: на ТНК приходится 70% мировой торговли и 80% иностранных инвестиций, но на их производстве занято только 3% мировой рабочей силы. Растет и потребность в его независимой реализации в международной среде;

· постепенное вытеснение негосударственными акторами государств с позиций главных, системообразующих элементов системы международных отношений;

· размывание границ между внутренней и внешней политикой государств;

· «экономизация политики» и закрепление фактического неравенства государств как «акторов международных отношений»;

· появление условий, при которых геоэкономическая и геофинансовая власть диктуют миру свои правила игры, создавая своего рода законодательную базу неолиберальной глобализации, геополитика их «оправдывает», а военная компонента «защищает», дипломатия в этом случае из области искусства переходит на уровень технического оформления реального экономического передела мира (Н. М. Межевич);

· появление нового поколения международных регулирующих органов (элитарных, а не эгалитарных), что проявляется, в частности, в фактическом вытеснении ООН механизмом «Большой восьмерки» в качестве ведущего института новой международной системы. Снижается и роль голосования по традиционной формуле «одна страна — один голос», при одновременном усилении роли косвенных, консенсусных форм принятия решений, которые учитывают вес и влияние участвующих в этом.

Кроме того, как уже отмечено выше, глобализация «вывела» на международную арену целую группу новых действующих лиц (между­народные финансовые институты, экологические, правозащитные и антиглобалистские организации, религиозные движения, террористические сети, преступные объединения, исследовательские и внедрен­ческие центры и многие другие), весьма различных, а зачастую и про­тивоположных по своим интересам и целям, что делает традиционную дипломатию лишь одним из многих каналов международного общения и механизмов урегулирования спорных проблем. В то же время появление международного терроризма как фактора глобальной политики привело к переоценке одного из важнейших принципов международных отношений — принципа невмешательства во внутренние дела су­веренных государств. Внутренние дела отдельного государства становятся объектом интереса международного сообщества или отдельных стран-лидеров современного мира не только с точки зрения положения с правами человека в этом государстве, но и с точки зрения наличия или отсутствия террористических угроз, исходящих от данного государства внешнему миру.

Авторы книги «Пределы конкуренции» предупреждают: в мире уже идет война, война без стрельбы, но речь идет о выживании. Это «но­вый вид войны» — «психологическо-экономическая война за глобальное руководство». Конкуренция в мире стала универсальным кредо, идеологией; транснациональные компании (ТНК) рассматривают всю планету как один глобальный рынок. Глобализация создает опасность нарастания разрыва в благосостоянии между государствами — в этих условиях могут утвердиться только те из них, которые имеют в своем распоряжении новейшие технологии и дешевую, но квалифицированную и гибкую рабочую силу.

Таким образом, получив наибольшее развитие в экономической сфере, глобализация в конце ХХ столетия вышла за ее рамки и стала «либо вскрывать реальное несоответствие между мировыми экономическими процессами и мировой общественно-политической организацией, либо уже реально “перестраивать” политическую структуру мира», — указывают М. М. Лебедева и А. Ю. Мельвиль. Действительно, глобальные товарно-финансовые рынки и информационное пространство формируются ускоренными темпами, а развитие между­народных рынков труда всемерно замедляется дискриминационной миграционной политикой национальных государств. В формировании же глобального правового пространства и развитии институтов между­народной политики и международного права с 1990-х годов возобладали регрессивные (а в ряде случаев даже репрессивные) тенденции. Не случайно в настоящее время исследователи все чаще говорят о возникновении дефицита демократии в эпоху глобализации. Так, по мнению некоторых российских политологов:

«С признанием Косова и российским ответом в виде признания Абхазии и Южной Осетии ялтинско-потсдамская модель международного права окончательно перестала существовать как легитимная и признаваемая все­ми совокупность норм. Теперь отдельные центры силы могут вне общих критериев и подходов признавать или не признавать международную правосубъектность кого бы то ни было. Таким образом, общие правила, стандарты и критерии не работают. Политическая целесообразность стано­вится главным мерилом мировой политики».

Итак, на сегодняшний день результаты процессов глобализации оказались неоднозначными и противоречивыми:

«За сближением России с Западом скрывалась утрата ею ее исторической роли. За формальным образованием Европейского Союза — возвращение нестабильности в Европу. За видимым вселенским торжеством Америки вырисовывается неудержимый рост могущества Азии, а за успехами Азии кроется проблема дестабилизации отношений Запада с остальным миром».