Философия психологии_6

Когда и где берет начало дуализм «душа—тело»?

Всегда ли люди верили в раздельное существование души и тела? Достался ли нам этот дуализм в наслед­ство от греческих досократиков? Являлся ли дуа­лизм изначально частью психологии? Тщательное изучение исторических документов свидетельствует о том, что на все эти вопросы мы должны ответить отрицательно. Наиболее ранние письменные источники, в кото­рых мы обнаруживаем следы психологических пред­ставлений, оставленные охотниками-собирателями, индоевропейцами, а также мыслителями Древнего Египта, Месопотамии, Иудеи и Китая, с очевиднос­тью свидетельствуют о том, что идея дуализма души и тела не является для человечества естественной данностью.

Если история сможет указать, где и когда возник психофизический дуализм, это будет доказательством того, что такой дуализм существовал не всегда и что он не является единственно возможной формой мышления. Исто­рия также предложит нам альтернативный взгляд, существовавший до возникновения психофизическо­го дуализма. И наконец, история может определить условия и источники возникновения дуализма души и тела, и это знание позволит нам судить о том, на­сколько совместим характер этих источников со ста­тусом психологии как науки.

Охотники-собиратели и пастухи. Среди племен, живущих охотой и собирательством, а также ското­водством, получило распространение представление о жизненной силе, которая может принимать форму дыхания, дыма, облака, тени, образа или видения и т. д. Одним из наиболее распростра­ненных ее форм было дыхание, и изображения ли­ний, идущих от носа и рта (людей и животных), в на­скальной живописи Франции и Испании, дают основания полагать, что это представле­ние восходит к ледниковому периоду, то есть суще­ствовало 15 или даже 30 тысяч лет назад.

Последний вздох павшего воина описывается в «Илиаде» как псюхе — слово, ставшее корней сло­ва «психология». Выражение «испус­тить дух» означало не только выдохнуть, но и уме­реть, то есть утратить свою жизненную силу. Анало­гичным образом само слово «дух» происходит от слова «дышать».

Представление охотников-собирателей, а также ранних земледельцев и скотоводов о жизненной силе существовало в двух вариантах (Нулткранс 1953; Бреммер, 1983). Один вид жизненной силы, практи­чески существующий независимо от тела, овладевал человеком в состоянии сна, обморока и экстаза. Его можно назвать «свободной силой» — бессмертной и после смерти тела способной прини­мать иные формы, в частности формы животных.

Другой вид жизненной силы был активным в то вре­мя, когда человек находился в бодрствующем состо­янии, и часто отождествлялся с дыханием. Мы мо­жем назвать его «телесной силой», ответственной за такие психологические функции, как мышление, чувства и восприятие

Древние охотники-собиратели, как правило, при­писывали этим видам жизненной силы способность воздействовать на природные явления — болезнь, удачу, обилие пищи, погодные условия, смену времен года, участь врага, формирование местных природ­ных условий, наличие источников воды и т. д. Эти анимистические силы превосходили силы человека, и потому воспринимались как сверхчеловеческие. Однако они были слабее природных сил, а потому не считались сверхъестественными, то есть выходящи­ми за пределы пространственно-временных измере­ний природного мира. За неимением более подходящего термина назовем этот образ мышления «натуралистическим анимизмом».

Анимизм - (от лат. anima, animus - душа, дух), 1) вера в существование душ и духов, обязательный элемент всякой религии; 2) форма первобытного мышления, приписывающего всем предметам душу.

Ранние и незападные цивилизации. В древнейшем государстве Месопотамии, Шу­мере, верховные божества были олицетворением природных сил. Высшими божества­ми являлись бог неба Эн, богиня земли Ки, и вселенский дух эн-ки («небо-земля»). «Владыкой ветра» был Энлиль, где эн озна­чает «владыка», а лиль — «ветер». Соответственно, это божество являлось также воплощением жизнен­ного дыхания и одушевленной материи. В этих пред­ставлениях отсутствует дуализм души и тела или физического и нефизического, как и в четырех моду­сах бытия жителей Месопотамии: удаче, судьбе, ви­тальности и индивидуальной телесности.

Сердце считалось средоточием большинства пси­хологических явлений для народов Месопотамии, Древнего Египта, Древнего Китая, Древней Греции, майя и других. В папирусах встречается изображение сердца на одной чаше весов и пера на другой, что символизи­рует суд справедливости, ожидающий человека по­сле смерти и определяющий его судьбу в потусторон­нем мире. Одним из модусов бытия у древних егип­тян был ба, тесно связываемый с дыханием и являвшийся носителем жизненной энергии в загроб­ной жизни. В период Нового Царства он изображался в виде птицы с человеческой голо­вой, иногда — вдыхающей в ноздри мумии. Забкар отмечает, что поскольку в древнееги­петской культуре не существовало дуализма, ба не рассматривался ни как внешняя, ни как внутренняя сущность, не являлся он и духовной силой, противо­поставляемой материальным силам. Для древних египтян мир животных, людей и богов представлял собой единую неразрывную целост­ность.

В Древнем Китае представление о богах было так­же вполне материалистическим. Они уподоблялись человеческим существам, хотя и наделялись значи­тельно большим могуществом, что в корне расходит­ся с западными представлениями о сверхъестествен­ном боге. В древнекитайской мысли признавались два типа жизненной силы, инь — пассивное начало, связываемое прежде всего с телом, а в особенности — с кровью, и ян — активное начало, основу которого составляет дыхание. В даосизме «чи» (= энергия) рассматривается как дыхание или жизненная сила Дао. Вместилищем многих психоло­гических функций считалось сердце, а психология носила название ксин-ли-ксю — «учение о правилах сердца». Хотя в традицион­ной китайской системе верований дуализм отсутствовал, он был привнесен в нее извне. Многие китайцы, обучавшиеся на Западе, перенесли понятие дуализма и на китайскую психологию. Буддизм, пришедший в Китай из Ин­дии, также привнес в китайскую мысль представле­ния о дуализме души и тела (Кио, 1976).

Индоевропейцы. Единая языковая семья, вероятно, зародившаяся в районе Черного моря около шести ты­сяч лет назад, распространилась на огромных простран­ствах от Индии до Европы, включая Исландию (а позднее и значительно дальше, вместе с европейской колонизацией). Индоевропейская языковая семья включает такие восточные языки, как бенгали, урду, фарси, хинди, и такие западные языки, как русский, ал­банский, греческий, французский, исландский, кельт­ский и английский. В языках, принадлежащих этой се­мье, запечатлены свидетельства ранних психологичес­ких представлений индоевропейцев.

Древнейшим индоевропейским письменным па­мятником считается «Ригведа». Хотя дата создания этого текста неизвестна, археологические находки, связываемые учеными с его авторами, относятся к историческому периоду около 5700 лет назад. «Риг­веда» представляет собой преимущественно собра­ние ритуальных гимнов, воспевающих красоту и ха­рактер природы. Боги «Ригведы» — это божества природных стихий, причем некоторые из них, как и в культуре Месопотамии, носят имена, соответству­ющие тем или иным природным явлениям.

Упоминаемые в «Ригведе» термины, относящиеся к нашей теме, хотя и немногочисленные, проливают свет на поставленные нами вопросы. Манас — слово, которое обычно переводится как «душа» или «дух», помещаемый авторами «Ригведы» в сердце, рассмат­ривается ими, однако, как функция всего тела и озна­чает лишь «мышление» или «мысль», но не разумную душу, противопоставляемую телу (Бхаве, 1960). Поведение ставится в связь с ды­ханием и другими органическими процессами и рас­сматривается как жизненная функция. Атман означа­ет дыхание или ветер. Таким образом, мы не находим в «Ригведе» следов психофизического дуализма.

Доклассическая Греция оставила нам великие эпи­ческие поэмы Гомера: «Илиаду» и «Одиссею». В этих памятниках мы снова находим богов, носящих те же имена, что и природные стихии, над которыми они господствуют (среди них Гея — Земля и Эрос — Лю­бовь), что указывает на неразрывную связь самой природы и жизненных сил, рассматривающихся как ее причинные элементы.

В своем президентском обращении к Американ­ской психологической ассоциации Флоренс Денмарк заявила, что первоначаль­ными значениями слова психе являлись «душа» и «дух», и что современная психология способна объединить неосязаемое с фи­зическим. Однако, как мы уже отмечали, у Гомера слово «псюхе » означало последний вздох, свободную силу, продолжавшую существование в потусторон­нем мире в форме тени, лишенной телесных ощуще­ний. Утрата псюхе означала прекращение земной жизни. В эпоху Гомера этот термин не имел четко вы­раженного психологического значения.

Используемые Гомером термины, которые действи­тельно имели психологические значение, служат для обозначения телесных функций:

Кардия функция сердца, чувство.

• Менос), связываемый с импульсивными действиями и яростью, помещался в грудной клетке.

• Френии, помещаемые в грудной клетке, в районе диафрагмы или в легких вблизи бьющегося сердца, обладают двумя различными характеристи­ками. Первая — созерцательная или интеллектуаль­ная функция аффективного типа, включающая такие эмоции, как благоговение, презрение, радость и чувство прекрасного. Вторая характеристика так­же является аффективной - исступленный, фа­натичный, неистовый, яростный, (ши­зофрения). Интеллектуальный характер френий нашел отражение в появившемся спустя многие века термине «френология» — название псевдонауки, ос­нованной на представлении о том, что очертания че­репа отражают индивидуальные психологические особенности человека.

• Ноос (позднее — нус) также располо­жен в грудной клетке и воплощает рациональную функцию жизненной энергии. Ноос выражает осознавание или мгновенное понимание чего-либо, как, например, нахождение способа разрешения проблемы. Спустя века Аристотель превратит нус в высшую функцию псюхе, которая, в свою очередь, яв­ляется первичной жизненной функцией всего орга­низма — «первой стадией актуальности естественно­го тела».

• Фумос связан с импульсивными и ир­рациональными аффективными функциями, такими как радость, гнев, страх, печаль и жажда мести. В от­личие от свободной силы псюхе, фумос активен, ко­гда человек бодрствует. Фумос, этимологически свя­занный со словами «дышать» и «пар», обитает в грудной клетке или во френиях.

Поскольку кардия, менос, френии, ноос и фумос обитают в грудной клетке, сердце и легких и связа­ны с дыханием, мы можем предположить, что греки гомеровской эпохи считали телесные органы и фун­кции организма источниками аффективного и интел­лектуального поведения.

Психология классической Греции: натурализм без анимизма

Досократики. Классический период истории античной Греции — эпоха интеллектуального и культурного расцвета, начавшаяся около 600 г. до н. э. и закончив­шаяся смертью Александра (Македонского) в 323 г. до н. э. Народы классической Эллады были первыми известными нам народами, отказавшимися от аними­стических и мифологических объяснений природы и попытавшимися понять законы, лежащие внутри нее самой. Так, они пытались объяснить поведение мате­рии взаимодействием основных природных стихий, к которым относили землю, воздух, огонь и воду. Хотя такое представление может показаться грубым, в принципе оно ничем не отличается от господству­ющей в современной науке теории о 96-ти (без учета дополнительных) химических элементах, составляю­щих материю. Древние греки задавались вопросом, почему солнце движется по небу, и пришли к мне­нию, что оно само является источником своего дви­жения, тем самым отвергнув миф об Аполлоне, про­возящем его по небу на своей колеснице. В У-1У вв. до н. э. Левкипп и Демокрит (460-370 гг. до н. э.) выдвинули гипотезу, согласно кото­рой поведение материи объясняется характером не­видимых частиц, названных ими «атомами». Таким образом, эти философы поставили на место анимис­тического натурализма философский натурализм, который явился предшественником научного натура­лизма.

Сократ (469-399 гг. до н. э.). В V в. до н. э. Сократ использовал натурфилософию для объяснения того, почему невозможно понять человеческое поведение, рассматривая отдельные части тела. Сцена, в которой дается такое объяснение, описана в диалоге Платона «Федон», когда Сократ ожидает своей казни после вынесения ему судом Афин смертного приговора. Со­крат предпочел смертную казнь ссылке («Критон»), а когда друзья захотели вызволить его из тюрьмы и переправить в другой город, он отказался. Он ответил, что невозможно его костями, жилами и другими час­тями тела объяснить его решение остаться в Афинах и принять казнь, как нельзя объяснить смысл его ре­чей, обращенных к друзьям, рассматривая свойства звука, воздуха и слуха. Если бы право решать дано было частям его тела, они вскочили бы с места и бро­сились бежать в другой город, спасаясь от смерти. Они поступили бы так, «увлеченные ложным мнением о лучшем». Действия же самого Сократа можно объяснить, лишь учитывая тот факт, что, будучи сам гражданином Афин, он считал «справедливым и достойным» подчиниться воле своего народа и понести определен­ное им наказание. Но приписывать свои действия ча­стям собственного тела, настаивал Сократ, означало бы «смешивать причины с условиями». Иными сло­вами, лишенный частей своего тела, он не смог бы осу­ществить своих намерений, но утверждать, что части тела являются причиной его поступков, было бы ошиб­кой.

Итак, уже в IV в. до н. э. встречается строгая фор­мулировка, предостерегающая от смешения причин с условиями. Пользуясь современным языком, мы не должны смешивать необходимые условия с достаточ­ными. Иными словами, наличие частей тела необхо­димо для того, чтобы Сократ мог осуществлять те или иные действия, но сами по себе они не достаточны для действия. Принятое им решение требует не только необходимых биологических условий, но определяет­ся историей жизни Сократа как гражданина Афин и понятиями о справедливости и достоинстве, сформи­рованными им в течение жизни. Если бы Сократ ока­зался в XXI в. и услышал, что его поведение опреде­ляется его мозгом, он счел бы такую точку зрения в равной степени неприемлемой, настаивая на том, что наличие мозга, вероятно, необходимо для принятия решения, но не достаточно, чтобы объяснить его. Если бы право решать было предоставлено его мозгу, он тоже приказал бы своему телу бежать и спасать себя.

Платон (427-347 гг. до н. э.). Интерес Платона к психологическим явлениям считается второстепенным по отношению к другим интересовавшим его темам.

Воспоминание Платон считает реакцией на нечто, замещающее предмет, который в данный момент от­сутствует. Восприятие цвета является совместным результатом работы глаза и соответствующего дви­жения объекта. Аффекты также связаны с движени­ем и определяются состоянием здоровья, лишением или восстановлением, и интеллектуальными дости­жениями. В отличие от представлений своих пред­ков гомеровской эпохи, он не помещает аффекты либо иные психологические явления ни в сердце, ни в какую-либо другую часть тела.

Поскольку мы знаем Платона лишь как мыслите­ля, но не как экспериментатора, мы не пред­полагаем, что он мог демонстрировать истинность своих утверждений опытным путем. Однако именно об этом свидетельствуют его сочинения: «Положите правую руку в сосуд с холодной водой, а левую — в сосуд с горячей. Затем положите обе руки в сосуд с водой средней температуры. Правая рука почувству­ет тепло, а левая — холод». Платон использовал эту демонстрацию, чтобы показать относительность на­ших ощущений. Эта относительность, рассуждал он, заставляет нас выйти за границы ненадежных ощу­щений и обратиться к идее истинной температуры, которая является реальной и постоянной и не зави­сит от температуры, ощущаемой нашими органами чувств. Платон рассматривал наши недостоверные ощущения лишь как указание на более совершенные и идеальные формы вещей.

Некоторые авторы приписывают Платону психо­физический дуализм и мистицизм. Платон действительно наделял Идеи качеством реальности и рассматривал их как высшую форму вещей — их вечный архетип, обладающий иде­альным существованием и более реальный, чем ощу­щаемые нами объекты. На склонность Платона рас­сматривать абстракции как реальные явления значи­тельное влияние оказал его глубокий интерес к геометрии, ибо он рассматривал геометрические фи­гуры как единственные репрезентации реальности.

Ощущения могут подводить нас, но разум способен проникать сквозь поверхностные оболочки вещей к предельной реаль­ности, к их наиболее совершенному образцу, Идеалу, принадлежащему высшему миру.

С целью более наглядной передачи своих идей Пла­тон использовал мифы, аллегории и притчи, обраща­ясь к человеческому воображению, но предупреждал людей, что «не стоит слишком настаивать на том, что данное мною описание души и ее обиталищ есть не­преложная истина». Так, с помо­щью историй о переселении душ он пытался объяс­нить феномен реминисценции, которую он считал проявлением работы памяти. Платон не делает допущений о существовании чего-либо вне вре­мени и пространства физического мира — допущений, свойственных психофизическому дуализму. «Плато­на принято считать классическим дуалистом, однако фактически его дуализм не является столь изоблича­емым ныне дуализмом духа и материи. Различение, проводимое Платоном, есть скорее отделение того, что существует в форме, подобной математическим урав­нениям, от объектов, которые можно описывать и об­суждать» (Кантор, 1981).

Аристотель (384-322 гг. до н. э.). Первое систе­матическое психологическое учение Запада возник­ло из биологических исследований Аристотеля. Учи­тывая этот факт, можно было бы предположить, что его психологическая система должна являться органоцентрической, однако она обнаруживает родство со взглядами Сократа и Платона, рассматривающих психологические явления как нечто большее, чем просто функции отдельных частей тела. Тем не ме­нее Аристотель все же признавал участие в психоло­гических явлениях биологических структур и функ­ций и отводил сердцу и связанным с ним кровенос­ным сосудам регулирующую роль.

Б лагодаря своим биологическим исследованиям он пришел к пониманию того, что многие проявления активности живых организмов представляют собой не просто функции биологических органов и тканей, но также неразрывно связаны с объектами, с которы­ми эти организмы вступают во взаимодействие. Та­ким образом, психологические явления представля­ют собой результат совместного действия объекта и организма.

В первом случае объект является причиной, по­буждающей псюхе производить ощущение, мотив, или ментальный акт, вызывающий, в свою очередь, реакцию организма. Аристотель же рассматривает псюхе как взаимодействие, что отражено двойной стрелкой. Это не вещь и не агент; псюхе не обладает самостоятельным существованием, а потому не мо­жет являться причиной чего-либо. Душа в понима­нии Аристотеля существует лишь как отношение. Действие же разворачивается исключительно между реагирующим организмом и объектом.

Например, процесс ощущения требует, с одной сто­роны, наличия у организма способности к ощущению, с другой — объекта, который может стать предметом ощущения. Орган чувств должен изменяться таким образом, чтобы приспособиться к форме ощу­щаемого объекта (гипотеза уподобления Леонтьева). Ощущение также требует наличия контактной среды, каковой являет­ся свет или звук.

Таким образом, ощуще­ние представляет собой совместную актуализацию двух потенциалов и локализовано не в органе и не в объекте, но в их отношении. Когда Аристотель переходит от анализа сенсор­ных качеств к рассмотрению более сложных актов распознавания и обозначения объектов, он признает, что этот акт требует участия уже не отдель­ного органа чувств, а всего организма.

В акте воображения орга­низм реагирует на отсутствующий объект благода­ря наличию другого объекта. Даже такие существа, как муравьи, пчелы и личинки, наделены ощущени­ем. Однако Аристотель утверждает, что они не спо­собны к воображению. Кроме того, он считает, что ощущения, как правило, достоверны (в отличие от Платона), тогда как воображение в основном обман­чиво. Тем не менее функции воображения тесно свя­заны с ощущениями и реализуются в тех же орга­нах, когда ранее ощущаемый объект уже не доступен для организма. Совместное действие воображения и ощущения позволяет нам определять такие харак­теристики вещей, как единство, движение или по­кой, величина, пространственная форма, ко­личество и другие, не ощущаемые непосредственно …

Как и ощущение, мышление не локализовано в организме. Оно требует предшествующего ощуще­ния, но затем становится независимым от него, и это относительное отвлечение от объекта позволяет осу­ществлять сложный акт мышления. Как суждение, так и воображение принимают участие в мышлении и являются потенциальными источниками ошибок, тогда как ощущения, поскольку они предполагают контакт с объектом, за редким исключением досто­верны.

Средо­точием мыслей является нус, высшая функция псюхе, однако сам нус не имеет локализации. Он обла­дает существованием лишь как мыслительный акт сам по себе, являющийся совместным продуктом формы вещи, о которой размышляют, и мыслящего организма. «В любом случае активно мыслящий нус есть то, что он мыслит».

Результатом раздумий явился и вывод Аристотеля о том, что не все виды активности могут быть поняты как функции биологических структур, но предполагают другой уро­вень организации, включающий отношения организ­ма и объекта. Таким образом, уже в IV в. до н. э. Ари­стотель приходит к точке зрения, альтернативной све­дению психологических явлений к таким биологическим структурам, как органы чувств или мозг. Несмотря на свой биопсихологический подход, он явился первым мыслителем, разработавшим систе­матическое психологическое учение, которое не содержало психофизи­ческого дуализма.

Выводы. Проведенный нами краткий обзор пока что не выявил никаких свидетельств существования психофизического дуализма у охотников-собирате­лей и индоевропейцев, а также у мыслителей клас­сической Греции, Японии и Китая. Вместо этого он показал, что органоцентрический взгляд на психоло­гию являлся преобладающим лишь до тех пор, пока его не отверг Сократ, и что этого взгляда уже не при­держивается Платон, а Аристотель, разработав пер­вую натуралистическую и систематическую психо­логию, предложил ему конкретную альтернативу. Эта историческая тенденция свидетельствует о том, что психофизический дуализм, вопреки мнению ряда современных психологов, является отнюдь не вечным и не единственно возможным способом психологического мышления.

Эллинистическая Греция и психофизический дуализм

Философия совладания. Эллинистический пери­од греческой истории сменяет классический период, начавшийся в 323 г. до н. э. и продолжавшийся до эпохи Римского господства, наступившей в 30 г. до н. э. Первые полтора столетия этой эпохи (323-146) были отмечены властью диктаторов, образованием воинственных империй, научными и техническими достижениями и развитием философских направле­ний, не столько ориентированных на познание мира (как это имело место в школах Платона и Аристоте­ля), сколько стремившихся справиться с растущим чувством непрочности существования.

С упадком и полным распадом политичес­кой организации и государственных институтов, яв­лявшихся для граждан Афин предметом гордости и основой стабильности и достижений их города-госу­дарства, уверенность греков в себе сильно пошатну­лась. Система полисов, или греческих городов-госу­дарств, начинает распадаться, и на смену ей прихо­дит авторитарный режим. Утрата столь высоко чтимого полиса и личной идентификации с ним ли­шила греков «твердой почвы и смысла существова­ния, что явилось одной из наиболее характерных черт, присущих Греции на протяжении всего эллини­стического периода». Интерес к природному миру, включая психоло­гические события, способствовал решению соци­альных проблем и философским течениям, пытаю­щимся совладать с растущей нестабильностью жиз­ни.

Наиболее известны пять таких философских направлений, а названия четырех из них стали терминами, которы­ми мы пользуемся и сегодня: скептики, циники (ки­ники), стоики и эпикурейцы. Хотя эти течения мыс­ли не рассматривают непосредственно психологичес­кую проблематику, они сами по себе являются психологическими продуктами социальных условий.

Скептики подвергли сомнению способность лю­дей познать истину. Человеку следует воздерживать­ся от суждений, отказаться от привязанностей, и то­гда он сможет обрести покой в этом опасном мире. Взгляды скептиков способствовали как развитию негативного (пессимистического) отношения к жиз­ни, так и выработке здорового подозрения к голо­словным утверждениям.

Наиболее негативистскими являлись взгляды ци­ников (буквально: «собакоподобных»), которые пожелали жить, подобно собакам, отрицая все человеческие нормы и ценности. Цини­ки считали, что единственным благом является доб­родетель. Она одна может привести человека к счас­тью, и ее следует достигать путем ограничения всех желаний и свобод. (Отметьте параллели с буддиз­мом, который также сформировался в условиях не­стабильности и согласно учению которого не имею­щий желаний не будет подвержен страданию, что бы ни случилось.) Богатство, честь, свобода, здоровье, даже сама жизнь были не только безразличны цини­кам, но фактически ими презираемы. Человек не должен уважать цивилизацию, ее законы и моральные принципы, должен отрицать верность всему, включая семью, друзей и государство. Циники выс­тавляли напоказ свою бедность, презрение к удо­вольствиям и безразличие к другим людям как выс­шие проявления своей добродетели.

Стоики пытались учить людей добродетели или искусству пра­вильно жить. Для ее достижения человек должен знать логику и физику, чтобы понять вселенную. По своим физическим качествам люди отличаются от всей ос­тальной части вселенной только наличием разума, посредством которого они могут управлять своими действиями. Благодаря разуму люди знают, что добродетель есть пребывание в гармонии со своей ис­тинной человеческой сущностью. Разум говорит нам, что власть, слава, богатство, здоровье и даже сама жизнь не является добродетелью, равно как и желание, боль, бедность, нищета и смерть не есть зло. Поэтому стоики равнодушны ко всему этому. Благодаря разуму люди могут стать свободными от желаний и научиться управлять собой. Мудрый приемлет все, что выпадает на его долю. Он может приспособиться к тяжелым об­стоятельствам (именно это мы понимаем под стоичес­ким характером), поскольку его сила кроется в рацио­нальном постижении жизни. Когда жизнь становится невыносимой, стоик может победить ее, покончив с со­бой. Стоики отказываются от жизни так же, как они от­казываются от желаний, что является для них сред­ством сохранить свою независимость. Другой аспект стоической философии заключается в том, что разум­ная жизнь невозможна без социальных обязанностей, справедливости, милосердия и дружбы. Разум являет­ся основой общества и объединяет людей. Гражданство человека не имеет особого значения, но социальная общ­ность всех рациональных человеческих существ, при­надлежащих ко всем обществам, имеет огромную цен­ность. Эти взгляды подготовили почву и для универ­сального христианского братства людей.