- •Ростов-на-Дону «Феникс»
- •От автора
- •Глава 1. Что я могу знать? Философия—любовь к мудрости.
- •33 I Страна Философия
- •Глава 2. Что я должен делать? я и другие.
- •Глава 3. На что я могу надеяться? Надежды обыденной жизни.
- •7 Страна Философия 193
- •Глава 4. Человек и его жизненный путь Человек в мире культуры.
- •263 Юность.
- •10 Страна Философия 289
- •Старость.
- •Глава 5. Куда и как идет история? Необходимые инструменты.
- •13 Страна Философия 383
- •400 ;
- •Глава 6. Мир красоты и искусства
- •Глава 7. Экзистенциальные проблемы философии
- •Влюбленность.
- •17 Страна Философия gig
- •Глава 1. Что я могу знать? . . . . • , 7
Старость.
ЛИКИ СТАРОСТИ В КУЛЬТУРЕ
Я начинаю писать о старости и думаю: наверное, вы, мои юные друзья, сейчас заскучали и рассуждаете примерно так: «Ну что это за разговор? У нас впереди — целая жизнь, молодость, зрелость со всеми ее фазами, gt тут — про старость... Да когда она еще наступит!». Действительно, в детстве и юности кажется , что жизнь невероятно длинная (в некотором роде это так и есть!),
306
но соль в том, что с годами время начинает идти быстрее и быстрее, набирая скорость, будто курьерский поезд, и вот, глядишь, уже тридцать, уже сорок, уже пятьдесят... Ай! Седые волоски появились. Ой! Морщинки... Почти как в сказке о потерянном времени, где ученик Петя Зубов вдруг из мальчика сделался дедушкой, которому по-прежнему хотелось футбола, мороженого и попрыгать на одной ножке. Открою вам секрет: это случается не только с нерадивыми двоечниками, которые зря теряли свое время. Даже тот, кто хорошо трудился, интересно жил, вершил дела, может вдруг обнаружить, что он стремительно движется к старости. И что же делать? Плакать? Помилуйте, зачем? Ведь жизнь продолжается и, боле того, она с каждым днем может становиться интереснее. Да, да старость — это по-преж« нему жизнь, один из важных ее этапов, который маячит на горизонте перед всеми нами. Дальняя, но перспектива.
Конечно, мои читатели, для вас в ваши молодые годы и тридцатилетний человек, должно быть, кажется стариком. «Ей сколько? Двадцать восемь. Старуха!» Да что там тридцатилетние! Когда я училась в пятом классе, мне и такие старшеклассники, как вы сейчас, казались существами из другого временного ряда. Но все меняется, в том числе и восприятие своего и чужого возраста. Поэтому поговорим о старости, которой никому не миновать.
Вокруг себя мы видим достаточно много пожилых и старых людей. В ходе жизни можно также наблюдать, как знакомые, которых ты знал в возрасте «акмэ», постепенно стареют, меняют облик, занятия, положение в обществе, С детства нас приучают быть уважительными по отношению к старикам, уступать место в транспорте, оказывает посильную помощь. Известно, что государство платит пенсии тем, кто всю жизнь трудился и за-работал право получать в преклонных годах содержание от общества. В то же время последние десять лет явили нам облик ужасной старости — нищей и заброшенной, когда молодые хищные «волки» готовы отнять у беспомощных стариков последнее, обмануть их, вышвырнуть из квартиры, чтобы присвоить себе чужое добро. Старость, как и вся остальная жизнь, у разных людей и в разном обществе оказывается весьма различной. Посмотрим, каковы основные линии отношения к старикам в традиционной и современной культуре.
301
Первый момент, характерный для традицион-ноге общества, это рассмотрение старости как слабости. Заметим по ходу дела, что раньше люди жили гораздо меньше, чем сейчас (такой вывод основывается на литературных документах разных эпох и археологических находках). Сорок-пятьдесят лет уже были старостью. Действительно, человек древности, который тяжело трудился, много рисковал своей жизнью, будучи тесно связан с природой и подвергаясь ее стихиям, конечно же, старел рано. Он терял зубы, отчего страдала не только внешность, но и вся система пищеварения,, нес на себе следы многочисленных ран и травм, полученных в сражениях со зверями и врагами. Наши предки лечились мало, не умели ухаживать за собой. Женщины, рождавшие большое количество детей, из которых многие умирали, очень истощали свой организм бесконечным вы-нашиванием и кормлением младенцев. Относительно молодая по современным представлениям женщина выглядела как древняя старуха: седая, морщинистая и беззубая, согнутая от непосильных трудов. Становясь слабыми, бессильными, старики не могли больше выполнять в обществе тех функций, с которыми успешно справлялись прежде: охота, земледелие, охрана территории, ведение хозяйства. Для рода, для семьи они становились обузой, тем балластом, который тянул на дно всех, отнимая часть пищи у растущего многочисленного потомства. Поэтому в ряде культур, особенно во-сточных^ старики, не способные справиться с прежними обязанностями, должны были в прямом смысле слова уступить место молодым. В Японии был обычай уводить стариков в лес и оставлять их там фактически для голодной смерти. В Индии и по сию пору существует обычай становиться «саньяси»: когда пожилой отец семейства чувствует, что уже не может вести семейный корабль, он передает хозяйство старшему сыну, а сам удаляется прочь — становится странствующим монахом, дабы избавить семью от излишних забот и расходов.
Однако издревле со старостью ассоциировалась не только слабость, но и мудрость, накопленный опыт. Современная традиция уважения к старости идет из глубины веков, когда именно старейшины рода — люди самые опытные, много повидавшие и много испытавшие, могли полноценно руководить жизнью общины, оберегая ее от ненужных конфликтов, лишних есор и столкновений. Искушенный глаз старика видит то, че-
802
го не видит молодое здоровое зрение, подн.аторевший в жизненных перипетиях ум гораздо тоньше и искуснее, чем бойкий, но поверхностный ум человека молодого, еще не испытавшего трудностей и превратностей судьбы. Изощренность, опытность, тонкий расчет, знание человеческой психологии — вот что старейшины могли противопоставить задору и физической силе своих молодых соплеменников. И все эти качества стариков служили интересам социально-этнического коллектива.
Патриархальное устройство делало стариков-мужчин главными хозяевами в большой семье, где власть давалась по старшинству. Слово старшего мужчины оставалось законом для всех, пока он был жив, а потом бразды правления вновь переходили к самому старшему. Не только в семье, но и в обществе, государстве складывались формы, при которых закреплялось господство наиболее пожилых, крепко укорененных в жизни людей, имеющих многочисленные нити, способные соединить их с разными слоями общества. Такой тип правления даже получил название «геронтократил». При геронтократии молодежь практически не может подняться к вершинам власти, пока сама не постареет и не перейдет в тот возрастной разряд, который оказывается допущен к распоряжению государственными де« лами. Новое поколение понуждено долго ходить «в коротких штанишках», робко поглядывая снизу вверх на могущественных старцев. Такой тип правления существовал в нашей стране в 60-е — 80-е годы XX века.
Надо сказать, что отншение к старикам как к источнику мудрости, глубоким советчикам и опытным ру« ководителям и сейчас остается типичным для целого ряда народов, например, почти у всех народов Северного Кавказа.
Упомянув современность, мы фактически уже перешли к вопросу о месте старости в сегодняшнем мире. И здесь многое зависит от того, с каким багажом приходит человек к заключительной, хотя и довольно длинной фазе своей жизни. В одном случае старость может рассматриваться как выпадение из жизненных бегов. Рыночное общество очень мобильно, оно требует непрг« станного функционирования, деловой активности, пово« ротливости, и если человек не приобрел солидного обеспечения за предыдущую жизнь, то в старости он вряд ли может рассчитывать на уют и довольство. Он боль-
303
ше не соперник другим соискателям успеха, потому что его силы снижены, возможности ограничены, а здоровье может подвести в любой момент. Старик, не обеспечивший своей старости усилиями предшествующего периода, выпадает из конкуренции и может влачить весьма жалкое существование. Хотя на сегодняшний день высокоразвитые страны обладают широкими воз-1можностями для социальной поддержки разных слоев населения, в том числе и стариков, это поддержка все же не является стабильной. Поэтому в западном мире о старости заботятся заблаговременно, создают соответствующие фонды, куда еткладывнют деньги «на старость», и не дожидаются благотворительности властей. При всем при этом в современном развитом компьютерно-технологическом мире и сегодня еще хватает нищих бездомных стариков, забытых Богом и людьми.
Н0 если к последнему акту жизненного спектакля человек пришел с хорошим финансовым, материальным состоянием, то его уже можно рассматривать не как «выпавшего из гонок», а как свободного от них. Действительно, обеспеченный старик уже не обязан «крутиться» добывая хлеб насущный. Он может в полном смысле слова отдыхать. И здесь открывается целый мир возможностей, тем более, что современная мидицина и косметология способны и в солидном возрасте сохранять человеку здоровье, бодрость и достаточно бравый вид. Старость в таком случае оказывается весьма интересной фазой жизни, о которой мечтают и строят планы
Однако, вернемся к основным чертам старости. Каковы они?
ЕДИНСТВЕННЫЙ СПОСОБ ЖИТЬ ДОЛГО
Старость — это единственный способ жить долго. Другого способа человечество пока не изобрело. Правда, писатели-фантасты в своих произведениях с давних времен мечтают о вечной юности и представляют себе и нам, как было бы хорошо никогда не стареть. Иногда, правда, идея вечной молодости подается в несколько сатирическом ключе. Так, в романе-антиутопии Олдоса Хаксли «Прекрасный новый мир» наряду с другими «техническими чудесами» обездуховленной цивилизации описываются и старики, которые в свои сто
304
305
многие описания посмертья, сделанные как верующими христианами, так и оккультистами, говорят о том, что удел душ в тонком мире — вечная молодость, восстановление цветущего облика периода «акмэ».
Однако, мечты мечтами, а в реальной земной жизни мы пока вынуждены считаться с тем, что с определенного периода человеческий организм начинает переходить к стадии инволюции. Если детство и юность связаны с физиологическим становлением человека, если зрелый возраст, включающий «раннюю» и «позднюю» (после 35 лет) зрелость, характеризует уже сформировавшийся организм, функционирующий в некотором стабильном режиме, то старость можно определить как постепенную физиологическую деградацию: ослабевание функций, выпадение зубов, окостеневание черепных швов, изменения в органах. Вещество разрушимо, и годы постепенно подтачивают даже самое крепкое здоровье.
Таким образом, важнейшим признаком старости оказывается физическая немощь. Человек слабеет, дряхлеет, оказывается резко ограниченным в своих возможностях. Сосуды склерозируюгся, вызывая перебои в разных системах организма, нарушая память, логические способности и пространственную ориентировку. Однако все это, дорогие друзья, относится по большей части к глубокой старости, перевалившей за восемьдесят-восемьдесят пять лет. До этого в современном мире при хорошем уходе за организмом и своевременном лечении можно долго сохранять крепость тела и ясность ума. А болезни известны и молодости. Иной старик, ведущий деятельную интеллектуальную и физическую жизнь может дать сто очков вперед своим хилым внукам, с детства волочащим за собой целый хвост недугов.
Бывают люди, которые живут исключительно долго. В книге «Занимательная биология» ее автор И. Аки-мушкин приводит цифры, которые могут показаться фантастическими. 1-85 лет прожил аббат Кэнтингерн, столько же — венгерский земледелец Петр Зортаб, 180 лет жила осетинка Тэнсе Абзиве, а английский крестьянин Фома Парра — 152 года. А в шестидесятых годах нашего века в Южной Америке умерла крестьянка, дожившая до 208 лет! Надо думать, что цифры эти возникли не так, как в давнем анекдоте: «В Одессе чествуют долгожителя, которому исполнилось 170 лет. Все его поздравляют я спрашивают «Дедушка Яков, как
306
вам удалось достичь такого возраста?». «Ах, детки, —• отвечает дедушка, — когда я родился, белые как раз брали город, и у нас на Малой Арнаутской была такая
•Неразбериха, что мне в метрику нечаянно вместо 1918, написали 1818 год! Видимо, все-таки, не все долгожители возникают в результате писарской ошибки, и на самом деле существуют люди, далеко перевалившие за сто лет и при этом чувствующие себя вполне нормально. Причины их бодрого долголетия и счастливой длинной старости не совсем ясны. Одно время считалось, что для продления жизни нужно придерживаться строгого режима, никогда не пить и не курить, быть крайне умеренным с противоположным полом и дышать свежим воздухом. Но народная молва и по этому поводу сложила байку, опирающуюся на реальные прецеденты: «Корреспондент берет интервью у 120-летнего старца. «Ну как, дедушка, вы, наверное, не пили, не куриули, не гуляли»? «Да, сынок», «Не нервничали, не скандалили, не дрались»? «Да, сынок». «А с кем это вы поздоровались сейчас так вежливо»? «Это мой старший брат
— забияка, пьяница и гуляка, каких свет не видывал!» j Это, конечно, шутка, но причины долголетия действительно теряются в тени. По крайней мере, ни аскетизм, ни соблюдение условий стерильности, ни ограждение себя от напряжения не приводят к продлению жизни. Здесь, скорее всего, играют роль счастливая наследственность и соблюдение меры во всех жизненных проявлениях, недопущение «перехлестывания через край ни в еде, ни в питье, ни в страстях. И, конечно, сохранение активности, потому что «мертвящий покой» сга-рит, а не омолаживает.
Хорошо долгожителям, но «средний человек» располагает куда меньшим отрезком времени, и все проблемы старости становятся перед ним, начиная с пенсионного периода, когда общество позволяет ему выйти на «заслуженный отдых». Правда, не все, уйдя с основного места работы, могут или хотят действительно бездействовать, но при всем различиии конкретных судеб, у тех, кто перевалил за шестьдесят — шестьдесят пять лет, появляются общие возрастные черты и проблемы.
Прежде всего это определенная свершенность судьбы. Три важнейшие фазы жизненного пути пройдены, миновало «акмэ», остался позади самый активный период, связанный как с профессиональной деятельностью, так и с созданием и развитием семьи. В это время
307
у человека, как правило, уже взрослые дети, есть внуки, а порой и правнуки. Но его силы воплощены отнюдь не только в потомстве, но и во всем сделанном за прошедшие годы: в выращенном хлебе и построенных домах, в математических формулах и написанных книгах, в снятых кинокартинах и излеченных пациентах. Каждая профессия, каждая сфера приложения впитывает в себя нашу энергию, время, силы и дает соответствующие всходы, которые далеко не всегда видны «невооруженным глазом». Так, архитектор может показать дома, которые сделаны по его проектам, врач — пациентов, которых он излечил, портниха — сшитую одежду, а вот, учителю — труднее, плоды его труда неуловимы, они становятся внутренним достоянием бывших учеников, влияют на душу, которая не очевидна. И тем не менее, любой человек, подойдя к старости, может оглянуться на «вспаханное им жизненное поле», окинуть взглядом свои достижения, ошибки, поиски, убедиться: «Да, все это было. Свершилось. Состоялось».
Свершенность судьбы выражается в том, что поста? вленные некогда цели — достигнуты, а те, что не достигнуты, скорее всего, уже невозможно достичь. Как говорится, «поезд ушел». Жизнь сложилась определенным образом и произвольно изменить ее рисунок уже нельзя.
Поскольку судьба в основных своих чертах свершена, старик отходит в большинстве случаев от активной социальной и профессиональной деятельности. Активность сохраняется или при неблагоприятном жизненном раскладе, когда пожщше люди вынуждены продолжать работать, чтобы не впасть в окончательное нищенство, или, напротив, при благоприятных обстоятельствах, связанных с творческой профессией. Мы знаем много примеров полноценной интеллектуальной и творческой деятельности в высоких возрастах. Здесь уместно вспомнить Иммануила Канта, написавшего лучшие свои произведения после шестидесяти лет, нашего современника философа и филолога Алексея Федоровича Лосева, продолжавшего работать до самой смерти, последовавшей в 95 лет, русскую советскую актрису Александру Яблочкину, прожившую до девяносто восьми и лишь в самый последний период жизни покинувшую сцену. Разумеется, столь продуктивная жизнь в старости возможна не для всех. Большинство людей в этот период переносят свои интересы и заботы в область собствен-
308
кого здоровья, быта, посильной помощи взрослым д«-тям и внукам. Впрочем, такая помощь типична, скорее, для нашей страны, чем для западного мира, где, как мы уже замечали, взрослые дети рано откочевывают прочь и при хороших отношениях со старшим поколением ходят к родителям в гости.
В старости человек делается обладателем большого жизненного опыта. Конечно, природный ум играет немалую роль в его осмыслении, но даже тот, кто в юности не блистал выдающимися способностями, к старости нередко приобретает и практические знания, и умения разрешать те жизненные проблемы, перед которыми человек молодой становится в тупик. Жизненный опыт стариков существует в субъективной форме, не отъемлем от самих его носителей и потому передается он, как правило, лично, изустно, в непосредственном общении. Мемуары пишут единицы, но рассказывают о своей жизни, приводят примеры из собственной практики, учат тому, как следует поступать — почти все старики. И это понятно. Биографический багаж, знания, навыки должны помочь новым поколениям справляться .с действительностью. Слушайте стариков внимательно! Порой ни в одном романе, и уж, конечно, ни в одшхь официальной инструкции не прочтешь того, что можно почерпнуть из их жизненного опыта!
Наконец, важнейшей чертой старости, придающей ей отчасти драматический характер, является отсутствие временной перспективы. Разумеется, смерть приходит не только к старикам, но и к молодым, однако молодой, ж.ивя знает, что впереди у него много времени. У него как бы есть законная перспектива, есть сияющие впереди шестьдесят — семьедесят лет, которые вполне можно пройти. Старость такой перспективы не имеет. Человек, переваливший за семьдесят, даже при хорошем здоровье может рассчитывать реально на десять, пятнадцать, от силы двадцать лет. А дальше, конечно, как Бог даст. Мне всегда вспоминается по этому поводу небольшой рассказ об одном из Римским Пап, на дне рождения которого приближенные пожелали ему прожить до ста лет. Папа в гневе разбил бокал. «Не ограничивайте милость Господню!» — воскликнул он. Действительно, не стоит ограничивать эту милость, но среднестатистическая тенденция такова, что старость уже не может рассчитывать на многие десятилетия, на
309
ту убегающую вдаль дорогу, которая лежит перед юностью.
Как же вопринимают старые люди свой собственный возраст?
СУБЪЕКТИВНОЕ ВОСПРИЯТИЕ СТАРОСТИ
Наверное, я не буду слишком оригинальна, если скажу, что старики воспринимают свой возраст по-разному. Среди этих разных «прочтений» одного и того же жизненного обстоятельстваможно выделить два основных подхода, условно назвав их «пессимистическим» и «оптимистическим». Коротко рассмотрим их по следующим моментам: переживание изменения своего внешнего облика, отношение к болезням, ощущение своего места среди других людей, восприятие времени. Отметим сразу, что переживание старости во многом зависит от объективных жизненных обстоятельств: понятно, что тот, кто объективно проводит свои дни в нищете и одиночестве, воспринимает старость иначе, чем тот, кто живет в довольстве и комфорте среди любящих родных и близких. И тем не менее, как и везде в человеческой жизни субъктивное отношение к ситуации играет огромную роль. В чем же заключается пессимистический взгляд.
Старость сильно меняет черты человека. Это изменение, в особенности там, где ему не были вовремя противопоставлены лечебные и косметические усилия, может становиться настоящей трагедией для личности, Это в первую очередь относится к женщинам, хотя и мужчины отнюдь не равнодушны к морщинам, которые начинают покрывать их лица, к седине, лысине и прочим не слишком приятным трансформациям. Но для женщины, особенно красивой (или считавшей себя красивой!) старческие изменения выглядят как катастрофа. Бурное переживание внешнего постарения, ужас перед собственным лицом и телом идут рука об руку с постарением внутренним, душевным, когда человек сам себя начинает считать старым, чувствует себя, как старик. Впереди начинает маячить образ неотвратимого конца, возникает чувство тупика, бесперспективности. Человек «опускает крылья», не хочет делать лишних усилий, ибо считает, что в его возрасте всякие усилия бессмысленны. Так неприятие своего старческого облика ведет к «умиранию раньше смерти».
310
Пессимистичные люди тяжело переживают в старо-сти свои болезни, даже если они не слишком тяжелы, Известны случаи, когда человек, стоящий на пороге старости и чувствующий, что его прежним привычкам должен прийти конец (он не может больше ходить на охоту, уплывать далеко в море, отправляться в походы, драться), кончал жизнь самоубийством, не умея приспособиться к ограничениям. Конечно, этот принцип «все или ничего» исповедуют немногие. Но многие превращают свою жизнь в подобие пытки, бесконечно стеная, забывая обо всем, кроме собственных недомоганий. Концентрация внимания на всех ощущениях, свойственных юному телу, сужает мировосприятие и делает характер невыносимым как для окружающих, так и для самого старика.
Склонные к депрессивности пожилые люди, уйдя на пенсию и погрузясь в свои болезни, часто испытывают глубокое чувство одиночества и отъединенности от своих родных и знакомых. Особенно тяжело приходится натурам эгоистичным, не желающим вникать в чужие проблемы и если не помогать, то хотя бы сопереживать им. Старики-эгоцентрики желают, чтобы сопереживали только им. Если хотите, то это возрождение инфантилизма в старости. Я не говорю здесь о старческом слабоумии, о том «впадении в-детство», которое возникает в результате неизбежных физиологических процессов. Речь о другом. Тот, кто всю жизнь был по-детски самоцентрирован, но вуалировал это свое свойство за занавесом дел, общих с другими людьми, утратив внешнюю ванятость, вновь обнаруживает свое исконное стремление быть «центром вселенной». Более молодую родню непрестанно упрекают за равнодушие, отсутствие отзывчивости, черствость,. К старости все черты человеческой натуры обостряются: сварливый становится еще более сварливым, раздражительный — более раздражительным, а себялюбивый и одинокий — еще более эгоцентричным и несчастным.
Мрачный взгляд на мир выражается в старости в весьма парадоксальном восприятии времени. Одна его сторона состоит в игнорировании настоящего под девизом «В наши времена небо было голубее, люди добрее, а сахар слаще». Настоящее—ерунда, настоящее — третий сорт, а вот прошлое... Только там и стоит жить! Однако оборотной Стороной этого воинственного отношения к настоящему (молодежь -то нынче не та!)
311
оказывается чувство: «Эх, я еще и не жил!» Да, именно так. Тот, кто достиг высокого возраста, порой чувствует , что его жизнь промелькнула будто сон, словно ее и не было вовсе. Если бы все начать сначала! Прошлое неощутимо, оно ускользнуло, его нет. Переживание «пустоты за спиной» особенно характерно для тех, кто не вполне реализовал себя, недотворил, недолюбил, не выполнил поставленных целей и не воплотил желаний.
Во многом иным оказывается оптимистический взгляд на старость. Конечно, внешних изменений, черт старения не избегает практически никто, но, во-первых, можно стараться свести их к минимуму, а во-вторых, мажорно настроенный человек и в высоком возрасте продолжает воспринимать себя внутренне молодым. Собственно говоря, «я» остается прежним. Порой не желающие стареть пожилые люди производят несколько комичное впечатление, когда они щеголяют в тех же нарядах, которые носят юноши и подростки. Возникает ощущение маскарада подмены. Но это не всегда так. Какой-нибудь седой сухощавый профессор в ковбойских джинсах или шестидесятилетняя эстрадная звезда, умело нагримированная и подтянутая как гимнастка не производят отталкивающего впечателния старости, покусившейся на лавры молодости, а просто выглядят как «привлекательные люди неопределенного возраста». Внутренний такт не доводит дело до клоунады. В то же время, отчего старому человеку не носить ярких, красивых вещей? Ведь старость — это часть жизни, а не наказание за грехи молости. И когда душа остается активной, бодрой, веселой, то и тело продолжает сохранять силу и молодость независимо от количества прожитых лет. Возраст — это функция характера.
Но а как же болезни, сопутствующие старческим изменениям организма? Да, они есть почти у всех, но относиться к ним можно спокойно. Собствено говоря, большинство стариков адаптируются к своим болезням, свыкаются с ними, научаются «жить вместе» со своими недугами, не обращать на них внимания лишний раз. Тот, у кого по-прежнему много дел и интересов, отводит своим недомоганиям полагающееся им место: вовремя лечится, проводит профилактические процедуры, занимается физкультурой, всегда носит при себе необходимые таблетки или капли. Но в этом случае болезни не «застят горизонта». В наши дни хроническими
312
заболеваниями страдают не только старые и пожилые, но и совсем молодые люди, и дети, они так же вынуждены уделять время несовершенной телесности, поэтому проблемы хронических болезней в старости не являются прерогативой только высокого возраста. Главное — жизнь продолжается.
Оптимистичные люди не бывают совсем одинокими и несчастными в старости, потому что они продолжают нести в себе интерес к миру и человечеству, в широком и узком смысле: к событиям в других странах и в собственном дворе, к жизни родных, друзей, соседей. Они по мере сил соучаствуют в этой жизни, если по стечению обстоятельств у них не остается своего собственного занятия, которому можно посвятить душу. Но лучше, когда дело все же есть, когда это не только уход за собой, бытовая однообразная возня, но н продолжение самореализации: помощь и подсказка кому-либо, консультирование, уроки. Людям творческих профессий в этом отношении легче: они могут быть заняты интересными для себя делами всегда, до последнего дыхания, и в их жизни нет места скуке. Здесь работает принцип, который можно назвать «принципом велосипеда»: пока «крутишь педали» — едешь. В любом возрасте человек должен «крутить педали», быть деятельным, тогда ни одиночество, ни смертная тоска не посетят его жилища. Опыт домов для престарелых показывает, что и в высоком возрасте мы способны заводить дружбу, влюбляться, заключать брак, то есть продолжать нормальную жизнь со всеми ее радостями. Хорошие, удобные пансионаты для стариков сейчас недоступны для большинства насления нашей страны, но, я полагаю, за ними будущее. Те, у кого нет родных или кто по разным причинам не желает жить с ними, может в рамках хорошего дома для престарелых получить и соответствующий уход, и личностную автономию, и общение, которое в старости нужно, пожалуй, еще больше, чем в молодости. Разумеется, это должна быть не богадельня, описанная еще И. Ильфом и Е. Петровым в «Двенадцати стульях», а вполне достойное санаторно-лечебное заведение, какие существуют в развитых странах. Они обеспечивают достойную старость, нормальную жизнь тем, перед кем современное общество находится в дол* гу.
Можно ли, однако, спокойно относиться в старости к своей временной перспективе?. Думаю, что на этот
313
вопрос большинство стариков дают ответ самой своей жизнью. Они живут сегодняшним днем и строят планы на будущее, а если вздыхают «Хотелось бы дожить до свадьбы внука (или правнука!), то потому, что действительно хотят и собираются дожить. Это не значит, что естественный жизненный конец не осознается, напротив, он стоит перед сознанием как некая обозримая Перспектива, но не довлеет, а представляется обыденным событием, к которому мы все придем в свое время и в своем месте, а когда придем, то это будет уже не нашей заботой. Но здесь, сейчас, жизнь продолжается, интерес к ней не исчезает, и хотя в разговорах все чаще появляется оборот «если буду жив...», он не слишком влияет на живое любопытство к текущим событиям. И интерес к прижизненному и послежизненно-
•му будущему тоже остается. Как сказал поэт: «А интересно, черт возьми, что будет после нас с людьми?» Однако, обратимся к вопросу, есть ли у старости такие плюсы, которые могут делать ее одним из прият-
•нейших периодов жизни?
РАДОСТИ СТАРОСТИ
Представьте, плюсы есть, конечно, ими можно воспользоваться тогда, когда обладаешь приличным материальным обеспечением, но ведь и юность, и зрелость для своих радостей тоже нуждаются в приемлемом материальном уровне!
Первейшей радостью старости является то, что может быть и источником ее бед: свободное время. Это время можно наполнять самыми интересными и увлекательными вещами, распределять его, как захочется. Можно заниматься самосовершенствованием: ходить в бассейн, в группу здоровья, проводить часы за книгой или возле телеэкрана. Можно общаться с друзьями, обсуждать новости, путешествовать. Пожилые состоятельные люди западных стран повально увлечены туризмом. Кто из вас не видел бойких старушек в шортах, цветной стайкой вылетающих из красивого автобуса и начинающих страстно фотографировать все подряд? Когда они были молоды, то работали не покладая рук, а теперь, приобретя солидное обеспечение, могут посмотреть мир, побывать в разных странах, позволить себе то, что прежде было им недоступно. И что замечательно — никаких наших российских стариковских комплексов: скачут и
314
веселятся совершенно как молодые, впитывают впечатления, наслаждаются разнообразием бытия.
Старость позволяет человеку, освободившемуся от горы обязанностей, заняться хобби: выращивать цветы, рисовать картины, петь в хоре, вести жизнь насыщенную и богатую. Можно к тому же писать мемуары — если есть, конечно, о чем.
Старость очень меняет взгляд человека на мир; он смотрит теперь на себя и других без призмы вечной озабоченности, столь характерной для зрелости, и это позволяет обращать внимание на синеву неба, пение птиц, на все красивое, гармоничное, мимо чего стремглав пробегает порабощенная делами взрослеть. Высокий возраст и освобожденность от избыточных хлопот помогает созерцательности, дает возможность приобщения к природе.
И наконец, одним из удовольствий пожилого человека является его понимание действительности, приобретенные годами опыт и мудрость. Старость способна видеть вещи и события куда глубже, чем молодость, и это чувство глубины, способности прозрения само по себе — большая радость. «Я недаром жил, — как бы говорит себе старик, — вот сколько всего я могу теперь понять и осмыслить, вот какие внутренние пружины жизни открываются передо мной!». Это чувство обычно связано с ощущением цельности собственного жизненного пути: «Я состоялся как личность, как деятель, как творец». Замечательно, когда в старости человеку есть чем гордиться и не о чем сожалеть. Но к такой — счастливой и спокойной старости нужно, конечно, идти всю жизнь.
Смерть и бессмертие.
ЧТО НАС ЖДЕТ ЗА ЧЕРТОЙ
Раньше или позже жизнь человека завершается смертью. Нет никого из родившихся, кто не подошел бы в свое время к этим новым воротам, открывающим для людей путь в неведомое. Собственно, в древних мифологиях людей так и называют — «смертные» по сравнению с бессмертными богами и стихиями. «Смертные» — стало быть, имеющие начало и конец, прохо-
313
дящие строго ограниченный путь, который неизвестно кем отмерян.
• Что же ждет нас за таинственной чертой? Ответ на этот вопрос одновременно дал бы нам понять, кто мы яа самом деле: странные полуживотные, случайно зародившиеся на третьесортной планетке; биороботы, со-вданные ради эксперимента великой цивилизацией; Божье творение, наказанное плотью за первородный грех или же бессмертные души, приобретшие свои временные тела ради прохождения очередного нравственного урока? Кто мы? Но при жизни нет нам достоверного ответа. Каждый получает его сам, перешагнув заветную границу, но тогда уже не может вернуться и рассказать, а если рассказывает, ему чаще всего не верят. Впрочем, мы живем в те дни, когда понимание смерти вновь меняется, обретает новые черты или, быть может, восстанавливает прежние, давно забытые представления, погребенные в последние два века под грудой рационалистических схем и естественнонаучных иллюзий.
В предыдущих главах мы уже касались с вами вопроса о человеческой смертности и ведении перспектив посмертья, Атеизм полагает, что за гробом нас ждет Ничто. Его очень трудно описать, это просто отсутствие сознания, чувств, ощущений. Огонек жизни гаснет, а с ним навсегда угасает наше «я». Похоже на глубокий сон без сновидений с той существенной разницей, чго он никогда не кончается. Подумайте, вот нет же вас сейчас в Африке или на Северном полюсе! А когда мы умираем, то нас точно так же нет. Нигде нет.
Христианство считает, что в посмертьи нас ждет Божий суд и вечное блаженство либо вечные муки нашей бессмертной души вместе с воскресшим вечным телом. Индивидуальность сохраняется и сохраняется внешность, тот неповторимый человеческий облик, в котором мы прошли свою единственную земную жизнь и с которым сроднились, отождествив его с собственным «я», с самостью.
Буддизм обещает нам новые многократные рождения на свет со всеми сопровождающими их земными мучениями и проблемами. Утрата памяти не дает соединить их нитью сознания, мы получаем лишь кармиче-ский груз и вынуждены вновь и вновь платить фактически, по чужим счетам. Ясное дело, начнешь мечтать с нирване!
Теософско-эзотерические учения обещают человеку
316
долгое и упорное, но светлое восхождение по ступеням тонких миров, целенаправленную цепь перерождений, каждое из которых вносит свою лепту в приближение к гармонии с Абсолютом.
Так говорят разные концепции. Но прямого опыта смерти у большинства людей нет. Мы можем видеть, наблюдать смерть других, описывать ее, пытаться осмыслить ее для себя, однако, все это будет чужая смерть, воспринятая снаружи, а не изнутри. Есть даже авторы, которые на этом основании считают, что гово-
317
рить о смерти вовсе бессмысленно: у нас нет предмета обсуждения. Я думаю, они неправы. Мы встречаемся с чужой смертью так часто, что не говорить о ней просто невозможно, хотя некоторые ограничения для рассуждений тут, конечно, имеются. Так, например, чужое «я» мы тоже не в состоянии непосредственно постичь и судим о нем по внешним формам выражения, но у нас есть свое «я», и становятся возможными разнообразные аналогии, а в случае смерти «своей аналогии» у нас нет. Пока нет. И это создает трудности для понимания. Смерть — это то, что всегда только предстоит живому, лишь маячит на горизонте как угроза или как избавление, но никогда не дано актуально, здесь и сейчас, потому что в момент когда мы встретимся с ней лицом к лицу нам будет уже не до аналитических сравнений.
Впрочем, я, наверное, не совсем права, когда говорю, что никто не может рассказать об опыте хотя бы кратковременного посмертья. В наши дни, когда возникла реанимационная аппаратура и стало возможно возвращать людей почти «с того света», чуть-чуть приоткрылся занавес, всегда скрывавший первый акт «посмертного бытия». Люди, возвратившиеся в жизнь из состояния клинической смерти, стали рассказывать о своих впечатлениях, делиться необычными воспоминаниями. Их многочисленные свидетельства собраны и проанализированы такими исследователями, как Р. Мо-уди и Э. Кюблер-Росс.
Не все согласятся с тем, что рассказы «вернувшихся» действительно дают нам возможность бросить беглый взгляд на ближайшую к нам сферу «иномирно-сти». Находится достаточно много авторитетных ученых, страстных материалистов и натуралистов, которые усматривают в видениях «воскресших» не более, чем галлюцинации умирающего мозга, сладкие иллюзии, которые природа заботливо приготовила для нас, дабы смягчить боль и тоску расставания с жизнью. Никто не может отнять у них право интерпретировать полученные данные именно так. Но я думаю, что, надеясь на лучший удел, мы все же должны обратиться к работам Р. Моуди и вслед за ним попытаться увидеть, что же там, за чертой? С чем встречается человек, делающий шаг в неведомое?
Первое, с чем сталкивается умирающий, это огромный черный туннель, который как бы засасывает его и
318
несет в темноту со страшной скоростью. Человек летит, кувыркается, и движение это сопровождается странным жужжанием и звоном в голове, иногда очень неприятным. Затем умирающий обнаруживает себя на месте происшествия, видит собственное физическое тело,, лежащее бездыханным, видит людей, которые возле этого тела суетятся, но сам наблюдает за ними сверху, находясь в здравом уме и твердой памяти. При этом могут изменяться эмоции: отношение к своему телу может быть незаинтересованно равнодушным, хотя и присутствует сознание своей сопричастности ему. Впрочем, другие люди не утрачивают заботливого отношения к вместилищу собственной души и несколько беспокоятся о его дальнейшей судьбе. В целом же человк переживает чувство глубокого покоя, хотя и захвачен наблюдением событий, на которые он уже не может повлиять.
Умирающий парит в воздухе, через него могут проходить люди или двигаться машины словно через пустое место. Его никто не видит и не слышит, отчего может появляться чувство страха и одиночества. «Новое тело» уходящего представляет собой смутное подобие его прежнего тела и состоит как бы из тумана. Иногда это просто дымка, имеющая форму шара.
В своем новом состоянии человек может почти сразу встретить других «призраков», которые помогают ему избавиться от чувства одиночества и иногда молча, а иногда телепатически беседуя, сопровождают его. Это могут быть умершие родственники, знакомые или просто недавно ушедшие из жизни посторонние люди.
Важнейшим моментом первого периода является встреча со Светом или Светящимся существом, которое для верующих конкретных конфессий может принимать облик бога их религии. От Света исходит любовь и благожелательство, он очень яркий, белый, хотя и не ослепляет. Человек ощущает магнетическое воздействие Светового существа, которое тут же вступает с ним в контакт через прямую мысленную связь, потому с ним невозможно ни хитрить, ни лгать. «Что значительного было сделано в твоей жизни?» — спрашивает Свет вновь прибывшего, — «Готов ли ты умереть?» И перед глазами человека очень быстро проходит вся его жизнь, начиная с первых детских впечатлений. Умирающий вновь способен прочувствовать все значимые события, которые с ним произошли, бегло оценить все собственные деяния.
После этого обзора те, с кем беседовал Р. Моуди, возвращались в собственные тела, даже если не очень хотели этого. Световое существо говорило им: «Еще не время», и с великим теплом и любовью препровождало их обратно в материальный человеческий мир, где они еще не выполнили своих задач и обязанностей. Надо думать, что те, кто не вернулись, продолжили свою дорогу в тонком мире, но об их судьбе мы можем что-либо знать лишь из опытов мистиков, из древних манускриптов, из эзотерической литературы.
Верить или не верить сведетельствам вернувшихся? Как хотите. Когда-нибудь у нас у всех будет возможность проверить достоверность их рассказов на собственном опыте, но я всем вам (как и себе!) желаю, чтобы это было нескоро. Пусть этот наш земной урок длится и длится, мы будем набираться опыта и знаний, высоких чувств и нравственных представлений, будем делать добро, чтобы не краснеть потом перед Светом. Пусть все жизненные задачи выполняются в должные сроки, а потом мы поймем, есть ли за смертью бессмертие.
БЕССМЕРТИЕ И СМЫСЛ
Тема бессмертия, как ни странно, весьма противоречива. С одной стороны, люди всегда мечтают о нем и придумывают самые разные медицинские и магические способы, чтобы его достигнуть. Стоит вспомнить хотя бы нашего соотечественника Николая Федорова —> мыслителя-утописта, создавшего «Философию общего дела», смысл которой — в воскрешении умерших предков. Не личное спасение, а спасение всех и физическое бессмертие для всех выдвигает Федоров на первый план. Но для этого, с его точки зрения, человечество должно в корне перемениться, исключить всякую вражду, разрыв между богатством и бедностью. Только таким оно сможет овладеть природой и научиться управлять космическими процессами, что и позволит приблизиться ко всеобщему бессмертию. Для Федорова бес« смертие — это высшее благо. И не только для него. Множество народных сказок посвящено поискам чудодейственного средства, которое позволило бы людям одолеть смерть раз и навсегда, избавиться от нее и стать «как боги» — вечными, нестареющими, не ведающими
320
конца и связанных с ним печалей. Христианские идеи также говорят о бессмертии в теле. Адам и Ева не знали смерти, их жизнь в Эдемском саду могла простираться в бесконечность, и именно грех, ослушание лишило первых людей этого величайшего блага. Грех сбросил наших первозданных предков в материальный, твар-ный мир, где им пришлось заглянуть в глаза смерти, стать конечными, потерять самое дорогое и прекрасное — свою жизнь. Смерть — расплата за соблазн своеволия, самостоятельности, вольнодумия.
Итак, человечество наказано смертью. Но так ли прекрасна вечная жизнь, в особенности, если это простое продолжение нашего земного существования?
Здесь возникает другое мнение, противоположное первому, при котором смерть начинает выступать как благо. Об этом говорит библейский образ Агасфера, Вечного жида. Согласно легенде Агасфер был тем человеком, который отказал Христу в кратком отдыхе во время его страдальческого пути на Голгофу. За эту жестокость он наказан бессмертием. Нет ему покоя. Как ни ищет Агасфер смерти, она недоступна ему, недоступен ее блаженный отдых. Агасфер скитается по земле столетия, ожидая второго пришествия Христа, который
— один — может освободить его от проклятия. Лишь искреннее покаяние перед лицом Христа даст Агасферу полное искупление его греха и дарует ему желанную смрть.
В наши дни идея тягостности бессмертия была высказана Карелом Чапеком в его пьесе «Средство Мак-ропулуса». Некто Макропулус создает эликсир вечной
•-молодости, который не только продлевает жизнь, но и сохраняет человеку юный и привлекательный внешний вид. Главная героиня пьесы, воспользовавшаяся этим средством, живет уже не первое столетие и очень утомилась от своей долгой жизни. Мимо нее течет история, сменяются поколения. Не имея конца и нормальной человеческой меры, ее жизнь теряет смысл, перестает радовать и интересовать ее саму.
Действительно, представьте себе, что вы вдруг стали бессмертны. Вы переживаете всех своих близких, друзей, однокашников. Один за другим уходит все поколение. Смерть забирает родных, любимых, людей. Их нет, а вы живете, живете, живете... Страх пред такой печальной перспективой испытывает Волшебник из пьесы Е. Шварца «Обыкновенное чудо». Убаюкивая свою
11 Страна Философия 321
жену, он говорит: «Спи, моя родная... Я, на свою беду, бессмертен. Мне предстоит пережить тебя и затосковать навеки». Несоразмерно долгая жизнь делает человека неким реликтом среди новых поколений, чужеродным вкраплением, странным осколком прошлого. Или же он должен перестать быть собой, словно хамелеон меняясь с каждым новым поколением и забывая свой вчерашний день. Но тогда будет ли он одной и той же личностью? Не окажется ли подобное бессмертие просто серией маленьких смертей, где всякий раз должно как бы народиться новое «я», ничем не связанное с предыдущим?
«В данном случае, — можете ответить вы мне, — речь идет всего лишь о бессмертии одного человека среди смертных. Это, конечно, довольно грустно. Ну, а если все сразу стали бы бессмертными? Вот тогда бы началась замечательная жизнь!». Спешу вас разочаровать. Литературный эксперимент такого рода был проделан Хорхе Луисом Борхесом, известным аргентинским писателем и поэтом XX века. Им написан рассказ «Бессмертный». Содержание этого рассказа таково. В 1927 году некий антиквар Жозеф Картафил (одно из имен Агасфера, встречавшееся в ранних хрониках) оставляет рукопись, написанную в давние времена римским легионером. Этот легионер посетил однажды Город Бессмертных, мудрецов, нашедших волшебную реку и получивших дар никогда не умирать. Сам город оказывается заброшен и представляет собой громоздкий и бессмысленный лабиринт, где множество ходов упирается в тупики. А возле города обитает дикое и мрачное племя, которое кажется легионеру совершенно тупым и неразвитым, практически не умеющим говорить. Но волею судьбы он ближе знакомится с одним из дикарей и с изумлением узнает, что это... Гомер! Бессмертный Гомер, в памяти которого, отягощенной веками, остались только отдельные слова и фразы из собственных произведений, почти лишенные теперь всякого смысла. Дикари — это и были Бессмертные. Борхес пишет: «Наученная опытом веков, республика Бессмертных достигла совершенства в терпимости и почти презрении ко всему. Они знали, что на их безграничном веку с каждым случится все. В силу своих прошлых или будущих добродетелей каждый способен на благостыню, но каждый способен совершить и любое предательство из-за своей мерзопакостности в прошлом или в будущем... А если
322
взглянуть на вещи таким образом, то все наши дела справедливы, но в то же время они — совершенно никакие. А, значит, нет критериев, ни нравственных, ни рациональных. Гомер сочинил «Одиссею»; но в бескрайних просторах времени, где бесчисленны и безграничны комбинации обстоятельств, не может быть, чтд-бы еще хоть однажды не сочинили «Одиссею». Каждый человек здесь никто, и каждый бессмертный — сразу все люди на свете». И дальше: «Смерть (или память о смерти) наполняет людей возвышенными чувствами и делает жизнь ценной. Ощущая себя существами недолговечными, люди и ведут себя соответственно; каждое совершаемое деяние может оказаться последним; нет лица, чьи черты не сотрутся, подобно лицам, являющимся во сне. Все у смертных имеет ценность — невозвратимую и роковую. У Бессмертных же, напротив, всякий поступок (и всякая мысль) — лишь отголосок других, которые уже случались в затерявшемся далеке прошлого или точное предвестие тех, что а будущем станут повторяться и повторяться до умопомрачения. Нет ничего, что бы не казалось отражением, блуждающим меж никогда не устающих зеркал. Ничто не случается однажды, ничто не ценно своей невозвратностью. Печаль, грусть, освященная обычаями скорбь не властны над Бессмертными».
Город Бессмертных — это модель, которая нужна Борхесу чтобы показать: бессмертие делает человеческую жизнь бессмысленной, лишает ее целей, ценностей, радостей. Это скука постоянных повторений, где все известно наперед и не возможно ничто индивидальное и ничто новое. Все наши порывы, все наши страсти связаны с проблемами, порождаемыми смертностью. Именно смертность делает жизнь трагичной, трудной, но и осмысленной, в которой есть ради чего страдать, бороться, рисковать. Величайший смысл в этом отношении имеют и основные фазы жизни: детство, юность, зрелость, старость. Каждая из них занимает свое особое место в судьбе как целостности: от первого взгляда, брошенного на мир, до последнего вздоха, исполненного опыта и мудрости.
Но как же быть с религиозным и теософским, эзотерическим идеалом бессмертия? Неужели стремясь к нему, мечтая о нем как о высшем благе, человек лишь обманывает себя и в результате страданий и усилий получит лишь бессмысленное прозябание? Некий «Го-
323
род Бессмертных» на небесах, где все вершины вытягиваются в ровную ниточку и «что счастье, что несчастье — все равно»?
Что касается эзотерического утверждения о бессмертии нашей души-монады, то пока мы воплощаемся на земле, наше бессмертие скрыто присутствует за каждой конкретной жизнью. Когда мы учим свой очередной земной урок, бессмертное «я» помнит все прежние уроки, но эта память до времени скрыта от нас, чтобы жизнь не казалась лишь игрой, театром. И открывшаяся глубинная память сохраняет не все, иначе люди потонули бы в бесконечных перипетиях своих воплощений. Остается только главное, концентрат, способствующий укреплению индивидуальности, а не ее распылению.
А как быть с духовным бессмертием, о котором говорят мировые религии и та же эзотерика, когда душа, свободная от земной тяжелой материальности вырывается на бескрайний простор вечности? Каков смысл ее бытия тогда? Думаю, нам почти невозможно судить об этом. Живя свою жизнь в теле, глядя на мир с определенной частной точки зрения, пельзуясь логическим мышлением и испытывая земные страсти, мы просто не знаем, как воспринимает действительность такое совсем иное, в сущности, ничем не похожее на нас существо. Наверное, его смыслы — иные, так же как его возможности и взгляд на мир. Полагаю, мировосприятие такой монады несравненно богаче нашего и открывает истины и смыслы, пока для нас недоступные.
Ну что же, поживем — увидим. Умрем — и тоже увидим. Потому что смерть и бессмертие — две стороны одной медали.
ОБЛИК СМЕРТИ В КУЛЬТУРЕ
На разных этапах своей истории человечество относится к смерти и понимает ее по-разному. Взгляд людей конца XX века не тождествен взгляду средневе-кевфго рыцаря или буржуа XVI столетия. Конечно, есть и много общего в этих взглядах. Смерть близкого, родного человека, того, с кем связаны жизненные надежды, с кем соединяют узы любви и дружбы, всегда была и остается горем для понесших утрату, каким бы они ни видели посмертный путь ушедшего. Известно, что даже продвинутые индийские гуру порой искренне горюют и
324
,,,.дьют слезы, узнав о. смерти- своих любимых учителей или друзей, И все же можно, установить культурно-исторические различия между восприятием и переживанием смерти в разные эпохи. На материале, европейской истории это делает французский исследователь Филипп Арьес. Проследим вслед за ним, какие изменения лре-терпело в ходе ряда столетий восприятие смерти евр.о-гейцами. : . . . . . .
Первый период, особо выделяемый Ф. Арьесом, это средневековое общество. Люди жили тогда общинно, их повседневность зависела от сельскохозяйственных ритмов и .Церковного календаря. Все важные дела в жизни .человека так или иначе решались совместно с другими, будь то рождение, свадьба или строительство дома. И в феодальной, и в крестьянской среде строго соблюдались -многочисленные ритуалы, обряды. Их влияние было огромно и пронизывало собой все. Как и во все иные времена, смерть косила многих, еще не достигших высокого возраста, бывали войны, случались опустошительные эпидемии. Но взгляд людей на смерть .определялся в первую очередь христианскими представлениями о бессмертии души, загробной жизни, Страшном суде. Не было того ужаса перед уходом из жизни, который, испытывает атеист, полагающий свой конец или конец близких — абсолютным исчезновением.
В связи со всеми этими чертами средневекового уклада можно выделить несколько существенных моментов, характеризующих смерть в культуре того времени.
Прежде всего, это вписанность ее в повседневность, некая «прирученность». Смерть не стоит особняком от других событий круговорота жизни, не является экстраординарной, миропотрясательной. Она — одно из явлений обыденности, ей отведено свое место, серьезное и важное. Человек того времени не живет, слепо надеясь на то, что его земное существование будет вечным, не забывает о смерти, напротив, он помнит о ней и отнот сйтся к ней как к важному и ответственному делу. Каждый отвечает не только за свою жизнь, но и за свою смерть, к которой надо быть подготовленным внутренне и внешне, и которая не должна быть случайной, безвестной, постыдной. Умереть случайно или в одиночестве — совершенно неприлично. Это нарушение всех норм. Именно поэтому к смерти готовятся, перед нею говорят речи. Последнее слово умирающего, его духовное завещание живущим — очень важный момент.
,325
Смерть происходит публично, вокруг умирающего собирается и сутками сидит вся его многочисленная семья и родные. И в крестьянской, и в аристократической среде вплоть до XVIII века было принято приходить прощаться с умирающим. Это правило распространялось и на людей, достаточно далеких. Тот, кто стеснялся явиться к больному, когда тот был здоров, считал своим долгом прийти и проститься с ним перед вратами смерти.
Смерть является не только публичной, но и ритуальной. Она сопровождалась религиозными обрядами. Умереть без таинства Соборования считалось совершенно невозможным. Человек думал о том, как, покидая земной мир, обеспечить себе не ад, а рай, наилучшее отношение потусторонних сил, поэтому священник был непременной фигурой возле тяжелобольного, собирающегося в свой последний путь.
В эмоциональном отношении к смерти было гораздо меньше темного, негативного, чем в наши дни. Во-первых, люди минувших столетий были душевно привязаны к гораздо большему кругу лиц, чем наши современники, живущие в маленьких (нуклеарных) семьях и имеющие двух-трех близких друзей. Поскольку в прошлом семьи были велики, родни много, община жила общими переживаниями, постольку скорбь по поводу кончины одного человека оказалась гораздо менее интенсивной, чем у нас. «Раскладываясь» на много лиц, эмоции становились слабее. Во-вторых, полагалось, что покойный уходит не навсегда. Собственно говоря, рождение в мир — вот истинная смерть, а смерть — это рождение для высшего бытия. Поэтому смерть — прекрасна, покойный — красив. Его черты одухотворяются той вечностью, к которой он прикоснулся самим фактом своей кончины. Смерть эстетизировалась, возвышалась. Наконец, когда человек умирал, то в последний путь его тоже провожали всей общиной, всем селом. Принято было долго носить траур, постоянно соотносясь со смертью, вспоминая и напоминая о ней. С некоторого периода стали делаться семейные захоронения, склепы. Семейность продолжалась и после ухода умерших. Живые и ушедшие, объединенные общим родовым именем, фамилией, как бы постоянно общались, поскольку кладбище было местом посещаемым, предполагавшим беседу, воспоминание, обмен новостями.
Надо сказать, что этот общинно-ритуально-религиозный подход к смерти, который Ф. Арьес возводит к 326
раннему средневековью, да и к более дальним -временам, продержался вплоть до XIX века. Именно в прошлом столетии начинаются бурные изменения в отношении к смерти, хотя коренятся они еще в перых веках Нового времени, когда все более стали пробивать себе дорогу и материалистические и естественнонаучные идеи. Изменение ситуации назревало с ростом городов, общей урбанизацией Европы, с изменением стиля жизни, все большей индивидуализацией быта, атеизацией сознания,
XIX век и период до 50-х годов нашего столетия — это время, когда «смерть спряталась». Это не означает, конечно, что люди перестали умирать. Они умирали и в огромном количестве: гибли в войнах, в концентрационных лагерях, погибали от болезней и от старости. Однако, восприятие смерти в общественном сознании сделалось совершенно иным. Если раньше смерть была «прирученной», а жизнь тела продолжалась бессмертием души, которая принимала эстафету, то теперь смерть стала «дикой», чуждой, ужасной, той жестокой катастрофой, которая губит все надежды и ввергает человека в вечное небытие. Смерти стали панически бояться. Еще раньше ее эстетизация сменилась отвращением, акцентированием моментов разложения, уродства мертвого тела, поэтому умирающий и мертвый больше не казались прекрасными и возвышенными, а, напротив, пугающими и отталкивающими.
Причастности к смерти и разговора о смерти стали избегать, делать вид, будто ничего не происходит. Упоминать о смерти стало неприлично. Если раньше человек готовился к своему концу, то теперь смертельно больному начали лгать, что .он непременно выздоровеет, будет жить. Действительно, слишком жестоко и разрушительно сообщать человеку о том, что он уводит в полном смысле слова навсегда, уничтожается без надежд на возрождение. Однако ложь у постели больного нередко очевидна, многие умирающие понимают, что их обманывают, и испытывают чувство глубокого одиночества, потери доверия к своим близким. Ловко обмануть больного так, чтобы он не понял предстоящей смерти, сделалось своего рода доблестью для родных умирающего.
Стало не принято посещать умирающего человека. Если смерть страшна и грязна, ее лучше скрыть от чужих глаз, не ранить чувства других людей. Больной часто умирает в больничной палате, один, без близких
327
и родных. Вокруг него аппаратура, поддерживающая организм, а не сочувствующие и сопереживающие лица. Тезис «Каждый умирает в одиночку» реализовался в КХ веке в прямом смысле слова. !
Почти никто не соблюдает траура, напоминающего о смерти. Большой город живет так, словно в нем никто и никогда не умирает.
Умонастроение, связанное с желанием забыть о смерти, отвергнуть ее как якобы не существующую, утвердить жизнь как то единственное, с чем действительно имеет дело человек, прекрасно выражено в стихах американского поэта Уолта Уитмена:
«Пусть мертвые мертвым даруют любовь И плачут у старых могил Мы живы! Кипит наша алая кровь Огнем нерастраченных сил!»
Эти жизнеутверждающие строки, столь оптимистичные и наполненные гордостью живущих, если присмотреться к ним поближе, оказываются полны также и внутренней жестокости. Недаром, наверное, они полюбились И. Сталину •-— человеку, лишенному сантиментов. Ушедшее и уходящее отвергается напрочь, зачеркивается, сбрасывается со счетов, отправляется на свалку памяти, истории, переживания. Нить времени рвется. Живые сверхчеловеки, попирающие ногами землю и достающие макушкой до небес, громко утверждают свое «я», не заботясь о родных мертвецах, да и о тех живых, которые уже не в силах сражаться в жизненных битвах. Поэтому другим полюсом восприятия смерти в XX веке выступают стихи С. Маршака, полные пронзительной тоски перед пропастью небытия, которая разверзлась впереди:
«Любите жизнь, покуда живы, Меж ней и смертью только миг, А там не будет ни крапивы, Ни роз, ни пепельниц, ни книг. И солнце даже не заметит, Что в глубине каких-то глаз На этой маленькой планете Навеки свет его угас>.
Одиночество умирающих и холодная жизнестойкость живущих — типичный феномен XX столетия.
Дело, конечно, не в том, чтобы «мертвый хватал живого», живые должны помышлять © жизни, но попытка совсем забыть смерть — не более чем «страусиная политика», когда из страха прячут Голову в песок. «Са-
328
лучшей смертью» в.XX веке была признана смерть во сне, смерть внезапная, неожиданная, мгновенная, когда ни о чем не успеваешь подумать и ничего сказать, смерть без сознания — то, что считалось в былые времена самым ужасным наказанием. Не малодушие ли это, отказывающее человеку в праве знать, понимать, переживать важнейший из переломов его бытия?
Однако в середине XX века, с 50-х годов начинается новый переворот в отношении к теме смерти. На мой взгляд, он выражен в двух противоречивых тенденциях, дополняющих дру/ друга. С одной стороны, смерть воз* вращается в обыденную жизнь через поток самой скверной кинопродукции, через «желтую прессу», смакующую тему убийств, через бесконечные телебоевики, показывающие умирание крупным планом. То, где раньше искусство применяло условности, фигуры, умолчания, символические обозначения, где прежде физиология и психология умирания оставались за кадром, теперь буйствует натурализм, с жадным любопытством заглядывающий в лицо смерти: «Ну, как там? Это место, пожалуйста, поподробнее...». И если реальная смерть отдана специалистам: врачам, медперсоналу, полиции — то смерть кинематографическая, игровая и хроникальная, заполняет экраны, как бы активно компенсируя «недостаток умирания в быту». Раньше сидели у одра больного, теперь — у телеэкрана, но приобщение к смерти, «контакт с ней» продолжается. Совсем недавно избегавший разговора о смерти народ, вновь принимает ее в свою повседневность, живет с нею бок о бок, здоровается с ней по утрам и вечерам. Смерть «приручается заново», хотя и в несколько бесчеловечных формах: ее наблюдают за чашкой чая, поглядвают на нее между делом: «Всех убивают — никого не жало!» .
С другой стороны, в 50-х — 60-х годах нашего столетия смерть становится в центр внимания ряда исследователей: врачей психологов, физиологов. В 1959 году выходит в свет коллективная работа под редакцией Г. Фейфеля «Смысл смерти», в 1969 году — книга Элизабет Кюблнр-Росс «О смерти и умирании». Смерть начинает широко обсуждаться на страницах печати и в телепередачах. Речь идет о том, как помочь человеку преодолеть этот последний рубеж земной жизни, как облегчить его неизбежную картину, каким образом избавить умирающих от страха и страданий, связанных с завершением жизненного пути. Ши-
329
роко обсуждается вопрос о праве человека на смерто, прежде всего о праве тяжелобольного, которому предстоят лишь невыносимые мучения. Имеет ли право врач помочь человеку умереть, если тот настаивает на этом? Как избежать корыстных злоупотрелений в вопросе о добровольности смерти тяжелобольных? Вправе ли сам больной принять решение о прерывании своей жизни, дабы сохранить человеческий облик и достоинство? В некоторых странах уже принято законодательство, предполагающее возможность добровольного ухода из жизни безнадежно больных.
Вторая линия гуманизации темы смерти состоит в создании «хосписов» — специальных стационаров санаторного типа, куда люди приходят умирать. Здесь создается обстановка, резко отличная от больничной. Умирающему помогают всеми известными медицинскими средствами избавиться от страданий, но он не заперт в одинокой стерильной палате наедине со своими мыслями и переживаниями, напротив, больные свободно общаются между собой и со своими родными и знакомыми, они могут гулять в парке, развлекаться и, что особенно важно, их психологически готовят к смерти как к важному и торжественному событию, которое должно вызывать не панический ужас, а прекрасные, возвышенные чувства. Смерть предстает как расставанье со здешними людьми и делами, но одновременно как начало нового путешествия, смерть — иное продолжение жизни.
Такая традиция с давних времен и по сей день характерна для Тибета, и сегодня Запад заимствует ее, внося элементы восточной психологической подготовки в обычную работу с больным и в христианские таинства.
Древняя Тибетская книга мертвых предназначалась для чтения ее над умирающим, находящимся в сознании, чтобы помочь ему спокойно и уверенно пересечь черту, отделяющую грубый мир от тонкого. «Будь осторожен и внимателен! — напутствует Книга мертвых. — Не спеши! Не пугайся! Ты — умер. Пойми это и не цепляйся за ушедшее, не береди чувств, не дай им разыграться и поглотить тебя... Ничто не может тебе повредить, ибо тебя — нет! Поэтому ты можешь стать, чем захочешь... Пусть добросердечие твердости чистого, зеркального стекла будет твоим главным ощущением!. Не правда ли, хорошее напутствие? Пускай через много-много лет, когда пробьет и наш час, такое напутствие пребывает с нами. Твердое добросердечие откроет врата бесконечной и полной смысла жизни.
330