Антиутопия

Антиутопия – это целое направление в литературе, искусстве, философии, возникшее как противовес другому жанру – утопии. Существует ряд признаков, которые выделяют антиутопию как отдельный жанр. Антиутопии - художественные произведения и различные учения, в которых ставится под сомнение возможность достижения социальных идеалов и резко критикуются образы "машинизированного" будущего, отождествленного с тоталитарным государством, где наука, техника доведены до совершенства и где подавлены свобода и индивидуальность личности [4].

Взлетная полоса I, иными словами Британия, - необычный мир. Попадая в него, читатель не понимает, радоваться ему или же грустить. Краски в этом мире сгущаются, серые тона нагоняют тоску, марш и бодрый голос диктора из динамиков наполняет энергией. Так радоваться или грустить? Ни то, ни другое. Правильный ответ – выжить. Этот мир – антиутопия. И единственное, что остается человеку, попавшему в этот мир, - приложить все усилия, чтобы обмануть систему, найти ее слабые стороны, чтобы выбраться из ее оков, вырвать из серой повседневности клочок счастья. Роман «1984» является одним из самых ярких примеров антиутопии. В нем раскрыты ее самые характерные черты и показана судьба человека, попавшего в такой мир.

Первым, и, скорее всего, основным признаком антиутопии является ее спор с жанром утопии, не обязательно с конкретным автором или произведением (хотя данный случай также возможен), а скорее с направлением в целом. «1984» можно трактовать как противовес всему советскому обществу, идеологи которого всегда считали его эталоном утопии. С другой стороны роман Оруэлла спорит не только с коммунистическим СССР, но и с демократическим обществом Соединенных Штатов Америки, бюрократия в котором ничуть не менее абсурдная.

Следующей характерной чертой антиутопии можно назвать псевдокарнавал. Основа псевдокарнавала – абсолютный страх, который помогает автору создать совершенно особую атмосферу, которую принято называть «антиутопическим миром». В мире «1984», несомненно, витает страх. Читатель чувствует его с первых строк романа до мрачной развязки. Жители Взлетной полосы I боятся сделать лишнее движение, сказать лишнее слово, даже подумать запретную мысль, ведь Старший Брат постоянно следит за ними. Любое неповиновение системе приводит к страшному наказанию. Особенно ярким чувтсво страха становится тогда, когда главный герой начинает противиться системе и его поимка будет значить лишь одно – пытки, допросы и в конце концов – смерть.

Герой антиутопии всегда эксцентричен. Он живет по законам аттракциона. Аттракцион оказывается эффективным как средство

сюжетосложения именно потому, что в силу экстремальности создаваемой ситуации заставляет раскрываться характеры на пределе своих духовных возможностей, в самых потаенных человеческих глубинах, о которых сами герои могли даже и не подозревать [5]. Главный герой романа Уинстон Смит – характерный тому пример. Пока Уинстон мирился с законами тоталитарного режима, он был боязливым, мрачным, у него не было никаких целей в жизни. Но когда Смит бросил ей вызов и встал на путь борца, он совершенно преобразился, стал смелым, агрессивным, стал принимать важные, порой экстремально рискованные решения. Эксцентричность главного героя совершенно логична, ведь карнавал, каким бы он ни был, - создан для эксцентричных персонажей.

Ритуализация жизни – еще один важный элемент антиутопии. Общество, реализовавшее антиутопию, не может быть хаотичным и не подчиняться правилам. В романе «1984» ритуал – это настоящий стержень социума. Ритуал царит везде: дома, на работе, на улице. Любой житель Взлетной полосы I обязан каждое утро делать физические упражнения, на работе все обязаны посещать минуты ненависти и смотреть пропагандистские ролики, на улице постоянно играет марш или же звучит идеологическая речь. Люди, которые не соблюдают ритуалы, - враги системы. Если полиция замечает нарушения ритуалов, непослушных обязательно наказывают.

Антиутопия развращена до целомудренности. Она проникает даже в интимную жизнь человека и подчиняет ее своей воле. По сути, той самой интимной жизни у людей нет. Любые проявления эмоций, любви между людьми считается очернением идеологии и подлежит наказанию. В романе Оруэлла эта тенденция прослеживается отчетливо. Уинстон Смит влюбляется в Джулию, но он ничего не может ей сказать, не может признаться в своих чувствах, потому что подобный поступок может стоить ему жизни.

Антиутопия Оруэлла, по сути, эталонная. Это идеальный механизм, который не может умереть. Любые неполадки устраняютя в мгновение ока.

В ходе развития сюжетной линии автор подводит читателя к тому, что мир Взлетной полосы I все-таки не идеален, и повстанческое движение, в конце концов, организует бунт, который подорвет систему. Уинстон в тайне от полиции встречается с Джулией, он находит единомышленника в правительстве, который обещает приложить все усилия, чтобы повести людей за собой и свергнуть тоталитарный режим. Но в итоге оказывается, что никакого повстанческого движения нет, что это выдумка самого правительства, которая помогает выявлять мятежников. Чиновник, который казался Уинстону другом, на самом деле жесткий идеолог режима. Все мечты Смита рушатся, его разлучают с любимой и все его попытки бороться приводят к кошмарным последствиям.

В романе Оруэлл критикует научно-технический прогресс, раскрывая его темную сторону, что характерно для антиутопии. Общество «1984» полностью «машинизировано». Житель Взлетной полосы I не может сделать ни одного шага и остаться незамеченным. Город, улицы, дома, квартиры усыпаны «телекранами», которые фиксируют каждое движение гражданина. Любое неправильное слово, жест, эмоция – и к вам через считанные секунды приезжает «полиция мыслей». Город кишит огромными экранами, на которых постоянно проигрывают пропагандистские ролики. В огромных зданиях сосредоточены громадные базы данных, в которых хранится информация на каждого гражданина, на каждую фабрику, на каждое событие. За считанные секунды любой человек может быть стерт с лица земли. Военная промышленность заполонила весь мир. Кажется, что война никогда не закончится. Такой мир очень похож на США и СССР в годы холодной войны, только в более совершенной редакции. Полное подавление личности, труд только во благо прогресса. Война – это мир. Свобода – это рабство. Незнание – сила.

Роман «1984» - наглядный пример антиутопии. Его миру присущи основные ее черты. Антиутопия чем-то схожа с жанром научной фантастики, но научная фантастика больше направлена на поиск новых, неизвестных миров. Мир же антиутопии угадывается, потому что какой-то ее вариант, пусть и не настолько идеальный, можно найти на страницах истории. «1984» - не исключение. С одной стороны, он очень похож на тоталитарное общество СССР с его целомудрием, ритуальностью, четкой планировкой жизни. С другой – на общество США с ее бюрократичностью и параноидальной слежкой за гражданами.

Утопия - место, которого не существовало; по другой версии, благословенная страна.

Слово «утопия» стало нарицательным для обозначения различных описаний вымышленной страны, призванной служить образцом общественного строя, а также в расширительном смысле всех сочинений и трактатов, содержащих персональные планы социальных преобразований.

Утопия трактовалась как страна грез о счастье, страна изображение идеального общественного строя, лишенное научного обоснования; произвольного конструирования идеалов; страна проектов, для реализации которых не было практических оснований, осуществленных планов социальных преобразований; страна, где совокупность социальных идей, лозунгов, целей имели оттенок популизма.

Утопия как одна из своеобразных форм общественного сознания воплощала в себе такие черты:

• осмысление социального идеала;

• критику существующего строя;

• желание сбежать от мрачной действительности;

• попытку предсказать будущее общества.

Изначально история утопии тесно переплеталась с легендами о «золотом веке», об «островах блаженных», а также с различными теологическими и этическими концепциями.

Потом, во времена античности и в эпоху Возрождения утопия приобрела форму описания совершенных обществ, которые вроде бы существовали где-то на земле в прошлом. В XVII - XVIII вв. широкое распространение получили различные утопические трактаты и проекты социальных и политических реформ. С середины XIX в., а особенно в XX в., утопия превратилась в специфический жанр полемической литературы, которая была посвящена проблеме социальных ценностей.

Открытие утопии как представления о желаемом будущем земли и человечества» расширило сферу побудительного воздействия фантастического идеала. И то, что предполагалось только как умственная возможность, не достигнута на определенном историческом этапе развития человеческого общества, превратилось на установку отдаленного будущего. Итак, утопия стала существующим элементом в жизни общества, потому что в ней открылось умение человека смотреть вперед и предчувствовать становления нового, создавая его художественные модели. Утопические романы отражали созревшую историческую потребность предвидеть будущее, художественно определить ту цель, идейно-нравственный ориентир, пример для подражания и возможный общественный идеал, борьба за достижение которого непрерывно прискорювалась в самой действительности.

Именно утопия, которая вышла из триединства «действительного - возможного - желаемого» и которая была ориентирована на эстетический идеал, который соответствовал гуманным потребностям общества, заложила основы современной социальной фантастики, которая подверглась интересным метаморфозам.

Утопия как литературный жанр - это абстрактная модель идеальной социальной системы, которая соответствовала представлениям писателя о гармонии человека и общества. Ее корни можно найти в фольклоре (например, сказки про счастливые острова), в Библии (Царство Христово), в философских трактатах Платона («Тімей», «Республика»), Эволюционный обзор утопии позволил проследить жанровые преобразования, которые претерпела утопическая литература в течение веков.

Развиваясь сначала как публицистический и научный трактат [Платон «Государство» (III в. до н. э.), Т. Мор «Утопия» (1516), Т. Кампанелла «Город Солнца» (1623), Ф. Бэкон «Новая Атлантида» (1619), И. Андреэ «Христіанаполіс» (1619), С. Хартліб «Макария» (1641), Дж. Уинстенли «Закон свободы» (1652), Дж. Харрингтон «Океания» (1656), В. Годвин «Исследование о политической справедливости» (1793)], утопия, начиная с XVIII в., стала действительно художественным произведением и чаще всего выступала в жанре романа [Д. Дефо «Робинзон Крузо» (1719), Л.-С. Мерсье «2240 год» (1770), Дж. Свифт «Путешествия Гулливера» (1726), Е. Кабе «Путешествие в Ікарії» (1840), Е. Бульвер-Литтон «Грядущая раса» (1871), Э. Беллами «Через сто лет» (1888), В. Моррис «Вести ниоткуда» (1890)]. Утопические содержались экскурсы в романе Ф. Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль» (1552), в пьесе В. Шекспира «Буря» (1623).

Внимательное чтение прославленных книг в течение почти половины тысячелетия, что прошло с момента выхода из печати «Утопии», и четырех веков от создания «Города Солнца», и особенно под прожектором событий и явлений XX в., позволило увидеть в этих утопиях, как и в позднейших утопиях Шарля Фурье, Роберта Оуэна, Этьена Кабе и других социалистов - утопистов первой половины XIX в., ростки многих негативных сторон нашего мира. Будущее до определенного времени казалось лишь фантазиями, чистыми умственными спекуляциями, не больше. Так оно и было. В XVIII-XIX в. утопические проекты общества равенства, труда и счастья начали экспериментально воплощать в жизнь, но не удалось это сделать. В XX в. эти фантазии, переосмысленные раціоналістичними и прагматично волевыми практиками, которые ставили свои гигантские эксперименты на миллионная людей, обернулись грозными реальностями.

Всем утопическим произведениям XVI-XIX вв. был присущ дух жесткой регламентации всего образа жизни и мышления граждан идеального государства. Как в гротескных аракчеєвських поселениях начала прошлого века, где крестьяне стройными колоннами в определенное время должны были идти на поля или возвращаться из них, желательно с бодрыми песнями, так и у Мора законодательно установлено, в какое время суток надо было заниматься общественно-полезным трудом (это сделано для удобства специальных надзирателей - сифрагантів, которые следили, чтобы никто не сидел в праздности»), обуславливался и момент всеобщего отхода ко сну, расписан было свободное время, строго регламентировались часа для игр, занятий науками, ремеслами (из любви к нему, а не по обязанности). Одинаковость всех подчеркивалась унифицированность занятий и одежды, абсолютной подчиненностью регламента во всем: даже поездки в другой город возможны только с разрешения властей, то есть специальных чиновников. В трактате швейцарского анабаптиста Г. Грегота - также утопии - были регламентированы не только одежда, но и еда. Не случайно в одной из самых веселых и злых новелл выдающегося швейцарского писателя Готфрида Келлера «Ландфогт из Грейфензее», что входила в цикл «Цюрихские новеллы», иронично была воссоздана реальная историческая попытка осуществить в республике утопию и вместе с тем идиллию в духе Грегота, Бодлера и Геснера. Это обернулось в действительности строгим и скучным, расписанным до мелочей существованием под гнетом кальвинистских законов и правил, запретом для граждан любого проявления собственной свободы, независимости, оригинальности. Посещение церкви под страхом наказания было обязательное для всех; требовалось получения специального разрешения, чтобы можно было выйти за пределы цюрихских городских стен в воскресенье; запрещалось долго оставаться за столом во время обеда или ужина, чтобы не опоздать на церковное служение, а также красиво одеваться или носить украшения, - вот лишь некоторые формы коллективной единообразия, которой строго требовали «отцы» города от цюрихских жителей. Реальный республиканский эгалитаризм в Швейцарии XVIII ст., конечно, не полпотівщина, но он также был страшным, невыносимым для свободолюбивой личности, для ее нормального развития и самоутверждения.

Особенно ужасна казарменість описана в Кампанеллы, где регламентация распространялась и на отношения между женщиной и мужчиной: отмечалось, что представителей одного пола надо случать с представителями противоположного и почему именно следует случать, потому что нельзя, усердно заботясь об улучшении собак и лошадей, пренебрегать в то же время породой человеческой». Именно эту выдумку итальянского утописта взял на вооружение Гитлер в своем описании «Майн Кампф». Позаимствовал не непосредственно, а, пожалуй, косвенно, из вторых и третьих рук, но разработал подробно и, что особенно поразило, став фюрером, воплощал эту селекцию в жизни. Раздел в «Майн Кампф», где он преподавал методы улучшения немецкой породы, звучал гротескно, почти пародийно, и это уже не была невинная фантазия.

Унификация быта и форм повседневной жизни дополнялись контролем над жизнью духовной. Наука и искусство имели лишь прославлять и укреплять государство. В «Городе Солнца» разрешалась лишь единодушие. Все люди искусства были сугубо государственными служащими, задача которых состояла в воспевании славной победы и полководцев в наиболее правдивом и близком к реальности виде, без выдумки, потому что за это наказывали. Система наказания была разработана подробно. Преступника убеждали в том, что он заслуживал казни, которую исполнял народ, выступая как коллективный кат.

Первые целостные российские утопии: В. Брюсов «Республика Южного Креста» (1904 - 1905), роман А. Богданова «Красная звезда» (1908), в котором автор использовал прием путешествий в будущее. Богданов был одним из первых художников-утопистов, кто поставил вопрос о соотнесении целей и методов достижения идеала. Его роман - утопия «Инженер Мэнни» (1912) соединил техническую утопию с научным представлениям о коммунизме с идеей социальной революции.

Борьба за социализм в начале XX в. была поставлена в очередь для истории. В результате победы Октябрьской революции и пропаганды большевиков миф о социальный рай завладел умами миллионов людей. Этим объяснялось появление в 1920 - 1930 годах утопических произведений о коммунизме, об устройстве будущего мира, о морали человека будущего. К их ряду относили «Страну Чонгурі». Утина (1922), «От нэпа к социализму. Взгляд в будущее России и Европы» Есть. Преображенского (1922), «Грядущий мир» Я. Окунева (1923), «Следующий мир» Есть. Зеліковича (1930), «Страна счастливых» Я. Марри и др.

Все они были построены по одному принципу: главный герой путешествовал коммунистическим раем и восхищался достижениями революции и научно-технического прогресса (НТП). В этих произведениях идеологический аспект иногда преобладал над художественным.

Самой главной проблемой утопической литературы XX в. стала проблема здійсненості-неосуществленности утопии, которая, в общем, привела к появлению антиутопии.

По сравнению с положительной классической утопией проблема определения антиутопии усложнилась потому, что она еще не имела единого названия: в трудах современных ученых в различных соотношениях употреблялись термины «какотопія» (плохое место, государство зла); «негативная утопия» (альтернатива положительной утопии); «контрутопія» (сознательное противопоставление другой, написанной ранее, утопии); «дистония» (плохое место, перевернутая утопия); «квазіутопія» (мнимая, ложная утопия) и др. Наиболее распространенными в научной литературе были термины «негативная утопия», «антиутопия», «дистония».

Антиутопия существовала как явление философско-художественной мысли с античности, то есть с того времени, когда возникла сама утопия.

Антиутопия появились тогда, когда государство и общество проявили свои отрицательные черты, стали опасными для человека, не способствовали прогрессу. Антиутопия - это критическое изображение государственной системы, которая не отвечала принципам механизма. В антиутопии всегда выражался протест против насилия, абсурдного социального устройства, бесправного положения человека.

Авторы антиутопий, опираясь на анализ реальных общественных процессов, с помощью фантастики предвидели опасные последствия существующего порядка или утопических иллюзий.

Однако, в отличие от острой критики социальной действительности, антагонистическое общество антиутопий по своей сути практически стало сатирой на демократические и гуманистические идеалы, оно требовало нравственного исторического социального устройства, который вылился в прямую или дополнительную аналогию антагонистического общества.

Формально антиутопия взяла свое начало от сатирической традиции Дж. Свифта, Ф. Вольтера, И. Ирвина, С. Бутлера.

Антиутопические элементы находим:

• в комедиях Аристофана (как сатиру на утопическое государство Платона);

• в произведениях многих писателей XVII-XVIII в. как своеобразное поправления реальности в утопиях Т. Мора, Ф. Бэкона, Т. Кампанеллы, где они в большинстве случаев выступали лишь как сатирический вспомогательное средство идеологического и практического комментария к утопических построений (Т. Гоббса «Левиафан» (1651), Б. Мандевиль «Басня о пчелах» (1714), С. Джонсон «Фасселас» (1759), третья и четвертая книги «Путешествий Гулливера» (1726) Дж. Свифта;

• в фантастических произведениях писателей XIX в. [М. Шелли «Франкенштейн» (1818), С.Батлер «Эдин» (1872), «Возвращение в Эдин» (1901), Г. Уэллс «Машина времени» (1895), «Современная утопия» (1905), Г.Честертон «Наполеон из Ноттинг-Хила» (1904)]. Другой подход акцентировал внимание на возникновении антиутопии как массового явления, как сформированного литературного жанра. К антиутопии первой половины XX в. традиционно относили романы «Мы» (1921) Является. Замятина, «Солнечная машина» (1925). Винниченко, «Котлован» (1930) А. Платонова, «Этот странный новый мир» (1932) О. Хаксли, «Бессмысленная погоня» (1937) Ф. Уррена, «1984» (1949) Дж. Оруэлла. К антиутопии как жанра, образовавшийся в XX в., относили труда К. Булычева, Г. Марсана, Т. Файса, О. Сабініної, В. Чалікової, Есть. Черткової и др.

В XX в. антиутопия получила еще большее распространение. Англичанин Ч. Уолли в своей книге «От утопии к кошмару» отмечал, что небольшой процент воображаемого мира - это утопии, а остальные - ужасы.

Причины такого поворота утопической литературы обусловлены, прежде всего, сложностью исторического процесса развития человечества в XX в., насыщенном потрясениями и относительно коротким временем, равный жизни одного поколения, вобравший в себя экономические кризисы, революции, мир и колониальные войны, возникновения фашизма, противоречивых последствий научно-технической революции, которая стала прочным двигателем математического прогресса, но при этом с собственной остротой выявила катастрофическое отставание социального и духовного прогресса в буржуазном мире. Логическим следствием подобных настроений и стала переориентация социально-утопической литературы на антиутопию, которая в изображении будущего исходила из принципиально других взглядов, хотя и давала, подобно утопии, более развернутую панораму общественного будущего. В антиутопии содержался описание более-менее отдаленного будущего, всегда присутствовала действительность, которая дышала ему в затылок, ибо страшные картины жизни, созданные писателем в антиутопии, стали производными от реальной действительности, некоторые черты и социальные тенденции которой фантастически перебільшувалися и полемически обострялись. Именно поэтому романы - антиутопии часто воспринимались как социально-критические, иногда с использованием сатирического элемента, разоблачением буржуазного образа жизни. Однако, хотя некоторые современные антиутопісти в своих книгах изображали старый мир с его глухими углами общественного развития, они не всегда могли предложить читателю позитивную программу решения поставленных проблем или приблизиться к косвенной аналогии капитализма.

Страх буржуазии перед коммунизмом и социализмом, которые воплощали в себе главные идеи утопистов, нашел свое выражение в антиутопии, но уже реакционного направления. Среди них произведения, которые были проникнуты чувством вселенского пессимизма и неверия в человека, критики традиционного утопического и социалистического представления о будущем общество, выражения открытых антикоммунистических взглядов авторов («Багровое царство» Д. Перри, «Обезьяна и сущность» О. Хаксли, «Пропасть» К. Хайплана, «Триумф» Ф. Уайли, «Волки в городе» С. Кансера и др.). Такого рода антиутопия на долгие годы стала ведущим жанром антикоммунистической пропаганды.

«Антиутопия как литературный жанр представляла собой всего лишь вершину, которая возвышалась над поверхностью гигантского антиутопического айсберга в общественном сознании и мировосприятии значительных слоев населения на Западе», - отмечал советский ученый - философ Е. Араб-Оглы, который исследовал судьбу утопической традиции в XX в.

Русская антиутопия вступала в новую стадию, разрушив очередные утопические иллюзии, пытаясь предупредить общество о новых исторической непредсказуемости. Современные авторы использовали не только традиционные формы антиутопии - повести, романы, но и рассказы, очерки, сказки. Фантастическое переплеталось с хронікальністю, подчеркнутым документалізмом. Было и трагическое в современных произведениях рассматриваемого жанра, и оно преобладало над комичным, потому что именно жизнь мало причины для смеха. И вместе с тем сатирическое начало (аллегория, гротеск, карнавализация и т. д.) помогал писателям активно выявлять пороки социальной действительности.

В русской литературе жанры утопии и антиутопии формировались позже, чем в западной. До XVIII в. существовали только народные представления о проведении жизни и христианская традиция изображения Царства Божьего. «Желанная благодать будущего» такое мнение основывается в «едином обществе» Ермолая Єразми, в «общности имущества» Феодосия Косого, в произведениях Квирина Кульмана и др.

В XIX в. утопические и антиутопические элементы стали составлять уже целые фрагменты, которые включались в реалистичное сообщение или фантастически-приключенческий сюжет («Ученые - путешественники до Медвежьего острова» О. Сенковского, «Предки Калімероса. Александр Филиппович Македонский» А. Вельтмана, «Что делать?» М. Чернышевского и др.).

Также были сделаны попытки создать целые произведения в жанре утопии и антиутопии, но они остались незавершенными и сохранились в отрывках («4338-й год» В. Одоевского, «Жизнь через 1000 лет» Г. Данилевского и др.).

Стремительные процессы исторических изменений, размах революционных движений, распространения утопических идей в России обусловили бурное развитие утопии и антиутопии в русской литературе XX века. Ситуация на рубеже XIX-XX в. поставила перед художниками две проблемы:

1. идейно-эстетическое осознание кризиса в обществе и поиски путей ее переборювань;

2. поиски новых форм развития искусства, которые были бы способны отразить кризисное состояние общества и перспективы его совершенствования. Появление целостных произведений в русле антиутопии и утопии стала своеобразным решением этих проблем на уровне жанра.

Известные русские философы Н. Бердяев, С. Булгаков, С. Франк, А. Лоев и другие уже в начале века предупредили об опасности увлечения абстрактным социализмом, о большой розрушая энергию, которой вступил в революционное движение. Они призывали вернуться к идее конкретного идеализма, то есть до конкретного человека, которая была целью и главным содержанием исторического бытия. Идея ценности личности, ее индивидуальной судьбы и духовной реализации стала центральной в русской литературе XX века.

Таким образом, рассмотрев процесс формирования и развития антиутопии, можно сказать, что утопия изобразила действительность такой, какой она хотела ее видеть, а анти - утопия - идеал таким, каким он был воплощен в действительности. Можно привести красноречивую фразу утописта Этьена Кабе: «Мы делаем на пользу человечеству все то, что тираны творили ему на погибель».

Исследователи не пришли к единому определению жанровых разновидностей утопии и антиутопии. Появилось ряд новых терминов: дистопія, какотопія, екоутопія, трактотопія, еупсихія и др. Утопия и антиутопия довольно многозначны, поэтому теперь нецелесообразно было говорить о устойчивые жанровые разновидности утопии и антиутопии.

Антиутопия по своей жанровой природе родственна с утопией. Это жанры - спутники как по своей идейно-содержательной установкой - осмысление настоящего и предсказания будущего, - так и по структурно-образной системой.