Мелик-Пашаев А. - А.С. Пушкин и психология художественного творчества (Вопросы психологии)
.pdfКак труп в пустыне я лежал,
И Бога глас ко мне воззвал:
“Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею Моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей”.
Многое роднит эти два стихотворения: мистический трепет, образы пробуждения души, встрепенувшегося орла, широко разверзтых глаз орлицы, высшие глаголы, которые слышит лирический герой. В то же время духовный опыт героя в двух случаях глубоко различен.
Языческий Аполлон на время призывает поэта. На время замирает суетный человек и пробуждается творческая сущность для совершения “священной жертвы”. А потом он возвращается непреображенным в повседневную жизнь, в “хладный сон” души, до нового призыва.
106
Бог “Пророка”, Бог Авраама, Исаака и Иакова призывает раз и навсегда, и призвание это смерти подобно. “Повседневный” человек, не имевший “глаз, чтобы видеть, и ушей, чтобы слышать”, слабый сердцем, способный лукавить, хотя и ведомый уже неясной духовной жаждой, — этот человек не замирает на время, а умирает необратимо. И оживает совершенно обновленным, цельным, готовым к синергическому творчеству-служению.
Наивно было бы думать, что происшедшее с героем стихотворения произошло и с автором (хотя переживание, которое привело к рождению такого стихотворения, не могло пройти без последствий и для дальнейшей жизни самого поэта). Но чудо другого рода все-таки произошло: лирическое стихотворение поднялось до уровня религиозно-мистического откровения или иначе — откровение сошло как гениальное лирическое стихотворение, воплотилось в образах искусства, без ущерба и остатка высказалось на языке искусства. Высокие истины не приобрели, как часто бывает, привкуса
авторского своеволия, соблазнительной двусмысленности, — но и художественное совершенство стихотворения не понесло при этом ни малейшего урона. А это создает прецедент исключительной важности для всего искусства новейшего времени и укрепляет надежду, что пути пророков и поэтов, творчества и праведности разошлись не навсегда и могут воссоединиться. Что поэт может стать пророком, оставаясь поэтом.
Может быть, тут мы и выходим за рамки замечательной гоголевской характеристики, которая послужила исходной точкой наших размышлений. Знаменательно и поистине диалектично, что именно А. С. Пушкин, который и в самом деле явил собою образ поэта во всей чистоте и полноте, подсказывает, что поэт в своем высшем развитии все-таки “больше, чем поэт”. Конечно, не в том поверхностном и ходульном смысле, будто поэзия призвана обслуживать что-то “более важное”, чем она сама. Речь идет, скорее, о противоположном: о раскрытии глубин самой поэзии. Аналогией может стать мысль о том, что человек действительно бывает самим собой, когда бесконечно превышает себя. Но углубляться сейчас в этот чрезвычайно сложный вопрос я, разумеется, не могу.
В заключение, чтобы не быть неверно понятым, сделаю одну оговорку. Пример “Пророка” может навести на мысль, что духовная высота художественного произведения непременно связана с особо значительной религиозно-мистической или философской тематикой. Но суть дела не в этом, а во внутреннем перерождении самого творца — подобном тому, которое пережил лирический герой “Пророка”.
Как говорил великий поэт XIII в. Дж. Руми, всякий предмет день и ночь являет Бога, только одни это видят, а другие — нет. И если художник так воспитал, развил, очистил себя, что обрел дар “Боговидения во всем”, о котором говорит Дж. Руми, или услышал “Бога глас”, как пушкинский пророк, — то тогда не так уж существенно, о чем именно он будет рассказывать в своих произведениях.
1.Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979.
2.Гоголь Н.В. Собр. соч.: В 6 т. Т. 6. М.: Гос. изд-во худ. лит-ры, 1950.
3.Лосский Н.О. Основные учения психологии с точки зрения волюнтаризма.
СПб., 1903.
4.Пушкин А.С. Собр. соч.: В 10 т. Т. 7. М.: Изд-во АН СССР, 1960.
5. Теплов Б.М. Избр. тр.: В 2 т. Т. 1. М.: Педагогика, 1983.
Поступила в редакцию 4.VI 1999 г