Римское право и нравственность

Законы XII Таблиц ² (² Законы XII Таблиц. М., 1996. Считается, что в древности текст был занесен на глиняные таблицы) — древнейший свод римского права (451-450 до н.э.). Изначальный текст утрачен к XIII в. В переработанном виде эти законы вошли в Дигесты Юстиниана. Законы касаются раздела имущества, отчуждения и продажи собственности, порядка меже­вых споров, рассмотрения исков в суде, права наследования. Среди наказаний основными являются штраф и талион («если причинит членовредительство и не помирится (с потерпевшим), то пусть и ему самому будет причинено то же самое»). Это упоминание о та­лионе в Ст. 2 Таблицы VIII единственное — за ним следуют нормы, опрокидывающие это правило: «В противоположность семитичес­ким системам права, от кодекса Хаммурапи и до Второзакония, при­нимающим талион в качестве принципиальной формы социального урегулирования, индоевропейские судебники (и обычаи), начиная с законов Ману и Артхашастры, относятся к нему как к чему-то ис­ключительному, предпочитая штрафы, доминирующие в области и уголовного и гражданского деликтов... Талион, как он встречается в Законах XII Таблиц и им подобных, представляется чем-то чуже­родным, результатом заимствования, находящегося в кричащем противоречии с началами всей данной системы возмещения ущер­ба... Все, что идет от талиона в позднейшем европейском законо­дательстве, внесено христианством, каноническим правом, проник­нуто библейскими началами» ¹ (¹ Черниловский З.М. Русская Правда в свете других славянских судебников // Проблемы права и правовой идеологии. М., 1984. С. 13).

Смертной казни заслуживают такие действия, как потрава поля, поджог строения или скирд хлеба, воровство урожая с чужого поля в ночное время, сочинение и исполнение позорящих кого-либо песен, лжесвидетельство в суде, причинение вреда клиенту со сто­роны его патрона. Смертной казни предавали также судью и посред­ника — взяточников, подстрекателей, врагов римского народа, при­зывавших к нападению на римское государство, и того, кто предает в руки врага римского гражданина. Таблица III допускает казнь долж­ника, чтобы затем «разделить тело должника между кредиторами», присудить части его тела тем, кому он сам был должен. Законы со­держат норму — «нельзя лишать жизни без суда», смертная казнь пра­вомерна только по приговору суда. Встречается ограничение нормы отцовского права — «если отец трижды продает своего сына, то сын да будет свободен от своего отца». Статья X предусматривает уде­шевление погребений, сокращение расходов на погребение и опла­кивание (золота с покойником не класть, пусть на похоронах жен­щины щек не царапают и по умершим не причитают). Косвенным образом законы противодействуют бракам плебеев с патрициями.

Законы XII Таблиц основное внимание уделяют институтам го­сударства и гражданства, клиентуры, а также объективности судей­ства, правам кредиторов, личным владениям, репутации человека. В Дигестах преобладают разделы о военном деле и частном праве. Законы XII Таблиц отражают пласты архаической и полисной рим­ской морали с ее понятиями «нравы отцов» и «доблестный (чест­ный) муж». Эталоном поведения архаического римлянина является «доблестный муж» — отец семейства, домовладелец, жрец семейного культа, земельный собственник, храбрый солдат, активный гражданин. Моральная деятельность остальных (жены, сына, клиента) ориентирована на деятельность отца, патрона, господина. Он выступает как личность, т.е. юридически полноправное лицо. Сын зависит от отца в частной жизни и самостоятелен только в общественной деятельности. Традиционное (архаичное) сознание имеет большое влияние на общественную жизнь. С конца II в. до н.э. и до последней четверти I в. до н.э. римская гражданская община (civitas) переживает острейший социально-политический кризис и гражданскую войну. Распадаются прежние нравственные отношения, возникает автономия морального сознания, раздвоение сознания на общественное, нуждающееся во внешней санкции, и индивидуально-неповторимое (совесть), обособленное от внешних стереотипов ¹ (¹ См.: Брейкин О.В. Мораль Древнего Рима. Изд-во Мордовского Университета, 1992).

Юстиниан I (482-565) — византийский император (с 527 г.). При нем Византийская империя достигла своего могущества. С правле­нием Юстиниана связана знаменитая кодификация римского права ² (² Римское право — это «совершеннейшая, какую мы только знаем, форма права, имеющего своей основой частную собственность» (Маркс К, Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 105)). («Свод гражданского права»), известная как Кодекс Юстиниана (529) и Дигесты Юстиниана (533). Институции Юстиниана соеди­няют различные пласты римского права, включая Законы XII Таблиц и ценнейшие приобретения так называемого золотого века римской юриспруденции (II-III вв.), когда право понимали, по выражению Цельса, как науку о добром и справедливом. Дигесты — это компилятивный труд, подготовленный юристами-теоретиками, отражаю­щий, иногда бессистемно, устаревшие нормы и действующее право.

Основные предписания права и морали, сформулированные в Дигестах, таковы: жить честно, не вредить никому, ближнего не ос­корблять, воздавать каждому свое, или всякому воздавать должное. В право проникает моральный принцип взаимности: «право, которое кто-либо считает справедливым применять к другому лицу, должно признаваться действительным и для самого себя» ³ (³ Юстиниан I, император византийский. Дигесты Юстиниана. М., 1984. С. 53). В Дигестах подтверждается институт рабства («все люди или свободные, или рабы»). Рабство существует не по природе, не потому, что некоторые народы и люди самой природой созданы, чтобы повиноваться дру­гим, как считал Аристотель, а по праву народа, т.е. как экономичес­кое и политическое отношение. В юридическом смысле проводится различие между рабами (несвободными и бесправными), свободны­ми людьми (не наделенными гражданскими и политическим правами, не являющимися субъектами права) и гражданами (свободными, полноправными, юридически правомочными).

Большинство вещей принадлежат отдельным людям. Выделены в особый класс так называемые святые, или священные, вещи, ко­торые являются предметом божественного права, а все прочие де­лятся на публичные, или общие для всех, и частные. В дальнейшем слова “sanctio” (санкция) и “Sanctus” (святой, священный, непри­косновенный) сближаются, и частную собственность начинают мыс­лить как священную и неприкосновенную.

С точки зрения этики в Дигестах особо заслуживает внимания концепция «злого умысла», положения о совести, свободе, репута­ции. Злой умысел отождествляется с корыстным обманом, лукавст­вом, хитростью, которая приносит личную выгоду. Против злого умысла выдвигается формула, принадлежащая Ульпиану, римскому классику юриспруденции: «Этим эдиктом претор выступает против двуличных и злоумышленных людей, которые вредят другим каким-либо лукавством: коварство первых не должно приносить им поль­зы, а простота вторых не должна приносить им вреда» ¹ (¹ Юстиниан I, император византийский. Дигесты Юстиниана. М., 1984. С. 86). Древние римляне употребляли термин «добрый умысел» (dolus bonus), когда говорили о хитрости, в особенности против врага или неприятеля. Обман противника — это гражданская доблесть. Под термином «злой умысел» подразумевается своекорыстие, некий способ при­своения чужого имущества безнравственным путем, злоупотребле­ние доверием, двуличность, расчетливый эгоизм.

Дигесты выводят в особый разряд людей, «пользующихся дурной славой», или людей с плохой репутацией, заслуживающих нравст­венного осуждения и презрения. Это следующие лица: с позором уволенные из армии, осужденные за клевету, участники сговора, под­купленные, осужденные за воровство, грабеж, обиду и злой умысел, обман, а также актеры, сводники и нарушители семейного траура.

Дигесты Юстиниана содержат правовое представление о свобо­де, которая означает свободу действий, т.е. главным образом физи­ческую свободу: «Свобода есть естественная способность каждого делать то, что ему угодно, если это не запрещено силой или правом» ² (² Там же. С . 35). Личный произвол невозможен в правовом поле. Римское право не признает действительным то, что совершено под влиянием принуж­дения или страха. Добрыми и справедливыми могут быть действия, основанные на праве и оправданные им, а также действия, когда субъект права реализует свободу выбора.

К III в., в классический имперский период, римское право пред­усматривает обстоятельства, когда нормы права и моральный долг отделены друг от друга. Речь идет о “fidecommissum” — в Древнем Риме так называлось поручение наследодателя наследнику передать какое-либо имущество третьему лицу, указанному наследодателем в завещании. Право оставляет законному наследнику свободу выбора: он может воспользоваться всем наследством по закону (его интересы защищены юридически), а может и ущемить свои интересы, но вы­полнить волю завещателя как свой моральный долг. Сознание вы­годы сталкивается с нравственными чувствами (уважения, верности, справедливости, признательности и т.п.), сознанием морального долга. Все зависит от индивидуального выбора. Закон не требует поступать по совести, но оставляет человеку такую возможность. Право наследования в те времена было ограничено; так, им не могли воспользоваться внебрачные дети и неграждане. В действительнос­ти, наследодатель мог иметь перед ними моральные обязательства, любить их и думать о том, чтобы их обеспечить. Закон не признавал волю завещателя в полном объеме, он отнюдь не был сентиментален. Осуществление этой воли зависело от решения законных наследни­ков. В массе своей римляне были корыстны и весьма опасны в своей погоне за богатством. Тем более заслуживает внимания тот факт, что, за редким исключением, они проявляли непонятную сентимен­тальность, благородство и нравственную волю именно в таких си­туациях.

Правовой документ дает представление о морально достойном и недостойном (низком) поведении в статьях о трауре. Там, в част­ности, говорится: «Не следует носить траур по врагам, по осужден­ным за измену, по тем, кто повесился, кто наложил на себя руки не вследствие отвращения к жизни. Но вследствие угрызений совес­ти» ¹ (¹ Юстиниан I, император византийский. Указ. Соч. С. 70). Раскаяние имеет куда меньшую ценность в сравнении с нрав­ственным неприятием жизни. Часто вспоминают о прошлом и идеа­лизируют его: «Предки считали, что в наименьшей степени заслу­живает траура тот, кто действовал для разрушения отечества и для убийства родителей и детей; если такой человек убит своим сыном или отцом, то все признают, что здесь нет преступления, но даже следует дать награду» ² (² Там же. С. 200). Худший из людей — это изменник, предатель, враг отечества. Он не стоит сожаления.

Документы, относящиеся к античному праву, обобщают и фор­мализуют сложившиеся в обществе фактические отношения. Они хранят определенное нравственное мировоззрение и оценки тех или иных поступков. Система норм, регулирующих отношения между юридическими лицами, является ядром социальной этики, объективированной нравственностью, внешней санкцией частной деятельности. Нормативное поведение, которое античная филосо­фия традиционно связывала с разумом образованного человека, в свете античного законодательства является объективно необходи­мым поведением индивида в конкретном государстве. Еще Аристо­тель осознал социальный аспект морали. Под влиянием социальных антагонизмов отношение «индивид — общество» начинает регулиро­ваться правом, социальная этика размещается в границах права. Вне этих границ и в своеобразных нишах развивается более тонкая и меланхоличная субъективно-личностная нравственность, особая этическая чувствительность, которая сторонится публичной сферы, общественных обязанностей.