М.А. Можейко

ПОСТМОДЕРНИЗМ-- понятие, используемое современной философской рефлексией для обозначения характерного для культуры сегодняшнего дня типа философствования, содержательно-аксиологически дистанцирующегося не только от классической, но и от неклассической традиций и конституирующего себя как пост-современная, т.е. постнеклассическая философия. Ведущие представители: Р.Барт, Батай, Бланшо, Бодрийяр, Делез, Деррида, Джеймисон, Гваттари, Клоссовски, Кристева, Лиотар, Мерло-Понти, Фуко и др. Термин “П.” впервые был употреблен в книге Р.Ранвица “Кризис европейской культуры” (1917); в 1934 использован у Ф.де Ониза для обозначения авангардистских поэтических опытов начала 20 в., радикально отторгающих литературную традицию; с 1939 по 1947 в работах Тойнби было конституировано содержание понятия “П.” как обозначающего современную (начиная от 1-й мировой войны) эпоху, радикально отличную от предшествующей эпохи модерна; в конце 1960-х -- 1970-х данное понятие использовалось для фиксации новационных тенденций в таких сферах, как архитектура и искусство (прежде всего, вербальные его формы), и было апплицировано на такие сферы предметности, как экономико-технологическая и социально-историческая; начиная с 1979 (после работы Лиотара “Постмодернистское состояние: доклад о знании”) утверждается в статусе философской категории, фиксирующей ментальную специфику современной эпохи в целом (К.Батлер, В.Вельш, Т.Д’ан, Д.Дэвис, Ч.Дженкс, А. Ле Во, Д.Лодж, Дж.Мадзаро, А.Б.Олива, У.Спейнос, У.Стейнер, А.Уайлд, Д.Фоккема, Д.Форворд, И.Хассан, и др.). В настоящее время история трансформация содержания понятие “П.” становится специальным предметом постмодернистской философской рефлексии (Х.Бертенс, М.А.Роуз и др.). Несмотря на программное дистанцирование П. от презумпций классической и неклассической философских традиций, тем не менее, постмодернистская программа современной философии генетически во многом восходит к неклассическому типу философствования (начиная с Ницше), и, в частности -- к постструктурализму, структурному психоанализу, неомарксизму, феноменологии, философии Хайдеггера, традициям “постнаучного мышления” и “поэтического мышления”, а также к традициям семиотики и структурной лингвистики (см.Семиотика, Соссюр, Язык) и, в поздних своих версиях -- к философии диалога, теории языковых игр. Несмотря на то, что доминирующей является тенденция датировки возникновения и концептуального оформления П. серединой 1950-х, существует и позиция, согласно которой данный процесс отодвигается к концу 1930-х (К.Батлер, И.Хассан); по оценке Эко, применительно к усмотрению “начала” П. обнаруживает себя тенденция относить его “ко все более далекому прошлому”, -- и если иронично моделируемые Эко попытки “объявить постмодернистом самого Гомера” и не предпринимались всерьез, то интерпретация в постмодернистском ключе априоризма Канта как предвосхищающего идею означивания не чужда постмодернистской ретроспективе (В.Моран). В современной философской литературе ведутся достаточно оживленные дискуссии о соотношении таких аспектов содержания данного понятия, как собственно философский, социологический (З.Бауман, Р.Виллиамс, К.Кумар, С.Лаш, Д.Лион, Дж.Урри, Ф.Фехер, А.Хеллер), культурологический (С.Бест, Д.Келлнер, Е.Джеллнер, М.Постер, Б.С.Тэрнер, Б.Смарт), литературно- и архитектурно-художественный (Ч.Дженкс, И.Хассан), и др. (при этом следует иметь в виду условность подобного разнесения названных мыслителей по департаментам, жесткость границ между которыми они сами решительно отвергают). Указанные дискуссии, в свою очередь, выводят на проблему экспликации -- наряду с содержанием понятия “философии П.” -- и содержания таких понятий, как “постмодернистская социология”, “постмодернистская культурология”, “постмодернистская лингвистика” и т.д. В последнее время, однако, начинает доминировать тенденция к предельно широкому пониманию термина “П.” и признанию того, что его “следует употреблять не как историко-литературное или теоретико-архитектурное, а как всемирно-историческое понятие” (Г.Кюнг). Вместе с тем, к настоящему времени утвердилась точка зрения, согласно которой “постмодернизм -- эпоха не столько в развитии социальной реальности, сколько сознания” (З.Бауман). Современная культура рефлексивно осмысливает себя как “постмодерн”, т.е. пост-современность, как процессуальность, которая разворачивается “после времени” -- в ситуации “свершенности” и “завершенности” истории (см.Постистория, Deja vu, Ирония). Аналогично этому, современная философия конституирует себя не только как пост-современная (собственно,post-modernism), но и как пост-философия, что предполагает отказ от традиционных для философии проблемных полей, понятийно-категориального аппарата и классических семантико-аксиологических приоритетов. Так, философия П. отказывается от дифференциации философского знания на онтологию, гносеологию (см.Логоцентризм, Дискурс, Логотомия, Логомахия) и т.д., фиксируя невозможность конституирования в современной ситуации метафизики как таковой (см.Метафизика, Онто-тео-телео-фалло-фоно-логоцентризм) и рефлексивно осмысливая современный стиль мышления как “постметафизический” (см.Постметафизическое мышление). Последний реализует себя вне традиционных функционально-семантических оппозиций, выступавших в культуре классического и неклассического типов в качестве фундаментальных гештальтирующих осей мыслительного пространства: подвергая резкой критике саму идею бинарных оппозиций как таковую (см.Бинаризм, Хора), П. мыслит себя вне дихотомических противопоставлений субъекта и объекта (см.“Смерть субъекта”, Антипсихологизм, “Украденный объект”), мужского и женского (см.Соблазн), внутреннего и внешнего (см.Складка, Складывание), центра и периферии (см.Ацентризм, Плоскость). В целом, если современное культурное состояние может быть зафиксировано посредством понятия “постмодерн”, то состояние осознающей его ментальности -- посредством понятия “П.”. В этом плане исследователи настойчиво подчеркивают рефлексивный характер П. как феномена культуры: “постмодернизм как таковой есть не что иное, как современность для самой себя” (З.Бауман). Таким образом, “постмодерн ... понимается как состояние радикальной плюральности, а постмодернизм -- как его концепция” (В.Вельш). Безусловно, речь может идти не о единой концепции, семантически исчерпывающей своим содержанием все проблемное поле современной постмодернистской философии: П. как философский феномен в принципе не может быть рассмотрен в качестве монолитного, характеризуясь не только атрибутивной, но и программной плюральностью, объективирующейся в широком веере разнообразных (как по критерию моделируемой предметности, так и с точки зрения используемой методологии) проектов, среди которых наиболее значительными являются текстологический (см.Деконструкция, Пустой знак, Трансцендентальное означаемое, Означивание, “Смерть Автора”, Скриптор, Интертекстуальность, Конструкция, Диспозитив семиотический, След, Differance, Бесовская текстура, Игра структуры, Пастиш, Комфортабельное чтение, Текст-удовольствие. Текст-наслаждение, Слова-бумажники, Текстовой анализ); номадологический (см.Номадология, Ризома, Хаосмос, Лабиринт, “Дикий опыт”, Эон, Поверхность, Плоскость, Складка, Складывание, Тело без органов, Экспериментация); шизоаналитический (см. Шизоанализ, Анти-Эдип, Машины желания, Тело без органов); нарратологический (см.Нарратив, “Закат метанарраций”); генеалогический (см.Генеалогия, Событие, Событийность); симуляционный (см.Симуляция, Симулякр); коммуникационный (см.After-postmodernism, “Воскрешение субъекта”, Другой, Языковые игры) и др. Более того, П. и не стремится ни конституировать себя в качестве актуально единой философской стратегии, унифицированной по своим основаниям, методам и целям (см.Нонселекции принцип, Логотомия) и претендовавшей бы на оригинальность (см.Коллаж, “Смерть Автора”, Конструкция), ни утвердиться в качестве философской традиции (см.Мертвой руки принцип), программно постулируя невозможность в современных условиях реализации подобного философско-метафизического проекта (см.Логоцентризм, Тождества философия, Различия философия, Идиографизм, Метафизика отсутствия, Нонсенс). Следует отметить, что семантическая и категориальная пестрота постмодернистской философии во многом обусловлены не только радикальным отказом П. от самой идеи возможности конституирования в сфере современного философствования концептуально-методологической матрицы, которая могла бы претендовать на парадигмальный статус, его программной установкой на идиографизм (см.Идиографизм) и изначальной плюральностью проблемного поля, обнаруживающего к тому же постоянные интенции к своему расширению (философия письма и текста, вариативные динамические модели социальности и субъективности, концептуальные модели исторической событийности, власти, дискурса и языка, аналитические модели сознания и бессознательного, телесности сексуальности и мн. др. -- см.Постистория, Событие, Событийность, Власть, Дискурс, Язык, Языковые игры, Тело, Телесность, Секс, Хюбриси др.). -- Не следует также сбрасывать со счетов и то обстоятельство, что П. является актуальным феноменом, еще не принадлежащий философской традиции в режиме past-perfect, -- как его содержание, так и терминологический инструментарий находятся в процессе своего становления и не могут, в силу этого, характеризоваться устоявшейся унифицированностью. Отсюда -- характерная для постмодернистской философии интенция к рефлексивному определению феномена П. в целом посредством указания на частные (как в смысле неуниверсальности распространения, так и в смысле локальности предметности) его характеристики. Так, например, по Лиотару, П. может быть определен как “недоверие к метаповествованиям”, Джеймисон усматривает атрибутивную характеристику П. в ориентации на специфическую пародийность (см.Пастиш) и т.п. Вместе с тем, несмотря на сказанное, применительно к П. как феномену философской традиции можно утверждать, что, возникая исходно как своего рода особая ситуация в развитии философского мышления, заключающаяся в сугубо негативном дистанцировании от сложившихся стратегий построения философского знания, к настоящему времени П. может быть оценен как конституированный в пространстве философской рефлексии а качестве феномена, имеющего бесспорный парадигмальный статус, ибо постмодернистская программа философствования удовлетворяет всем критериальным требованиям, предъявляемым к исследовательской парадигме, а именно: 1) вырабатывает собственную модель видения реальности, фундированную презумпциями ее атрибутивной хаотичности и изначальной семиотической (прежде всего -- языковой) артикулированности (“постмодернистская чувствительность” как установка на восприятие реальности в качестве хаотически фрагментированной и семиотизированной, вплоть до постулирования знаково артикулированного способа существования как единственно возможного -- см.Постмодернистская чувствительность, Руины, Ирония, Симуляция, Deja vu, Хаос); 2) формирует специфические идеалы и нормы описания и объяснения мира, рефлексивно осмысленные в постмодернистской нарратологии и заключающиеся в принципиальном и программном плюрализме (см.Нарратив, Нонселекции принцип) и идеалы и нормы организации знания, находящие свое выражение в программном когнитивном релятивизме (поворот от стратегии alterity к стратегии mutuality), основанном на концепции “заката больших нарраций”. В парадигмальной эволюции П. могут быть выделены два этапа: 1) описанная выше постмодернистская классика деконструктивизма (см. Р.Барт, Батай, Бланшо, Бодрийяр, Делез, Деррида, Джеймисон, Гваттари, Клоссовски, Кристева, Лиотар, Мерло-Понти, Фуко), характеризующаяся крайним радикализмом дистанцирования от презумпций как классической, так и от неклассической философии, и 2) оформляющаяся в настоящая время парадигмальная модификация П., представляющая собой результат определенного поворота к пересмотру исходных презумпций (отчасти связанным с коммуникационным поворотом в развитии философской проблематики) и могущая быть интерпретирована как своего рода after-postmodernism (см.After-postmodernism, “Воскрешение субъекта”, Другой). Философский П. не только обладает парадигмальным статусом, но и выполняет в современной культуре исконно присущие философии функции. Прежде всего, в философии П. шлифуются понятийные средства, необходимые для адекватного описания втягивающихся в сферу познания современной культуры неравновесных самоорганизующихся систем (как в свое время шлифовались в философском языке понятийно-логические средства, необходимые для описания систем динамических, а потом -- развивающихся). Подвергая мета-теоретическому осмыслению данный процесс, Фуко пишет о том, что в настоящее время осуществляется формирование нового стиля мышления и, собственно, новой культуры. -- По его словам, новый фундаментальный опыт человечества “невозможно заставить говорить ... на тысячелетнем языке диалектики”. Конституирующийся в современной культуре новый, нелинейный, способ видения мира нуждается и в новом языке для своего выражения, однако, на данный момент “новому опыту”, по оценке Фуко, “еще только предстоит найти и язык, который будет для него тем же, чем была диалектика для противоречия” (см.Невозможность, Трансгрессия). Подобно тому, как, моделируя -- в прогностическом режиме -- динамику саморазвивающейся системы, философия 19 в. апеллировала к абстрактным сферам предметности, являющихся по своему когнитивному статусу идеальным (теоретическим) конструктом (например, монада в монадологии Лейбница), -- точно так же, моделируя новый тип динамики (нелинейные самоорганизационные процессы в хаотических аструктурных средах) и вырабатывая понятийный аппарат для описания подобных динамик, философия постмодернизма также оперирует идеальными объектами (типа “номадического распределения сингулярностей”, “ризоморфных сред” и т.п. -- наибольшей мерой конкретности в этом контексте обладают такие постмодернистские концепты, как “письмо” и “текст”, поскольку применительно же к текстологической версии постмодернистской философии возможность использования терминологического тезауруса пост-соссюрианской лингвистики делает ситуацию более прозрачной). Соответственно тому обстоятельству, что искомая терминология находится в процессе своего становления, философия постмодернизма демонстрирует целый спектр параллельных понятийных рядов, предназначенных для описания выходящего за рамки прежней исследовательской традиции объекта: текстологический ряд, номадологический, шизоаналитический и др. Кроме того, в силу не окончательной разработанности категориального аппарата философской аналитики нелинейных процессов, для постмодернизма характерно использование мифологических образов (типа “тантрического яйца” в концепции “тела без органов” -- см.Тело без органов, Мифология) и тяготение к метафорике (см.Эротика текста). Однако, отсутствие единой терминологии не выступает для постмодернистской рефлексии аргументом в пользу невозможности констатировать парадигмальное единство П. в философской его проекции. П. очевидно характеризуется парадигмальным единством: как отметила С.Сулеймен, “Барт, Деррида и Кристева являются теоретиками постмодернистской чувствительности независимо от терминов, которые они употребляют, точно так же, как и Филипп Соллерс, Жиль Делез, Феликс Гваттари и другие представители современной французской мысли”. В проблемном поле П. особое место занимает проблема его соотношения с такими культурными феноменами, как классика и модернизм. Программно дистанцируясь от классических презумпций философствования, П., вместе с тем, конституирует особый (и, быть может, единственно возможный) способ презентированности содержания культурной традиции в духовном пространстве современности, понятой как “постмодерн”). В общем контексте постмодернистского переоткрытия времени (см.Переоткрытие времени), констатировавшего тотальное попадание любого наличного состояния культуры под “власть прошлого” (см.Постмодернистская чувствительность, Руины, Ирония, Deja vu, Коллаж, Пастиш), равно как и в частно-текстологическом контексте постмодернистской концепции интертекстуальности (см.Интертекстуальность), согласно которой продукт творчества может быть интерпретирован не в качестве оригинального произведения (см.Произведение), но как конструкция цитат (см.Конструкция), можно говорить о том, что П. задает новый горизонт представленности в современной культуре идей и текстов классической традиции. -- В этом отношении П. есть, собственно, способ бытия классики в современную эпоху. Подобная интерпретация проблемыКлассика -- Постмодерн,отнюдь не являясь ни общепринятой, ни доминирующей, тем не менее, обнаруживает себя в постмодернистской рефлексии: от рассмотрения Ч.Дженксом архитектурного П. в качестве “нового классицизма” до стратегии “возврата утраченных значений”, предложенной М.Готтдинером в контексте современной постмодернистской программы “воскрешения субъекта”. В отношении проблемы Модерн -- Постмодернсреди предлагаемых современной постмодернистской рефлексией моделей ее решения отчетливо конституируются крайние варианты: от видения П. как продукта эволюции и углубления презумпций модернизма (А.Гидденс, Х.Летен, С.Сулеймен) -- до интерпретации его в качестве отказа от нереализованных интенций модерна (Хабермас); от доминирующей тенденции противопоставления П. модернизму (Р.Кунофф, Г.Кюнг, А.Хорнунг, Г.Хоффман и др.; собственно, по Г.Кюнгу, “постмодерн -- это структурирующее проблему “поисковое понятие”, предназначенное для анализа того, что отличает нашу эпоху от эпохи модерна”) -- до понимания П. в качестве продукта “реинтерпретации” модернизма (А.Б.Зелигмен). В постмодернистской рефлексии оформляется также интерпретация П. как феномена, являющегося проявлением любой радикальной смены культурных парадигм (Д.Лодж, Эко); в этом отношении П. рассматривается как своего рода этап в эволюции культуры: “у каждой эпохи есть свой постмодернизм” (Эко). Отличительной особенностью классических постмодернистских текстов является их мета-характер: труды ведущих постмодернистских авторов (т.е. тех, кого можно было бы отнести к “классикам” П., если бы не решительное отторжение П. самой идеи исследовательской традиции как таковой) отличаются такой особенностью, как интенция к рефлексии, а именно -- к экспликации и мета-теоретическому анализу собственных парадигмальных оснований. В этом отношении такие авторы, как Р.Барт, Бланшо, Бодрийяр, Дж.Ваттимо, П.Вирилио, В.Вельш, Делез, Джеймисон, Гваттари, Кристева, Лиотар, Мерло-Понти, Фуко и др., выступают одновременно как классиками, так и теоретиками П., выявляя социокультурные основания и следствия постмодернистского видения мира. Необходимо отметить и наличие в современной мета-традиции осмысления феномена П. отчетливо очерченной критической ветви (Хабермас, А.Каллиникос и др.). В целом же, однако, статус П. в современной культуре может расцениваться не только как определившийся и значимый, но и как во многом определяющий тенденции развития современной философии как таковой. Феномен П. находится в настоящее время в фокусе философского интереса, о чем свидетельствует не только большой массив фундаментально-аналитических работ, посвященных этому феномену, и неуклонный рост их публикации с 1995 по 2000 (авторские исследования таких теоретиков, как Дж.Вард, К.Лемерт, В.Смарт, З.Сардар, Д.Харвей, М.Готтдинер, Б.Мак-Хал, Дж.О’Нийл, М.Саруп, К.Ланкшир, П.Мак-Ларен, А.А.Джироукс, М.Петерс и др.; обобщающие труды под редакцией К.Гелдера, С.Форутона, С.Сима; интегральные сборники “Postmodernism. ICA Documents” и т.п.), но также и оформляющаяся традиция популяризации П. (например, выход в 1997 “A Primer to Postmodernity” Дж.Натоли; в 1998 -- “Postmodernism for Beginning” К.Аппинганези и Ч.Джерратта). Проблемно-концептуальный поиск философии П. реализует себя в русле магистральных направлений развития современной культуры, ориентируясь на исследование наиболее актуальных проблем, центрирующих на себе внимание не только гуманитарного, но и естественнонаучного познания: среди них могут быть названы такие проблемы, как проблема нелинейности (см.Нелинейных динамик теория), переосмысление в современной культуре феномена детерминизма (см.Неодетерминизм, “Смерть Бога”, Анти-Эдип), принципиально новая интерпретация феномена темпоральности (см.Переоткрытие времени) и т.п. См. также:After-postmodernism, Deja vu, Differance, Антипсихологизм, Анти-Эдип, Ацентризм, Р.Барт, Батай, Бесовская текстура, Бинаризм, Бланшо, Бодрийяр, “Воскрешение субъекта”, Гваттари, Генеалогия, Деконструкция, Делез, Деррида, “Дикий опыт”, Джеймисон, Дискурс, Другой, “Закат метанарраций”, Интертекстуальность, Клоссовски, Коллаж, Комфортабельное чтение, Конструкция, Кристева, Лабиринт, Лего, Лиотар, Логомахия, Логотомия, Логоцентризм, Машины желания, Мерло-Понти, Мертвой руки принцип, Метафизика, Метафизика отсутствия, Нарратив, Невозможность, Неодетерминизм, Номадология, Нонселекции принцип, Нонсенс, Означивание, Онто-тео-телео-фалло-фоно-логоцентризм, Пастиш, Переоткрытие времени, Плоскость, Поверхность, Постистория, Постметафизическое мышление, Постмодернистская чувствительность, Пустой знак, Различия философия, Ризома, Руины, Симулякр, Симуляция, Складка. Складывание, Скриптор, След, Слова-бумажники, “Смерть Автора” “Смерть Бога”, “Смерть субъекта”, Соблазн, Событие, Событийность, Текст-наслаждение, Текстовой анализ, Текст-удовольствие, Телесность, Тело, Тело без органов, Трансгрессия, Трансцендентальное означаемое, Тождества философия, “Украденный объект”, Фуко, Хаосмос, Хора, Чтение, Шизоанализ, Экспериментация, Эон, Эротика текста.

М.А. Можейко

“ПОСТМОДЕРНИСТСКАЯ ЧУВСТВИТЕЛЬНОСТЬ” -- характерная для философии постмодернизма (как и для культуры постмодерна в целом) парадигмальная установка на восприятие мира в качестве хаоса. Рефлексивно зафиксирована постмодернистской философией 1980--1990-х (Лиотар, А.Меджилл, В.Вельш, В.Лейч и др.). В своих модельных представлениях о реальности постмодернизм, по оценке В.Лейча, “создает формы порядка как беспорядка”. -- В зеркале постмодерна мир, как было отмечено Джеймисоном, “становится одновременно фактичным, хаотичным и разнородным”. Данная установка представляет собой концептуальное оформление (результат) рефлексивного осмысления глубинных ориентаций культуры постмодерна, программно релятивизировавшего практически все свои компоненты: технологию, политику, науку, философию, архитектуру, все виды искусства, склад повседневности, стиль мышления, коммуникационные стратегии, сексуальные практики и даже тип феминизма, -- т.е. “самый стиль жизни” (Х.Фостер). Постмодернистское состояние становится характерным также для молодежной музыкальной культуры и подростковых поведенческих субкультур (Б.Смарт, Ш.Уайтаг). Согласно исследованиям последних лет, постмодернистское состояние характеризует сегодня социологию, историю, этику, медицину, этнографию и другие гуманитарные дисциплины, практически без исключений (Р.Гелдер, С.Форатон). Таким образом, в оценке В.Вельша, “конгруэнция постмодернистских феноменов как ... в разных видах искусства, так и в общественных феноменах -- от экономики вплоть до политики и, сверх того, в научных теориях и философских рефлексиях совершенно очевидна”. Важно, однако, что “постмодерн” -- эпоха не столько в развитии социальной реальности, сколько, как констатируют Бауман, А.Хеллер, Ф.Фехер и др., в эволюции осмысления последней. Видение мира сквозь призму “П.Ч.” обнаруживает себя прежде всего, в таких сферах концептуализации, как искусствоведение, культурология, социология -- во всем комплексе гуманитарного знания, а также в философии. Фундированность философской парадигмы постмодернизма идеей хаоса (в тех или иных модификациях последней) универсально отмечается в посвященных постмодернизму исследованиях -- как сугубо методологического, так и культурологического плана: Х.Бертенс, С.Бест, А.Хеллер, Ф.Фехер, С.Лаш и др. Фундаментальной предпосылкой интерпретации мира выступает для постмодернизма отказ от идеи целостности, иерархичной структурности, центрированности (см. Ацентризм) и гармоничной упорядоченности мира (см. Логоцентризм): “мы живем, без специальных разметок и изначальных координат, в мириадах затерянных событий” (Фуко). По формулировке Делеза и Гваттари, “мы живем в век частичных объектов, кирпичей, которые были разбиты вдребезги, и их остатков. Мы уже больше не верим в миф о существовании фрагментов, которые, подобно обломкам античных статуй, ждут последнего, кто подвернется, чтобы их заново склеить и воссоздать ту же самую цельность и целостность образа оригинала. Мы больше не верим в первичную целостность или конечную тотальность, ожидающую нас в будущем”. Отсюда столь популярная в постмодернизме метафора руин -- от пред-постмодернистской литературы (например, “В кругу развалин” Борхеса) до “Автопортрета и других руин” у Дерриды. Общество постмодерна, как отмечает В.Вельш, “необратимо плюралистично”. Подобная установка во многом была зафиксирована уже Арендт, предвосхитившей в своем творчестве многие -- ныне базисные -- идеи постмодернизма: так, например, она пишет: “я явно присоединяюсь к тем, кто уже некоторое время пытается разобрать метафизику и философию со всеми их категориями, известными нам с их возникновения и до сегодняшнего дня. Этот разбор возможен только с допущением, что нить традиции оборвана, и что мы не будем в состоянии восстановить ее. Что утрачено, так это непрерывность прошлого. То, с чем мы оставлены, -- все же прошлое, но прошлое уже фрагментированное”. Установка на восприятие мира сквозь призму “Ï.×.” проявляет себя в рефлексивно осознанном постмодернистской культурой феномене “обратной апокалиптичности” (an inveted millenarianism); по определению Джеймисона, в культуре постмодернизма “предчувствия будущего, катастрофического или спасительного, заместились ощущениями конца того или этого (конец идеологии, искусства или социального класса; “кризис” ленинизма, социальной демократии или общества всеобщего благоденствия и т.д. и т.п.); взятые все вместе они, возможно, составляют то, что все чаще обозначается постмодернизмом”. В этой системе координат (равно как в этой системе ценностей) понятие хаоса оценивается в качестве фундаментального для категориальной системы постмодернистской философии. В ракурсе видения “П.Ч.” мир предстает вне какой бы то ни было возможности задать его целостную метафизику: как пишут Делез и Гваттари, “мир потерял свой стержень... Мир превратился в хаос”. Более того, для постмодернизма характерна программная презумпция достижения хаоса, создания его в качестве результата целенаправленной процедуры по отношению к семантически значимым средам: от предложеного в свое время А.Жарри в контексте “патафизики” принципа “внесения хаоса в порядок” -- до сформулированного Д.В.Фоккема принципа “нонселекции” как преднамеренного создания текстового хаоса. Как пишет Б.Смарт, на смену идеологии “порядка вещей” приходит то, что может быть названо идеологией “беспорядка и разлада (disorder)”. Cобственно, сама наличная социальная реальность предстает в оценке постмодернистской социологии (прежде всего, С.Лаш и последователи) как “дезорганизованный капитализм”. В рамках постмодернистской парадигмы мировосприятия хаотичность пронизывает все уровни бытия, -- сознание оказывается в этой ситуации ни чем иным, как продуктом осмысления хаоса (по В.Варду, -- результатом “осмысления разбитого мира”). В вербальной сфере это порождает то, что К.Лемерт обозначил как “невозможный глоссарий”, в сфере дискурсивной -- формирование неканонических стратегий дискурсивных практик (по Б.Смарту, “еретический дискурс”). В своем сочетании это приводит к оформлению особого типа отношения к тексту, культивируемого культурой постмодерна: как пишет И.Хассан, “процессу распада мира вещей”, порождающему “космический хаос”, соответствует нестабильность текстовой семантики (хаос значений, хаос означающих кодов, хаос цитат и т.п.) как выражение и отголосок “космического хаоса”. И, коль скоро культурная традиция сопрягает смысл как таковой с упорядоченной целостностью, организованным гештальтом, -- постмодернизм осуществляет последовательный отказ от всех элементов данного комплекса, -- так, по словам Т.Д’ана, “смысл теперь уже не является вопросом общепризнанной реальности, а скорее эпистемологической и онтологической проблемой изолированного индивида в произвольном “фрагментированном мире”. -- В отличие от классической традиции, фундированной презумпцией онтологической гарантированности смысла, постмодернизм констатирует, что, по формулировке Делеза, “мир смысла имеет проблематический статус”. Сколь радикальным, столь же и естественным следствием этой установки является оказавшаяся фундаментальной для постмодернизма идея тотального семантического хаоса, обозначенная в свое время Кристевой как уверенность в “бессмысленности Бытия”. По оценке Бодрийяра, “мы находимся во вселенной, в которой становится все больше и больше информации и все меньше и меньше смысла”. Иными словами, в культуре постмодерна происходит то, что Бодрийяр называет “катастрофой смысла” или “имплозией смысла”. По оценке Фуко, современный менталитет характеризуется тотальным отсутствием “веры в смысл”, ибо все то, что наивно полагалось источником семантической определенности, демонстрирует “разреженность, а вовсе не нескончаемые щедроты смысла”. Интегральная постмодернистская схема видения реальности, представленная “П.Ч.”, находит свою спецификацию применительно к различным проблемным полям философии постмодернизма, версифицируясь в различных терминологических традициях. Так, например, применительно к концепции исторического времени Делеза идея хаоса реализует себя посредством понятийных средств, организованных вокруг понятия “Хронос” (см.: Событийность, Эон), а применительно к аналитике сексуальности Фуко на передний план выдвигается понятие “хюбрис” (см. Хюбрис) и т.д. -- Категориальный аппарат философии постмодернизма находится в процессе своей эволюции, да и не стремится к унификации в силу принятых аксиологических презумпций, непосредственно вытекающих из основоположений “П.Ч.”. Однако, несмотря на отсутствие единой терминологии, постмодернизм в философской своей проекции характеризуется парадигмальным единством: как заметила С.Сулеймен, “Барт, Деррида и Кристева явялются теоретиками постмодернистской чувствительности независимо от терминов, которые они употребляют, точно так же, как и Филипп Соллерс, Жиль Делез, Феликс Гваттари и другие представители современной французской мысли”. См. также: Руины, “Мертвой руки” принцип, Нонселекции принцип, “Пустой знак”.

М.А. Можейко

ПОСТПОЗИТИВИЗМ -- см. ПОЗИТИВИЗМ

ПОСТСТРУКТУРАЛИЗМ -- совокупное обозначение ряда подходов в социо-гуманитарном познании 1970--1980-х, связанных с пересмотром структуралистской парадигмы и получивших развитие сначала во Франции, а затем в США. П. обычно связывают с именами Дерриды, Делёза, Гваттари, Бодрийяра, Кристевой, Лиотара, К. Касториадиса, “позднего” Р.Барта, Фуко, а также ряда др. исследователей. П. унаследовал от структурализма определенную общность проблемного поля и отсутствие собственной цельной программы. Иногда П. характеризуют как попытку осуществить то, что не удалось сделать на первом этапе, и, следовательно, как закономерное развитие структурализма, выявление его апорий и парадоксов. Обнаруживается взаимная дополняемость структурализма и П., так или иначе опирающихся на концепцию знака как единства означающего и означаемого и особый интерес к проблемам языка. Налицо двойная проблематичность П.: 1) эпистемологическая проблема: является П. простой трансформацией (“траекторией перемещения, а не отказа”, согласно Р.Барту), мутацией или радикальным переворотом? 2) “географическая” проблема определения границ: если хронологический рубеж датируется 1968, то теоретически П. пересекается с семиотической теорией, постмодернизмом, леворадикальными течениями, различными литературными практиками (например, с американским деконструктивизмом, для которого деконструкция не более, чем методика анализа текстов). Впрочем, постструктуралисты сами настаивают на относительности всяких границ (между означаемым и означающим, философией и литературой, литературой и критикой), что, в частности, характеризует их аксиологические ориентации. Учитывая все разнообразие постструктуралистских практик и их терминологическую необычность, затрудняющие интерпретацию (в общепринятом понимании этого слова), тем не менее можно эксплицировать ряд основных задач, выдвигаемых П.: 1) критика западноевропейской метафизики с ее логоцентризмом, проблема кризиса репрезентации; 2) демистификация, изобличение, фиксация возникающих на всех уровнях очагов власти стратегий принуждения, сокрытых под оболочкой бессознательного; 3) поиск зон свободы -- маргинальных, находящихся за пределами структуры, но оказывающихся в результате в качестве предельной, далее нерасчленяемой реальности, не контролируемой силами власти (желание, история, “хаосмос”, аффекты, тело, жест и т.д.). Нужно иметь в виду, что “вне текста” для П. нет ничего, реальность для него -- это по преимуществу языковая реальность (текстуализованный мир). Постструктуралисты, анализируя европейскую метафизическую традицию, усматривают главную ее особенность в логоцентризме (Деррида). Понятие Истины (в П. -- “Трансцендентальное Означаемое”) -- это порождение логоцентрического сознания, стремящегося во всем найти порядок и смысл, отыскать первопричину, а точнее -- навязать их всему, на что направлена мысль человека, но при этом не способного постичь и выразить алогичную сущность мира, налагающего в силу своей косности запрет на любые свободные интерпретации. Порочная практика, по оценке П., насильственного овладения текстом (направленная на поиск Истины) восходит к гуманистам, для которых понять текст значило “присвоить” его себе, подчинив смысловым стереотипам, господствовавшим в их сознании. Навязывание тексту его формы осуществляется “говорящим Субъектом”, картезианским “cogito”, предающемся иллюзии о независимости, автономности своего сознания. Это и есть тот “классический центр”, который, пользуясь привилегией управления, структурирования, сам в то же время остается вне структурного поля. Разрушение этого центра во многом обусловлено деконструкцией соссюрианского знака. Постструктуралисты подрывают представление о референции, о бытии как присутствии. Претензии на репрезентацию, на соотнесение текстов культуры с реальностью несостоятельны, означаемое не существует, оно -- всего лишь иллюзия. По Бодрийяру, современность характеризуется скрадыванием различия между реальностью и ее представлением, остаются одни лишь “симулякры”, не обладающие никакими референтами, имеющие отношение только к собственной воображаемой реальности. Означающее теряет свою непосредственную связь с означаемым вследствие “отсрочки”, откладывания в будущее представления об означаемом явлении. Знак обозначает скорее “отсутствие” предмета, а, в конечном счете, и принципиальное отличие от самого себя. П. утверждает необходимость игрового отношения к смыслу вообще, выдвигает принцип “диссеминации” (Деррида), т.е. рассеивания, дисперсии любого смысла среди множества дифференцированных его оттенков, идея “различия” должна уступить место идее “различения”, что означает конец власти одних смыслов над другими. Отсутствие предельного значения открывает неограниченное пространство для движения означающих, что фиксируется в понятии “гено-текст” Кристевой. Взгляд на мир только через призму означающих снимает проблемы объективности, метода, истины, обесценивает научное знание. Но это происходит еще и потому, что “науке предопределено насилие”, она связана с признанием порядка, который определяется властными отношениями (М. Серр). Постструктуралисты пытаются обнаружить за всеми культурными феноменами дискурс власти, всепроникающая способность которой позволяет ей “пересекать”, “координировать”, “прерывать” любые социальные структуры и установления, что дает возможность Делезу говорить о “древоподобности” власти. Язык, символизирующий собой любые формы принудительной власти, функционирует как такого рода древоподобная структура. Как можно разрушить эту властную машину языка и противостоять принудительной силе тотальной бинаризации всей культуры? Такую вожделенную зону свободы, где законы силы, господства и подчинения не действуют, представляет собой, согласно П., Текст -- авансцена борьбы множества сил, равноправных дискурсов, являющихся одновременно объектами борьбы за власть, но также и сильными властными позициями. По существу, это “интертекст”, предполагающий соответствующую “революционную” процедуру чтения (Ф. Соллерс) и элиминирующий традиционную фигуру Автора (Р.Барт, Фуко). Главное предназначение текста -- увернуться от власти. Поиск “глубинного, подрывного значения”, “истинного уровня языка” (Деррида), не подвластных общепринятым кодам и структурам, обнаруживает значимость элементов внесистемных, маргинальных, асоциальных. Возможно, именно они являются онтологической основой предельной, нередуцированной реальности (“уровень бытия желания”). Прорисовывается “изнанка” структуры, размываются границы внутреннего и внешнего в искривленном пространстве современной культуры. Своеобразие П. состоит в том, что он легитимировал пересмотр многих классических философских понятий, обозначил новую картографию культурного пространства.

А.Р. Усманова

ПОСТУЛАТ (лат. postulatum -- требование) -- принцип, положение, который служит основанием для осуществления содержательных рассуждений и выводов. По отношению к самим рассуждениям, П. выступает регулятивом их реализации, неявно содержа их в себе и оставаясь при этом, однако, семантически неакцентированным. П. часто отождествляется с аксиомой, однако, такое отождествление не учитывает его специфики: П. предполагает меньшую строгость и линейность выводов, отсутствие жесткой необходимости следования правилам логической дедукции. В силу этого имеет смысл различать преимущественные области применения П. и аксиом: соответственно -- социогуманитарное и естественнонаучное познание. Наличие в той или иной системе знания П. характеризует ее как достаточно развитую с точки зрения рефлексии над своей логической структурой и эволюцией.

В.Н. Ретунский

ПОСТФРЕЙДИЗМ (англ. post -- после и фрейдизм) -- собирательное понятие, посредством которого обозначают совокупность разнообразных реформаторских, модернистских и прочих направлений, течений и школ, в той или иной мере разделяющих и развивающих идеи Фрейда (психоанализа, фрейдизма). Обычно к П. относят: индивидуальную психологию (Адлер и др.), аналитическую психологию (Юнг и др.), сексуально-экономическую социологию (Райх и др.), неофрейдизм (Салливан, Фромм, Хорни и др.), социометрию (Морено и др.), психоисторию (Эриксон и др.) и т.д. В семантических рамках П. могут быть интерпретированы также экзистенциальный психоанализ (Бинсвангер и др.) и структурный психоанализ (Лакан и др.).

В.И. Овчаренко

ПОТЕБНЯ Александр Афанасьевич (1835--1891) -- украинский и русский лингвист, философ и культуролог. Окончил историко-филологический факультет Харьковского университета (1856). Впоследствии учился в Берлине, брал уроки санскрита у А. Вебера. Профессор, член-корреспондент Петербургской Академии наук (1877). Один из основателей психологической школы в языкознании. В творчестве П. отразилось влияние Гумбольдта, Х. Штейнталя, Сеченова. Наследие П. огромно и многогранно: он разрабатывал проблемы теории словесности; происхождения и эволюции языка; лингвистики; грамматики; связи языка и мышления; языка и нации; языка и мифа; символики языка; фольклористики; искусствознания. В философско-лингвистической концепции П. можно выделить следующие тезисы и подходы. Природа языка общественна: “общество предшествует началу языка”; слово не только продукт индивидуального сознания. Язык творит народ, язык -- порождение “народного духа”, язык задает “народность” (национальную специфику народа). (Категории “народ” и “народность” -- центральные для концепций П.) П. впервые применил метод реконструкции национального языка и его описание через антиномии (которые выявляют представления народа о природе), погрузил изучение слова в этнографический контекст. Язык, по П., формирует человеческую мысль: грамматические категории суть категории мышления, формы движения мысли. “Язык есть средство не выражать уже готовую мысль, а создавать ее...” (“Мысль и язык”, 1862). Через язык мы воспринимаем и познаем мир, слово формирует ряд познавательных моделирующих систем: миф, фольклор, науку. Именно в слове человек объективирует восприятие мира и связывает это слово с другими словами. История грамматики -- это история типов мышления и сознания. П. предвосхитил многие проблемы современной лингвистики: различение языка и речи, понимания и непонимания как аспектов коммуникации и др. П. считал, что диалог всегда предполагает непонимание, так как речь (высказывание) есть акт творческий, авторский, и, следовательно, до некоторой степени неповторимо-непонятный. В своей лингвистической концепции мифа (на основе сравнительно-исторического языкознания) П. рассматривает миф как начало эволюции человеческой культуры в виде языка: это -- акт “объяснения неизвестного посредством совокупности прежде данных признаков, объединенных и доведенных до сознания словом или образом”. Для возникновения мифов особо значимой явилась, согласно П., внутренняя форма слова -- посредник между тем, что объясняется в мифе, и тем, что он объясняет. Миф -- первый этап, тип познания мира: “Каждый акт мифический... есть... акт познания” (“О доле и сродных с нею существах”, 1867). Миф, по П., аналогичен науке: и миф, и наука познают мир и объясняют его по аналогии. В мифе содержится нерасчлененный сплав будущих узкоспециализированных наук и знаний; в мифе не различается образ объекта и сам объект. При анализе мифа важно обращать внимание не на сюжет, а на его смысл, ибо миф -- это слово. Миф не есть отжившая форма человеческой мысли, он эволюционирует и развивается. Лосев отмечал, что у П. замечательная система феноменологических, психологических, логических и лингвистических идей и методов. Отдавая дань уважения эвристическому и педагогическому потенциалу творчества П., Флоренский называл его “родоначальником целого ученого выводка”. Наследие П. отразило в себе философичность и синтетичность русской науки 19 в., а многие теории и подходы П. остаются работающими и в конце 20 ст.

Д.К. Безнюк

ПОТЕЙ Ипатий (светское имя Адам Львович) (1541--1613) -- государственный и церковный деятель Великого княжества Литовского. Учился в Кракове. Занимал ряд государственных должностей. В 1590 постригся в монахи, в 1593 возглавил Владимирско-Брестскую епископскую кафедру. С 1599 -- Киевский униатский митрополит. Один из организаторов и вдохновителей Брестской церковной унии 1596. Основные полемические работы: “Уния...” (1595); “Беседы берестянина с братчиком” (1603); “Воскресший Наливайко” (1607); “Ереси, необразованность и политика попов и мещан виленского братства” (1608); “Гармония...” (1608); “Реляция” (1608).

Э.К. Дорошевич, В.Л. Абушенко

ПОЧВЕННИЧЕСТВО-- направление русской общественной мысли 1860--1880-х, родственное славянофильству и появившееся в среде т.наз. “молодой” редакции журнала “Москвитянин”. Идеологами П. выступали Григорьев, Достоевский, Страхов. Основными печатными органами П. были журналы братьев Достоевских “Время” (1861--1863) и “Эпоха” (1864--1865). В 1861 вышел первый номер журнала “Время”, программа которого предусматривала развитие идеологии П. и “упразднение распри западников и славянофилов” (Зеньковский): “Мы убедились, -- писали основатели журнала, -- наконец, что мы тоже отдельная национальность, в высшей степени самобытная, и что наша задача -- создать себе форму, нашу собственную, родную, взятую из почвы нашей”. В основе философских и историософских построений почвенников лежит идея органической целостности жизни (развитая в “органической критике” Григорьева и онтологии Страхова) и идея “почвы” как источника народной самобытности и основы для его культурного и политического будущего. “Почва, -- писал Григорьев, -- это есть глубина народной жизни, таинственная сторона исторического движения”, почва -- это та “органическая цельность бытия, в которой только и живет непосредственность, тайна народного духа. Для русского народа такая почва заключается в православии: жизнь истощилась и начинается уже новая, -- она пойдет от Православия: в этой силе новый мир” (Григорьев). У Достоевского религия (христианство) выступает неотъемлемым элементом жизни как народа, человечества, так и отдельной личности; антропология и этика Достоевского раскрывают всю анатомию присутствия веры во Христа в душе человека и служат основой его христианской утопии -- перерождения земного порядка, государства в церковь. Апогеем религиозных исканий почвенников можно считать их историософию -- “веру в грунт, в почву, в народ” (Григорьев), которая покоится на убеждении в наличии у каждого народа своей исторической миссии. Православная Россия имеет особую миссию -- спасение человечества -- в силу сохранности в русском народе христианских идеалов всепримиримости и всечеловечности, что способствует синтетической организации культурной и социальной жизни России: усвоению западной культуры, примирению сословий и т.п. Эстетика П. (Григорьев, Достоевский) вытекает из философской установки на непосредственность, цельность и сверхлогичность жизни. Отсюда выводы о примате искусства над наукой, о полноте и синтетичности художественного восприятия (по сравнению с научным), вера в способность искусства самостоятельно улавливать потребности эпохи и быть точным выражением ее бессознательных, таинственных начал. Все эти положения противостояли позитивистскому и материалистическому взгляду на искусство (Чернышевский, Писарев и др.).

Д.К.Безнюк

ПРАВДА-- в русской народной и философской культуре -- узловое синтетическое понятие, обозначающее абсолютную истину, дополнительно фундируемую предельной персональной убежденностью ее автора. Конституируя дополнительные “измерения” к истине, “П.” в русскоязычной традиции выступает синонимом слов: “закон”, “справедливость”, “правосудие”, “обет”, “обещание”, “присяга”, “правило”, “заповедь” и т.п. (например, “Русская П.” как правовой кодекс древней Руси; “П.” у П.И.Пестеля). Понимаемая и принимаемая как итог и результат общения человека и Бога, “П.” артикулирует собственное божественное начало, в отличие от истины как действительности, как начала человеческого -- см. Псалтырь: истина “от земли восходит”, П. же “с небес принимается”. (Ср.: В.Даль, Флоренский выводили “истину” от “естины” -- “есть”, т.е. принадлежит самому сущему.) Выступать (“стоять”) за П. в России, как правило, означало защищать, отстаивать истину, которой необходимо добиваться. Постижение истины (при условии осмысления существования еще и “П.”) выступает процедурой жизне-деятельности, компонентом цельного человеческого бытия (а не функцией “познающего субъекта”): гносеология становится “гносеургией”, предполагая одновременную трансформацию самого постигающего. (Ср.:Живознание.) Истина оказывается в этом контексте в известном смысле “подчиненной” П. (П. нормативна: задает модель-стратегию действия-долженствования -- ипостасьдолжного; истина дескриптивна: задает модельсущего.) Сложность и неоднозначность статуса истины в культуре порождали в историко-философской и культурной традициях ряд проблем, не находивших адекватного разрешения. Еще Юм отмечал нетрадиционность взаимосвязи дескриптивного и нормативного: как оказалось, посредством логики невозможно перейти от утверждения со связкой “есть” к утверждению со связкой “должен”; дополнительно необходимы внелогические процедуры. Согласно Канту, человеку неизбывно свойственны симуляция и притворство, приобщающие его к массиву культуры. Различая “ложь” и “не-П.”, Кант полагал, что процедура “умалчивания” может результироваться либо ложью, либо не-П. По мысли Канта, когда мы обещаем открыть некую истину и формулируем ложное утверждение -- мы творим ложь; в том же случае, когда нас принуждают открыться, побуждают к откровению, не имея на это соответствующего права -- наше умолчание или уклончивый ответ явятся всего лишь не-П. (По поводу мыслей Канта о том, что голос категорического императива -- глас Божий, а голос “вещи-в-себе” может быть верно понят человеком лишь тогда, когда он будет трансформирован в язык принципов всеобщего законодательства, Флоренский писал: “Платон в “Законах” все думает об организации жизни ради духа, а Кант в “метафизических началах естествознания” говорит о внешнем знании в сущности ради внешней жизни, ибо техника и есть продукт науки... Платон -- богач и аристократ. Кант -- бедняк и плебей; но Платон вращался во всех кругах, ища достойных, а Кант искал состоятельных и аристократических знакомств... Платон -- поэт, весь пронизан эротическим волнением и борется со своей чувственностью, одухотворяя ее; Кант -- сух, чужд эросу, скопец, но весьма заботится о комфорте, столе и состоянии. В пределе -- Платон ищет Богочеловечества, а Кант -- человекобожник. Платон всегда и во всем благороден... Кант же... всегда филистер. Платон ищет святости, Кант же -- корректности”.) С точки зрения Ницше, ложь -- атрибут жизни как таковой; истина, по Ницше, -- всего лишь “стадная ложь”, живущая и вне условий, ее породивших. Задавая ряд ключевых философских вопросов 20 в., Ницше утверждал “ложь” и в статусе этической, и в качестве риторической фигуры: используя язык, человек у Н. “необходимо” лжет (см.Аналитическая философия, Рассел, Язык, Языковые игры). В рамках русской философии и в пределах российской ментальности поиск П. выступает несущей конструкцией всего философского творчества и социально-политической деятельности. Совмещающая в себе идеал теоретической (научной) истины, требование социальной (а не только персональной) справедливости, а также горизонт высокой актуально-активистской нравственности (“жить по совести”, “жить не по лжи” у Солженицына), П. может быть правомерно истолкована как центральный регулятивный мировоззренческий, гносеологический и нормативный принцип русской духовности. Ориентация на П. (в контексте ее неизбывного противостояния то ли государственной власти, то ли различным воплощениям Великого Инквизитора) в существенно значимой мере присуща русским христианским мыслителям и философам (протопоп Аввакум, Бердяев и др.); русским социологам-рационалистам (например, Михайловский); русским социалистам (Герцен, Плеханов и др.); русско-российским анархокоммунистам (Бакунин, Кропоткин, Н.И.Махно, в значимой степени -- вайнахское освободительное движение 19--20 вв.). Безусловно, особняком в этом ряду стоит понимание П. как продукта идеологического препарирования и мировоззренческой возгонки истины в интересах тоталитарного режима: феномен ленинской “Правды” как официально-культовой газеты 1920--1980-х в СССР, неукоснительно отражавшей с середины 1920-х немыслимо широкий диапазон реальных колебаний “генеральной линии” партии большевиков (см.Большевизм,Марксизм-ленинизм). -- Ср. у О.Ю.Мандельштама: “жесткая партийная девственница -- Правда -- Партия”. Историческую неоднозначность замещения установкой на П. процедур коммуникации в режимах диалога и полилога, только и способных гармонизировать социальные отношения и минимизировать общественные конфликты (см.Открытое общество) отмечал еще Розанов. Он писал: “Во всем славянофильстве и бесчисленных его полемиках нельзя найти ни одной злобной страницы, -- и бедные славянофилы только именно “вскрикивали”, когда палачи -- поистине палачи! -- западнического и радикального направления жгли их крапивой, розгой, палкой, колом, бревном... Да, это мученики русской мысли: в полемике со Страховым “торжествующий” Соловьев со своим тоном “всегдашнего победителя” был мучителем. Страхов -- спорил, строил аргументы; Соловьев хорошо знал, что дело “в настроении”, и не опровергая или слегка опровергая аргументы, обжигал противника смехом, остроумием и намеками на “ретроградность” и “прислужничество правительству” как покойного Данилевского, так и “недалеко уже до могилы” Страхова. Во всей этой полемике, сплетшей наиболее лучший, т.е. наиболее либеральный венок Соловьеву, он был отвратителен нравственно... Жажда потушить чужое лицо (воистину “человекоубийца без искони”) была пожирающа в Соловьеве... В нем глубочайше отсутствовало чувство... радости о другом и о достоинстве другого”. -- Ср. с выводом Флоровского, согласно которому “основной недуг русского “Ренессанса” состоял в “деперсонализации человека” и фетишизме “свободных понятий” (“Пути русского богословия”). Историческая и контекстная подвижность границы между истиной и ложью сделала очевидным эвристическое преимущество триад типа “П. -- истина -- ложь” перед бинарной оппозицией “истина -- ложь” как для представителей европейской гуманитарной традиции, так и для космополитически ориентированных интеллектуалов всего мира. Так, по версии В.П.Руднева, оппозиции “П. -- не-П.”, “истина -- ложь” и т.д. предпочтительнее (что особо заметно на примере современной России) рассматривать в интервале вербальных оборотов “на самом деле” и “как бы”. Согласно Рудневу, “на самом деле” -- это понятие, присущее поколению 1960-х, преуспевшему в 1970-е, -- генерации позитивно мысливших физиков, кибернетиков, семиотиков-структуралистов. Они веровали в истину “в последней инстанции”, которую было осуществимо описать адекватно. Их идеалом выступали логический позитивизм и верификационизм; внешняя реальность наделялась самодовлеющей ценностью; эта реальность и описывающие ее тексты полагались разведенными в бинарную оппозицию и изоморфными. (См., например,Верификация, Фальсификация, Венский кружок, Шлик.) “Как бы”, по Рудневу, -- атрибут словесной палитры поколения 1980-х, нереализовавшегося в 1990-е, -- современников (с учетом задержек в процедурах меж-культурной трансляции соответствующих произведений) постструктурализма и постмодернизма, явивших собой продукт и (в известном смысле) жертву концептуального манипуляционизма. (Ср. с зафиксированной В.Е.Кемеровым “сослагательной метафизикой” середины 1990-х, конституирующей менталитет русских в парадигме “как бы”.) Культовыми фигурами этой возрастной генерации выступали Р.Барт, Деррида и Фуко; ее привлекали и манили семантика возможных миров, стратегии неуверенности и неопределенности, сулившие бîльшую интерпретационную глубину. С точки зрения представителей данного поколения, текст и реальность тесно переплетены; реальность менее фундаментальна, нежели тексты; к универсуму приложимы лишь многозначные логики, сопряженные с многозначностью смыслов; ими отрицается процедура отрицания как таковая, ибо сомнение само по себе -- избыточно фундаментально. Вероятно, справедливо предположить, что П. в “подлинном” смысле не может и не должна рассматриваться, и -- более того -- в принципе не может отыскиваться вне структур общения и коммуникации. Так, сам Бог, с одной стороны, есть “истина” (Иерем. 10:10), с другой -- Иисус Христос как Сын Божий, как Слово Бога, ставшее плотью, несет людям слово П.: “Слова, которые говорю Я вам, говорю не от Себя; Отец, пребывающий во Мне, Он творит дела. Верьте Мне...” (Ин. 14: 10--11). Абсолют в своих “посюсторонних” явлениях вряд ли вправе каждый раз требовать Божественной санкции, он “ныне, присно и во веки веков” будет “вспыхивать” в глазах Другого, когда контакт с ним будет обретать заповеданный в Евангелиях культурно-интимный градус. В ракурсе постмодернистских представлений, соотношение “истина -- П.” в контексте текстуально-коммуникативной природы подобных феноменов, оценивается, в частности, так:“Как можно писать иначе, как не о том, чего не знаешь или плохо знаешь? ... Восполнить незнание значит лишь отложить письмо на завтра или, вернее, сделать его невозможным”(Делез).

А.А. Грицанов

ПРАВО -- многоаспектное понятие гуманитарных дисциплин. Кант определял П. как совокупность условий, при которых произвол одного может быть согласован с произволом другого по общему для них правилу свободы. Таким образом, П. можно определять как норму свободы. Существует множество научных направлений, формирующих представления о П.: теория естественного П.; историческая школа П.; психологическая теория П.; материалистическая теория П.; нормативистское направление его исследования. В литературе, исходя из множественности взглядов на П., называют следующие основные его признаки: 1) П. -- это система правил поведения людей, которая устанавливается или санкционируется государством; 2) в силу того, что П. имеет общеобязательный характер, его применение и реализация при необходимости обеспечивается государственным принуждением; для этих целей может быть использован специальный аппарат (полиция, суд, армия и др.). В силу своей общеобязательности П. отличается от других социальных норм (морали, обычаев, религии и др.); 3) П. выражается в официальной форме (имеет свои источники, например, законы). П. имеет определенные принципы -- основные идеи его существования и развития. Есть принципы, которые распространяются на всю систему П. (общие принципы) -- справедливости, равноправия, гуманизма, демократизма и другие; межотраслевые, охватывающие две или более отраслей П.; отраслевые (например: в трудовом П. принцип свободы трудового договора и др.). П. тесно связано с экономикой. Экономическое развитие того или иного государства предопределяет соответствующее содержание П. П. может быть как тормозом общественного развития, так и важнейшим регулятором прогрессивных экономических и социальных преобразований. В П. выражается политика государства, так как правовые нормы издаются государством. П. имеет как общее, так и различия с моралью. Единство П. и морали обуславливается их нормативностью. Различие состоит в форме выражения (нормы морали обычно не фиксируются в специальных актах); в способе защиты от нарушений и т.д. Среди важнейших источников П. могут быть названы следующие: 1) правовые обычаи; 2) нормативно-правовые акты государственных органов; 3) судебные прецеденты. Формы П. зависят от правовой системы того или иного государства. Правовым обычаем является санкционированное государством, сложившееся в результате многократного повторения правило поведения. Нормативными правовыми актами являются решения уполномоченных на то государственных органов, в которых содержатся нормы П. Система нормативно-правовых актов в государстве, как правило, определяется Конституцией и изданными в соответствие с ней подконституционными актами. В них определены органы, имеющие П. принимать нормативные акты, и порядок издания таких актов. Нормативный правовой акт -- это письменный официальный документ установленной формы, принятый правотворческим органом в пределах его компетенции и направленный на установление, изменение или отмену правовых норм, то есть общеобязательных предписаний постоянного или временного характера, рассчитанных на многократное применение. В систему нормативных актов государства, согласно названному закону, входят, в частности, Конституция, законы, а также имеющие нормативный характер указы Президента. Нормативными актами являются акты, принятые уполномоченными на то государственными органами, общественными объединениями, должностными лицами, иными субъектами нормотворчества, состоящие в целом или частично из общеобязательных норм, то есть правил поведения, распространяющихся на индивидуально неопределенный круг лиц и рассчитанных на неоднократное применение. Одни и те же органы могут издавать как нормативные, так и индивидуальные акты. К нормативно правовым актам тесно примыкают акты толкования правовых норм. Нормативно правовые акты различаются по своей юридической силе. В зависимости от этого может быть определена иерархия, то есть соподчиненность нормативных актов. Иерархия нормативных актов (на примере Республики Беларусь) может быть определена следующим образом: 1) Конституция (в том числе и акты толкования Конституции); 2) международные договоры, действующие на территории Республики Беларусь; 3) законы, декреты и указы Президента (особое место здесь должны занимать программные законы); 4) указы Президента, изданные на основе закона; 5) постановления Правительства; 6) нормативные акты министерств и ведомств. Замыкают эту иерархию нормативные акты, принимаемые местными органами государственной власти, в том числе и в порядке делегирования им некоторых полномочий вышестоящими органами. Определяя иерархию нормативных актов нельзя забывать о норме, закрепленной в статье 8 Конституции, согласно которой Республика Беларусь признает приоритет общепризнанных принципов международного П. и обеспечивает соответствие им законодательства. По существу эта норма является вектором развития правовой системы Беларуси. Высшее место в иерархии законодательных актов обычно занимает Конституция. Конституция отличается от иного закона как по юридической силе, так и по форме и содержанию. Конституция является таким Основным Законом государства, который регулирует главные стороны государственной, общественной жизни, допуская и прямо предполагая процесс правового, в том числе законодательного регулирования, стимулируя и направляя его. Все остальные законы в той или иной форме, тем или иным способом развивают и конкретизируют конституционные положения. Никакой другой акт не может стать высшей юридической нормой по отношению к Конституции. Приоритет Конституции -- неотъемлемый и непременный признак правового государства. Интерпретация как Конституции, так и основоположений закона в юриспруденции понимается как деятельность по установлению точного содержания правового акта для его практической реализации. Необходимость в толковании возникает прежде всего потому, что любой акт не может применяться автоматически, вначале его суть должна быть уяснена правоприменителями, а также лицами, на которых он распространяет свое действие. Однако вслед за уяснением, как первым и обязательным элементом интерпретации, следует разъяснение содержания закона с целью разрешения возникшей двусмысленности. Орган, наделенный П. давать официальные толкования, должен раскрыть материальное содержание, то есть достоверно и обоснованно выразить цель и истинную мысль законодателя, изложенную в той или иной норме, вызвавшей различное понимание и разнобой при практическом применении. В этих случаях требуется, как правило, уточнение формулировки соответствующей нормы П. Акт толкования, независимо от того, когда он принят, по времени действия совпадает с толкуемым нормативным актом. При отмене нормативных актов полностью или частично утрачивают силу соответствующие нормы акта толкования. Толкуемый акт и акт толкования должны совпадать по своему объему, однако последний может приниматься и для того, чтобы внести элементы новизны в понимание первого с учетом сложившихся новых политических и социально-экономических отношений. Использование норм закона (иного акта) вопреки толкованию означает нарушение закона (иного акта). Создание акта толкования осуществляется с учетом действия всех процедур правотворческого процесса. Ослаблению стремления протолковать ту или иную норму в угоду политической конъюнктуре способствует не только введение квалифицированного большинства голосов для принятия акта толкования Конституции, но и привлечение к этому процессу другой ветви власти -- исполнительной. Решить это удается, если акты толкования Конституции и законов принимаются в форме законов, а не постановлений. В отличие от нормативного толкования, которое неотделимо от толкуемой нормы, казуальное толкование осуществляется при применении нормы П., разрешении конкретного дела. Следует иметь в виду, что казуальное толкование не сводится только к прямым разъяснениям и может быть сделано в скрытом виде, например, в решении суда. Наряду с аутентичным толкованием Конституции Парламентом у Конституционного Суда есть П. на правоприменительное толкование. При возникновении коллизий между актами о толковании Конституции, принимаемыми Парламентом и Конституционным Судом, приоритет должно иметь решение Конституционного Суда. Конституционный Суд проверяет конституционность всех актов, в том числе это относится и к актам о толковании Конституции и даже законов о внесении в нее изменений. Конституция не допускает заключения противоречащих ей международных договоров. Наиболее значительной по объему группой законодательных актов являются обыкновенные законы. Они чаще всего регулируют отдельные виды общественных отношений, реже носят комплексный характер, вбирая в себя нормы, относящиеся к различным сферам общественной жизни. Обычные законы принимаются парламентом простым большинством голосов избранных депутатов. Закон определяется как нормативный акт, регулирующий важнейшие общественные отношения, принимаемый в установленном порядке высшим органом государственной власти или путем референдума и обладающий высшей юридической силой. Закон рассматривается также как акт государственной власти, содержащий правовые нормы общего характера, а закон в формальном смысле охватывает любые акты, изданные законодательным органом безотносительно к характеру содержащихся в них норм. Иногда закон определяют более упрощенно, -- как то, что проголосовано парламентом. Однако нередко к законам могут относить и акты исполнительной власти. Часто декреты Президента, Правительства обладают той же силой, что и законы Парламента. Необходимо проводить различие между законами и постановлениями Парламента. Возможна классификация законов по различным основаниям. По мнению некоторых авторов законы можно подразделять на органические, планово-бюджетные и обыкновенные законы. Безусловно, на классификацию оказывает влияние существующая в государстве правовая система. Так, во Франции особую группу составляют программные законы. Наряду с правовыми обычаями и нормативно-правовыми актами к источникам П. относят судебный и административный прецеденты. Сущность прецедента (судебного, административного) состоит в том, что ранее принятое решение суда (иного уполномоченного на то органа) в связи с рассмотрением конкретного вопроса является правовой основой для последующего разрешения аналогичных дел. Родиной прецедентного П. является Англия. Судебный прецедент является более распространенной формой П., нежели административный прецедент. В странах, где он признается в качестве источника П., по существу суды занимаются правотворческой деятельностью. В этом отношении весьма показательно и выражение: закон -- это то, что о нем говорят суды. П. по своему внутреннему строению является сложной системой, имеющей относительно самостоятельные элементы (отрасли, правовые институты). Основным элементом является отрасль П., как совокупность правовых норм, регулирующих самостоятельный вид общественных отношений. Отрасли П. различаются друг от друга как по предмету, так и методу регулирования общественных отношений. Исходя из этого можно назвать конституционное, административное, финансовое, гражданское, жилищное, природноресурсовое, трудовое, семейное, гражданско-процессуальное, уголовное, уголовно-процессуальное, исправительно-трудовое П. и др.

Г.А. Василевич

ПРАВОСЛАВИЕ -- славянский эквивалент ортодоксии (греч. ortodoxia -- правильное знание). Термин впервые употребляется во 2 в. в противоположности с гетеродоксией (греч. geterodoxia -- заблуждение еретиков). 1) Первоначально П. было одним из многих названий единой Церкви (Единая, Святая, Соборная, Апостольская, Христова и пр.), которые сохраняются за ней и поныне. Но, начиная с 1054, после разделения Церквей (см. Филиокве), возникает необходимость наименования частей с целью их различения. За Восточной Церковью (Константинопольский, Иерусалимский, Антиохийский патриархаты, Кипрская и Грузинская архиепископии) закрепляется название -- “Православной Церкви”; за Западной (Римский патриархат и подчиненные ему диоцезы) утверждается название “Католической Церкви” (т.е. Соборной, включающей в себя всех истинно верующих независимо от места и времени их жизни). Условность такого разграничения очевидна: любой православный считает себя католиком, любой католик уверен в своем православии. Православная и Католическая Церкви имеют много общего в богословии, т.к. основные его идеи были определены в эпоху деятельности Вселенских Соборов с 325 по 787, но разность культур и ряд исторических обстоятельств обусловил те противоречия, которые возникают между Востоком и Западом и в будущем послужат формальной причиной их разобщения (см. Символ веры). Существенные расхождения по ряду вопросов обусловливают возникновение различных типов мистического опыта, обрядов и нравственности (см. Католицизм). Возникшее разделение не могло остаться просто религиозным, в различные времена оно приобретало политическую окраску. С целью достижения религиозного единства на территории со смешанным по вероисповеданию населением монархи нередко издавали указы, которые ограничивали в правах (имущественных или гражданских в целом) и (или) лишали сословных привилегий одну из сторон, делали невозможным совершение ее культа или просто откровенным насилием заставляли принять ее веру большинства. В поисках компромисса монархи неоднократно созывали соборы и субсидировали их содержание. В 1274 состоялся собор в Лионе, в 1439 -- заключение Ферраро-Флорентийской унии, 1596 -- Брестская уния, 1697 -- уния с румынами Трансильвании и др. Унии представляли собой договоры, согласно которым православная сторона должна была безоговорочно принять главенство папы, сохранив за собой право придерживаться собственных традиций (как богословских, так и обрядовых), а католическая -- в свою очередь -- обещала оказывать посильную помощь в борьбе как с внешними врагами государства‑соседа, вступившего в унию, так и с внутренним гражданским неблагополучием религиозного меньшинства в своем государстве. Но большинство православного духовенства и мирян не принимало решений этих соборов, и, вследствие этого, противостояние двух конфессий только возрастало, временами достигая степени вооруженных конфликтов. Согласно богословию православному, в отличие от единства государственного, единство Церкви есть единство веры и благодати, свободно усваиваемой каждым ее членом в Иисусе Христе, но не в единстве власти, которая, как и всякое правовое отношение, рождается там, где уже ничто не может сделать отсутствующая любовь. Единство Церкви -- в ее самоотождествлении Христу; оно есть событие метафизическое, но тайно проявляющееся в истории. О единстве нельзя договориться -- его можно только утратить. Его, уже приобретенное на Голгофе, нельзя создать -- его можно только обнаружить. Православная философия представлена такими именами как Бердяев, В.С. Соловьев, Хомяков, Н.О. Лосский, В.Н. Лосский, Зеньковский, Флоренский и мн. др. (См. также: Богословие православное, Иисус Христос, Филиокве). 2) Сегодня П. -- наряду с Католичеством и Протестантизмом -- одна из основных христианских конфессий, объединяющая более 150 млн. верующих из 9-ти патриархатов (Константинопольский, Александрийский, Антиохский, Иерусалимский, Московский, Грузинский, Сербский, Румынский, Болгарский), трех автокефальных архиепископий (Кипрская, Албанская и Элладская) и трех митрополий (Польская, Чехо-Словацкая, Американская). Также существует множество православных расколов, не входящих в каноническое единство Восточных Церквей. 3) В нарицательном смысле термин “ортодоксия” имеет более широкий смысл и нередко усваивается фундаменталистским или наиболее традиционным течениями даже в нехристианских религиях: например, ортодоксальный иудаизм. (См. также: Христианство, Иисус Христос, Бог, Троица, Богословие православное, Католицизм, Теизм, Теология, Филиокве).

о. Сергий Лепин

ПРАГМАТИЗМ (греч. pragma -- дело, действие) -- философское учение, рассматривающее действие, целесообразную деятельность в качестве центрального, определяющего свойства человеческой сущности. Представителями П. являлись Пирс (автор термина), Джемс, Дьюи (версия П. -- инструментализм), и др. Рождение П. традиционно связывается с усилиями группы сотрудников Кембриджа в 1870-х (“метафизического клуба” по Пирсу). Ценность мышления, согласно П., обусловливается его действенностью, эффективностью как средства для достижения успеха, для решения жизненных задач. Мышление -- средство приспособления организма к окружающей среде с целью успешного действия. Содержание знания определяется его практическими последствиями. Пирс трансформировал дискуссии о знании в проблематику веры -- готовности к действованию тем или иным образом. Акцент процесса миропостижения т.обр. перемещался от модели “незнание -- знание” к схеме “сомнение -- коллективная либо социальная вера”. Если исследователь знает, какие практические следствия в состоянии продуцировать объект понятия, то понятие о них всех и явится полным понятием объекта. Философские споры разрешимы через сопоставление практических следствий той или иной теории. Функция философии -- по Джемсу -- в уяснении того, какая разница для меня и для вас, если та, а не иная модель мира является истинной. “Реконструкция философии” в духе П. предполагала отказ от изучения основ бытия и познания в пользу отработки методов разрешения разнообразных проблемных ситуаций жизни. Согласно Джемсу, “в качестве истины, которая может быть принята, прагматизм признает лишь одно то, что наилучшим образом руководит нами, что лучше всего приспособлено к любой части жизни и позволяет лучше всего слиться со всей совокупностью опыта”. Соответственно: “... гипотеза о Боге истинна, если она служит удовлетворительно...” (Джемс). Таким образом, истина оказывается не отдельной категорией, а одной из разновидностей добра. Этика П. предполагала постепенное улучшение общественного устройства (принцип “мелиоризма”). В контексте эволюции историко-философских мод П. сталкивался с самыми разнообразными оценками. Так, Рассел высказался о П. следующим образом: “Во всем этом я чувствую серьезную опасность, опасность того, что можно назвать “космической непочтительностью”. Понятие “истины” как чего-то зависящего от фактов, в значительной степени не поддающихся человеческому контролю, было одним из способов, с помощью которых философия до сих пор внедряла необходимый элемент скромности. Если это ограничение гордости снято, то делается дальнейший шаг по пути к определенному виду сумасшествия -- к отравлению властью, которое вторглось в философию с Фихте и к которому тяготеют современные люди -- философы или нефилософы. Я убежден, что это отравление является самой сильной опасностью нашего времени и что всякая философия, даже ненамеренно поддерживающая его, увеличивает опасность громадных социальных катастроф”. Справедливости ради необходимо акцентировать то обстоятельство, что П., в конечном счете ставший весьма распространенным в культуре и в сфере образования именно США, распространился в этой стране как наиболее соответствующий опыту акцентированного и пафосного плюрализма гражданина подлинно демократического общества. Внешне авторитарная ориентация П. на поиск наиболее эффективных репертуаров социализации индивидов и институализации общества оказалась с избытком уравновешиваемой идеей П. (у Джемса, например) о “плюралистической вселенной”, включающей в себя, в конечном счете, столько же центров “организации”, сколько и самосознающих воль действительно свободных людей. Поэтому в человекоцентрированной, лирической своей ипостаси П. постулировал идею о том, что миром правят “любовь и случайность”. (См. также: Пирс, Джемс, Дьюи, Мид Дж. Г., Операционализм, Инструментализм).

А.А. Грицанов

ПРАКСЕОЛОГИЯ (греч. praxis -- действие) -- философская концепция деятельности, имеющая в настоящее время статус программно-концептуального проекта; проект П. как специальной научной дисциплины, презентирующей общую теорию организации деятельности, предложен Котарбиньским. Программа П. была призвана синтезировать идущие от нужд практической деятельности разработки в области (научной) организации труда, интерпретируя в своем содержании их общие схемы и принципы, разработанные в методологии и логике науки. Проект изначально мыслился как носящий метатеоретический и методологический характер, как общая “грамматика действия”, упорядочивающая праксеологические отношения (по аналогии с общей грамматикой языка). Он предполагал три соотносимых уровня анализа: 1) типологии действий и построения системы категорий (понятий), 2) разработки эффективных нормативных систем действия, позволяющих погружать рассматриваемую проблематику в конкретно-исторические социокультурные контексты, 3) критику истории развития человеческих действий с точки зрения их технических достоинств и критику методов, применяющихся в этих действиях в настоящее время. Центральное понятие П. -- понятие метода, что способствует превращению ее самой в общую методологию. Котарбиньский неоднократно предпринимал попытки придать П. дисциплинарный статус -- прежде всего в работе “Трактат о хорошей работе” (первое издание -- 1955, второе (с которого сделано большинство переводов) -- 1958; первая версия работы погибла во время Варшавского восстания 1944) -- однако, основное влияние на современное социально-философское знание П. оказала, скорее, своими теоретико-методологическими посылками, восприятием ее как особой области внефилософских междисциплинарных анализов. Показательно, что попытки дисциплинарной разработки П. привели к оригинальной концепции теории организации и управления Я. Зеленевского, но сняли ряд методологических проблем, заложенных в ее первоначальный проект основателем П. (аналогичные последствия имели попытки ее переистолкования с позиций кибернетики). К вопросам П. Котарбиньский обращался и в ряде других своих работ: “Очерки о практике” (1913); “Понятие внешней возможности действия” (1923); “Об отношении возможности действия” (1923); “Об отношении виновности” (1925); “Действие” (1934); “Из проблем общей теории борьбы” (1938); “О сущности и задачах общей методологии” (1938); “Принципы рациональной организации деятельности” (1946); “Праксеология” (1947) и др. С пропагандой и развитием идей П. во многом связан весь последний (послевоенный) период творчества Котарбиньского. Свою теорию он мыслил как синтез накопленных в истории знания праксеологических идей (будучи известным историком философии и логики, он сам же дал и развернутый анализ некоторых из них). Среди работ по организации труда, легших в основание П., Котарбиньский называл, прежде всего, идеи и работы Ф.У. Тейлора, Г. Форда, А. Файоля, С. Томпсона, Ж. Гостеле и др. Ссылался он и на польскую традицию “философии действия”, прослеживаемую с середины 19 в. Основными же философскими основаниями П. являются, по Котарбиньскому, прагматизм (в том числе и в версии инструментализма), “второй” позитивизм (прежде всего концепция всеобщей организационной науки -- тектологии -- Богданова), марксизм; праксеологом Котарбиньский считал и Дж. Г. Мида, но отмечал, что мало знаком с его концепцией. Что касается марксизма, то его влияние на П., как и на все творчество Котарбиньского, -- двойственно. Несомненно, марксизм импонировал ему акцентированием действенной, преобразующей позиции по отношению к действительности, из марксизма в П. была заимствована сама идея практического отношения к миру, но протрактована она была, скорее, в неомарксистском ключе. В этом отношении важно заметить, что среди праксеологических теорий Котарбиньский называет концепцию структуры событий Г. Петровича -- одного из основных авторов югославского журнала “Праксис”, разрабатывавшего свою версию неомарксизма. Кроме того, в условиях послевоенной Польши такая переинтерпретация идей Маркса в целом оппонировала его упрощенным практикуемым формам. Однако, при всем многообразии возможных источников и параллелей праксеологических идей, основополагающими для становления П. стали интенции философской и логической доктрины самого Котарбиньского (в частности, стремление смягчить номиналистическую ориентацию его концепции реизма). П. как общая методология рассматривает способы деятельности (в том числе и мыслительной) с точки зрения их практических свойств, т.е. в смысле их эффективности. Для того, чтобы быть эффективной, деятельность должна являться результативной, продуктивной или плодотворной (т.е. достигать поставленной цели), “правильной” (точной, адекватной, т.е. максимально приближаться к задаваемому образцу -- норме), “чистой” (т.е. максимально избегать не предусмотренных последствий и не нужных добавочных включений), “надежной” (приемы деятельности тем более надежны, чем больше объективная возможность достижения этими приемами намеченного результата) и последовательной. Фактически, основной критерий практической “успешности” действия -- его целесообразность. Трактовка Котарбиньского оказывается, таким образом, близкой стратегии целерационального действия М. Вебера, однако, по Котарбиньскому, действие может быть оценено и как безразличное с точки зрения определенной цели, т.е. как нецелесообразное, но не как противоцелесообразное. Отсюда -- акцентирование среди аспектов эффективности действия его “правильности” (“неправильности”), подлежащей закреплению в вырабатываемых и закрепляемых в П. нормах, позволяющих согласовать плюральность реальных образцов деятелей с идеальным образцом (накапливаемого обыденного опыта и сознательно избираемых стратегий). В целом, согласно Котарбиньскому, действие тем более рационально, чем лучше оно приспособлено ко всей сумме наличных обстоятельств. Однако, это рациональность в вещественном смысле. Рациональность же должна быть понята и в методологическом смысле, который “мы имеем в виду тогда, когда признаем благоразумным или рациональным поведение данного индивидума, если он поступает соответственно имеющимся у него знаниям, а под имеющимися знаниями мы здесь понимаем сумму всех тех информаций, которым, учитывая способ их обоснования, этот индивидуум должен приписать достаточную правдоподобность, чтобы поступить так, будто они были истинными (во всяком случае до тех пор, пока не будет обосновано обратное)”. Иррационализм поступка в вещественном смысле прямо связан с характером привлекаемого для его осуществления знания (часто недостаточного для реализации какой-либо цели). Однако, имеют место и парадоксальные случаи рациональной практической ошибки (которая суть производство импульса, не соответствующего цели, в крайнем случае -- противоцелесообразного), равно как и случаи успешности действия вопреки его иррациональности (связанной с теоретической ошибкой, или ошибкой мышления -- принятием ошибочного суждения). Отсюда требования “надежности” и последовательности, тесно связанные с оценками осторожности, смелости и рискованности поступка. В этой связи Котарбиньский вводит еще два важнейших для П. концепта: “виновник действия” и “техника борьбы”. “Виновник” -- тот, кто вызвал воздействие, существенное и достаточное среди условий для данного изменения (иначе -- тот и только тот, чье произвольное действие является причиной данного события). В этом смысле человек суть “виновник” не только преднамеренных следствий, но также и тех, которые он вызвал, не желая этого (но никогда не бывает “виновника” без произвольности -- а не необходимости -- самого действия). Однако в социальной жизни часто “виновником” одного и того же события является более, чем одно лицо. В этих случаях “умышленное действие каждого из них является существенной составной частью достаточного условия этого события”. При этом возможно два типа взаимодействия (кооперации) людей: положительная (сотрудничество) и отрицательная (борьба); более универсален второй тип взаимодействия. Борьба -- это “любое действие с участием по крайней мере двух субъектов (исходя из предпосылки, что и коллектив может быть субъектом), где по-крайней мере один из субъектов препятствует другому”. Ее большая “универсальность” связана с тем, что вынуждает учитывать действия “другой” стороны, т.е. включать в свою стратегию элементы сотрудничества, с одной стороны, и активизировать собственный творческий потенциал -- с другой. Котарбиньский предлагал даже проект разработки особой теории отрицательной кооперации -- агонологию (греч. -- “взаимная борьба”). Особенно важна в общем контексте проблематики П. актуализация творческого (инновационного) потенциала деятелей, т.к. в результате снимаются существовавшие ранее ограничения на конкретные (слишком рискованные до этого) действия и расширяется поле возможности субъектов, а в случае “борьбы” к инновационному преодолению “трудностей” принуждает сама ситуация взаимодействия. Однако движение в этом направлении приводит к “парадоксам прогресса”. Нарастают требовани к инструментальному и интеллектуальному оснащению действия, оно качественно усложняется и требует все более глубокого анализа отношений “виновности” для своей эффективной реализации. Теперь уже культура, вобравшая в себя предшествующие достижения, начинает продуцировать принудительные ситуации (и соответственно социальная активность все больше превращается в культурную активность). “Вес культуры возрастает вместе с накоплением ее элементов. Все больше приходится учиться, все больше нужно запоминать, чтобы быть на ее уровне, а тем более, если возникает желание продвинуться в этой области”. Этот феномен Котарбиньский называет “инициативной препарацией”. Деятельность по систематическому усвоению уже накопленного дает преимущество перед творческим усилием, если последнее пренебрегает инициативной препарацией. “Груз” культурного наследия одновременно затрудняет “овладение целым”, -- отсюда главное требование прогресса в современном обществе: “освобождаться от потерявших значение элементов культуры”. Еще одна возникающая по мере “инновационного накопления” проблема -- рост опосредующих инструментальных действий, не позволяющих непосредственно достигать формулируемых целей и требующих сложного кооперирования систем действий внутри все более расширяющегося социального целого. Тотальность начинает довлеть над индивидуальностью, возвращая ее к выполнению специализированной частичной (пусть и на качественно ином уровне, чем это было, например, при конвейерной форме организации труда) функции. Соответственно возникает “проблема границ специализации, оптимум которой не обязательно равен максимализму”, и поиска новых технологий работы со знанием, новых механизмов его структурирования для рационализации действий в методологическом смысле слова (в этом контексте Котарбиньский дает развернутые анализы целого ряда таких технологий: активизации, автономизации, инструментализации, антиципации, интеграции, имманентизации, программатизации и т.д.). Таким образом, круг проблем, поднимаемых Котарбиньским в связи с обсуждением проекта П., далеко выходит за рамки ее как возможной дисциплины, затрагивая основополагающие темы постнеклассической науки и методологии как особого типа знания.

В.Л. Абушенко

“ПРАКСИС” (“Praxis”) -- философский журнал, издававшийся в Загребе (СФРЮ) с 1964 по 1975. Объединял вокруг себя сторонников “гуманистической” интерпретации марксизма не только из числа югославских философов (М.Маркович, Г.Петрович, С.Стоянович и др.), но и из других социалистических и капиталистических стран (К.Косик, Блох, Гароди, Ф.Марек, Э.Фишер и др.). Предистория “П.” началась за несколько лет до его создания с широких философских и социологических дискуссий, в которых выявилась конфронтация между теми, кто оставался на прежних позициях и теми, кто более или менее радикально отбрасывал не только традиционалистскую, сталинскую концепцию диалектического материализма, но и сталинский дух и способ понимания философии как таковой. Наиболее острый спор разгорелся вокруг теории отражения на симпозиуме в Бледе (ноябрь 1960). Защитники теории отражения и традиционного понимания диалектического материализма остались в меньшинстве, тогда как большая часть философов взяла ориентацию на новые проблемы и новое понимание традиционных философских вопросов. Группа, которая делала главный акцент на историческом, гуманистическом и критическом характере марксизма, основала позже “Корчуланскую летнюю школу” (1963) и журнал “П.”, которые собрали вокруг себя большинство философов и социологов СФРЮ. “Корчуланская летняя школа”, ежегодные летние заседания которой проходили на острове Корчула, расположенном в Адриатическом море, вскоре привлекла многих видных, оппозиционно настроенных по отношению к традиционному марксизму мыслителей мира и стала местом свободного обмена мнений по крупнейшим проблемам современности. Хотя у сторонников “П.” существовали значительные разногласия в понимании отдельных частных вопросов, а также в трактовке крупных философских проблем, их общие ориентации можно было бы сформулировать следующим образом: человек является “существом практики”, т.е. существом, способным к свободной творческой деятельности, при помощи которой он изменяет мир, реализует свои специфические потенциальные способности и удовлетворяет других индивидов. Исторические условия могут тормозить этот процесс самореализации человека и противодействовать ему. Основной целью критического изучения, следовательно, является открытие внутренних существенных ограничений таких исторических институтов, как государство, рынок, партия, и определение практических этапов, которые приведут к уничтожению этих ограничений. Революция не должна сводится к захвату политической власти, но должна быть понята как радикальные изменения человеческих отношений. Исходя из этих позиций, представители “П.” особое внимание уделяли критике бюрократически-этатистских структур, которые проявились в тогдашнем развитии социализма и которые, по их мнению, лишь порождали новые формы отчуждения. Радикально критикуя деформации социализма, группа “П.” с течением времени превратилась в интеллектуальную оппозицию существующей власти. В начале 1975 восемь профессоров философского факультета Белградского университета, активно сотрудничавших с “П.” были исключены из его стен “за подрывную деятельность”, весной же 1975 был закрыт и сам “П.”.

Ю.С. Шинкарь

ПРАКТИКА -- категория, которая может быть отнесена ко всей сфере человеческой деятельности и мышления, но обычно ее употребление конкретизируется через категориальные оппозиции: а) поэзия и П.: П. в платонизме характеризовала человеческую деятельность, детерминированную содержанием, понимаемым как благо, красота или польза, в отличии от поэзии, детерминированной формой; б) теория и П.: в такой оппозиции противопоставляется созерцательное отношение к действительности, деятельность наблюдателя, стремящегося исключить все субъективное, присущее наблюдателю из описания созерцаемого или познаваемого объекта, с одной стороны, и активное отношение, включенность, субъективную заинтересованность в деятельности и ее результатах, с другой стороны; в) опыт (эмпирия) и П.: эта категориальная пара характеризуется посредством отношения своих членов к теории (в опыте теория проверяется, верифицируется или фальсифицируется, а в П. -- используется и употребляется для достижения целей, не связанных с теорией и познанием). Практическая сфера, по Канту, базируется на понятии свободы, которая выступает основанием для предписаний и регулятивов деятельности. Поскольку свобода фундирует предписания и регулятивы деятельности, постольку последние и становятся практическими или этическими. В традиции Просвещения П. связывалась со здравым смыслом и рассудком (Т. Рид, Смит). Своеобразной практической проверкой теорий и философских спекуляций на тему П. стала Великая французская революция, которая в дальнейшем стала рефлексироваться как явление общественно-политической П., в первую очередь, в марксизме. Кроме того, в этот период произошло объединение в педагогике и образовании теоретической науки и технического отношения к природе (К. Монж), что дало начало высшему инженерному образованию и инженерии как новой П. 19--20 вв. Особое место занимает П. в философии марксизма. В “Тезисах о Фейербахе” Маркс объявляет непрактичность предшествующей философии ошибкой и формулирует философскую задачу для себя -- рассматривать мир как чувственно-субъективную человеческую деятельность и преобразовывать его. Объект в таком контексте понимался “как деятельность, как практика, субъективно”. В дальнейшем сложилась марксистская формула -- “от непосредственного созерцания к абстрактному мышлению, а от него к П.”, и представление о П. как о критерии истины. Трактовка П. как критерия истины представляла собой радикальную смену методологических принципов и установок. Предшествующая философия знала несколько критериев истины: логическая непротиворечивость, божественное откровение и опыт. Каждый из этих критериев характеризовался непредвзятостью и ненамеренностью (незлонамеренностью), тогда как П., с ее откровенной предвзятостью, в силу неотделимости П. от представлений о добре и зле, в силу принадлежности к сфере желания и воли, всегда рассматривалась как нечто, не связанное с истиной. Практичное не значит истинное, истинное не обязательно практично. Принятие П. как критерия истины требовало полного пересмотра гносеологических, этических и методологических парадигм. Марксизм оказался бессильным перед лицом этих задач. В гносеологии марксизма была вульгаризирована формула -- “от непосредственного созерцания к абстрактному мышлению, а от него к П.”, через отождествление П. и эмпирики. В диалектическом материализме, который усвоил от позитивизма культ научности, исходная формула понималась как “от созерцания к мышлению, а потом опять к созерцанию, но уже в виде научного эксперимента”. Вместо трехуровневой схемы: чувственный опыт, мышление, П., рассматривалась двухуровневая: опыт -- мышление. Все развитие сводилось к переходу от чувственного опыта к научно организованному опыту -- эксперименту. Вульгаризация категории П. в этике привела к формулировке такого понятия, как классовая мораль, и к нравственному релятивизму. Если критерий истины -- П., а сама П. предвзята, т.е. не может не ориентироваться на полезность, добро, или кантовскую свободу, то истинно то, что полезно, что приносит добро, что дает свободу. А поскольку нет и не может быть единого понимания полезности, добра и свободы, то истина определяется тем субъектом практической деятельности, который эту деятельность осуществляет -- классом, или партией этого класса, или лидером этой партии. Кантовский практический разум был защищен против такого парадокса категорическим императивом. Марксизм же снимал ограничения априорных форм, поэтому разум становился произвольным, воля определялась социальными условиями и “классовым сознанием”. П. как критерий истины добавляет к логической и эмпирической истинности правовые и этические аспекты. (См. также: Праксеология.)

В.В. Мацкевич

ПРЕДОПРЕДЕЛЕНИЕ (лат. predeterminatio -- предопределять) -- понятие теологической традиции, фиксирующее феномен детерминированности поведения человека божеством. Основой для различного смыслового наполнения этого термина в разных религиозных системах служат отличия в характере божества этих систем. Так, П. может граничить с фатализмом, согласно которому события происходят в результате действия слепой, неразумной силы, которую невозможно познать вследствие ее нерациональности и которой невозможно противостоять вследствие ее бесцельности. Абстрактная, неличностная сила такого типа предполагает отсутствие морали как таковой. Рок не оставляет места для выбора, реализации свободы. Концепция П. может основываться и на том, что у божества есть свой план, цель сделать миропорядок совершенным. Все его действия рациональны, они обусловлены некой причиной. Более того, предопределяющий Бог обладает нравственными, личностными качествами -- такими как любовь, милосердие, святость и др. При определенном понимании П. у индивида остается свобода действий, за которые он сам несет ответственность. Последняя точка зрения в большей мере характерна для христианской религиозной философии. Согласно христианской теологической системе, от поведения индивида на земле зависит его судьба в вечности, и если Бог предопределяет поступки человека на земле, значит, он определяет, получит ли человек в вечности спасение или осуждение. Очевидно, что здесь проблема соотношения фактора свободной воли индивида и действия благодати Бога приобретает первостепенную значимость. В первые столетия существования христианской церкви теория П. была разработана слабо. Отцы ранней церкви вскользь упоминали о П., но какой бы то ни было строгой концепции по данному вопросу ими создано не было. В целом, они воспринимали П. как предвидение Богом дел человека, на основании чего Бог определяет их будущую судьбу. Никаких логических выводов из этого предположения не существовало вплоть до 5 в. (когда между Августином и Пелагием разгорелся спор по данному вопросу). Первое из положений теологической системы Пелагия заключается в том, что человек приходит в этот мир, обладая волей, в которой нет предрасположенности к злу. Грехопадение Адама не оказывает никакого прямого действия на способность каждого человека поступать добродетельно, поскольку каждый индивидуум непосредственно создан Богом и поэтому не наследует от Адама ни зла, ни склонности к злу. Бог не считает нас ответственными за грехи праотца. Бог ни на кого не оказывает никакого прямого воздействия, побуждающего выбирать добро. Нет никакой внутренней работы Бога, воздействующей на душу. Он не выбирает никаких определенных людей для придания им святости. Благодать доступна всем и каждому. Продвижение человека в святости определяется только его заслугами, а П. Бога в отношении людей основывается только на предвидении Богом того, какова будет их жизнь. В ответ на эту точку зрения Августин разработал специальную теорию о П. Он подчеркивал серьезность греха Адама и всю вину за него возлагал исключительно на волевое решение самого Адама. Поскольку в Адаме было представлено все человечество, то все оно согрешило вместе с ним. Это означает, что все люди начинают жизнь в испорченном состоянии, главная составляющая которого -- невозможность не грешить. Согласно Августину, без благодати невозможно ни сделать добро, ни избежать греха. Это не значит, что человек не свободен, но все стоящие перед ним возможности греховны по своей природе. Он способен выбирать, какой грех совершить, но не более. Благодать же возвращает человеку полную свободу, возможность не грешить и делать добро. Бог работает с волей людей таким образом, что они свободно выбирают добро. Будучи всеведущим, Бог знает, при каких именно условиях человек выберет то, чего Бог желает, и действует таким образом, чтобы создать эти условия. Такая аргументация и подводит Августина к его концепции П. Если человек делает добро лишь в том случае, когда Бог направляет к этому его волю, если он неизбежно делает добро, если Бог того желает, то выбор человека в пользу добра полностью обусловлен желанием Бога. В этом случае все сводится к решению Бога предоставить благодать одним и не предоставить другим. Этот выбор Бога предвечен, он не основывается на предвидении Им того, что сделает человек. Нельзя ответить, на каком основании Бог предопределяет одних к спасению, а других к осуждению, но это не дает права обвинять Бога в несправедливости, поскольку справедливым решением было бы осуждение Богом всех. Аргументация Августина привела к осуждению пелагианства на Эфесском соборе в 431. Однако в возобладавших после этого взглядах можно проследить тенденцию к синтезу концепций Пелагия и Августина, что позволяет говорить о возникновении нового полупелагианского представления о П., суть которой в том, что спасение человека реализуется Богом и человеком совместно. На Втором Оранжском соборе 529 была подтверждена неспособность человека самостоятельно достичь спасения, но этот Собор не настаивал на абсолютном П., то есть на представлении, согласно которому Бог предопределил, кому именно предназначено быть спасенным, а следовательно спасение полностью определяется благодатью и никак не зависит от действий человека. Такая умеренная форма августинианства преобладала в течение нескольких веков. В частности, существовала доктрина двойного П., согласно которой П. в равной мере относится к избранным и к обреченным на вечную гибель. Одной из самых интересных точек зрения в контексте этих полемик была та, которой придерживался Эриугена. Он отверг мысль о том, будто П. Божье основано на предвидении действий человека. Идея эта была довольно распространенным способом решения видимого противоречия между божественным П. и свободой человека. Но Эуригена утверждал, что Бог, будучи вечным, ничего не воспринимает как прошлое или как будущее. Он видит всех нас, и притом всех сразу вместе. Поскольку Бог находится вне времени, понятие предвидение к нему не относится. В период с XI по XIII вв. позицию Августина отстаивали некоторые выдающиеся богословы. Ансельм Кентерберийский приспосабливал эту позицию к теории о свободной воле, утверждая, что человек, который может поступать хорошо и правильно, свободнее того, кто совершает грех. Последний по сути есть раб греха. Петр Ломбардский придерживался сходных взглядов. Фома Аквинский в этих вопросах был сторонником августиновской точки зрения, считая, что Бог желает, чтобы одни люди были спасены, а другие нет. Он проводил различия между общей волей Божьей ко всеобщему спасению и его особой волей, выражающейся в том, что одни становятся избранными, а другие отвергнутыми. С этого времени вплоть до Реформации католическое богословие в целом склонялось к пелагианству. Первым среди реформаторов к учению о П. вернулся Лютер. Спор с Эразмом Роттердамским относительно свободы воли человека заставил его написать трактат “Рабство воли”, где он недвусмысленно подчеркивает неспособность человека выбрать между добром и злом. Окончательные разработка вопросов, связанных с П., принадлежит Кальвину, который показал, что исследование вопроса о П. не является чисто академическим занятием, а имеет практическое значение. Хотя Кальвин не соглашается с утверждением У.Цвингли, что грех стал необходимым, чтобы должным образом проявилась слава Божья, он, тем не менее, настаивал на том, что Бог одних избрал для спасения, а других отверг, но во всем этом остался абсолютно праведным и непорочным. Преемник Кальвина Т.Беза не только придерживался учения Кальвина о двойном П., но и без колебаний утверждал, что Бог решил некоторых людей послать в ад, что он побуждает их грешить. Он был убежден, что, несмотря на отсутствие каких-либо специальных указаний на этот счет в Библии, можно определить логический приоритет и последовательность Божьих решений. Он считал, что решение спасти одних и осудить других логически предшествует решению сотворить людей. Из этого следует, что Бог творит некоторых для того, чтобы впоследствии осудить. Это учение со временем стало рассматриваться многими как официальная позиция кальвинизма. Такой подход Т.Безы вызвал очередную волну споров, особенно в Нидерландах в конце XVI -- начале XVII вв., в результате чего Я.Арминию, популярному в Амстердаме богослову, было поручено разобраться в этом вопросе. Вскоре он выработал свою точку зрения, которая заключается в следующем. Первое абсолютное решение Бога в отношении спасения человека заключалось не в том, чтобы предназначить одних людей к спасению, а других к осуждению, а в том, чтобы сделать Сына, Иисуса Христа, спасителем человеческого рода. Вторым решением Бог постановил, что всякий, кто покается и уверует, будет спасен. Кроме того, Бог даровал всем людям достаточную благодать, чтобы дать им возможность уверовать. Они свободны и по своей воле веруют или не веруют. Бог не верует за нас и не заставляет нас верить. Наконец, Бог предопределил к спасению тех, кто, как он предвидел, уверует. В 18 в. популяризатором арминианства стал Дж.Весли. Он пошел еще дальше Я.Арминия, выдвинув на первый план идею предваряющей или всеобщей благодати, которую Бог дарует всем и которая составляет основу всего человеческого добра. Эта предваряющая благодать дает также любому человеку возможность откликнуться на предложение спасения в Христе. Из множества теорий, предлагавшихся в качестве альтернативы двум классическим точкам зрения, наиболее интересной выглядит разработанная в XX в. концепция К.Барта. Изложение своего учения о П. он начинает с критики традиционной кальвинистской точки зрения, согласно которой Бог предвечно определил окончательным и абсолютным образом, кому суждено быть спасенным, а кому погибнуть. Эту точку зрения К.Барт считает неправильным истолкованием Библии, основанным на метафизическом убеждении, что отношение Бога к миру статично: одни предвечно избраны, другие предвечно отвергнуты, и изменить этого нельзя. С точки зрения К.Барта, формулировать учение о П. надо в свете Божьего откровения и искупления. К.Барт указывает на неразрывную связь между положением Христа в центре Божьей деятельности во времени и вечным П. этой деятельности в божественном избрании. Если это так, то воля Божья заключалась в том, чтобы избрать, а не отвергнуть людей. В вопросе о том, кто был избран Богом, К.Барт отстаивает те же христологические взгляды. На место статического решения К.Барт ставит личность Христа. Основное положение его концепции П. заключается в том, что предвечная воля Божья -- избрание Иисуса Христа. Не надо искать проявления воли Божьей вне той работы, которую он выполнил в истории через Христа. В рамках традиционной точки зрения, воля Божья понимается как неизменное решение, принятое предвечно; Бог вынужден осуществлять эту волю во времени. К.Барт выдвигает более динамичное представление: подобно царю, Бог волен вносить коррективы в Свое решение; неизменный элемент заключается не в вечном выборе одних и осуждении других, а в том, что Бог в своем триединстве постоянен и верен в любви. См. также: Провиденциализм, Бог, Библия.

А.В. Вязовская

ПРЕДСОЗНАТЕЛЬНОЕ -- по Фрейду -- одна из трех систем (бессознательное -- П. -- сознательное) психики человека, отличительным признаком которой является наличие в ней процессов, не являющихся сознательными душевными актами, но еще не ставших вытесненными (см. Вытеснение). Тем самым элементы сознательного временами способны становиться фрагментами бессознательного -- в этом случае психическая деятельность выступает одновременно дескриптивно бессознательной и динамически сознательной. (Обратная ситуация присутствует в сновидениях, когда проявления бессознательного воспринимаются сознательным.) П. способно стать сознательным при совпадении определенных условий. Согласно Фрейду, П. предполагается “стоящим гораздо ближе к сознательному”, чем бессознательное. “Топографически” П. расположено “между” сознательным и бессознательным.

В.И. Овчаренко

ПРЕДСТАВЛЕНИЕ -- 1) -- Форма индивидуального чувственного познания, имеющая своим результатом целостный (см. Ощущение) образ объекта, возникающий вне непосредственного воздействия последнего на органы чувств (см. Восприятие). Конституируется как на основе памяти предшествующего сенсорного опыта, чувственно связывая настоящее с прошлым, так и в контексте продуктивного воображения, связывая настоящее с будущим. Допуская возможность обобщения, П. выступает исходным инструментарием мыслительных операций. В отличие от других форм чувственного познания, П. связано с языком, что позволяет квалифицировать устанавливаемые в индивидуальном мышлении вербально выраженные связи между П. в качестве суждений, посредством которых может быть реализовано массовое и индивидуальное обыденное сознание (мышление повседневности). Реальное функционирование обыденного сознания, таким образом, может протекать вне обязательного для понятийного мышления требования наличия эксплицитных дефиниций членов суждения, четко очерчивающих их содержание и объем (суждение ребенка “елка -- зеленая” устанавливает отношение между наглядным образом чувственно артикулированного феномена и актуализирующимся в зрительной памяти хроматико-сенсорным опытом, а не между понятием, фиксирующим в своем содержании хвойное многолетнее и т.д., включая специфические видовые признаки, растение, с одной стороны, и понятием о способности поверхности объекта отражать световые волны определенной длины и частоты (из хорошо представляющих себе зеленый цвет взрослых также далеко не каждый может назвать эту частоту) -- с другой). В силу этих своих особенностей П. позволяют конструировать поднимающееся над непосредственной данностью единичных объектов обобщенное знание, сохраняющее при этом исходный наглядно-образный характер и полноту сенсорного опыта, что обеспечивает П. важную гносеологическую роль в осуществлении творческих и прогностических когнитивных процедур, связанных с необходимостью формирования принципиально нового ракурса видения ситуации. 2) -- Форма фиксации коллективного опыта в содержании культуры: в максимально обобщенном своем виде П. выступает структурно-содержательной формой конституирования мировоззрения как системы наиболее общих П. о мире, человеке и месте человека в мире, выступая в качестве глубинных семантико-аксиологических оснований той или иной культурной традиции (универсалии или категории культуры -- соответственно -- объектного, субъектного и субъект-объектного рядов). С точки зрения своего гносеологического статуса универсалии культуры могут быть оценены именно как П. максимальной степени общности, задающие основы не только миропонимания и мироистолкования, но и мироощущения, мировосприятия, миропереживания. В каждой культурной традиции может быть выделен набор ключевых П., веер возможных (семантически адаптивных и допустимых в аксиологической системе отсчета данной культуры) интерпретаций которых задает характеризующий данную культуру тип мировоззрения (А. Лавджой). Овладение соответствующим набором общих П. представляет собою содержательный аспект процесса социализации, очерчивая фундаментальные для данной культуры границы нормы и легитимности, с одной стороны, и девиантного поведения -- с другой, а также -- в семантических пределах своего варьирования -- определяет типичные для данной традиции версии отстройки индивидуального сознания и личностные поведенческие стратегии (см. также: Универсалии, Категории культуры, Социализация). В философии неклассического типа концепт “П.” подвергается серьезной критике как основанный на презумпции бинаризма (см. Бинаризм), в частности, на презумпции бинарной оппозиции субъекта и объекта (в данном контексте актуализируется этимологическое значение латинского термина repraesentare -- пред-ставлять, т.е. “являть перед глазами”). По формулировке Хайдеггера, “пред-ставить означает ... поместить перед собой наличное как нечто противо-стоящее, соотнести с собой, представляющим, и понудить войти в это отношение к себе как в определяющую область... Человек становится репрезентантом сущего в смысле предметного”. В контексте постмодернистской философии, фундированной радикальным отказом от самой идеи бинаризма, формулируется программа деконструкции (см. Деконструкция) традиционной организации культурного пространства как упорядоченной системы П. (см. Постмодернистская чувствительность, Руины, Закат метанарраций) -- не столько с целью “выхода за пределы П.”, сколько с целью “разоблачения той системы власти, которая, оправдывая определенные представления, в то же время блокирует, запрещает или искажает другие” (К.Оуэнс). В это отношении постмодернизм рефлексивно оценивает себя как философию “кризиса представлений”, видящую свою программу в отказе от “зеркальной теории познания” (см. Отражение), согласно которой “представление понимается как воспроизведение объективности, находящейся вне субъекта” (Джеймисон).

М.А. Можейко

ПРИБАВОЧНАЯ РЕПРЕССИЯ (дополнительное подавление) -- понятие Маркузе, которым он обозначал социо-исторические компоненты и социо-исторические формы ограничений и дополнительного контроля, налагаемые на людей социальной властью и культурой.

В.И. Овчаренко

ПРИГОЖИН (Prigogine) Илья Романович (р. 1917) -- бельгийский физик и философ русского происхождения. Лауреат Нобелевской премии по химии (1977). Основатель Брюссельской школы статистической механики и физической химии. Профессор Брюссельского свободного университета. Директор Центра термодинамики и статистической физики при Техасском университете. Член Бельгийской Королевской Академии наук, литературы и изящных искусств. Иностранный член Академии наук СССР (1982). Основные сочинения: “От существующего к возникающему. Время и сложность в физических науках” (рус. изд. -- 1985), “Порядок из хаоса. Новый диалог человека с природой” (соавтор -- И. Стенгерс, рус. изд. -- 1986), “Переоткрытие времени” (рус. изд. -- 1989), “Философия нестабильности” (1989), “Познание сложного. Введение” (соавтор -- Г. Николис, рус. изд. -- 1990) и др. П. -- автор ряда оригинальных концепций философии науки, а также один из основателей нового научного направления -- системы миропонимания, обозначаемого как синергетика. Согласно подходу, инициированному исследованиями П. и его школы, синергетика может трактоваться как современная теория самоорганизации, новое мировидение, связываемое с иследованием феноменов самоорганизации, нелинейности, неравесновесности, глобальной эволюции, изучением процессов становления “порядка через хаос” (П.), бифуркационных изменений, необратимости времени, неустойчивости как основополагающей характеристики процессов эволюции. Проблемное поле синергетики, по П., центрируется вокруг понятия “сложность”, ориентируясь на постижение природы, принципов организации и эволюции последнего. Сложность трактуется как “возникновение бифуркационных переходов вдали от равновесия и при наличии подходящих нелинейностей, нарушение симметрии выше точки бифуркации, а также образование и поддержка корреляций макроскопического масштаба”. Синергетика как миропонимание преодолевает традиционалистские идеи: о микрофлуктуациях и случайностях как незначимых факторах для конструирования научных теорий; о невозможности существенного воздействия индивидуального усилия на ход осуществления макросоциальных процессов; о необходимости элиминации неравновесности, неустойчивости из миропредставлений, адекватных истинному положению вещей; о развитии как о по сути безальтернативном поступательном процессе; о соразмерности и сопоставимости объемов прилагаемых к системе внешних управляющих воздействий объему ожидаемого результата; об экспоненциальном характере развития “лавинообразных” процессов и т.д. Главными посылками синергетического видения мира выступают следующие тезисы: а) практически недостижимо жесткое обусловливание и программирование тенденций эволюции сложноорганизованных систем -- речь может идти лишь об их самоуправляемом развитии посредством верно топологически конфигурированных резонансных воздействий; б) созидающий потенциал хаоса самодостаточен для конституирования новых организационных форм (любые микрофлуктуации способны порождать макроструктуры); в) любой сложной системе атрибутивно присуща альтернативность сценариев ее развития в контексте наличия известной инерционно-исторической предопределенности ее изменений в точках бифуркации (ветвления); г) целое и сумма его частей -- качественно различные структуры: арифметическое сложение исходных структур при их объединении в целое недостижимо ввиду неизбежной интерференции сфер локализации этих структур, результирующейся в явных трансформациях сопряженного энергетического потенциала; д) неустойчивость трактуется как одно из условий и предпосылок стабильного и динамического развития -- лишь такого рода системы способны к самоорганизации; е) мир может пониматься как иерархия сред с различной нелинейностью. Естественнонаучными предпосылками синергетики выступают, в частности, реконструкция математических закономерностей процессов горения и теплопроводности (диффузии), формируемые представления о “структурах-аттракторах” эволюции (потенциальные образы и идеи изменяющейся среды), математические реконструкции нелинейных процессов, изучение феноменов автокатализа в химических реакциях. “Нелинейность” как одно из узловых концептуально значимых понятий синергетики предполагает в указанном контексте: значимость принципа “разрастания малого” или “усиления флуктуаций” -- количественное варьирование в определенных пределах констант системы не приводит к качественному изменению характера процесса в целом, при преодолении же уровня некоего жесткого “порога воздействия” система входит в сферу влияния иного “аттрактора” -- малое изменение результируется в макроскопических (как правило, невоспроизводимых и поэтому непрогнозируемых) следствиях. При этом осуществимы отнюдь не любые сценарии развития системы (как результат малых резонансных воздействий), а лишь сценарии, ограниченные определенным их диапазоном/спектром. По мнению П., подход ньютоновской картины мира, в границах которого постулируется качественная однородность пространственно-временных координат, обратимость времени, отсутствие значимых различий между будущим, прошлым и настоящим, соответствует скорее реалиям механическим компонентам “второй природы”, созданной людьми, нежели основаниям самого мироздания. По ряду причин данная модель мироустройства обрела статус универсальной, продолжая полагать мир принципиально доступным для традиционных процедур умопостижения в контексте допущения о вечности и неизменности законов Вселенной. Такое положение дел не было откорректировано даже новациями теории относительности и открытиями квантовой механики. Только научные достижения третьей четверти 20 в. сделали возможным новое понимание архитектоники науки -- плюралистичной, многоуровневой, междисциплинарной, исходящей из посылки принципиальной вариабельности бытия. (См. также: Синергетика).

А.А. Грицанов, К.Н. Мезяная

ПРИНЦИП (лат. principum -- начало, основа, происхождение, первопричина) -- основание некоторой совокупности фактов или знаний, исходный пункт объяснения или руководства к действиям. В античности онтологическое определение П. как субстанции, в своем существовании не нуждающийся ни в чем, кроме себя, делает возможным понимание бытия и основополагание философии как исследования вопроса о бытии. Предметом рассмотрения берется чаще всего природа (Милетская школа), а также идеальные сущности (пифагорейцы, Платон). Первоначало, или П., обусловливает необходимость, закон становления явлений. В дальнейшем прояснение предельного основания бытия становится фундаментальной задачей философии. В посткантианской традиции различаются конститутивный П. как онтологическое основание некоей действительности и регулятивный П. как инструментальное основание той или иной деятельности. В логике П. -- центральное понятие системы, представляющие обобщение и распространение некоторого положения на все явления области, из которой данный П. абстрагирован. В этике П. как внутреннее убеждение, максима задает общую установку по отношению к действительности, нормам поведения и деятельности.

С.А. Радионова

ПРИНЦИП НИРВАНЫ (санскрит. нирвана -- успокоение, угасание: описанное в древнеиндийской религии и философии -- буддизме и джайнизме -- состояние отрешенности от жизни и ненарушимого покоя, выступающее в качестве конечной цели и “спасения” человека). В психоаналитической традиции -- доминирующая тенденция психической жизни, направленная на уменьшение и прекращение внушенного раздражающего напряжения и сохранение покоя (Н.), которая находит свое выражение в принципе удовольствия. Понятие П.Н. было создано психоаналитиком Б. Лоу и введено в оборот в ее книге “Психоанализы” в 1920. П.Н. интерпретировался Фрейдом и др. психоаналитиками как один из аргументов в пользу признания существования влечения к смерти (инстинкта смерти, Танатоса). В учении Маркузе П.Н. истолковывался как принцип, подчиняющий себе действие инстинкта смерти и направляющий его к такому состоянию устойчивой удовлетворенности, которое характеризуется отсутствием ощущений какого-либо напряжения и отсутствием желаний. По Маркузе, П.Н. не утрачивает своей силы по мере развития цивилизации и обеспечивает постоянное (но подавляемое) побуждение к окончательному удовлетворению и достижению покоя (Н., смерти).

В.И. Овчаренко

ПРИНЦИП ПОСТОЯНСТВА (лат. principium -- основа, начало) -- по Фрейду, один из принципов регуляции психической деятельности, сущность которого состоит в том, что психический аппарат обладает тенденцией удерживать имеющееся в нем количество возбуждения на возможно более низком или, по меньшей мере, постоянном уровне, обнаруживая при этом в качестве общего признака “экономический принцип” бережливости в расходовании энергии. Это представление было введено в научный оборот на несколько лет раньше аналогичных представлений о гомеостазе, предложенных американским физиологом У. Кенноном в 1929.

В.И. Овчаренко

ПРИНЦИП ПРОИЗВОДИТЕЛЬНОСТИ -- по Маркузе, одна из исторических форм принципа реальности, преобладание которой в современной цивилизации оказывает влияние на содержание принципа реальности и обусловливает непрерывное расширение антагонистического общества. Согласно Маркузе, П.П. определяет целостную репрессивную организацию сексуальности и инстинкта разрушения, а также раскол общества в соответствии с конкурентными видами экономической деятельности.

В.И. Овчаренко

ПРИНЦИП РЕАЛЬНОСТИ (лат. principium -- основа, начало и лат. realis -- вещественный) -- по Фрейду, один из руководящих принципов регуляции психической деятельности, обеспечивающий приведение бессознательных индивидуалистических стремлений к получению удовольствия в известное соответствие с требованиями внешнего мира, с объективной реальностью. П.Р. формируется в процессе и результате социального становления личности. Оттеснение и частичное замещение принципа удовольствия П.Р. побуждает человека к отказу от безраздельного стремления к скорейшему достижению удовольствия. Однако, в конечном счете, П.Р. действует против принципа удовольствия во имя и в интересах принципа удовольствия, поскольку он лишь отсрочивает удовлетворение и ведет к удовольствию длинным окольным путем. Единство и борьба принципов реальности и удовольствия обусловливает в некоторой части изначальную и извечную конфликтность психической жизни человека и психодинамику.

В.И. Овчаренко

ПРИНЦИП УДОВОЛЬСТВИЯ (лат. principium -- основа, начало) -- по Фрейду, господствующий принцип регуляции психической деятельности, в основе которого лежит изначально присущее человеческому организму бессознательное стремление к получению удовольствия и удовлетворения либо непосредственно, либо опосредованно (в т.ч. путем избегания неудовольствия). П.У., который находится в подчинении у “влечения к смерти” (Танатоса) выводился Фрейдом из принципа постоянства. По Фрейду, течение психических процессов автоматически регулируется П.У., возбуждаясь каждый раз связанным с неудовольствием напряжением и принимая затем направление, совпадающее в конечном счете с уменьшением этого напряжения, т.е. с устранением неудовольствия или получением У. Провозглашая П.У. главенствующим принципом психической жизни, Фрейд все же признавал, что он не управляет течением всех психических процессов, поскольку ему противостоят различные другие силы и условия, в силу чего конечный исход не всегда соответствует П.У. В качестве основной силы, противостоящей П.У., Фрейд рассматривал принцип реальности.

В.И. Овчаренко

ПРИНЦИПЫ ПСИХИЧЕСКОЙ ЖИЗНИ (лат. principium -- основа, начало) -- основания, фундаментальные тенденции, детерминаторы и регуляторы деятельности психики и личности. Представление о существовании П.П.Ж. было разработано в психоаналитическом учении Фрейда, в котором утверждалось существование трех неравнозначных П.П.Ж.: 1. Принципа удовольствия, 2. Принципа реальности и 3. Принципа постоянства.

В.И. Овчаренко

ПРИРОДА -- в предельно широком смысле -- “великое целое” (Гольбах), т.е. все сущее, весь Мир как бесконечное многообразие его конкретных проявлений. В этом смысле понятие П. совпадает с такими научными и философскими категориями как “Бытие”, “Реальность”, “Универсум”, “Вселенная”, “Космос” -- все они, как и термин П., обозначают совокупность всего сущего, включая и самого человека, стремящегося дефинировать (т.е. определить) их. Однако следует иметь в виду, что с развитием естественных наук такое отождествление становится не всегда правомерным. Так, например, космос выступает синонимом астрономического понятия “Вселенная”. Соответственно основным объектом естествознания выступает обычно П. в узком смысле слова -- как естественная среда обитания человека. В этом качестве и понятие П. приобретает не столько философский, сколько конкретно-научный оттенок. Разумеется, оно может быть использовано и философским знанием: например, как альтернатива “второй П.”, т.е. искусственной среды обитания. Между широким и узким смыслами понятия “П.” нет непроходимой грани. Рассматривая П. лишь как земную географическую среду, человек не может не учитывать влияние на нее всего космоса, т.е. П. в широком смысле слова. Поэтому для него “малая П.” всегда есть часть “большой П.”. Кроме того, во всех случаях любой подход к изучению П. предполагает неизбежное участие в ней человека как ее неотъемлемой части: это в какой-то мере уравнивает “малую” и “большую” П., поскольку и та, и другая рассматриваются в качестве реальности, относительно противостоящей человеку и в то же время включающей его. Определения П. не отличаются однозначностью и строгостью. Однако в данном случае какая-либо точная ее дефиниция вряд ли вообще возможна. Дело в том, что П. относится к так называемым “гуманистическим системам”, включающим человека, а, согласно современной логике, определения подобных систем не отвечают высоким стандартам точности и строгости. Не случайно поэтому в подобных ситуациях часто употребляют “размытые” определения, сравнения, метафоры и т.п. -- они могут оказаться яснее и компактнее строгих формальных дефиниций (например: “П. -- это дом Человечества”). Вместе с тем, все эти определения и формулировки являются результатом эволюции человеческих представлений о П. и, в частности, развития философских и естественнонаучных знаний о ней. При этом каждый этап такой эволюции привносил новые смыслы и уточнения в один и тот же языковой термин, который обозначал не просто разное понимание одного и того же предмета, но даже иные по своей сущности предметы. Так, понятие “physis” (греч. -- П.) воспроизводило в философии античности два основных смысла: сущее как таковое и внутренняя сущность предмета (т.е. уже “П. сущего”). Разумеется, эти два значения были взаимодополняющими при анализе вещей. В Новое время преобладающим смыслом понятия П. становится ее статус как объекта естествознания -- из “фюсиса” П. превращается в “натуру”, т.е. в естественное бытие природных явлений. Задачей человека является соответственно познание законов этой “натуры”, как, впрочем, и “натуры” отдельных вещей. Именно в эту эпоху под усиливающимся влиянием естествознания достигает своих вершин “философия П.” -- натурфилософия, ориентирующаяся на фундаментальную науку как свой эталон. Современное понятие П. содержит в снятом виде все первоначальные многозначные смыслы и оттенки. В зависимости от контекста, под П. понимается то все сущее, то естественная и искусственная среда обитания человека, то внутренняя сущность вещей. Это обстоятельство требует умения конкретизировать понятие П. и правильно употреблять его в различных ситуациях. Отношение и интеллектуальное осмысление человеком П. претерпело значительную эволюцию. Известно, что первобытный человек распространял коммуникативные отношения на всю окружающую его П., трактуя свое взаимоотношение с ней как своеобычное “межсубъектное”, где П. выступала ведущей стороной диалога, а человек ее прилежным учеником. Мифологическое сознание исходило из двух установок: признания господства П. над человеком и персонификации природных явлений. В античном обществе, когда искусство человека играло не менее важную роль, чем природное содержание материала, устанавливаются равноправные отношения человека с П. Человек уже не следует за традиционным порядком П., а живет по своим правилам, лишь частично соответствуя законам П. В результате реализуется эстетическое совершенствование П., когда представления о мире организуются не только логикой рассудка, но и чувством красоты, взаимодействием субъекта и объекта. Поэтому для древних греков характерна идея гармонии человека и П., микро‑ и макрокосма, где красота выступала выражением разумности бытия. Средневековый человек жил в едином мире и мир для него -- творение Божье, причем творение совершенное и прекрасное. Место человека -- Земля, которая -- центр мира. Сам он выступает одновременно в двух ипостасях: естественной и Божественной. В таком благом мире упорядочивать и менять следует только человеческую душу, побуждая ее к гармоническому созерцанию мира и единению с Богом. П. средневековый человек рассматривал под влиянием эсхатологических представлений о конечности всякого бытия и ожидания второго пришествия Христа. Поэтому здесь П. обесценивается и теряет значимость будущего: не П. дает эталон человеку, а бесконечный дух. Среди творений Бога именно человек занимает приоритетное место, а не П., и смысл человеческого бытия -- в возвышении над П. Здесь уже не гармония, а обособление, когда человек и П. живут по своим законам, реализуя цели божественного замысла. Отсюда и отрицательное отношение к экспериментальному освоению П. Однако и в этот период существовала потребность построить картину П., которая бы соответствовала сути Священного Писания. Решать эту задачу стали с помощью символа как знака договора. Символизм стал универсальным, ибо мыслить означало вечно открывать скрытые значения. Природные вещи трактовались как знаки, смыслом которых являются идеи, вложенные в мир Богом, а задача человека -- расшифровать эти скрытые смыслы божественного плана творения. Эпоха Возрождения возвращает человека к естественному мироощущению, но здесь наличествует не статическая гармония человека и П., а динамическая, где человек пытается подчинить П. Человек как бы превращается в земного Бога, который должен сотворить П. в соответствии со своими потребностями. Эта идея становится ведущей в сознании 17--18 вв. Орудием этого господства становится экспериментальная наука и математическое естествознание. Ученому Нового времени необходимо было решить задачу, связанную с поиском средств, способных раскрыть “Книгу П.”. Такой подход в перспективе давал возможность построить объективную картину П. и организовать ее систематическое исследование. Новоевропейская наука и философия исходили из уверенности в естественной упорядоченности устройства П., наличия в ней гармонии, доступной рациональному постижению. П. воспринималась как менее активное по сравнению с человеком начало, лишенное внутренней способности к самообновлению, она -- всего лишь объект скрупулезного анализа и возможной переделки на человеческую потребу. Таким образом, в Новое время получает распространение утилитарно-прагматическое отношение к П. как безмерной кладовой для удовлетворения человеческих желаний. С этих пор такая парадигма мышления стала доминировать во всех техногенных цивилизациях вплоть до наших дней. Правда, практически во все времена существовала и определенная оппозиция подобной установке: так, на гармоническое взаимодействие с П. были ориентированы культуры древнего Востока, романтическая традиция в западной мысли, философия русского космизма и др. И тем не менее именно принцип преобразующей деятельности задавал основные нормы человеческой цивилизации и привел, в конечном итоге, к появлению глобальных экологических проблем. Таким образом, можно зафиксировать три основные подходы к проблеме исторического взаимодействия человека и П.: 1) мифологический (подчинение человека П.); 2) научно-технологический (господство человека над П.); 3) диалогический (гармония человека и П.), формирующийся в настоящее время и ориентирующий человека на сотрудничество с П., равноправный диалог с ней. См. также: Метафизика, Онтология, Глобальные проблемы современности, Катастрофизм, Экологический кризис.

А.В. Барковская

ПРИСУТСТВИЕ -- см. МЕТАФИЗИКА ОТСУТСТВИЯ

ПРИЧИНА и СЛЕДСТВИЕ -- философские категории, фиксирующие генетическую связь между явлениями, при которой одно явление (П.) своим действием вызывает (порождает) другое явление (С.). Основой причинных связей выступает взаимодействие явлений или объектов. Аналитическое “расчленение” взаимодействия на относительно простые (“элементарные”) исходные взаимосвязи позволяет обозначить причинно-следственную связь как однонаправленное воздействие, идущее от П. к С. как результату. Взаимодействие П. и С. имеет ряд основных характеристик, совокупность которых выделяет причинно-следственную связь из множества иных связей природного и социального мира. П. и С. связаны генетическим типом отношений. П. не просто предшествует С. во времени, но посредством переноса вещества, энергии, информации обусловливает его возникновение и существование. Например, взаимодействие электрона и позитрона является П. возникновения двух фотонов, солнечный свет -- явления фотосинтеза и т.д. С. несводимо к исходной П., т.к. каждый конкретный акт причинения является необратимым. П. “угасает” в С., преломляясь через структурные, функциональные, динамические и др. особенности объекта или явления. Генетический характер взаимосвязи П. и С. обусловливает ее субстанциональный характер. Взаимодействие П. и С. не совпадают во времени: П. всегда предшествует С. Асинхронность П. и С. является одним из коррелятов необратимости времени. С., в свою очередь, может выступить в качестве П. для другого явления, но уже в ином взаимодействии; С. также может воздействовать на исходную П. (так называемые обратные связи), но уже в ином временном интервале. Взаимосвязь П. и С. имеет объективный и необходимый характер. При точно обозначенных условиях осуществляется закон причинности: равная П. вызывает равное С. Поиск причинно-следственных закономерностей является необходимым инструментом познания объекта или процесса. При этом исследователю приходится абстрагироваться от множества иных зависимостей и отношений, в реальности находящихся в сложном взаимодействии. Принцип причинности всегда был в центре философского и конкретно-научного интереса в силу своей мировоззренческой значимости, онтологического статуса, роли в организации познания. Исторически принцип причинности был первым универсальным объяснительным принципом в научном познании. Изучение наукой достаточно простых механических объектов в 17--18 вв. давало возможность изучать их как совокупность отдельных причинно-следственных актов или цепочек. Универсальность причинно-следственных связей и успехи в их познании привели к абсолютизации объяснительного и онтологического статуса принципа причинности. Так называемый лапласовский (см. Лаплас) детерминизм в конце 18 в. закрепил доминанту причинного типа объяснения в науке того времени. Однако, переход науки к более сложным объектам: статистическим, кибернетического типа, саморазвивающимся, рефлексивным системам -- обнаружил множество иных, непричинных зависимостей: функциональных, структурных, целевых, связей состояний, коррелятивных и т.д. Это дало толчок к углублению и развитию понятий П. и С.: в исследование включаются такие понятия, как “разветвленная цепь причинения”, “обратные связи”, “динамическая и статистическая причинность”, “системная причинность” и т.д. В настоящее время углубление понятий П. и С. происходит на основе учения о детерминизме. (См. также: Синергетика, Пригожин, “Смерть Бога”, Неодетерминизм.)

И.А. Медведева

ПРОБЛЕМА (греч. problema -- преграда, трудность, задача) -- в широком смысле -- сложный теоретический или практический вопрос, требующий разрешения; в узком смысле -- ситуация, характеризующаяся недостаточностью средств для достижения некоторой цели. Творчество как процесс создания нового неизбежно связано с постановкой и разрешением П. Разрешение всякой П. можно представить как ряд последовательных, взаимосвязанных шагов, ведущих, в конечном счете, к уменьшению неопределенности в знаниях и деятельности человека и, тем не менее, до самого последнего момента отличающихся недостаточностью возможностей для получения окончательного решения, являющегося целью творческого поиска. Цель П. достигается лишь тогда, когда вырабатывается идея, могущая выполнить роль необходимого и достаточного средства для получения такого решения. Тем самым П. преобразуется в задачу, решаемую по правилам преобразования ее условий. Возникновение П. детерминировано предшествующим знаниям и господствующими ценностными установками и определяется, в конечном счете, социальными потребностями людей. Благодаря ценностным установкам в П. вводятся компоненты, считающиеся важными, необходимыми для того или иного этапа творческой деятельности и содержащие критерий приемлемости или предпочтительности отыскиваемого решения, запрещающую и разрешающую информацию для ведения стратегии и тактики его выработки. Вместе с тем, условия, необходимые для возникновения П., не обязательно являются условиями, необходимыми для ее разрешения. В процессе вызревания П. многие из них отбрасываются как избыточные или противоречивые. Вместе с тем, противоречия познания и П. -- не тождественные понятия. Появление противоречия может свидетельствовать о необходимости запрета на определенные этапы или результаты деятельности, но не выдвижения П. Кроме того, противоречие вызывает постановку П. лишь при надлежащей ценностно-познавательной ориентации человека, а именно, когда он руководствуется в своей деятельности идеалами единства и непротиворечивости ее результатов. В процессе творчества происходит отделение действительных от мнимых и сомнительных П., необходимо сопутствующих творчеству. Критерии отделения могут быть подразделены на два класса -- в зависимости от того, относятся ли они к форме или содержанию П. К важнейшим критериям формального характера относятся соблюдение правил языка, применяемого для формулирования П. Критерии содержательного характера могут быть сформулированы по отношению к предпосылкам (условиям) и выдвигаемой цели. Предпосылки формулирования действительных П. должны: а) содержать истинные положения; б) заключать в себе знания и ценностные ориентиры, имеющие необходимый характер для данного этапа творчества; в) формулироваться ясно. Цель соответственно должна: а) выражаться на языке предпосылок; б) не вступать в противоречие со средствами своего достижения; в) быть содержательнее имеющихся исследовательских средств; г) удовлетворять требованию последовательности при выдвижении; д) предполагать наличие надежного способа проверки результата; е) формулироваться ясно.

В.Ф. Берков

ПРОБЛЕМАТИЗАЦИЯ -- формы и методы постановки и употребления проблем в мышлении. П. определяется через трактовку смысла и функции проблемы в деятельности и мышлении. Термин проблема (в данном контексте) употребляется как минимум в трех смысловых значениях: 1) как препятствие в деятельности, непреодолимое наличными и известными деятелю средствами и методами. Собственно проблема в этом смысле характеризует не само препятствие, а отношение деятеля к препятствию (она есть субъективное отношение к препятствиям при достижении целей). В такой субъективной трактовке проблема может восприниматься как вызов, требующий ответа, усилия, подвига или изобретения. Для того, чтобы препятствие в деятельности стало проблемой, кроме субъективного восприятия его как вызова необходима соответствующая эпистемическая ситуация, в которой возможно решение проблемы. Например, выражение “летательный аппарат тяжелее воздуха” обретает откровенный характер вызова для инженерного мышления и творчества в период после изобретения воздушного шара, когда искусственный полет человека в принципе возможен, но на аппаратах легче воздуха, с одной стороны, и при наличии знаний аэродинамики и баллистики -- с другой. 2) как “ученое незнание” или знание о незнании. Со времен Николая Кузанского очерчивание в знании зоны незнания широко используется как мотивирующий прием в организации исследований. Все географические знания получены экспедициями, направляемыми в те места земного шара, которые помечены “белыми пятнами” на его модели -- глобусе. Аналогичную функцию выполняли сочинения типа “Мировых загадок” Геккеля, даже если они выражались в форме -- “не знаем и никогда не узнаем”, как у П. Дюбуа-Раймона. 3) как столкновение двух внутренне непротиворечивых знаний об одном и том же. Самым древним и классическим примером проблемы этого типа являются некоторые античные апории. В апориях элеатов упор делался на противоположности рассудочного вывода из данных чувственного опыта: “Стрела”, “Ахиллес и черепаха” и др. У поздних софистов и в рамках Мегарской школы (см. Сократические школы) более популярными стали иные, формально-номинативные парадоксы: “Лжец”, “Брадобрей”, “Лысый”, или грамматические ловушки, например, “Рогатый”, где не соблюдается закон тождества, хотя это может быть незаметным на некотором этапе развития логики. Функция проблем этого типа в развитии знания описывается схемой: тезис -- антитезис -- синтезис. Понятно, что проблемы второго и третьего типа сами могут становиться препятствиями в деятельности, особенно, если это деятельность, ориентированная на познание. Тогда логические парадоксы и “ученое незнание” (Николай Кузанский) сами становятся вызовом, а проблема -- объектом пересечения логики, онтологии и этики. Основная трудность проблем и П. состоит в том, чтобы тезис и антитезис относились к одному и тому же объекту. В противном случае получается просто паралогизм или логическая ошибка -- нарушение закона тождества. Поэтому нельзя представлять П. просто как оппозицию двух логических суждений, это только форма выражения проблемы. В П. противопоставляются типы и формы знания, способы и методы доказательства и обоснования. Для античности было актуальным противопоставление застывшего традиционного знания и обычая, с одной стороны, и динамичного полисного политического знания, с другой, чувственного обоснования знания обывателя и противоположного ему рассудочно-абстрактного обоснования и доказательства софиста или философа. Схоласты пытались добиться согласования “двух истин”: истины откровения (теология) и истин разума и здравого смысла (философия и практическая жизнь). Для методологов науки Нового времени (Галилей, Ф. Бэкон, Декарт) принципиальное значение приобрела оппозиция дедуктивного вывода и индуктивного экспериментального доказательства (рационализм и эмпиризм). Кант специально останавливается на проблемах чистого разума -- антиномиях, а Гегель формулирует для работы с ними законы “единства и борьбы противоположностей” и “отрицания отрицания”. После Канта и Гегеля к П. перестали относиться как к предмету философских спекуляций. Проблемы стали материалом и содержанием методологической рефлексии. Различные направления методологии разрабатывали техники П. и определяли разные функции проблем в структуре метода. Предлагалось даже выделение исследований проблемы в специальную дисциплину -- апоретику (Н. Гартман). В 19 в. остро стояла проблема применимости естественнонаучного метода в гуманитарных исследованиях, а в 20 -- актуализировалась оппозиция натуралистического и деятельностного подходов в науке, инженерии и гуманитарной практике. Итак, П. может быть представлена как организованность трех действительностей: критико-онтологической (отнесение тезиса и антитезиса к объему, причем одному), логико-технической (форма выражения и техники П.) и этической (субъективация вызова, прагматический мотив поведения и деятельности). Так, например, Галилею при сравнении двух утверждений “ускорение свободного падения зависит от массы тела” и “ускорение свободного падения -- константа” пришлось провести онтологическую критику и показать, что эти утверждения относятся к разным объектам: к падению тел в воздухе и к падению теп в идеальной пустоте. Затем ему пришлось отказаться от формально-логических рассуждений Аристотеля и воспользоваться формой представления движения, предложенной Николаем Оремом. Кроме того, ему пришлось принять вызов и набраться смелости для противостояния авторитету Аристотеля. Таким образом, проблема может быть понята только как историческое явление или как организованность в исторической практике. Как триединство онтологии, логики и этики она может быть решена, диалектически снята в синтезисе, или она может утратить актуальность, после чего в культуре сохраняется только логическая форма выражения проблемы, которая уже ни для кого не способна стать вызовом. Кроме того, могут измениться объектные представления (идеальная пустота Галилея и торричелева пустота, эмпирически открытая много лет спустя), может измениться научная парадигма. А если мотивирующий заряд проблемы сохраняется для философа иной эпохи (например, апория “Лжец” для Рассела), то выражается она уже в иных знаках, логиках и языках. В истории философии и науки проблемы имеют самостоятельное значение независимо от их решения. Например, как аргумент в критике -- парадокс “третьего человека”, сформулированный Аристотелем в “Метафизике” для критики платоновского мира идей; как тема философствования или предмет многолетней дискуссии -- проблема универсалий в средневековой философии, или психофизическая проблема в физиологии и психологии 19 в. и т.д.; как инструмент фальсификации научной теории (Поппер) -- проблема свободного падения тел, сформулированная Галилеем для фальсификации представлений Аристотеля, или почти аналогичная галилеевской проблема неаддитивности света, возникшая в классической физике после эксперимента Майкельсона-Морли.

В.В. Мацкевич

ПРОВИДЕНИЕ -- см. ПРОВИДЕНЦИАЛИЗМ

ПРОВИДЕНЦИАЛИЗМ (лат. providentio -- предвижу) -- специфическая для теизма концепция истории, в свете которой исторический процесс мыслится как реализация Божественного промысла, имеющего своей целью спасение человечества (см. Теизм). Может быть рассмотрен как результат апплицирования на социальную сферу парадигмальной интерпретационной матрицы теургии (см. Теургия). Концептуальные основы П. заложены в трактате Августина “О Граде Божием” и связаны с эсхатологической идеей о втором пришествии. П. фундирован презумпцией непостижимости Божьего промысла: от исходной максимы “неисповедимы пути Господни” -- до концепции “иронии истории” в современных версиях протестантизма, что задает концептуальный контекст, в рамках которого проблема свободы воли оказывается принципиально неартикулируемой: трактовка провидения как предопределения связывает индивидуальные проекции феномена благодати и перспектив спасения с изначальным определением Богом того или иного субъекта к спасению в соответствии с высшим и недоступным человеческому пониманию целевым планом (наиболее ярко -- в кальвинизме). Однако, если исходная парадигма П. (“Бог работает через человека”) делала акцент на Божественном провидении и семантически исключала индивидуальное целеполагание из эволюционного разворачивания исторического процесса, то в современных версиях протестантской этики акцент смещен к человеческому полюсу приведенной формулы: “человек реализует волю Божью” (теология “смерти Бога” -- см. Смерть субъекта -- и программа “евангельского христианского атеизма”: У. Гамильтон, Д. Бонхеффер, Т. Альтицер и др.). П. выступает концептуальной основой христианской историографии -- начиная с предложенной Августином трактовки истории как эсхатологического пути к “Царствию Божиему” и вплоть до историографической концепции Л. Ранке и Шлегеля и ее современных интерпретаций в неотомизме; аналогично -- в протестантизме, как в ортодоксальных его версиях (социальные модели У. Фитча, М. Минкса, М. Марти), так и в модернистских (от диалектической теологии до “теологии надежды”: Тиллих, Р. Нибур, М. Мольтман, Г. Ваханян и др.).

М.А. Можейко

ПРОГНОЗ -- вероятностное научно обоснованное суждение о состоянии какого-либо явления в будущем. Критериями типологизации П. могут быть их цели, задачи, объекты, предметы, проблемы, характер, период упреждения, методы и т.д. В качестве основополагающего выступает проблемно-целевой критерий, по которому различаются П. поисковые и нормативные. Поисковый П. представляет собой определение возможных состояний явления в будущем на основе гипотетического перенесения в будущее тенденций, присущих явлению в прошлом и настоящем. При этом исключается из рассмотрения возможное принятие решений, реализация которых способна повлиять на тенденции радикальным образом, в т.ч. вызвать т.наз. самоосуществление или саморазрушение П. Т.обр. поисковым П. определяются наиболее вероятные перспективы при условии сохранения наличных тенденций. Нормативный П. представляет собой определение путей и сроков достижения возможных состояний явления, которые являются желательными. Данному П. предпосылается задание норм, идеалов, стимулов, целей. Построение поискового П. осуществляется на определенной шкале (поле, спектре) возможностей, на которой затем устанавливается степень вероятности прогнозируемого явления. При нормативном прогнозировании аналогичное распределение вероятностей осуществляется в обратном порядке, от заданного состояния к наблюдаемым тенденциям -- тем самым производится вероятностное описание возможных путей достижения некоторых целей. Применение П. в сфере управления, обслуживание ими различных форм конкретизации управления (целеполагания, планирования, проектирования, организации управления) позволяет выделить ряд соответствующих подтипов поисковых и нормативных П.: 1) Целевой П. (собственно желаемых состояний) определяет, что именно желательно и почему. 2) Плановый П. определяет, как, в каком направлении ориентировать планирование, чтобы эффективнее достичь желательных целей. 3) Программный П. возможных путей, мер и условий достижения предполагаемого желательного состояния прогнозируемого явления определяет, что конкретно необходимо, чтобы достичь желаемого. 4) Проектный П. конкретных образов того или иного явления в будущем при допущении ряда отсутствующих в данное время условий отвечает на вопрос, как это возможно и как может выглядеть. 5) Организационный П. текущих решений (в сфере управления для достижения предусмотренного желаемого состояния явления, поставленных целей отвечает на вопрос, в каком направлении ориентировать решения для постижения цели. По промежутку времени, на который рассчитывается П. (периоду упреждения) различаются П. оперативные (текущие), кратко-, средне-, долго- и дальнесрочные (сверхдолгосрочные). Оперативный П. рассчитывается, как правило, на перспективу, на протяжении которой не ожидается существенных изменений исследуемого объекта. Краткосрочный Ï. -- на перспективу только количественных изменений. Долгосрочный Ï. -- не только количественных, но (преимущественно) качественных изменений. Среднесрочный П. охватывает перспективу между кратко- и долгосрочным П., с преобладанием количественных изменений над качественными, дальнесрочный (сверхдолгосрочный) П. строится на перспективу, когда ожидаемые качественные изменения будут столь значительны, что позволяют говорить только о самых общих возможностях развития природы и общества. Оперативные П. содержат, как правило, детально-количественные оценки, краткосрочные П. -- общие количественные, среднесрочные Ï. -- количественно-качественные, долгосрочные Ï. -- качественно-количественные, дальнесрочные Ï. -- общие количественные оценки. Конкретные временные границы периодов упреждения П. зависят от объекта исследования, характера и цели данного П. В социально-экономических П. эмпирически установлены следующие масштабы: оперативные П. -- до 1 мес., краткосрочные Ï. -- до 1 года, среднесрочные Ï. -- несколько (как правило, 5 лет), долгосрочные П. -- на период от 5 до 15--20 лет, дальнесрочные -- за пределами долгосрочных. По объекту исследования различаются П. естествоведческие, научно-технические и обществоведческие. Естествоведческие П. делаются касательно явлений, на которые невозможно повлиять средствами социального управления и делятся на следующие подтипы: метеорологические, гидрологические, геологические, биологические (включая фенологические и сельскохозяйственные), медико-биологические, космологические, физико-химические (П. явлений микромира). Научно-технические П. в узком смысле (технологические, инженерные) касаются перспектив состояний всех явлений техносферы (материалов, механизмов, приборов и т. п.). В широком смысле они охватывают перспективы развития научно-технического прогресса: науки (ее структуры, кадров, учреждений и т. д.) и техники (в промышленности, строительстве, сельском хозяйстве, связи и т. д.). Обществоведческие П. делаются относительно явлений, на которые возможно влияние средств социального управления, вплоть до явлений самоосуществления или саморазрушения П. К этой группе относятся П.: социально-медицинские, социально-географические (перспектив освоения земной поверхности), социально-экологические, социально-космические (перспектив освоения космоса), экономические, социологические (или социальные в узком смысле -- перспектив развития социальных отношений), психологические П. (личности, ее поведения, деятельности), демографические, филолого-этнографические, архитектурно-градостроительные, образовательно-педагогические, культурно-эстетические, государственно-правовые, внутриполитические, внешнеполитические, военные. По возможности управленческого воздействия научно-технические П. занимают промежуточное место между естествоведческими и обществоведческими.

М.Н. Мазаник

ПРОГНОЗИРОВАНИЕ -- в широком смысле -- разработка прогнозов; в узком -- специальное научное исследование, предметом которого выступают перспективы развития явления. П. несводимо к созданию определенной картины будущего и предполагает учет многосторонней детерминации развития исследуемых явлений, а также наличия ряда возможных вариантов. Как одна из форм научного предвидения, П. в социальной сфере связано с целеполаганием, планированием, проектированием, управлением. Теория и практика П. носит название “прогностика” (в широком значении термина). П. использует три основных взаимодополняющих источника информации о будущем: оценка перспектив развития исследуемого явления на основании опыта, чаще всего на основе аналогии с уже изученными сходными явлениями и процессами; условное продолжение в будущее тенденций, закономерности развития которых в прошлом и настоящем достаточно хорошо известны (экстраполяция); создание модели будующего состояния исследуемого явления, процесса в соответствии с ожидаемым или желательным изменением ряда условий, перспективы развития которых достаточно хорошо известны. Этим источникам соответствуют следующие способы П.: 1) Опрос населения, экспертов (анкетирование, интервьюирование) с целью объективизации, упорядочения индивидуальных оценок прогнозного характера. 2) Экстраполирование и интерполирование, т.е. построение динамических рядов показателей прогнозируемого явления на протяжении периодов основания прогноза в прошлом и упреждения прогноза в будущем (ретроспекции и проспекции прогнозных разработок). 3) Моделирование -- построение поисковых и нормативных моделей с учетом вероятного или желательного изменения прогнозируемого явления на период упреждения прогноза по имеющимся прямым или косвенным данным о масштабах и направлении изменений. Наиболее эффективными прогнозными моделями являются системы уравнений. В качестве моделей могут быть использованы также сценарии, имитации, графы, матрицы, подборки показателей, графические изображения. Каждый из приведенных способов П. не применяется изолированно и реализуется только в сочетании с двумя другими. В П. применяются также методы аналогии, индукции и дедукции, различные статистические, экономические, социологические и другие методы. Конкретные методики, по которым ведется П., образуются путем сочетания ряда методов. Иногда несколько методик составляют т.наз. прогнозирующую систему. Типовая методика П. состоит из следующих основных этапов исследования: 1) Предпрогнозная ориентация (определение объекта, предмета, проблемы, целей, задач, времени упреждения, рабочих гипотез, методов, структуры и организации исследования). 2) Построение исходной (базовой) модели прогнозируемого объекта методами системного анализа. 3) Сбор данных прогнозного фона (совокупности внешних по отношению к объекту П. условий, существенных для решения задачи прогноза). 4) Построение динамических рядов показателей методами экстраполяции. 5) Построение серии гипотетических (предварительных) поисковых моделей методами поискового анализа. 6) Построение серии гипотетических (предварительных) поисковых моделей методами нормативного анализа. 7) Оценка достоверности, обоснованности, точности прогноза (обычно опросом экспертов). 8) Выработка рекомендаций для решений в сфере управления. 9) Экспертиза прогноза. 10) Вновь предпрогнозная ориентация.

М.Н. Мазаник

ПРОГРАММА (греч. programma -- объявление, предписание) -- способ пошаговой (поэтапной) организации деятельности по развертыванию какого-либо содержания, а также по организации и реализации познавательных (исследовательских) содержаний и процедур. Конечная цель, которую призвана реализовать П., всегда формулируется как возможная, желательная, должная, соотносимая с каким-либо идеалом, предполагающая вариативные пути своего достижения и не содержащая изначальных гарантий своей реализуемости. В этом отношении она отличается от “сценарного” способа организации деятельности, где цель (финитность) предзадается изначально, хотя и может варьироваться в зависимости от индивидуального мастерства социальных акторов. П. предполагает свое переопределение, перезадание, как минимум -- уточнение (если она задается жестко) в ходе реализации каждого из этапов (шагов) -- как в плане удержания продуцируемых новых содержаний, требующих постоянной рефлексии над собой, так и в плане отслеживания процедур деятельности и оценки их эффективности. Каждое последующее решение принимается на основе реализации предыдущих, ретроспективно видоизменяя и их. Таким образом, внутри принятой П. субъект приобретает достаточную автономность и активную позицию. В этом отношении П. противостоит “рецептурному” способу задания деятельности, предполагающему точную выверенность каждого шага и решения и запрещающему какую-либо самодеятельность субъекта, который обязан строго следовать предписанному плану. Сам же “рецепт” обнаруживается через серию проб и ошибок, а будучи найденным, догматизируется и транслируется в последующем без каких-либо изменений. Разные “рецепты” предполагают строго разграниченную локализацию в социокультурном пространстве, они закрепляются за конкретными носителями, максимально ограничивающими к ним доступ “другим”, т.е. носителям иных “рецептов”. Поэтому даже если какие-то изменения в “рецептуре” и происходят, то они не “публикуются”, а наоборот, скрываются. Своеобразное сочетание П. и рецепта представляет собой канон. Последний предполагает программное поле, содержащее внутри себя возможные варианты решений и действований, но последние оформляются как “рецепты”, что, порождая индивидуальную стилистику, препятствует выходу за пределы канона. Канон нельзя поменять, как можно поменять П. П. и канон можно рассматривать как метатексты, содержащие правила построения конкретных текстов. Однако, если канон направлен на закрепление традиции, и личностное начало в нем вторично (рукой иконописца водит Провидение), то П. презентирует собой тип инновационной практики, в которой личный вклад каждого строго фиксируется и налагается запрет на повтор и плагиат. Кроме того, если канон развертывается по линейной схеме (предписанная последовательность шагов), то П. может (и в последнее время все больше) строиться по многоуровневой схеме, где программирование отдельных задач идет параллельно друг другу и постоянно накладывается друг на друга. В этом отношении работа с П. близка работе со схемами (схемотехниками), однако в отличие от последних, программирование всегда предполагает выход в “натурный” режим работы, свою предметную (объективированную) развертку. В более узком смысле понятие П. как способа организации и реализации исследовательских и познавательных содержаний и процедур наиболее отчетливо презентируют П. социологического исследования, с одной стороны, и концепция “сильной П.” как способа удержания когнитивной рамки в целом, -- с другой. П. социологического исследования понимается как документ, содержащий изложение теоретико-методологических предпосылок, структурирование концепции, целей и гипотез реализуемого проекта (методологическая часть П.) с пошаговым прописыванием процедур и техник его развертывания, а также способов контроля (проверки, анализа и рефлексии), получаемых в исследовании содержаний (процедурная часть П.). Проект “сильной П.” был оформлен в рамках социологии знания в книге Д. Блура “Знание и социальные представления” (1976). Знание понимается здесь прежде всего как определенный культурный ресурс, позволяющий упорядочивать действительность и осуществлять контроль над ней, в частности -- через владение коммуникациями. Это предполагает социально поддерживаемое согласие относительно возможных способов работы со знанием и постоянную модификацию имеющихся понятийно выраженных содержаний знания. Таким образом “сильная П.” определяется не только своими способностями рационально организовывать знание, но и, программируя действия людей, задавать определенные социальные порядки. Тем самым происходит замыкание узкого и широкого понимания П. в общей социальной рамке и универсализация программных типов организации содержаний и деятельностей, по крайней мере, внутри европейского культурного ареала.

В.Л. Абушенко

ПРОГРАММИРОВАНИЕ-- особая форма организации проблемного мышления и деятельности. Расширяющееся в настоящее время пространство развития -- превалирование процессов искусственных преобразований -- указывает на то, что в мире массовое распространение получают гуманитарные технологии, проявляющие проблемную организацию мышления и деятельности. Такая организация реализуется в разных формах, из числа которых можно выделяется П. Как гуманитарная технология, П. представляется мысленной имитацией (проигрыванием) предстоящей работы в целом, которая по мере осуществления переходит непосредственно в исполнение самой работы “в натуре” (т.е. П. является гуманитарной технологией “работы с будущим”, позволяющей человеку обеспечить процесс развития). П. предполагает смену естественно-научного подхода на деятельностный, который так или иначе включает искусственную компоненту, требует критического анализа, оценки и проблематизации настоящего (в рамках естественно-научного подхода строительство будущего невозможно в принципе, т.к. естественная наука лишь прогнозирует будущее своих объектов, которое ей неподвластно и от нее не зависит). Именно поэтому гуманитарное П. позволяет наряду с известным программировать также и неизвестное; субъект же П. должен иметь средства и методы: а) фиксации этого неизвестного (“знания о незнании”), б) преобразования неизвестного в известное. Содержанием П. является разработка программы. Программа в таком контексте -- особая форма связывания идеальной и социокультурной действительностей, своеобразный способ перехода из одной в другую. В таком понимании программы любого типа и уровня не могут и не должны содержать лозунгов и призывов (место которых в документах другого рода, например, в манифестах): в отличие от лозунга, программа должна давать конкретный и развернутый ответ на вопрос “Что делать?”. Кроме того, в отличие от плана, который всегда составляется “от достигнутого” (т.к. запланировать можно только известное), программа должна обеспечивать прорыв в будущее: она задается как ряд этапов, на которых постоянно производится проектная работа -- создание альтернативных и конкурирующих проектов, направленных на решение поставленных в рамках программы реализационных задач. Именно поэтому в СМД-методологии под программой понимается искусство и наука организации, призванные соорганизовывать деятельность людей, имеющих разнонаправленные цели и интересы. В программе фиксируются только типы работ (а не их содержание) и принципы их соорганизации, т.е. в отличие от проекта программа бессодержательна: приступая к решению какой-то сложной социотехнической задачи, деятель должен себя вообще выключить из работы по содержанию и сконцентрировать все внимание и энергию на осуществляющихся работах независимо от их содержания. Вся суть такой бессодержательной деятельности заключается в том, что в позиции программиста необходимо одновременно в исходный, нулевой момент времени начать и параллельно проводить очень много разных работ, т.к. нет ни средств, ни времени проводить эти работы по отдельности. Проблемный характер мышления и деятельности проявляется в том, что П. включает в себя постоянный процесс проблематизации: еще не решенные проблемы и задачи, еще не выполненные работы -- “ячейки или “дырки” -- суть основные элементы программы -- непрерывно оконтуриваются, прорисовываются, а затем заполняются. А в ходе их заполнения прорисовываются новые “дырки” -- ставятся новые задачи и проблемы, которые необходимо решить в рамках данной программы. Программа считается законченной -- реализованной -- со “снятием” проблем, лежащих в ее основании (или решением задач, ее породивших). Таким образом, П. выступает средством организации работы и самоорганизации ее участников не только в условиях неопределенности, но и в условиях недостаточности средств и методов, онтологических картин и представлений. Соответственно, можно утверждать, что программная организация работ в корне отличается от т.наз. “плановой” по ряду признаков: 1. Программу нельзя построить, а потом реализовать. Построение программы включает ее реализацию, ибо П. есть средство организации и соорганизации работ, которые выполняются в контексте программы и в процессе П. Иначе говоря, программа -- это нечто вроде сетки, “набрасываемой” на человеческую деятельность и мыследеятельность, сетки, особым образом структурирующей и организующей эту деятельность. Но “набрасывается” она не на исполнителей, а на работы, которые, занимая свои функциональные места в ячейках сетки, становятся органической составной частью программы. Таким образом программа естественным образом переходит (или перерастает) в реализацию; 2. Программа не может быть “спущена” исполнителям, “доведена” до них. Программная организация предполагает, что каждый участник работы -- исполнитель -- сам программирует свою работу, но обязательно в рамках и контексте целого (иначе он не сможет самоопределиться и прорисовать ситуацию). Следовательно, по своей сути П. -- демократическая форма организации коллективной работы; 3. Характерной чертой П. является проблемная организация работ. Благодаря такой организации дело движется не только вперед -- на раз и навсегда зафиксированном уровне понимания ситуации и целей (что характерно для задачной организации), -- но и вглубь: мы периодически пересматриваем свое самоопределение, цели, ситуацию, сообразуясь с непрерывно перестраивающейся сеткой (которая, соответственно, тоже перестраивается и меняется с пересмотром целей, ситуации). Таким образом, функционирование программы обеспечивается движением вперед -- к уже поставленным целям, ее развитие (впрочем, как и программистов) -- движением вглубь, к пересмотру целей и задач. Такое двойное движение накладывает запрет на последовательное выполнение отдельных видов работ, входящих в схему П. Именно поэтому их приходится выполнять одновременно и тогда (в отличии от плана или проекта) в программе не разделяются ее разработка и реализация (в частности, реализация программы начинается одновременно с ее разработкой); 4. Обоснование входит в программу как ее органическая составная часть, т.е. программа не нуждается в специальном обосновании. Основанием программы оказывается неудовлетворенность ее будущих авторов и исполнителей существующей ситуацией. Эта неудовлетворенность проявляется и в прорисовке ими ситуации, и в самоопределении, и в целеполагании. И именно этот блок выполняет функции обоснования программы. В этом случае оказывается, что программа может “зародиться” в любой точке общества: она может стать продуктом деятельности любого “не-удовлетворенного”, начавшего анализировать ситуацию, в которую он так или иначе вписан, и которая его (по тем или иным причинам) не устраивает. Это и есть то, что называется инициатива, но облеченная в особую форму -- программную); 5. Двигателем программы является проблематизация, а ее “горючим” -- конфликты: различие ценностных ориентаций, разнонаправленность целей и интересов участников общей работы непрерывно порождает конфликты. Если при этом в споре рождается “истина”, то мы получаем задачи, которые нам надо решать (чаще же в споре рождается проблема, требующая для своего решения разработки специальных средств и методов, но это уже задача науки и методологии). “Истина” -- это не то абсолютное понимание значения и смысла, одинаковое для всех и всегда. Под истиной здесь понимаются те смыслы, о которых договорились участники работы с будущим, т.е. согласованные ими для себя и актуальные в этом временном периоде значения понятий, с которыми им предстоит работать. Это в таком ракурсе и есть “концепция” -- идеальное представление о будущем, разделяемое теми, кто программирует ее (концепции) осуществление. Для программистов необходимыми условиями осуществления концептуализации (разработки концепции и, соответственно, разработки своих замыслов) являются проблематизация имеющейся ситуации и его самоопределение. Под самоопределением понимается основной механизм обретения и проявления внутренней свободы -- процесс и результат выбора человеком своей позиции, целей и средств самоосуществления в конкретных обстоятельствах жизни, в котором последовательная рефлексия действий, деятельности, бытия выступает в качестве способа самоопределения. Именно рефлексия служит и ключом к реализации замыслов, и средством интенсификации интеллектуальных функций (мышления, понимания, мысль-коммуникации, мыследействия), образующих систему мыследеятельности. Поэтому отсутствие рефлексии столь губительно для человека и общества, тогда как именно ее наличие является необходимым условием осуществления гуманитарной технологии -- строительства будущего. Такое понимание базируется на деятельностной парадигматике: мир человека -- это мир его мышления и деятельности, и природа (социокультурная ситуация, информация и т.д.) входит в него не непосредственно, а опосредованно -- как объект деятельности и мышления. Следовательно, при работе с будущим “переделке” подлежит непосредственно мир мышления и деятельности работающего (а то, в какой мере и как это скажется на включенной в него природе -- вещах, социальных институтах, профессиональной деятельности и т.д. -- отдельная тема для рассмотрения), т.е. его работа с мечтой -- расширение плана идеального, которая становится первым шагом П. развития. “Идеальный план” -- это гуманитарное знание (собранные человеком воедино смыслы, соответствующие им знаки и их значения, которые ”живут” в его понятийном аппарате). Концепция как особая форма существования понятий является средством формирования идеальной действительности, образования и самообразования, самосотворения участников процесса работы с будущим. При этом необходимо четко понимать, что производимые ими действия по программе изменяют первоначальную ситуацию. Следовательно, каждый раз новая ситуация требует пересмотра концепции (что изначально должно быть предусмотрено в программе) и, соответственно, перенормирования деятельности. Получается, что разработка идеи и есть собственно П., “втягивающие” в себя и проектирование, и процесс ее (идеи) реализации. Поэтому ответственность за реализацию своих идей должна ложиться на плечи авторов-разработчиков: гуманитарные программу и проекты, разработанные одной авторской группой, нельзя передать кому-то другому для их осуществления. При необходимости расширения пространства работ, каждый раз включающихся в программу новых участников необходимо “посвящать” в деятельность, передавая им всю полноту программного замысла. Соответственно, реализуемость, практичность и эффективность замыслов оказывается прямой функцией форм самоорганизации, принимаемых авторской группой. С позиций деятельностного подхода жизнедеятельность человека характеризуется постоянным воспроизведением отношений “ситуация -- способ деятельности”, где “ситуация” означает условия протекания жизненных процессов, а “деятельность” -- способы присвоения, а значит, и формирования ситуации. Соответственно, уровень социальной активности человека будет определяться качеством присваиваемой и образуемой им ситуации, владением способами присвоения и образования ситуации, организации деятельности по ее преобразованию, реализации преобразований и проявлению отношения к преобразованной ситуации и своим действиям по ее преобразованию. Перечисленные факторы являются составными частями П. как средства реализации гуманитарных технологий. Человек же, обладающий данными технологиями, является профессионалом -- человеком, способным не только выполнить существующие нормы профессиональной деятельности, но и реализовать то, что он хочет (считает нужным), изменяя при этом в случае необходимости и сами нормы профессиональной деятельности (известные ему как нормативно-одобренные способы деятельности), который в отличие от специалиста способен к развитию себя, собственной деятельности и целостной сферы своей профессиональной деятельности, кооперации с другими людьми и т.д. Активность профессионала выражается в мышлении, характере его мыследеятельности и регулируется его личностными ценностями и ситуационными целями. Профессионал -- это субъект, у которого профессиональная деятельность входит в сферу его личностных ценностей и смыслов. Он деятель, обладающий своей профессиональной позицией. Профессиональная позиция человека описывается не только совокупностью его символических “капиталов” (экономическим, информационно-образовательным, социальным потенциалами), но и теми специфическими видами практик, которые он осуществляет; она рассматривается как понятие, характеризующее профессиональную деятельность человека и его возможности в обеспечении развития сферы профессиональной деятельности. Содержательно профессиональная позиция определяется как личностная философия человека (ценности, носителем которых он является) в сочетании со способностью занимать определенные места в кооперированной сфере деятельности. Профессиональную позицию человека можно описать через определение его: а) уровня целеполагания, характеризующего наличие или отсутствие личностного смысла в деятельности и ее направленность; б) профессионального тезауруса (оперативного понятийного аппарата), предъявляющего уровень владения профессиональным языком и возможность артикулировать то, что он делает и собирается делать; в) технического репертуара (имеющегося набора средств и навыков для осуществления деятельности в профессиональной сфере), обеспечивающего возможность реализации человеком своей собственной профессиональной концепции. Профессиональные позиции людей проявляются в профессиональных сообществах, которые, разрабатывая в сфере профессиональной деятельности идеальные представления, призваны обеспечить продуктивную совместную работу его участников, взаимоподдержку, интеллектуальные успех, выработку коллективно согласованных решений. Именно клубная организация деятельности является необходимым условием осуществления П.: если необходимо не только добиться цели, но и совершить осмысленное действие, то начинать свою работу надо в сфере клуба. Профессиональное сообщество как разновидность клуба является социумом профессионалов, совместно осуществляющим изменения характера и содержания профессиональной деятельности на основании реализации П. При П. многокомплексных динамических систем (к которым можно отнести и образовательные системы) недостаточно одного руководства: традиционная для организации отечественных систем деятельность руководства является достаточно эффективной только в условиях технологизированных производственных процессов. Реформирование образования (как программная задача реализации гуманитарной технологии) делает необходимой управленческую деятельность. Ее осуществление возможно при появлении в образовании методологической позиции, которая не фиксируется институционально, а присваивается сообществом неформальным образом: методолог не проектирует системы, он занимается соорганизацией деятельности субъектов, ее проектирующих. Н.Г.Алексеев выделяет пять методологических принципов (под которыми понимается совокупность сознательных, рефлексируемых и бессознательных, неотрефлексированных установок, определяющих получаемый в итоге продукт по схеме акта деятельности; постановка задач; используемые для их решения средства; общая организация процесса и т.д.), которые достаточно полно очерчивают совокупность различных видов деятельности и их возможную со-организацию в общих процессах П. и проектирования гуманитарных систем: 1) построение взаимодействующей системы субъектов проектирования (их совместность); 2) развитие мыследеятельности как ядро создания и организации образовательных общностей; 3) “выворачивание” в образование других сфер деятельности (как ведущий процесс построения сферы образования); 4) рефлексивное развертывание одновременных и взаимосвязанных процессов проектирования и реализации; 5) индивидуализация проектирования. При этом необходимо помнить, что в методологических принципах выделяются два взаимосвязанных, но далеко не тождественных слоя (без единства которых любой методологический принцип перестает работать): онтологический (слой видения и понимания) и организационно-деятельностный (слой действия и его организации). Реализационными категориями П. являются: 1) организованности мышления (метод, онтологическая схема, предметные знания); 2) организованности деятельности (исследование, технология и инфраструктура функционирующей программы, мониторинг и анализ ситуации); 3) феноменальность (образование и образовательный процесс, подготовка кадров и разворачивание квалификации, материальные преобразования), задающие 9 срезов программы, движение по которым организуется линейно со своим временным хронотопом и содержанием. Обеспечивая осуществление П., прежде всего необходимо выделить основные ориентации мысли профессионалов, намеривающихся произвести те или иные преобразования, разрабатывая программу. Вспоминая схему “шага развития”, можно заметить, что им необходимо: а) прорисовать и проанализировать ситуацию предстоящего действия, собирающую в себе историю и современное состояние подлежащей преобразованию системы; б) сделать прогноз, а если это невозможно, попытаться предсказать траекторию естественной эволюции системы и зафиксировать то ее будущее состояние, которое, собственно, не устраивает и побуждает к преобразованиям; в) прорисовать желательное состояние системы; г) выложить свои ценности, самоопределиться, произвести инвентаризацию наличных подходов и представлений, методов и средств предстоящей работы, а при наличии дефицита озаботиться разработкой недостающих. А затем: 1) наметить ту или иную стратегию планируемых преобразований (с учетом выявленных ранее обстоятельств и необходимости поддерживать стабильность жизни системы в процессе преобразований; 2) продумать возможные последствия своих действий и возможные ответные действия представителей других позиций, чьи интересы так или иначе затрагиваются намеченными преобразованиями. Из этого схематичного перечня (именно перечня взаимосвязанных и взаимно дополнительных ориентаций, а не последовательности работ) можно сделать ряд важных выводов: 1. Развертываемая по перечисленным направлениям работа мысли может закончиться только вместе с завершением намечаемых преобразований, оестествлением их результатов; 2. Разработка концепции -- самый ответственный и сложный (а следовательно, дорогой и длительный) фрагмент преобразований. Ее (концепции) существенное изменение, по сути дела, означает, что всю работу надо начинать сызнова: если видение исходной ситуации, прогнозы и картины будущего могут (и должны) существенно меняться по ходу работы, то концепция, по идее, может лишь уточняться и корректироваться в деталях, в целом оставаясь неизменной. По смыслу дела концепция разрабатывается в качестве долгоживущей организованности; 3. Работы по разным направлениям могут и должны осуществляться параллельно и во взаимной увязке; 4. Реализация этой сложной интеллектуальной деятельности требует организации особой команды, каждый из членов которой имел бы свою специализацию, свои функции и границы ответственности.

С.Б. Савелова

ПРОГРАММИРОВАННОЕ ОБЩЕСТВО -- разновидность широко распространенной в западных странах теории постиндустриального общества. Сторонники концепции П.О. (Турен и др.) считают, что постиндустриальное общество, в котором возрастающую роль играют компьютерные системы, соединенные в мощные коммуникационные сети, и их программное обеспечение, становится в самой своей глубинной сущности обществом программируемых коммуникаций. Одна из примечательных его особенностей -- резкое увеличение масштабов и разнообразия информации и связанное с этим возрастание возможностей выбора человеком тех или иных информационных потоков. Об этом, в частности, свидетельствует большой и неуклонно возрастающий интерес к доступу к различным культурам, отдаленным от нашей как во времени, так и в пространстве. А эта тенденция приводит к включению практически всех категорий населения во все более интенсивные коммуникации и обмены различными культурными ценностями и идеями. Все это резко расширяет социальное пространство для все более разнообразных культурных нововведений. В итоге расширяются возможности модернизации ценностных ориентаций, установок, жизненных позиций, открываются новые благоприятные пути к открытому обществу. Но возрастающая открытость общества отнюдь не сопровождается снижением его конфликтности. В отличие от индустриального общества, где основной классовый конфликт воплощен в противоборстве рабочего с боссом, в П.О., основной социальный конфликт пролегает между механизмом производства и управления, с одной стороны, и самим потребителем, с другой. Поскольку это общество становится более активным, мобильным и самоорганизующимся, способным создавать и реализовать все новые модели управления и культурных нововведений, постольку в нем возникает все более разнообразный и широкий спектр различных социальных действий и движений. Все эти разнородные и разнонаправленные действия и движения резко усиливают жизненность и распространенность конфликтных взаимодействий, и это, в свою очередь, способствует более быстрой и эффективной адаптации социальной системы, ее отдельных сегментов к изменяющейся социокультурной и экологической ситуации. Такая насыщенность нововведениями всех сторон П.О. приводит к резкому возрастанию значимости для всех социальных субъектов их индивидуальности и идентичности. Идентичность в таких условиях индивидуализируется и оказывается неразрывно связанной со все более разнообразными инициативами, устраняющими со своего пути традиционные барьеры (пример тому -- движение контркультуры, “зеленых” и др.). П.О. наделяется в рамках данной концепции двумя важными отличительными чертами: 1. П.О. является частью природы и вместе с тем ответственно за защиту природы; 2. П.О. больше не признает над собой никакого божества, кроме себя самого, поскольку обладает способностью трансформировать себя почти полностью или даже разрушить себя. Вот почему П.О. в качестве целого должно рассматриваться как система деятельности, в которой все более важную роль играют культурные нововведения. Вследствие этого, считает Турен, говоря о П.О., было бы более корректно слово “общество” заменить словом “культура”, указывая тем самым, что оно соответствует более сложной, менее механической и менее стабильной модели организации, открытой для разнообразных трансформаций. В этой социальной системе углубляется разлад между социальными отношениями, гражданским обществом и государством. В ней область конфронтации постоянно приближается к области знания и идей, а сердцевину социальных конфликтов составляет интеллектуальный мир, способствующий самопорождению и углубленной саморефлексии социальной системы.

Е.М. Бабосов

ПРОГРЕСС -- тип, направление развития, характеризующееся переходом от низшего к высшему, к более совершенным формам, что выражается в их более высокой организации, адаптации к среде, росте эволюционных возможностей. О П. можно говорить применительно как к системе в целом, так и к отдельным ее элементам и параметрам. Понятие П. соотносительно понятию регресса -- такому направлению развития, для которого характерны явления деградации, снижения уровня организации, сужение поля возможностей. Применительно к истории человечества П. традиционалистски трактовался как социальный П. Представления об определенной направленности социальных изменений идут из глубокой древности. Античные авторы приходят к выводу о наличии только умственного П.; в нравственном отношении человечество регрессирует (Сенека), в социально-политическом -- имеет место постоянный циклический круговорот (Платон, Аристотель). Идею П. как движения к некоему будущему совершенству привносит христианство, что, в частности, свидетельствует о религиозной составляющей теорий П., всегда (в основном неявно) в них присутствующей. Христианство формулирует идею нравственного П., опирающегося на свободный выбор личности. При этом достижение совершенства (спасения) выносится за пределы истории, когда в результате эсхатологической катастрофы наступит Царство Божие. Выдвигалась, правда, и другая концепция (хилиазм), утверждавшая возможность светлого конца истории (Тысячелетнего Царства Христова) уже здесь, на земле. Именно эта идея оказала ключевое влияние на множество последующих концепций П. В 18 в. формулируется светская версия идеи П. На основе успехов естествознания в его механистической форме, утверждавших единство эволюционируюшего мира, а также единство исторического процесса (Вико, Гердер), мыслители этого столетия (Тюрго, Кондорсе, Кант и др.) приходят (в духе фаталистического оптимизма) к выводу о неизбежности бесконечного, исключающего какой-либо регресс, совершенствования общества на основе торжества научного метода, разума, просвещения, которые приведут к идеальному обществу и идеальному человеку. Мыслители 19 в. обращают внимание на подчеркнутую еще Руссо противоречивость П. и стремятся дать научное обоснование путей и этапов прогрессивной эволюции, включающей в качестве необходимого элемента и регрессивные изменения. Т.обр., было снято отождествление П. и эволюции. При этом неизменной осталась идея о грядущем торжестве разумно устроенного общества: либо это самопознание абсолютного духа, воплотившегося в своей истине в идеальном государстве (Гегель); либо это торжество науки и положительной философии в конечной гармонической индустриальной стадии эволюции (Сен-Симон, Конт); либо это закономерное движение от одной общественно-экономической формации к другой, когда в результате неизбежной пролетарской революции завершается предыстория человечества (“царство необходимости”) и начинается его история (“царство свободы”) в форме планомерно организованного коммунистического общества (Маркс). Иными словами все теории П. 18--19 вв. исходят (в духе хилиазма) из веры в возможность “земного рая”, высказывая убеждение (особенно теории 19 в.), что человечество уже приближается к заключительной стадии своего существования и что известна та истина, которая приведет людей к этому высшему и последнему пределу истории. А поскольку научно доказать это было невозможно, то теории П. приняли форму светской религии спасения через имеющее абсолютный характер общественное начало. Совершенное состояние мыслилось как прерывание истории чудесным образом, причем чудо это трактовалось как всецелое и всеобщее. Социальные процессы 19 и особенно 20 в. обнаружили явное несоответствие реальности разнообразным оптимистическим версиям П., в том числе и их новейшей технократической интерпретации. Оказалось, что прогрессивные изменения в одних измерениях сопровождаются регрессом в других, что сведение П. к любому одному аспекту деструктивно для системы в целом, ведет к деградации общества и человека. Обсуждение проблемы цены П. привело к широкому распространению идущего от Ницше и др. умонастроения “разочарования” в П., рассматривающего историю как упадок и регресс, а саму идею П. как суеверие. Современная социальная мысль отказывается от идеи совершенного общества, которое якобы преодолеет трагизм и страдания человека, подчеркивает необходимость выявления личностного смысла П., который не может быть сведен только к изменению социальных форм, вера в однозначную спасительность которых безответственна. Причины кризиса идеи П. -- в сути самой индустриальной эпохи, ее неуемного стремления к обладанию, абсолютной свободе и безбрежному счастью, что ведет к росту агрессивности и насилия по отношению к природе и человеку. Одновременно это и кризис классического рационализма. Иными словами, необходим отказ от мысли, что возможна такая идея, которая откроет абсолютную форму жизни, и от надежды, что когда-нибудь такой счастливый эпилог исторической драмы будет достигнут. П. в истории должен быть понят не как достижение земного рая, а как постоянное стремление к вечному идеалу, как неустанные попытки его осуществления в повседневности (Бердяев, Ортега-и-Гассет, Фромм, Новгородцев и др.). Особую сложность представляет проблема критериев общественного П. В истории социальной мысли при всех частных нюансах можно выявить два пути решения проблемы в зависимости от того, какое начало считается исходным -- общество или личность. В первом случае критерием П. признается становление социальных форм, обеспечивающих организованность общества как целого, что и определяет положение человека. В качестве ключевого, а иногда и единственного условия этого рассматривают развитие производительных сил на основе научно-технического П. (Гегель, Конт, Маркс, Спенсер, Ростоу и др.). При втором подходе критерий П. усматривается в положении человека в обществе, в уровне его свободы, счастья и благоденствия, в социальном самочувствии и цельности личности, степени ее индивидуализации (Михайловский, Сорокин, Фромм и др.). Исторический опыт показывает, что вторая позиция более реалистична и одновременно универсальна и гуманистична, ибо, признавая несомненную проблематичность человеческого существования, она обосновывает идею, что мир личности шире и глубже любой общественности, он бесконечен, а потому не “обетованная земля”, а непреклонная личность -- последняя опора социума, чем утверждается подлинное бытие индивида в форме его внутренней созидательной активности. Личность в таком случае выступает не как средство, а как цель и критерий П. Однако при этом возникает вопрос о “единице” измерения счастья и свободы личности, о способах ее связи с интересами целого, особенно в свете широко распространенных идеологем, что одни поколения должны страдать, чтобы обеспечить счастье других. За этой проблемой скрыт спор абсолютного индивидуализма (Ницше) и абсолютного коллективизма (марксизм). Решение проблемы может быть следующим: “Свободная личность -- вот основание для построения общественного идеала, но личность, не отрешенная от связи с другими, а носящая в себе сознание общего закона и подчиняющая себя высшему идеалу” (Новгородцев). Основой этого является абсолютный идеал добра (утверждение безусловного нравственного достоинства личности), воплощенный в системе абсолютных ценностей. Этот идеал имеет внеопытное происхождение и удостоверяется только верой, но исторический опыт (особенно 20 в.) показывает, что отказ от него и абсолютизация каких-либо относительных ценностей неминуемо ведут к социальному регрессу. Поэтому для спасения цивилизации, для ее подлинного П. необходим новый гуманизм, человеческая революция в форме изменения отношения человека к себе и другим, становление культурного универсализма (Бердяев, Фромм, А. Печчеи, Ясперс и др.). Современное понимание П. отвергает идею неумолимости П. в силу объективных социальных законов и строит свои рассуждения на принципе “есть надежда на переход к миру лучшему, чем наш”, не считая этот мир окончательным. Социальный процесс включает различные тенденции, выбор которых в качестве прогрессивных (желательных) зависит от людей, а не изначально задан. Для понимания тенденций важны не столько описания будущего, сколько широкая социальная информация об опасностях настоящего, что позволяет людям делать правильный выбор. Иначе говоря, П. может быть понят как единство относительного и абсолютного: эволюция относительных явлений бесконечна и разнонаправленна, но на каждой ступени этого процесса осуществляется абсолютное, что и может быть признано за закон социального П. (Новгородцев, С.Булгаков). История не выстраивается в прямую линию, это совокупность множества ситуаций и форм, обязывающая признать единственной подлинной социальной реальностью живую человеческую личность, через которую должны быть осуществлены идеальные требования.

Г.Я. Миненков

ПРОЕКТ (лат. ргоjесtus -- выступающий вперед) -- прототип, прообраз предлагаемого объекта. Работа по созданию П. требует, во-первых, знания об объектах проектирования и знания о назначении и функционировании сферы деятельности (действительности), в которую вводятся преобразуемые объекты; во-вторых, знания методик и понятийных средств проектирования как специфической деятельности. Гипотетическое преобразование объекта связано не только с описанием данности, но учитывает также возможность практического приведения существующего объекта к тому виду, который задается в П. Основания, определяющие выбор направления преобразований (или идеалы), должны соотносится с широким контекстом системы, в которую входят изменяемые объекты. Желательное изображение объекта рассматривается в качестве П. в том случае, если оно реализуется в виде объекта или может быть реализовано. Оценивание П. не с точки зрения истинности -- ложности, но реализуемости требует от объекта наличия свойств, поддающихся непосредственному воздействию преобразователя, что фиксируется в П. Задание объекта начинается с выделения процессов в этом объекте, прежде всего функции как осуществления вводимых преобразований. Процессы функционирования очерчивают границы объекта проектирования как системы. В соответствии с полученным способом функционирования выбирается обеспечивающий его материал. Специфический порядок выделения и организации объекта (обратный классическому естественно-научному) характеризует структуру проективного исследования. Понимание П. как одного из результатов методологической работы, которой охватываются познавательная, практическая и организационно-управленческая деятельности, распространяет принципы проектирования на научное исследование как таковое, что приводит к изменению типа объектов, которыми оперирует наука и изменению структуры научного познания.

С.А. Радионова.

ПРОЕКТИРОВАНИЕ -- деятельность, под которой в предельно сжатой характеристике понимается промысливание того, что должно быть. Исходя из этого понимания, можно сказать, что П. характеризуется двумя моментами: идельным характером действия и его нацеленностью на появление (образование) чего-либо в будущем. Именно это две характеристики отличают П. как таковое от других широких (в некотором смысле предельных) типов гуманитарных технологий, например, от исследования. Кроме того, под П. традиционно понимается особая деятельность, имеющая своей целью разработку проектов. “Проект (лат. -- прожект, фр. -- план, предположение, предначертание) -- задуманное, предположенное дело и само изложение его на письме или в чертеже. Прожектировать (фр.) -- задумать, загадать, сообразить и предположить к исполнению” (В.Даль). Из сопоставления предъявленных пониманий следует, что могут существовать и реально существуют самые различные виды, методы и способы П. Например, различают: а) техническое П., организованное задачным образом, т.е. по прототипам (например, решение определенного круга задач при разработке проектно-сметной документации, разработка реализационных проектов по достижению заранее известных целей, осуществление которых -- удел других специалистов). Обоснованием такого проекта служат существующие нормативно-правовые акты, условия и правила осуществления производственных технологий (например, СНиПы в строительстве и т.д.). На основании норм, указанных в проекте, последний проверяется на “истинность” -- соответствие разработки этим нормам; б) гуманитарное П., с которым связана проблемная организация мышления и деятельности, т.е. собственно П. в узком и точном смысле слова. Гуманитарное П. -- это технология осуществления изменений в том случае, когда результат проектного решения наперед неизвестен, что требует проверки гуманитарного проекта не на истинность, а на реализуемость. Наличие проблем в деятельности авторов проекта, их позиция, самоопределение на изменения и выбор способа осуществления перемен являются обоснованием гуманитарного проекта. Как способ проблемной организации мышления и деятельности П. принципиально отличается от программирования: если программирование предъявляет способ движения, приводящий к “снятию” проблемы (на основании реализации концептуального представления идеального -- “беспроблемного” состоянии некоего места), то П. -- культурно-оформленная деятельность “по построению утопии” -- содержит способ “обустройства” этого места (которого сегодня еще нет). Этапами разработки гуманитарного проекта являются: 1) вычленение и формулирование проблемы, определение проектной идеи, 2) последовательная разработка проектного замысла и 3) собственно проекта, включающая и его реализацию. 1. Проектная идея -- концепция (описание “места, которого нет”): это не научный прогноз, а проект, мыслительная конструкция, задающая место для заполнения идеальными представлениями будущего для тех, кто ее разрабатывает. Концептуализация (работа по согласованию понятий и выстраиванию собственных представлений) является средством формирования идеальной действительности, соорганизации разнонаправленных и многообразных течений, образования и самообразования, самосотворения участников процесса работы с будущим, позволяющей привести к “снятию” имеющейся проблемы. В деятельности проблемы гуманитарные. Они не имеют ярко выраженной предметной направленности (т.е., как правило, не могут быть “сняты” средствами однопредметного знания). Способы разрешения гуманитарных проблем “лежат” в области интегрированного знания. Соответственно, определение и построение этих способов -- удел деятельности полипрофессионального сообщества, объединяющего разнопредметных специалистов, имеющих общее содержание (совпадающую проблему в деятельности) и выстраивающих на этом основании согласованный предмет деятельности средствами надпредметного знания. Соответственно, если мы озабочены развитием (а по этому поводу “сколько голов, столько и умов”), то единственный способ договориться состоит в движении к основаниям -- вглубь, а не вперед. В гуманитарном П. обсуждать надо не “светлое будущее”, которое всем видится по-разному, а те понятия и представления, онтологические картины, методы, средства, формы самоорганизации, которые необходимы проектировщикам для такого странного движения: вперед к разным целям. То, что обсуждается, и есть общий (согласованный) предмет деятельности -- проектная идея. Гуманитарные проекты -- это не предложения, внедряемые откуда-то извне в деятельность социальных групп (когда последние оказываются в роли только исполнителей чьих-то замыслов). Замыслы гуманитарных проектов (даже если они рождаются и вне этой социальной группы) должны быть поняты и приняты участниками его осуществления, становящимися соавторами проектной идеи и ее держателями. Но поскольку сегодня в образовании ощущается недостаточный уровень гуманитарного мышления и знания, гуманитарной и технологической подготовки, и, соответственно, профессиональной готовности специалистов к разработке и реализации собственных проектов, то разработка гуманитарных проектов должна предваряться специальной работой по подготовке социального пространства как потенциальной “площадки” гуманитарного П. Подготовка “площадки” в этом контксте -- это своеобразная пропедевтическая работа по наращиванию и кадрового, и материально-технического, и финансового ресурсов гуманитарного проекта. Одним из признаков готовности является деятельность в данном пространстве полипрофессионального сообщества, где под сообществом понимается клубная структура, основанная на самоопределении и предъявлении позиции ее участников, объединенных наличием общей проблемы в деятельности, желанием взаимодействовать в поиске путей ее разрешения. 2. Разрабатывая проектной замысел (который включает не только описание и обоснование проектной идеи, но и технологию создания проектной базы), проектировщики, отвечая одновременно на вопросы, что и как делать и как устроен мир делания, обязаны получить механизм реализации проектной идеи: концепция выступает соорганизующей рамкой полилогичной организации деятельности, на основании которой рождается программа реализации проекта как средство его управления. Деятельность по программе в свою очередь меняет ситуацию, а новая ситуация требует пересмотра концепции, т.е. перепроектирования. При этом реализуемость, практичность и эффективность замыслов оказывается прямой функцией принимаемых проектировщиками форм самоорганизации: нет и не может быть вопроса о том, кто из сторонников или противников проекта прав “на самом деле”, потому что каждый прав по-своему. Рефлексия своей позиции как частичной, частной, находящейся в ряду других, в т.ч. и конкурирующих, вменена проектирующим самой ситуацией преобразований. Следовательно, если мы не хотим действовать силой или обманом, в гуманитарном П. оказывается безальтернативной полилогичная организация деятельности, в которой возникает рациональность другого рода, чем в науке. Разрабатывая программу реализации проекта, полипрофессиональное сообщество, “удерживая” общий предмет деятельности, трансформируется в профессионально-деятельностное (“общность, которая должна действовать”). В рамках проектного замысла именно профессионально-деятельностное сообщество способно обеспечить согласованную деятельность разнопредметных специалистов (осуществляемую в общем содержании -- предмете деятельности, но специфическими средствами определенных специальностей). 3. Доводя проектный замысел до уровня проекта, это сообщество, отталкиваясь от необходимого, составляет согласованный план действий и бюджет, обосновывая последний разработанной сметой расходов. Именно такая технология осуществления гуманитарного П. (искусственного, целенаправленного, осуществляемого за счет собственных усилий преобразования, обеспечивающего развитие) позволяет авторам-разработчикам брать на себя ответственность за реализацию своих идей. Именно в таком случае будущее не прогнозируется, а строится, а гуманитарное П. оказывается технологией “работы с будущим”, включающей в себя разработку замыслов преобразования мира (ситуации, деятельности и т.д.) и их реализацию, в результате которой преобразуемое становится не просто другим (как оно изменилось бы в ходе естественной эволюции), но именно таким, как было задумано. Проверка гуманитарного проекта по критерию “реализуемость” проводится по следующим показателям: а) обоснованность проекта (актуальность и доказательность проектной идеи; точность выявления и формулирования проблемы); б) уровень квалификации авторов (соответствие авторского самоопределения и границ анализируемой ими ситуации; возможность “снятия” проблемы реализацией заявленной идеи; возможность реализации проектной идеи ее авторами -- оценка предъявленного опыта); в) проработанность проекта (доказанность возможности осуществления заявленной идеи; продуманность технологии и механизма реализации).

С.Б. Савелова

ПРОИЗВОДСТВО -- одно из основных понятий социологических и экономических дисциплин традиционалистского типа, отражающее активно-деятельный способ бытия человека в мире. Под П. понимают: 1) П. средств к жизни, удовлетворение потребностей (материальных, духовных); 2) П. самого человека (продолжение рода, воспроизводство человека как детерминированного культурой существа). Философские концепции П. развиваются в рамках выдвижения на первый план цивилизационных (организационно-технологических), а не идеологических аспектов. В подобном русле развивали свои идеи представители Франкфуртской школы. Технологический акцент -- типичная черта концепций индустриального, постиндустриального, информационного обществ, модернизации производственно-технологических отношений. Высокая динамика изменений в П. как единой системе актуализировала проблему интерпретации философской, метанаучной, конкретно-научной рефлексии, разработки методологии, способной обозначить основные подходы к творческому применению нарабатываемых теорий, адекватной оценке ситуаций в П. П. не только идеальный тип, но и культурологическое явление. Поэтому в его исследовании важную роль играет теория культуры, дающая комплексное представление о региональных, национальных факторах в П. Футурология П. -- это попытка прогнозировать динамику потребностей человека и способов их удовлетворения.

А.И. Лойко

ПРОКЛ, по прозванию Диадох, т.е. “преемник” (410--485) -- греческий философ-неоплатоник. Родился в Константинополе, в 20 лет переехал в Афины. Учился в Александрии у грамматика Ориона, потомка египетского жреческого рода; математике -- у Герона; ученик неоплатоника Плутарха и его дочери Асклепигении, по преданию посвятившей П. в тайные учения. Путешествовал по Азии, где, по словам биографа Марина, “не упустил знакомства с таинствами, древнейшие уставы которых еще блюлись в Азии”. В 437 стал преемником учителя Сириана, руководил платоновской Академией. Аскет, пифагореец по образу жизни, не был женат, соблюдал посты по египетской религии и культу Кибелы, очищался священнодействиями в честь Матери Богов. Почитал орфические стихи, пророчества халдейских оракулов. Из нескольких тысяч страниц литературно-философского наследия П. многие остаются малоисследованными. Основные труды: “Элементы теологии” (211 тезисов системы неоплатонизма), “О богословии Платона”, комментарии к 12 диалогам Платона, “О промысле, судьбе и о том, что в нас”, “Орфическая теология”, “Согласие между Орфеем, Пифагором и халдейскими оракулами”, “Об ипостасях зла”, комментарии к “Элементам” Эвклида (единственный сохранившийся труд по истории математики в древней Греции до Эвклида) и др. Философия П. основана на неоплатонических воззрениях. Согласно П., над всем существует Единое Первоначало, Божество как превосходящее всякое понятие и определение Сверхсущее и Неизреченное (общая идея для восточной мистики и эзотерических учений). Начало мира составляют “три ипостаси” -- Единое или Благо, Ум и Мировая Душа (ср. у Платона, Плотина). Развитие мира происходит по закону триад: все существа, группы и иерархии существ проходят три ступени жизни: 1) пребывание в Едином и в единстве с Ним, это -- жизнь в Неделимом Начале, Отце, Потенции; 2) выступление из себя, эманация и дифференциация, переход во множество, это жизнь в Матери, Женском Начале, Силе, энергии; 3) возвращение к себе, возведение расторгнутого множества в единство, синтез. (Похожая тройственная схема применялась Гегелем в его диалектической философии Абсолютного духа.) Космогония П. строится на движении (эманации и эволюции) иерархического универсума: трех ипостасей в единстве -- Единого, Ума и Мировой Души. В Едином пребывают сверхсущие единицы -- божественные существа -- в гармонии и абсолютном единстве. Единое порождает Ум, в котором развиваются триады сущих умов. Они составляют умопостигаемый мир (мир идей, мыслей, первообразов). Мифологическая философия Ума у П. основана на мистике божественных чисел, греческой мифологии и теогонии. Ум эманирует в Мировую Душу. Мировая Душа связывает умопостигаемый мир с чувственным и расчленяется на множество иерархически расположенных существ: божественных, демонических, астральных, животных, человеческих. Они соединяются с материальным миром, в котором проходят процессы совершенствования. По П., причина зла не в материи, а в отвращении человека от умопостигаемого мира (мира высоких мыслей) и привязанности к чувственным предметам. П. признает древнее учение индусов, египтян и греков о переселении душ, но не допускает переселения человеческих душ в животные тела. Задача человека -- познать высшую силу души, которая находится выше ума и способна к восприятию абсолютно-единого, т.е. того, что выше всемирного Ума (ср. Атман в индуизме, “огненное зерно” в Агни-Йоге). П. называет эту высшую силу “цветом нашей сущности”, “тем единым в душе, что лучше и ума в ней”. Последняя цель человека -- мистическое слияние с Божеством. Оно происходит через действие трансцендентальной силы души, которое П. называет мистическим энтузиазмом или священным безумием. Человек готовит себя к восприятию ее духовной практикой самосовершенствования. П. выделяет три главных принципа нравственной жизни: 1) чистая любовь (ср. Эрос у Платона); 2) умозрительное познание истины (созерцание); 3) дела веры и благочестивые упражнения -- молитвы, жертвоприношения и теургия с применением музыки и поэзии (ср. в школах Пифагора, поэзия у Ауробиндо Гхоша). Крупнейшие последователи П. -- Николай Кузанский (Запад), Иоанэ Петрици (Восток). Философско-религиозное учение П. -- одна из крупнейших попыток в античной истории философии свести всю совокупность религиозных, научных знаний в одну завершенную систему. Оказал существенное влияние на становление монотеизма (см. Христианство).

В.В. Лобач

ПРОЛЕГОМЕНЫ (греч. prolegomena -- говорить наперед) -- в западноевропейской интеллектуальной традиции определенный объем предварительных замечаний о предмете, архитектонике, целях, задачах и методах той или иной научной дисциплины. Кант обозначил введение к “Критике чистого разума” -- “Пролегоменами ко всякой будущей метафизике, могущей возникнуть в качестве науки”. П. традиционно призваны постулировать статус науки, дисциплины в системе рационального знания, обусловливаемый ее функциями в последнем. Элиминация так называемого “основного вопроса философии” из структуры П. философского знания является свидетельством ее позитивной деидеологизации, демифологизации и внутреннего освобождения.

А.А. Грицанов

ПРОЛЕТАРИАТ (нем. proletariat от лат. proletarius -- обозначение представителей неимущих социальных слоев в Древнем Риме; также -- рабочий класс) -- социально-философское, социологическое и политологическое понятие, используемое для обозначения совокупности социальных групп в обществе, лично свободных, но не имеющих собственности на средства производства либо землю, вынужденных в той или иной форме продавать свою рабочую силу. В истории обществоведения вплоть до второй четверти 19 в. П. традиционно трактовался как общность социальных аутсайдеров и маргиналов, не способных ни к осознанию собственных политико-экономических интересов, ни к консолидации в самоосознающий социальный класс, ни к инициированию конструктивных системных трансформаций социума. Стремительный рост удельного веса П. в социальной структуре общества при капитализме, его тяжелое материальное и духовное состояние как результат перманентного нарастания общественных напряжений фазиса раннего индустриального общества, радикальные по содержанию и силовые по форме репертуары борьбы П. за удовлетворение собственных требований (Западная Европа второй--третьей четверти 19 ст.) результировались в конституировании иных трактовок исторических судеб П. Диапазон последних варьировался от реформистских программ обретения П. гражданских прав в полном объеме с последующим реформаторским преобразованием буржуазного общества в общество социальной справедливости -- до мессианистских трактовок П. как главного носителя идеи коммунизма и сопряженных волюнтаристских процедур его построения, результатом чего выступит “освобождающий весь мир подвиг”. Первым цельным программным документом такого рода явился “Манифест Коммунистической партии” Маркса -- Энгельса. Содержание дальнейших полемик по проблеме социально-исторического статуса П. определялось многомерной альтернативой возможных общественно-политических ориентаций как представителей самого П., так и его лидеров: на одном ее полюсе помещались модели классового сотрудничества, предполагающие возможность интегрирования П. в структуры “демократического капитализма” с последующей трансформацией его в “средний класс” буржуазного общества (лидеры европейской социал-демократии конца 19--20 вв.), на другом -- социальные программы насильственного тотального разрушения существующего строя пролетарскими массами, организуемыми и направляемыми их собственными вождями (Маркс -- Энгельс) либо организацией профессиональных революционеров (Ленин) в ходе “пролетарской революции” и установления “диктатуры П.”. Исторический неуспех второй альтернативы был обусловлен рядом социально-экономических трансформаций социума в 20 ст. вкупе с определенными духовными феноменами: а) достижения системы “демократического капитализма” в преодолении глобальных экономических кризисов, в противодействии геополитической экспансии тоталитарных режимов, в сохранении либерально--демократической системы ценностей (см. Демократический капитализм, Открытое общество); б) реальная антигуманная общественная практика социалистических и национал--социалистических режимов в государствах “победившего П.” или “победивших трудящихся” (см. Большевизм, Социализм, Коммунизм, Тоталитаризм, Фашизм); в) жесткая опережающая критика интеллектуалами Европы и США радикально-силовых репертуаров классовой борьбы П. наряду с опровержением догматов “научного социализма”, марксизма и ленинизма (см.: Аренд, Арон, Бердяев, Бернштейн, Гароди, И.Ильин, Каутский, Лебон, Поппер, Райх, Ростоу, Фромм, Хайек и др.). Тем не менее возможные сценарии глобального развития планетарного сообщества в 21 ст. (см. Геополитика) сохраняют определенный потенциал саморазвития программ силового переустройства мирового порядка “в интересах П., трудящихся и угнетенных всех стран” как результата противоборства наиболее развитых постиндустриальных держав (“большая семерка”) и государств -- их нынешних сырьевых придатков.

А.А. Грицанов

ПРОПЕДЕВТИКА (греч. propaideio -- предваряю) -- сокращенное изложение какой-либо науки в систематизированном виде, т.е. подготовительный, вводный курс в какую-либо науку, предшествующий более глубокому и детальному изучению соответсвующей дисциплины. В философской традиции до Канта П. часто называли общий курс аристотелевской логики, предваряющей изучение конкретных наук как специальных отраслей знания. Кант, в качестве философской П., предложил рассматривать свою трансцендентальную философию (в строгом смысле -- трансцендентальную логику), исследующую источники и границы чистого разума. Гегель, в свою очередь, значение П. приписывал диалектической логике, предметом которой выступает мышление как таковое.

А.Н. Шуман

ПРОСВЕЩЕНИЕ -- под П. принято понимать культурно-идеологическое и философское движение общественной мысли, связанное с эпохой утверждения капиталистических отношений. Будучи закономерной ступенью в культурном развитии любого государства, вступающего на путь индустриализма, П., независимо от национальных особенностей его проявления в той или иной стране, отличается целым рядом общих черт, среди которых: демократизм, связанный с необходимостью приобщения к культуре и знанию широких слоев общества; рационализм, означающий веру в неограниченные возможности человеческого разума (согласно Канту, П. -- это “выход из состояния несовершеннолетия”, которое есть “неспособность пользоваться своим рассудком без руководства с чьей-либо стороны... Имей мужество пользоваться собственным умом”); исторический оптимизм, вера в прогресс науки и общества, в наличие единых целей исторического развития. В строгом смысле слова П. впервые оформляется во Франции -- стране, где его основные черты выразились с наибольшей классической четкостью и радикальностью, приобретая наиболее яркие и последовательные формы. Зародившись в начале 18 в., оно развивалось в обстановке острого кризиса абсолютизма, вплоть до начала французской революции 1789, свержения монархии и якобинской диктатуры. У истоков французского Просвещения стояли Вольтер, Монтескье, Ж. Мелье. С середины 1740‑х развернули свою деятельность Ламетри, Дидро, Кондильяк, Руссо, Тюрго, Гельвеций и Гольбах. Начиная с этого времени, и вплоть до начала 1780-х ими, вместе с не прекращавшим свою деятельность Вольтером, были разработаны основные идеи просветительского мировоззрения: приоритет разума как высшей инстанции при решении всех проблем человеческого общества, свободомыслие и антидогматизм, антиклерикализм, политический радикализм. Передовые взгляды французских философов-просветителей в значительной мере определили содержание просветительской мысли в целом, оказав заметное влияние последующее развитие философии. Сравнительно поздно -- с середины 18 в. -- на путь П. вступила Германия, где в это время сложилась целая плеяда блестящих мыслителей: Виланд, Лессинг, Гердер, Клопшток, Гете, Шиллер и др., оказавшие большое влияние и по сути подготовившие почву для великих идеалистических систем Канта, Фихте, Шеллинга и Гегеля. В отличие от французского, немецкое П. отличалось крайне осторожным отношением к религии, что в определенной мере было связано с предшествующей П. эпохе Реформации, решившей часть крайне остро стоявших в католической Франции проблем или, по крайней мере, смягчившей их благодаря введению здесь специфически немецкой формы протестантизма -- лютеранства. Другой особенностью немецкого П. явилось наличие здесь в отличие от ряда других стран объединяющей идеи, сумевшй сплотить различных по духу его представителей -- от самых радикальных до, в большинстве своем, очень умеренных. Такой стала идея национального единства немецкого народа, его права на свободное развитие национальной культуры, литературы и языка, что впоследствии во многом содействовало складыванию единого германского государства. Можно отметить такую черту немецкого П. в целом, и немецкой литературы, в особенности, как их высокую степень философичности, что во многом способствовало их единству с высочайшими образцами професиональной немецкой философии. Во второй половине 18 в. и в начале 19 в. просветительские идеи развиваются в Северной Америке (Франклин, Пейн), в России (Радищев, Новиков и др.). В Беларуси идеи гуманизма и П. получили развитие в трудах Нарбута, И.Я.Массальского, К. Бощеславского и др.

Т.Г. Румянцева

ПРОСТРАНСТВО и ВРЕМЯ -- философские категории, посредством которых обозначаются формы бытия вещей и явлений, которые отражают, с одной стороны, их со-бытие, сосуществование (в П.), с другой -- процессы смены их друг другом (во В.), продолжительность их существования. В. и П. являют собой несущую конструкцию любой известной до сих пор объяснительной картины мира. Определение хотя бы в самом первом приближении масштабов в П. и ритмики смены во В. всех действительных и потенциально мыслимых природных и общественных систем как процедура представления фундаментальных параметров бытия являются необходимым условием не только процесса постижения мира человеком, но и осознание последним самого себя. Принципиально различными в трактовке П. и В. в истории философии выступали подходы, постулирующие их как: а) такие формы бытия, которые полностью автономны от тех явлений и вещных систем, которые в них “помещены” и в них существуют и являются; б) такие порядки, такие внутренние “меры” природно-социальных систем, которые задаются их взаимодействием и обусловлены их природой и характером. В модели мироустройства Ньютона П. и В. трактовались как однородные, универсальные и абсолютные формы бытия. Идеи “пустого” П. и абсолютного, автономного от человека В. были переосмыслены как философской традицией Декарта, постулировавшего их “заполненность” и обусловленность осуществляющимися взаимозависимостями и взаимодействием вещей и явлений, так и физикой 20 в., сформировавшей представление о едином “П.-В.”, задающем многомерные метрики бытия и тем самым интерпретирующее В. всего лишь как одну из координат многомерного пространственно-временного континуума. В истории философии было принято различать “объективное” В., могущее фиксироваться соразмерно процессам в микромире либо ритмам движения небесных тел (и которому в таком смысле отказывает в праве на существование современная физика), и В. “субъективное”, связанное с его осознанием людьми и распадающееся в зависимости от формы своей артикуляции на перцептуальное и концептуальное. В рамках концептуальных моделей возможно многомерное пространство, не апплицируемое на трехмерный мир, и нелинейные модели течения времени. В философии 20 в. доминирует понимание В. как условия возможности, как предпосылки субъективности и объективности в любом их модусе, а, следовательно, постулирование того, что В. отсутствует и в субъекте, и в объекте, и “вовне” и “внутри” (Хайдеггер). См. также: Социальное время, Переоткрытие времени, Событийность, Эон.

А.А. Грицанов

ПРОТАГОР (480--410 до н.э.) -- древнегреческий философ. П. -- известнейший из софистов (называл себя “софистом и учителем людей”), один из основателей этой школы. Был близок к окружению Перикла. Сочинения П.: “Наука спора”, “О первоначальном порядке вещей”, “О государстве”, “О добродетелях”, “О сущем” и др. В 411 до н.э. был обвинен в атеизме и приговорен к смертной казни, книга “О богах” была сожжена. После помилования изгнан из Афин. П. приписывется авторство фразы: “О богах невозможно знать ни того, что они есть, ни того, что их нет, каковы они по виду; а причина тому: неясность вопроса и краткость человеческой жизни”. Главное положение философии П.: “Человек есть мера всех вещей -- сущих в их бытии и несущих в их небытии”. Невозможна всеобщезначимая истина. Всякое мнение, по П., истинно и всякая истина есть чье-то мнение. Для одного и того же человека никогда одно и то же не бывает истинным раз и навсегда, в различное время, ибо “тот же” человек становится другим человеком. В этом смысле, по мнению П., все относительно. Невозможно противопоставлять “человеческое” (основанное на чувственном опыте) знание “божественному” (проникающему в скрытую сущность явлений). Не существует, согласно П., никакой “сущности явлений”, кроме собственно явлений. “П.” -- название одного из сочинений Платона, в котором речь идет о поучительности добродетели и ее единстве.

А.А. Грицанов

ПРОТЕСТАНТИЗМ (лат. protestans -- протестующий) -- 1) Антикатолическое движение периода Реформации. Термин “П.” входит в употребление после II Шпейерского рейхстага (1529), где пятеро немецких князей-лютеран и ряд имперских городов выразили протест против принятого большинством голосов решения об отмене действовавшего в Германии (с 1526) принципа “чья власть, того и вера”: имя “протестантов” было атрибутировано тем, кто опротестовал заключение большинства. Оформление П. связано с деятельностью Лютера и Кальвина. В общем контексте критического пафоса Реформации Лютер выдвигает программу радикальной реформации западно-христианской Церкви. Отлученный от церкви папой, Лютер оказался перед выбором: идти дальше в своем противлении, или признать свою критическую позицию ошибочной и покаяться. Он выбирает первое: публично сжигает папскую буллу 1520 и начинает отрицать богоустановленность церковной иерархии. Таким образом, П. конституируется через окончательное отречение от Рима и внеположение католичеству. 2) Одна из трех христианских конфессий (наряду с православием и католицизмом). Вероучение П. фундируется двумя базисными основоположениями: sola fide (“только вера”) и sola scriptura (“только Писание”). Принцип sola fide предполагает предельную артикуляцию статуса веры как в рамках протестантского вероучения в целом, так и в рамках сотериологии (греч. soterion -- спасение, logos -- учение) -- в особенности. П. подразумевает убежденность в совершенной ясности Библии, только приобщение к которой спасает человека. Для понимания не нужно никаких посредников (т.е. клира, что фундирует основополагающую идею П. о священстве всех верующих), никакой традиции (предания) -- для этого нужна только вера во все, о чем сказано в Библии. Речь идет не о молчаливо-пассивном восприятии истин Писания, но об особом состоянии, которое выражается в любви и добрых делах, совершаемых не из-за страха вечных мучений, но по вере. Ответственность человека за свое спасение полагается в акте его личной веры, и никакая организация (речь идет о Церкви как о социальном институте) не в праве взять ее на себя. В принципе sola scriptura выражается намерение протестантов строить свою жизнь исключительно по слову Евангелия: только то, что указано в Св. Писании непосредственно, может быть объектом проповеди и примером для подражания. Однако нельзя считать протестантов теми, кто отрицает земную Церковь -- П. пытается выстроить идеальную церковную организацию, наподобие той, которая существовала в Древней Церкви (от идеи “общества свободных во Христе” у Лютера до современных версий ривайвелизма -- движению за возрождение идеалов апостольской церкви). Особенно ярко учение П. представлено в символических книгах: “Большой” и “Малый катехизис” Лютера (1529), “Аугсбургское исповедание” (1530) и “Апология Аугсбургского исповедания” (1530) Ф. Меланхтона, “Шмалькалденские члены” (1536) Лютера и “Формула согласия” (1580) -- лютеранские; “Первый катехизис” Кальвина (1536), “Женевский катехизис” Кальвина (1545), “Женевское соглашение” его же (1551), “Галликанское исповедание или исповедание веры французских церквей”, “Гейдельбергский катехизис” и др. -- кальвинистские. Наиболее яркой чертой протестантской теологии является отказ от метафизической проблематики понимания истин веры в пользу их практического осмысления (этика, социальное служение, диакония). Особенной чертой протестантской теологии является и ее крайняя рационализация, только изредка опротестовываемая отдельными мыслителями. Питаясь в своем возникновении, во многом теми же источниками, что и мистика (идея непосредственного контакта души верующего с Богом, перенос акцента с внешней стороны культа на индивидуально-психологические, духовно-нравственные аспекты веры, т.е. предельно развивая основоположения теизма), П. практически не порождает мистической практики в классическом ее варианте (см. Квиетизм, Пиетизм). Организационно П. представлен множеством независимых церквей и сект, связанных как с традицией раннего П. (лютеранство, цвинглианство, кальвинизм, унитарианство, социнианство, меннонитство, англиканство и др.). Церковные организации П. продолжают дифференцироваться вплоть до настоящего времени и насчитывают на настоящий момент более 400 млн. человек. Наибольшее распространение П. получил в США, ФРГ, Скандинавских странах, Великобритании, Канаде, Швейцарии. Интеграционные интенции современного П. нашли свое выражение в создании всемирного Совета Церквей (Амстердам, 1948). 3) В расширительном смысле -- историческая форма развития европейской культуры. Такое понимание П. конституировалось в философской традиции после Шлейермахера, который (в отличие от Лейбница и Г. Калиста, определявших П. как религиозное течение) трактует его в качестве особой “исторической эпохи”, что задает интерпретацию П. как специфического направления развития культуры. (См. также: Протестантская этика, Диалектическая теология, Лютер).

А.В. Васин

ПРОТЕСТАНТСКАЯ ЭТИКА -- система норм и ценностей, а также парадигма приоритетного поведения в рамках протестантизма (термин “П.Э.” введен в социологии религии и в контексте собственно протестантской литературы, как правило, не употребляется). В эволюции П.Э. могут быть выделены следующие этапы: 1) раннепротестантская этика, соответствующая ортодоксальной теологии, -- 16 в. (Лютер, Кальвин); 2) неопротестантская этика, соответствующая либеральной теологии, -- 18--19 вв. (Шлейермахер, Трельч, А. фон Гарнак и др.); 3) этика диалогического ригоризма, соответствующая диалектической теологии (“теологии кризиса”), -- первая треть 20 в. (К. Барт, Э. Бультман и др.); 4) этика “общей жизни”, соответствующая радикальной (“новой”) теологии, -- вторая треть 20 в. (Д. Бонхеффер и др.); 5) современная этика “безрелигиозного христианства” (“этика освобождения”), соответствующая деконструктивистской теологии постмодерна, дифференцирующейся на теологию “смерти Бога” (Г. Ваханян, Г. Кокс, У. Гамильтон, П. ван Бурен и др. -- см. Смерть субъекта) и теологию “смерти теологии” (Т. Альтицер, К. Рашке, М. Тейлор и др.). В ходе своей эволюции П.Э. претерпевает (при сохранении аксиологической определенности нравственных приоритетов) достаточно существенные трансформации: если для раннего протестантизма нетипично ни развитие разветвленной концептуальной теологии как таковой, ни дисциплинарное конституирование нравственной теологии, и нравственный кодекс раннего протестантизма выступает в виде неформальной системы этических предписаний (ср. с жестко фиксированным декалогом), то для поздних версий протестантизма (начиная с либеральной теологии) характерно оформление эксплицитно артикулированных моральных систем. Несмотря на указанную специфику своего статуса (в сравнении с каноном евангельских заповедей), П.Э. выступает семантическим ядром протестантизма, и ее содержание является фундаментальным как для ранних доктрин эпохи Реформации, так и для современных модификаций протестантизма (см., например, доминирование моральных доказательств бытия Божьего в протестантизме -- в отличие от приоритета онтологического, космологического и телеологического доказательств в католицизме и православии). Это обусловлено тем, что, достигая в протестантизме максимального своего проявления, теизм снимает как организационно-институционные, так и формально-ритуальные опосредования отношений между человеком и Богом: диалог не только фундирует, но и фактически исчерпывает их. Вера переживается как препоручение себя Богу, нахождение себя в Божьих руках, сакральный диалог не квантуется в дискретных актах откровения, но выступает непрерывным условием протекания жизни, требуя не спорадических всплесков отправления культа, но перманентного духовного соответствия ситуации диалога, неизменной чистоты, что делает моральные требования приоритетными по отношению к ритуальным, не сводя их, однако, к жестко фиксированному (и тем самым формальному) канону (ср. с нормативной унификацией этико-поведенческих требований в религиях нетеистического типа). Это делает человека моральным сувереном, ставя его перед необходимостью в уникальных условиях каждой конкретной жизненной ситуации осуществлять выбор, исходя не из буквы, а из духа нравственных заповедей. Предельная теистичность протестантизма задает в его контексте и подчеркнуто заостренную, экстремальную форму личностной артикулированности Бога: для протестантизма типичен акцент не на его трансцендентных характеристиках, а на параметрах человекосоразмерной персонифицированности. -- В этой ситуации Христос не только выдвигается на передний план в структуре Троицы (характерный для протестантизма христоцентризм), но и артикулируется не столько в качестве олицетворенного Абсолюта, сколько в качестве олицетворяющего абсолютную моральность нравственного авторитета. В контексте развития новоевропейского рационализма для протестантизма типична интенция не столько на мифологическое, сколько на историческое толкование Иисуса: реконструкции “исторической биографии” Христа в либеральной теологии (фон Гарнак, Тюбингенская школа); идея непосредственного присутствия Христа в мире в радикальной теологии Бонхеффера; трактовка теологии как экспликации экзистенциально-нравственного смысла жизни Иисуса и трактовка Христа как высшего морального образца в теологии “смерти Бога” (Христос как “свободный человек, воодущевляющий других быть свободными” у Бурена) и т.д. Содержание П.Э., таким образом, имманентно самим основоположениям протестантизма: она не конституируется в специальную нравственную теологию именно в силу того, что семантически изоморфна протестантизму как таковому. Наряду со сказанным, снятие в протестантизме акцента с внешнего (доктринально-концептуального, культово-ритуального и нормативно-поведенческого) формализма не только придает особую значимость П.Э. в общей системе протестантизма, но и сообщает ей специфическую человекосоразмерность содержания, свободную от экстремальных парадигмальных матриц (ср. с традиционной христианской аскетикой). Важнейшей тенденцией в развитии П.Э. является ее ориентация на раннехристианские идеалы любви и милосердия: от раннего “служить Богу есть не что иное, как служить ближнему, будь то ребенок, жена, слуга..., кто телесно или душевно в тебе нуждается; это и есть богослужение” у Лютера -- до движения ривайвелизма (англ. revival -- возрождение, пробуждение), выступившего с нравственной программой духовного пробуждения как возрождения истинной апостольской церкви (Д. Эдуардс, Ч. Финней, Д. Муди, Р. Торрей, Ч. Инвуд, К. Морган, П. Дьюис, Ф. Майер и др.) и актуализации исходного содержания тезиса “Бог есть любовь” в теологии “смерти Бога” (“евангельский христианский атеизм” Альтицера, призыв Гамильтона к переходу “от проблем веры к реальности любви” и т.п.). В историческом разворачивании традиции протестантизма как содержательные, так и аксиологические основоположения П.Э. претерпевают существенную эволюцию. Для раннепротестантской этики характерна акцентировка идеи первородного греха, фундирующая собою трактовку природы человека как не способной (в обретенном после грехопадения качестве) к добру, что приводит к оформлению в раннем протестантизме парадигмы сотериологии, выражающейся тезисом “sola fide” -- спасение “верой единой” (ср. с католической концепцией “добрых дел”). В этом контексте раннепротестантская этика актуализирует высказанную Августином идею “даром данной благодати”, восходящую к библейскому сюжету о Дарах Святого Духа (I Кор, 12, 8--10). Гарантом спасения выступает крестная жертва Христа: исконно грешный, человек оправдан лишь этой искупительной жертвой (“и оправданный, и грешный”, по Лютеру), и личная вера в Спасителя есть, в первую очередь, доверие, поверение Богу и земной своей судьбы, и судьбы спасения своей души. В отличие от этого, в зрелом протестантизме оформляется идея так называемого безрелигиозного христианства, основанного на презумпции “совершеннолетия мира” (Бонхеффер): в современном своем состоянии “совершеннолетний мир”, следуя требованиям “интеллектуальной честности”, должен отказаться от “гипотезы Бога”, служащей лишь эвфемизмом незнания, а следуя требованиям моральной самодостаточности -- принять, наконец, на себя всю полноту моральной ответственности, доселе переадресуемой Богу, мыслимому в качестве “избавителя от нужд и проблем” (Гамильтон), и переориентироваться с индивидуалистских целей личного спасения на гуманистические цели альтруизма: “быть христианином не означает быть религиозным..., а означает быть человеком” (Бонхеффер). Исходная протестантская парадигма “даром данной благодати” заменяется парадигмой “заслуженной благодати”, обретаемой посредством мирского служения людям (что, в принципе, не противоречит изначальной нраственной максиме Лютера о “служении ближнему”). В теологии “смерти Бога” христианство интерпретируется как учение не о Боге, но о бытии человека в миру, в условиях которого образ Христа указует человеку его место “рядом с ближним” -- “в борьбе за справедливость” (Гамильтон). В этом контексте ригоризм П.Э. эволюционирует от ранней парадигмы sola fide и предопределенности морального статуса (по формулировке Лютера, вера пробуждается в сердце того и тогда, кого и когда Бог избрал ко спасению) -- к концепции перфекционизма (англ. perfection -- совершенство), т.е. совершенствования человеческой природы посредством не акцентированных в раннепротестатской сотериологии “добрых дел”. Механизмом морального очищения выступает каждодневное вершение блага, и последовательное, поэтапное совершенствование на пути добра есть путь к святости (см. акцентировку в позднем протестантизме Плодов Святого Духа: любовь, радость, мир, долготерпение, благодать, милосердие, вера, кротость, воздержание -- Гал, 5: 22--23, принципиальное отличие которых от Даров Святого Духа заключается в том, что они возрастают постепенно, путем внутреннего совершенствования личности, -- в то время как Дары Святого Духа даются в готовом виде). В рамках перфекционизма протестантизм гораздо более широко прорисовывает перспективы морального совершенствования, нежели другие христианские конфессии: если православие и католицизм признают возможность очищения лишь от так называемой личной греховности, то П.Э. предполагает возможность полного очищения (включая освобождение от первородного греха человечества) и достижение личной святости (перфекционистские “церкви святости”, “движение святости” в рамках ривайвелизма и т.п.). Важнейшей сферой перфекционных усилий индивида мыслится в П.Э. сфера трудовая: успешность в той или иной (любой полезной) деятельности мыслится как свидетельство богоизбранности, и под дарованной благодатью понимается в этом контексте призвание, трактуемое как призвание к конкретному виду деятельности и, в конечном счете, как профессия. Бог призывает человека к тому или иному труду, даруя ему задатки и способности, с одной стороны, и спрашивая потом, хорошо ли он ими распорядился, -- с другой. Иначе говоря, профессиональное призвание понимается как Божий призыв (ср. лат. vocatus -- зов и англ. vocation -- профессия, нем. однокоренные ruf и beruf и др.) Мастерство и его экономическая эффективность выступают, таким образом, как свидетельства богоизбранности, а постоянное совершенствование в своей специальности понято как моральный долг перед Богом, ответственность за исполнение услышанного призыва. В силу этого трудолюбие есть, с точки зрения П.Э., максимальная ценность (“пуританская трудовая этика”). Профессионализм нужно реализовать, адаптировать социально. В этой связи профессиональная продуктивность и деловой успех выступают свидетельством достойного выполнения долга, леность же греховна, ибо праздный “не услышал” Божьего призыва. (В этой системе отсчета в протестантизме происходит реинтерпретация милосердия: если в католицизме призрение нищих -- “людей Божьих” -- богоугодно, то протестантизм видит милосердие в предоставлении возможности обучиться ремеслу и работать. Во многих протестантских странах с 16 в. действовало жесткое законодательство против бродяг.) Концепция призвания как богоугодности центрирует всю систему протестантских моральных добродетелей: бережливость и приумножение капитала (начиная от Лютера: получить меньшую прибыль при возможности получить большую -- значит, с точки зрения П.Э., согрешить перед Богом), трудовое воспитание детей, прилежание, честность в исполнении трудовых обязательств и соглашений и т.п. В качестве аксиологического максимума в данной системе отсчета в П.Э. выступают ценности социального соответствия -- как в культурно-правовом (обязательность и законопослушание), так и в технологическо-производственном (прилежание и трудовая и технологическая дисциплина) -- и ценности частной жизни (семья и личное совершенство). В качестве феномена европейской культуры П.Э., с одной стороны детерминирована в своем возникновении и содержании социокультурными факторами, характерными для процесса перехода от традиционного к индустриальному обществу (парадигма перфекционизма как следствие общей интенции новоевропейской культуры на индивидуализм; идея пребывания в руках Божьих как смягчение состояния индивидуального одиночества, вызванного деструкцией традиционных общностей в индустриальном контексте и др.); с другой -- сама выступает фактором становления и развития нетрадиционного общества, являясь мощным стимулом разворачивания индустриализма и оформления нетрадиционного типа менталитета (см. Модернизации концепция), что было эксплицитно зафиксировано в философской традиции (У. Коббет, Дж. Тониоло, М. Вебер и др.).

М.А. Можейко

ПРОТИВОРЕЧИЕ -- центральная категория диалектики. В принципе диалектика сводится к изучению П. в самой сущности предметов. Становление категории П. в истории философии связано с вопросом об источниках движения. При его обсуждении обнаружились две основные точки зрения, две концепции -- метафизическая и диалектическая. Если для метафизики источник движения всякого предмета -- толчок, какое-то внешнее обстоятельство или условие, то диалектика усматривает этот источник в самом предмете (предметах). Это особого рода отношение -- отношение между противоположными (т.е. взаимосвязанными и в то же время существенно различающимися, взаимоисключающимися) сторонами, свойствами предмета, или П. “Противоречие, -- писал Гегель, -- ...есть корень всякого движения и жизненности; лишь поскольку нечто имеет в самом себе противоречие, оно движется, имеет побуждение и деятельно”. Существование П. связано с многообразием элементов единого целого. Всякое несоответствие, рассогласованность в его структуре означают возникновение П. И поскольку абсолютно устойчивого соответствия ни в одном реальном предмете нет, постольку П. носит универсальный характер, и мир находится в постоянном изменении и развитии. Рассогласованность в зарядах электронов и атомного ядра влечет изменение химического элемента; неспособность существующей теории объяснять новые факты требует создания новой теории, означающей скачок в развитии научного знания. Как правило, предмет представляет собой систему взаимодействующих П. Одни выражают борьбу внутренних сил в предмете (внутренние П.), др. характерны для связей с др. предметами (внешние П.). Например, ассимиляционно-диссимиляционные несоответствия, приводящие к росту живых организмов, являются внутренними П., в то время как П. организмов со средой суть внешние относительно этих организмов. Среди внутренних П. есть главные, основные, ведущие, непосредственно связанные с сущностью предмета, и неосновные, второстепенные, зависимые от основных и лежащие как бы на периферии его развития. Категория П. позволила сформулировать один из важнейших законов диалектики, ее “ядро”, -- закон единства и борьбы противоположностей. П. в формальной логике -- отношение между двумя суждениями, из которых одно является отрицанием другого: А и не-А. Формально-логические П. недопустимы в строгом рассуждении, поскольку смешивают истину и ложь.

В.Ф. Берков

ПСЕВДО-ДИОНИСИЙ АРЕОПАГИТ(от греч. член Ареопага, судебной коллегии в античных Афинах) -- христианский неоплатоник 5 или начала 6 в., представитель поздней патристики. Наиболее известными мыслителями, ассоциировавшиеся с П.-Д.А., выступали: Петр Ивер (412--488), Север Антиохийский и др. Главное сочинение П.-Д.А. -- “Corpus Areopagiticum” -- включает четыре трактата (“О божественных именах”, “О небесной иерархии”, “О церковной иерархии”, “О мистическом богословии”) и десять посланий. Труды П.-Д.А. (в переводе на латинский язык, осуществленным Иоанном Скотом Эриугеной) стали известны на Западе с 9 в. и стали предметом комментариев Фомы Аквинского, М.Фичино и др. Сочинения П.-Д.А. написаны от имени персонажа новозаветных “Деяний апостолов” (17, 34) -- образованного гражданина Афин, обращенного в христианство в 1 в. проповедью апостола Павла, первого христианского епископа своего города. (Данная точка зрения просуществовала до 16 в.) Первая полемика по поводу трудов П.-Д.А. датируется 533 (дискуссия между православными богословами, отрицавшими их аутентичность, и адептами монофизитства). В дальнейшем сомнения в подлинности “Corpus Areopagiticum” высказывали Л.Валла, Эразм Роттердамский и др.: ряд особенностей трактатов и посланий П.-Д.А. (стилистика, культовые реалии, текстуальные заимствования из Прокла) требуют датировать их периодом не позже второй половины 5 в. В основании миропредставления П.-Д.А. лежит неоплатоническое представление о принципиальной неописуемости и неопределимости Бога наряду с идеей об условной осуществимости богопознания посредством построения иерархии аналогий. (Так, по мысли П.-Д.А., Бог неизречен, “Божественный мрак” таинственен, “Божественный свет” недосягаем “по причине преизбытка сверхсущностного светолития” и незрим “по причине чрезмерной ясности”.) Иерархическая онтология, присущая неоплатонизму, апплицируется П.-Д.А. на сопряженную социальную проблематику: “церковная иерархия” выступает прямым продолжением “иерархии небесной”. Так, по версии П.-Д.А., мировая лестница выглядит так: “пресветлый мрак”, единый Бог -- серафимы, херувимы, престолы; господства, силы, власти; начала, архангелы, ангелы (это строение “небесной иерархии”). Далее -- епископы, священники, диаконы; монахи, члены христианской общины, оглашенные. Ниже церковной иерархии -- остальной мир: разумные существа, живые неразумные существа, безжизненные тела. Образ церкви у П.-Д.А. акцентированно статичен: иерархия людей -- прямое продолжение иерархии ангелов -- суть цепь отражений чистого света в ничем незамутненных зеркалах. Эта последовательность, согласно П.-Д.А., и задает стройный распорядок таинств святой церкви. (Эстетическая интерпретация П.-Д.А. картины мира как иерархии света оказала значимое воздействие на средневековую эстетику.) Учение П.-Д.А. как система философской теологии включало в себя три рода теологии: катафатическую (Бог, “будучи Всем во всем и Ничем в чем-либо, всеми познается из всего и никем из чего-либо”), символическую и мистическую (в ее рамках: апофатическую теологию и теологию сверхумного экстаза как высшей формы познания Бога). Для раскрытия божественной природы П.-Д.А. предлагались два пути богословствования: апофатический (по отношению к божественной единичности) и катафатический (по отношению к божественной троичности). Благодаря этим двум методам выявляется бесконечная степень абсолютно всех мыслимых предикаций “божественного мрака” Единого, так что Он может именоваться, к примеру, различающимся тождеством подвижного покоя. Сверхмыслимый Бог, по П.-Д.А., заключает в себе черты плотиновской благой единицы и бесформенной “умной материи”. Христос же выступает наподобие неоплатонического числа, “утверждая согласие между частями и целым”. При неоплатонической категории простой математической единичности Бога слова бессмысленны и в ноэтическом космосе вовсе не нужны. Поэтому, по мысли П.-Д.А., умный экстаз Плотина есть бессловесное “упрощение” до числовой единицы. Только в Троице, замечает П.-Д.А., которая при этом по своей божественной фигуре геометрически равна одному, обретает деятельное (энергийное) значение любая словесность, выявляющая сущности. Отсюда катафатическое богословие, созерцающее Троицу, призвано исследовать любые имена, фиксирующие сущность предметов; следовательно, божественные Имена являются основным ее предметом. На основании этого П.-Д.А. утверждал, что благодаря пресвятой Троице “все рождаемое на небесах и на земле получает бытие и наименование”. Бог включает в себя все умные потенции и энергии, поэтому зло не участвует в действительном протекании сущего. Оно есть лишь оскудение и недостаток добра: “злу даруется бытие по воле случая, и проявляться оно может только в чем-то ином, поскольку не имеет собственного бытия”. Абсолютного зла не может быть вовсе, т.к. оно есть полнейшее отсутствие божественного Блага. В традиции, заложенной П.-Д.А., специфическую трактовку получили понятия трансцендентный и имманентный. Трансцендентным человеческому мышлению считается восхождение от дольнего мира к миру горнему, что составляет предмет апофатического метода богословствования, имманентный же -- нисхождение от горнего мира к дольнему, что составляет предмет апофатического метода богословствования. Учение П.-Д.А. обрело официальный статус в православии византийского канона благодаря его интерпретации Максимом Исповедником.

А.А. Грицанов, А.Н. Шуман

ПСИХОАНАЛИЗ -- в узком значении -- разработанный Фрейдом комплекс психодиагностических и психотерапевтических методов и теоретическое направление в психологии, ориентированное на изучение и объяснение бессознательных психических процессов и явлений. Распространение идей и принципов П. на комплекс гуманитарных дисциплин позволяет расширенно трактовать П. как совокупность теоретических и прикладных аспектов фрейдизма и постфрейдизма, в т.ч. в их обращении к осмыслению культуры, общества, человека, мировоззренческих и нравственных проблем. Так, творческая эволюция Фрейда сопровождалась увеличением удельного веса “метапсихологических” идей, включением положений “глубинной психологии” в контекст человеческого и социального бытия, а также конституированием (в т.ч., неявным) ряда мировоззренческих представлений. Мировоззренческие и “метапсихологические” изыскания Фрейд считал вторичными по отношению к идеям П. как клинической дисциплины. Вместе с тем ими фактически провозглашалась возможность приложения П. к проблематике философии, социологии, истории и т.д. Специфическим в таких концептуальных построениях было акцентирование роли и места неосознаваемых психических процессов и явлений, конфликтности человеческой природы, репрессивного характера культуры. Основой человеческого бытия провозглашались бессознательные детерминанты; эту часть своих построений Фрейд в плане понимания человеком своего месте в мире сравнивал с открытиями Коперника и Дарвина. П. изначально не являлся единым течением. Масштабность творчества Фрейда в сочетании с его неоднозначностью и противоречивостью способствовали возникновению критических и реформаторских версий П., в ряде случаев антитетичных своему источнику. (См. также: Фрейд, Адлер, Юнг, Фромм, Салливан, Хорни, Бессознательное, Эдипов комплекс, Эго, Оно, Сверх-Я, Шизоанализ, “Машины желания”, Неопсихоанализ, Неофрейдизм.)

М.Н. Мазаник

ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКАЯ ГЕРМЕНЕВТИКА -- одно из психоаналитически ориентированных течений современной философии, являющее собой определенную совокупность модифицированных идей Фрейда и философской герменевтики, как теории и искусства истолкования, ориентированных на выявление подлинного смысла текстов. Создателем этого течения был немецкий исследователь А. Лоренцер. Существенно переформулировав фрейдовскую концепцию символики, Лоренцер стремился осуществить дальнейшее развитие герменевтических функций психоанализа. В отличие от Фрейда, Лоренцер утверждал, что формирование символов происходит не в бессознательном, а в сознании человека. При этом он проводил четкое различие между “символами” (соотносящимися с сознательными представлениями) и “стереотипами” (соотносящимися с бессознательными представлениями). Полагая, что символика формируется в процессе социализации человека, Лоренцер уделил внимание исследованию этих явлений, в т.ч. и проблемам лингвистической коммуникации.

В.И. Овчаренко

ПСИХОБИОГРАФИЯ (греч. psyche -- душа и греч. biographia -- жизнеописание, история жизни; жизнь) -- метод психологического анализа биографий и личностей конкретных исторических лиц и соответствующий ему жанр жизнеописаний, уделяющий особое внимание психическим факторам жизни и творчества людей. В основном сложился в конце 19 -- начале 20 в. В значительной части своей развивается и реализуется в форме патографий. Особую роль в становлении П. сыграли патографические исследования Мебиуса (опубликовавшего работы о жизнедеятельности Гете, Руссо, Шопенгауэра, Р. Шумана и др.) и Фрейда (осуществившего изучение жизни и деятельности Леонардо да Винчи, В. Вильсона, Достоевского и др.). В 20 в. П. эволюционирует преимущественно в связи с психоаналитическими идеями и ориентациями. Одной из доминирующих новейших форм П. являются разнообразные психоисторические изыскания, восходящие к творчеству Эриксона, осуществившего исследования жизни и личности Франциска Ассизского, М. Ганди, М. Горького, Лютера и др. Как жанр жизнеописаний П. пользуется всевозрастающей популярностью.

В.И. Овчаренко

ПСИХОДРАМА (греч. psyche -- душа и греч. drama -- действие) -- созданный Морено один из первых видов групповой психотерапии (группового психоанализа), в процессе которой пациенты играют роли, направленные на моделирование жизненно важных для них ситуаций, с целью диагностики, терапии и коррекции неадекватных состояний и реакций. П. (психодрамотерапия) может быть понята как оригинальный психотерапевтический театр контролируемой импровизации и ролевой игры, ориентированный, преимущественно, на групповое врачевание последствий ролевых конфликтов людей посредством реанимации их психосоциальной целостности, расширения сознания и внутреннего освобождения. В П. обычно выделяют следующие фазы: разминку, действие и интеграцию (последующее обсуждение). В качестве средств психодрамотерапии выступают ролевой тренинг (бихевиодрама) и педагогическая ролевая игра, включающие в себя терапевтический, педагогический и театральный компоненты. Эффективность этой групповой, игровой психотерапии в значительной мере обеспечивается благодаря ее ориентации на достижение группового катарсиса и изобретенным Морено конституентам (инструментам) П., к которым относятся: сцена, ведущий (директор), главный исполнитель (протагонист), партнеры (вспомогательные “Я”), группа людей, различные психодраматические техники (обмен ролями, дублирование, “зеркало”, “репетиция будущего”) и пр. Психодраматическое действие в качестве желаемого конечного результата обычно предполагает достижение максимально возможных значений понимания, инсайта и катарсиса (с соответствующим психотерапевтическим эффектом).

В.И. Овчаренко

ПСИХОЛОГИЯ (греч. psyche -- душа, logos -- учение, наука, слово) -- наука о происхождении, развитии, функционировании и закономерностях психической жизни человека и животных. На протяжении более двух тысяч лет комплекс психологических идей и концепций создавался и развивался преимущественно философами (Платон, Аристотель, Декарт, Гоббс, Локк, Спиноза, Лейбниц, Гербарт, Дидро, Гельвеций, Брентано, Уотсон и др.), врачами (Алкмеон, Гиппократ, Ибн Сина и др.) и физиологами (Фехнер, Гельмгольц, Бехтерев, Сеченов, Павлов и др.). Относительное дистанцирование П. от философии, медицины и физиологии и превращение ее в самостоятельную науку произошло во второй половине 19 в. в связи с деятельностью ряда ученых (Дарвин, Спенсер, Вундт, Г. Эббингауз, Фрейд, К. Левин и др.). В этот период были созданы корректные представления о предмете и методе П., ее функциях, целях и задачах, разработаны основы категориально-понятийного аппарата, выявлены основные проблемные поля, созданы оригинальные психологические теории и осуществлены первые собственно психологические эксперименты. В 20 в. П. стала одной из наиболее бурно развивающихся наук. Многомерная структура современной П. фиксируется в различных измерениях. К наиболее существенным из них относятся отрасли, течения, подходы и др. В различных классификационных схемах современной П. обычно выделяются около 40 ее отраслей, часть которых обрела относительно самостоятельный статус (возрастная П., зоопсихология, инженерная П., медицинская П., общая П., патопсихология, педагогическая П., социальная П. и др.). К доминирующим течениям (школам, направлениям) П. принято относить структурализм (Э. Титченер и др.), функционализм (Т. Рибо, Э. Клапаред, Дьюи, Р. Вудвортс и др,), бихевиоризм и необихевиоризм (Д. Уотсон, А. Вейс, У. Хантер, К. Лешли, Э. Толмен, К. Халл и др,), гештальтизм (М. Вертхеймер, В. Келер, К. Коффка и др.), фрейдизм и неофрейдизм (Фрейд, Фромм, Хорни, Салливан и др.). В ряду различных подходов, практикуемых психологами в 20 в., наибольшее распространение получили деятельностный, коммуникативный и системный подходы. Современное состояние и развитие П. характеризуется интенсивным ростом теоретических, прикладных и эмпирических исследований, расширением собственно психологических и пограничных разработок, широким использованием количественных методов, различных тестов, шкал, приборов и пр., компьютеризацией и активным взаимодействием с философией, социологией, кибернетикой, лингвистикой и др. науками и дисциплинами.

И.И. Овчаренко

ПСИХОЛОГИЯ МАСС -- область психологии, предметом исследований которой являются природа, сущность, закономерности возникновения, формирования, функционирования и развития толп и масс, как специфических форм сообществ людей. Создана в конце 19 в. французским социологом и психологом Лебоном, итальянским психологом и юристом С. Сегеле (1868--1913) и др. Основное внимание уделяет исследованию психического склада, характерных свойств, черт, типов и поведения разнообразных толп и масс в относительно стандартных и нестандартных ситуациях. К числу традиционных предметов исследовательского интереса П.М. принято относить различные собрания людей, демонстрации, митинги, явления массовой эйфории, агрессии, паники, массовых психозов, массового вандализма и т.д. Значительное внимание П.М. уделяет изучению идей, мотивов, установок, настроений, мнений, эмоций, стереотипов мышления, механизмов и действий масс, вопросам поведения людей в толпе, взаимодействия личности и массы, индивида и толпы и т.д. В определенной мере П.М. ориентируется на сформулированный Лебоном “психологический закон духовного единства толпы”, согласно которому в позднейшей фазе формирования организованной толпы в ней происходит нивелирующая деперсонализация и деиндивидуализация людей, в силу чего на основе общих качеств, управляемых бессознательным, образуется временная “коллективная душа” толпы. В качестве методов исследования П.М. использует гамму традиционных методов познания психологии и социологии. П.М. оказала значительное влияние на формирование социальной психологии, социологии и развитие социальной мысли.

В.И. Овчаренко

ПСИХОСИНТЕЗ -- трансперсональное направление в психиатрии, использующее методики, ориентированные на активизацию внутренних сил человека, и ставящее главной целью активное способствование гармонизации и интеграции всех качеств и функций индивида в единое действующее целое. Достижение результата осуществимо, согласно идеям П., через прохождение индивидом нескольких стадий: глубокое познание своей личности; контроль над различными ее элементами; постижение своего истинного Я -- выявление или создание объединяющего центра; формирование или перестройка личности вокруг нового центра. Основателем П. принято полагать итальянского психиатра Роберто Ассаджоли (1888--1974), который в 1926 открыл первый Институт П. во Флоренции. П. имеет много общего с экзистенциальной психологией. П., как и другие школы и направления, исходит из: а) признания самости индивида, т.е. основное значение придается пониманию и переживанию индивидом своей идентичности; б) признается беспрерывность развития и личностного роста индивида через реализацию своих скрытых возможностей; в) акцентируется внимание на ценностях пациента и признается их значимость; г) утверждается стремление к полноте понимания мотиваций, определяющих выбор индивида, перед которым он постоянно находится; д) придается огромное значение будущему и его динамической роли относительно настоящего. Каждый индивид воспринимается и рассматривается в рамках П. как нечто уникальное и неповторимое, отсюда видится необходимость сочетания различных терапевтических методик в рамках индивидуального подхода к каждому пациенту. Центральной категорией П. у Ассаджоли выступает понятие “воля”, которому отводится “главная роль как основной функции самости и как необходимой первопричине всех выборов, решений и обязательств”. В связи с этим П. включает в себя тщательный анализ различных стадий реализации воли, таких как замысел, мотивация, решение, подтверждение, последовательность, осуществление и широкое использование “методик пробуждения, развития, укрепления и придания правильной направленности воле”. Огромное значение в границах П. придается самости и самоидентичности. Непосредственное переживание самости и чистое самоосознание признается “истинным феноменологическим” переживанием, “внутренней реальностью”, которую можно верифицировать эмпирическим путем и осознанно продуцировать. Положительные, творческие, радостные переживания, которые может испытывать человек, рассматриваются в одном ряду с трагическими, негативными и мучительными. Это своеобразные “пики переживаний”, такие как самореализация, осуществление, достижение, озарение, покой, радость. Этот феноменологически пережитый опыт активно поддерживается и стимулируется в П. Целенаправленно также используются методики для трансформации, сублимации и направления психических энергий, укрепления и разработки слабых или неразвитых функций психики, активации энергии “сверхсознания” и пробуждения скрытых способностей личности. Работа с субличностями является визитной карточкой П. Сам Ассаджоли не ограничивал П. жесткими рамками, и в настоящее время в мире существует несколько институтов П. (Италия, Англия, Франция, США, Канада), которые тесно взаимодействуют друг с другом, но работают над разработкой своих собственных программ. П. нашел широкое применение не только в терапии, но и в сфере психической гигиены или профилактики внутреннего здоровья, в образовании, для нормализации межличностных и межгрупповых взаимодействий и отношений, для ускорения внутреннего роста и самоактуализации индивида.

А.А. Ярмолович

ПСИХОСОМАТИКА (греч. psyche -- душа, дух и греч. soma -- тело) -- междисциплинарное направление психологии, психиатрии и общей медицины, выступающее как комплекс теоретических воззрений и методов исследования, диагностики и терапии, основывающийся, преимущественно, на психоаналитически ориентированных представлениях о взаимосвязи психического и физиологического (душевного и телесного) и признании главенствующей роли психических факторов в поддержании здоровья, возникновении и лечении заболеваний. Понятие “психосоматический” впервые было использовано Гейнротом в 1818. Получило распространение в 1930--1950-х, когда в США началось издание журнала “Психосоматическая медицина” (1939) и было создано Американское психосоматическое общество (1950). Как междисциплинарное направление П. конституировалась в 1950-х вследствие теоретической, организационной и терапевтической деятельности ее основателей (Ф. Александер, С. Джелифф, Ф. Данар, Э. Вейсс, О. Инглиш и др.). По классификации Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ) психосоматические нарушения относятся к группе психоневрозов с соматическими расстройствами. По мнению лидеров П., почти все заболевания в известной мере психосоматичны и более 50% органических болезней имеют психогенный характер. К ним относят: гипертонию, язву желудка, бронхиальную астму, сахарный диабет, ревматический артрит, болезни кожи, сексуальные расстройства, некоторые виды рака и мн. др. Основным методом психосоматического лечения является психотерапия, ориентированная на: 1) установление вытесненных в бессознательное влечений и желаний и выявление скрытых связей между психическими (эмоциональными, личностными) конфликтами и соматическими симптомами и 2) их коррекцию. Теоретические изыскания и психосоматическое лечение осуществляются в десятках научно-исследовательских и клинических центрах, расположенных, преимущественно, в США и Европе.

В.И. Овчаренко

ПУРАНЫ (санскр. puranam akhyanam -- “древнее предание”) -- философско-религиозные памятники древне-индийской литературы, священные книги индуизма. Древнейшие из них относят к 6--8 вв. н.э. Канон индуистского писания состоит из 18 П. В зависимости от культа Божества, которому посвящены писания, выделяют П.: 1) вишнуистские; 2) шиваитские; 3) брахмаитские. По содержанию близки к древнеиндийскому эпосу (Веды, “Махабхарата”). В целом П. включают пять тематических разделов (“пять примет” -- pancalaksanа): 1) космогония; 2) воссоединение циклически уничтожаемых и воссоздаваемых миров; 3) родословную богов и святых отшельников -- Риши; 4) историю эпох и праотцев рода человеческого (Ману); 5) родословные царских династий Индии. По названию и содержанию П. характеризуются следующим образом: 1) Брахма-П. (или Ади-П.), П. начала, посвящена святилищу в Ориесе; 2) Падма-П., миф о творении мира Брамой и др. мифология; 3) Вишну-П., древнейшая культовая книга вишнуизма; 4) Вайю-П., шиваитский культ; 5) Бхагавата-П., о воплощениях Вишну; 6) Нарада-П., учение о бхакти, любви к Богу как путь спасения; 7) Маркандейя-П., примыкает к Махабхарате; 8) Агни-П., выделяется энциклопедическим характером изложения древнего учения, вложена в уста Бога Агни; 9) Бхавишьят-П., П. пророчеств; 10) Брахмавайварта-П., мифы о Богине Пракрита, Первоматери, о слоноголовом Боге Ганеше, Кришне-Вишну, 11) Линга-П., о мистической символике шиваизма; 12) Вараха-П., собрание вишнуистских молитв и ритуалов; 13) Сканда-П., цикл эпических произведений; 14) Вамана‑П., о воплощениях Вишну; 15) Карма-П., учение об эманациях Шивы; 16) Матсья-П., включает миф о спасении человечества Ману во время потопа, посланного Вишну на очищение Земли; 17) Гаруда-П., о прославлении Вишну птицей Гаруда; 18) Брахманда-П., о сотворении мира из яйца Брамы. Философия П. -- философия эзотерических учений индуизма.

В.В. Лобач

“ПУСТОЙ ЗНАК” -- понятие постмодернистской философии, фиксирующее парадигмальную презумпцию постмодернизма на восприятие семиотических сред как самодостаточной реальности -- вне какой бы то ни было гарантированности со стороны внетекстовых феноменов. Данная презумпция фундирована постмодернистской критикой референциальной концепции знака и, в свою очередь, фундирует постмодернистский отказ от понимания смысла в качестве гарантированного внетекстовым референтом и его интерпретацию в качестве релятивно-плюрального (см. Означивание). Презумпция семиотической (прежде всего -- языковой) артикулированности мира выступает -- наряду с презумпцией его хаотичности (см. “Постмодернистская чувствительность”) -- важнейшим основоположением постмодернистской философской парадигмы. Трактовка мира как текста, в сущности, традиционна для европейской культуры (например, поздняя неоплатоническая модель мира или средневековая интерпретация бытия как книги божественных смыслов), однако классическая культура всегда разделяла так называемое объективное содержание текста и объект как таковой. В постмодернизме же на смену классическому требованию определенности значения, жесткой соотнесенности его с конкретным денотатом приходит программная открытость значения, детерминированная неисчерпаемостью множества его культурных интерпретаций. Шекспировскому “Что имя? Роза пахнет розой, хоть розой назови, хоть нет...” противостоит в современной культуре причудливый арабеск порожденных различными традициями, но в контексте микшированной культуры постмодерна наложенных друг на друга значений: роза как радость, жизнь, тайна, тишина, любовь, смерть, Воскресение, красота, слава, гордость, молитва, победа, мученичество, пышность, солнце, мужество, женственность, Венера, дева Мария, число 5, Христос, св.Георгий, творческий порыв, девственность, чувственная страсть, христианская церковь, земная жизнь, гармония мироздания и мн.др. Принятие тех или иных значений (в контексте определенной метанаррации) задает принадлежность человека к определенной культурной традиции и делает соответствующий объект определенным образом значимым, -- знание же всех возможных значений в культуре постмодерна растворяет определенность значения в его вариативности -- вплоть до открывающейся в слове возможности означать все, что угодно (что, например, позволяет Эко назвать свой роман “Имя розы”). Бесконечность и, следовательно, открытость ветвящихся и пересекающихся значений знака, детерминированная бесконечностью его культурных интерпретаций, практически растворяет объект как качественную определенность самости в плюрализме трактовок. Соответственно этому, такие классические требования, как требование определенности значения понятия и требование изоморфизма его соотнесения с денотатом и десигнатом, сменяются в постмодернизме фундаментальным отказом от любых “идентичностей”, располагаясь, по формулировке Бодрийяра, “по ту сторону истинного и ложного, по ту сторону эквивалентного”. В этом контексте стоящее за словом понятие утрачивает денотат как онтологический гарант семантической определенности, -- десигнат как идеальный конструкт остается его единственным референтом. -- Внеязыковое бытие автохтонной реальности не конституируется в рамках постмодернистской картины мира, -- семиозис понимается как единственная форма существования любого феномена, включая и самого субъекта. В данном аспекте философия постмодернизма во многом опирается на идеи структурного психоанализа, в первую очередь -- концепцию Лакана, в рамках которой зафиксирован факт вербальной артикуляции любой формы бессознательного, понимаемого в классическом психоанализе как последний оплот суверенности. В этом контексте субъект характеризуется Лаканом как “децентрированный”, растворенный в формах языкового порядка. -- Рациональный субъект декартовского типа, равно как и вожделеющий субъект типа фрейдистского сменяются деперсонифицированным инструментом презентации культурных смыслов (“означающих”) языка (см. “Смерть субъекта”). Основой постмодернистского видения текста выступает радикальная критика референциальной концепции знака, а, следовательно, и отказ от презумпции стабильности таких феноменов, как значение и смысл. Если для классической философии языка традиционным было фундаментальное дистанцирование означаемого (signatum) и означающего (signans), оппозиция между которыми мыслилась как спецификация глубинной оппозиции между интеллигибельным и чувственным, то современная семиология, выступающая базой для постмодернистской философской парадигмы, трактует феномен значения радикально по-иному. В формулировке Соссюра, “означающее немотивировано, т.е. произвольно по отношению к данному означаемому, с которым у него нет в действительности никакой естественной связи”. Деррида постулирует невозможность “для знаковой цепочки задержаться на таком означаемом, которое не продлило бы ее, поскольку само уже поставлено в позицию значащей субституции”. И если согласно референциальной концепции знака, означаемое неизменно фундирует собою означающее, то, по оценке Дерриды, этот фактический “знак равенства между signatum и концептом оставляет формально открытой возможность помыслить означаемый концепт в нем самом, в его простом присутствии для мысли, в его независимости относительно языка, то есть относительно системы означающих”, -- в то время как, на самом деле эта возможность безусловно “открыта самим принципом оппозиции означающее / означаемое”. В постмодернистской ретроспективе, традиция философской классики (как и вся классическая традиция западной культуры), будучи фундированной указанной оппозицией signans / signatum, порождала -- именно в силу такой фундированности -- своего рода иллюзию референции. Так, в интерпретации Делеза, “смысл -- это, собственно, открытие трансцендентальной философии, ... он приходит на смену прежним метафизическим Сущностям”. Согласно позиции Дерриды, данная иллюзия референции во многом завязана на характерный для культуры западного типа “фоноцентризм”: “когда я говорю, ... не только означающее и означаемое кажутся сливающимися в единство, но в этом смешении означающее как бы растворяется, становится прозрачным, чтобы позволить концепту предстать самому таким, каков он есть без отсылки к чему-либо другому кроме своего присутствия... Естественно, опыт этот -- обман, но обман, на необходимости которого сложилась целая культура или целая эпоха... от Платона до Гуссерля, проходя через Аристотеля, Руссо, Гегеля и т.д.”. Именно -- и только -- в рамках этой традиции внетекстовое “трансцендентальное означаемое” становится “последним референтом, согласно классической логике, имплицируемой этим значением референта, или “объективной реальностью”, абсолютно “предшествующей” всякой работе означивания, семантическим содержанием или формой присутствия, гарантирующей извне движение общего текста”. -- Что же касается постмодернистского видения ситуации, то, прежде всего, она характеризуется дискредитацией феномена значения как гарантированного внетекстовым означаемым: по формулировке Р.Барта, “уровнем Текста является не значение, а означающее, в семантическом и психоаналитическом /лакановском -- М.М./ смысле этого понятия”. Критический анализ постмодернизмом предшествующей философской традиции (традиции истолкования феномена значения) отчетливо ориентирован на прочерчивание вектора от традиционной онтологизации значения ко все более последовательному программному отказу от самой идеи референции. Д.В.Фоккема выделяет следующие этапы этой эволюции: реализм классики, основанный на “материалистическом детерминизме” и задающий “непоколебимую иерархию значений”, -- символизм с его идеей “корреспонденций”, делающий первый шаг в направлении деонтологизации “значений”, но еще сохраняющий при этом “жесткую эстетическую иерархию” самих символов, -- модернизм, сменивший метафизическую парадигму абсолютной онтологии на парадигму “гипотетического порядка и временного смысла”, завязанных на тезаурус сугубо личного опыта, который, однако, сохраняет еще свою онтологическую укорененность, -- и, наконец, постмодернизм с его “эпистемологическим сомнением” в принципиальной возможности конструирования какой бы то ни было “модели мира” (в силу “равновероятности и равноценности всех конститутивных элементов”) и программным отказом от любых попыток создания онтологии. Классики постмодернизма демонстрируют универсально сходную позицию по данному вопросу: так, согласно Джеймисону, “значение не является однозначным соотношением означающего и означаемого, ... слова или наименования и его референта или понятия”; -- более того, по формулировке Р.Барта, “трудно рассчитывать на выявление строгих соответствий между означающим и означаемым; мы не знаем, как соотносится первое со вторым”. Таким образом, парадигма постмодернистской философии зиждется на программном отказе от репрезентативной теории знака: “знак уже больше не является чистой и простой связью ... между тем, что означает, и тем, что обозначается”. Как пишет Р.Барт, “в результате самого прикосновения к тексту ... разверзается целая пропасть, которую всякое значение прокладывает между двумя своими сторонами: означающим и означаемым”. -- Значение мыслится не как задаваемое рядом означаемого, чья онтологическая определенность гарантирует пусть относительную, но все же данную сознанию константность значения, -- но как сугубо процессуальный феномен: “значение -- это соединение того, что означает, и того, что означается; это не форма и не содержание, а связующий их процесс”. Именно этот процесс и оказывается в фокусе внимания философии постмодернизма, причем трактовка значения как порождаемого, по Джеймисону, “движением от означающего к означаемому” в перспективе своего все более последовательного разворачивания приводит к признанию того обстоятельства, что реально “означаемое и означающее суть две стороны одного и того же продуцирования”. Логическим завершением описанного концептуального движения постмодернизма является финально радикальный вывод о том, что фактически “то, что мы в общем виде называем означаемым -- значение или понятийное содержание высказывания, -- должно рассматриваться, скорее, как видимость значения, объективный мираж .., порожденный и сформированный соотношением означающих между собой” (Джеймисон). В русле этой установки постмодернизм избавляется от идеи онтологически заданной связанности означающего с означаемым, в какой бы форме эта идея ни была явлена, -- равно, будь она под маской референции, репрезентации, денотации, десигнации, сигнификации, номинации, манифестации и т.п. (денотация, к примеру, несмотря на свои референционные претензии, с точки зрения Р.Барта, “оказывается лишь последней из возможных коннотаций”, и смысл не может быть конституирован иначе, нежели коннотативный. Понятие объективности утрачивает в постмодернистской системе отсчета всякий смысл, заменяясь программной субъективностью сиюминутного внутритекстового (сугубо контекстного и коннотативного) значения. -- По определению Р.Барта, речевую деятельность “более не окутывает благостное облако иллюзий реалистического свойства, представляющих язык в виде простого посредника мысли”. Слово, таким образом, перестает выступать референтом выраженного соответствующим понятием объекта, обретая сугубо индикативную функцию. Так, по мнению Делеза, слово может выступать лишь в функции произвольного “указателя” или “индикатора”, и этот его статус отнюдь не позволяет усмотреть за словом “понятие”, определенность содержания которого была бы обеспечена денотатом. Базовые постмодернистские тексты единодушно постулируют разрушение “самого акта номинации”, “утопичность денотации” (Р.Барт), “абсурдность сигнификаций и нонсенс денотаций” (Делез) и т.д. В условиях “кризиса денотации” (Р.Барт) -- речь может идти никак не о референции, но лишь о “референциальной иллюзии повествовательного текста” (показательно в этом отношении используемое Р.Бартом обозначение реальности как “эффекта”). -- Знамением времени становится для постмодернизма, по оценке К.Брук-Роуз, крах “веры в референциальный язык”. Собственно, сама референция как таковая, согласно модели Бодрийяра, возможна в эпоху постмодерна только на уровне “симуляции” (см. Симуляция, Симулякр). В таких условиях именно финальное “уничтожение последних следов веры в референциальность” оценивается Р.Сальдиваром как единственно возможный “путь к истине”. Идя по этому пути, философия постмодернизма руководствуется той презумпцией, что “должна быть подорвана сама идея знака: вопрос теперь стоит не об обнаружении латентного смысла..., но о расщеплении самой репрезентации смысла; не об изменении или очищении символов, а о вызову самому символическому” (Р.Барт). -- Как пишет Р.Барт, “ныне семиология призвана выступать ... против всей символико-семантической системы нашей цивилизации; мало изменить содержание знаков, надо прежде всего стремиться расщепить саму систему смысла”. И если исходно постмодернизм определял свою непосредственную и неотложную задачу как необходимость “опустошить знак, бесконечно оттесняя все дальше его предмет” (Т.Мой), -- то зрелая версия постмодернизма уже пытается смоделировать такое видение культурной ситуации, которое “конструировало бы логические последствия нерепрезентативного понимания письма” (Р.Барт). Важнейшим из таковых последствий является основанное на отказе от идеи “трансцендентального означаемого” признание тотальности языка -- понимание языковой реальности как единственной и исчерпывающе самодостаточной, т.е. не нуждающейся ни в каком внеязыковом гаранте. Таким образом, философия постмодернизма задает особое видение мира, в рамках которого бытие предстает как жизнь языка (процессуальность плюральных игр означающего, осуществляющихся по имманентным внутриязыковым законам), понятая в качестве не просто самодостаточной, но исключительной реальности. Из фундаментального утверждения тотальности языковой реальности с необходимостью вытекают и более частные, но не менее значимые для постмодернистской парадигмы следствия: 1) обрисованная трактовка языковой реальности в качестве тотальной снимает проблему метаязыка как такового: по словам Р.Барта, “текст уничтожает всякий метаязык”; 2) указанная установка расшатывает стабильность понятия “лингвистической нормы” как детерминированного со стороны внеязыковых социокультурных факторов, -- базовая для постмодернизма идея пародии, по Джеймисону, “фундирована финальной дискредитацией самого понятия “лингвистическая норма”; 3) в свете данной установки оказывается невозможной постановка вопроса об истинности (или иной форме адекватности) текста -- как на уровне письма, так и на уровне его чтения, что снимает и проблему понимания в герменевтическом смысле этого слова: как пишет Деррида, “я рискую не-желать-сказать нечто такое, что ... было бы ... делом понимания”. См. также Означивание, Симуляция, Трансцендентальное означаемое.

М.А. Можейко

ПУШКИН Александр Сергеевич (1799--1837) -- русский поэт, родоначальник новой русской литературы, утвердивший нормы русского литературного языка. Родился в Москве. В 1817 окончил Царскосельский лицей и был зачислен на службу в коллегию иностранных дел с чином коллежского секретаря. В 1817 им написана ода “Вольность” -- одна из причин первой ссылки П. на юг. Перед отъездом на юг П. закончил поэму “Руслан и Людмила” (1820). В изгнании были созданы романтические поэмы “Кавказский пленник” (1822), “Бахчисарайский фонтан” (1824), “Братья разбойники” и “Цыганы” (1827). В 1824 П. был выслан из Одессы в имение отца -- село Михайловское Псковской губернии, где были написаны первая в русской литературе подлинно народная реалистическая трагедия “Борис Годунов” (1830) и часть романа в стихах “Евгений Онегин” (1823--1831, издана в 1832). С конца 1820-х П. уделяет много внимания исторической тематике, раскрывая противоречивую значимость деятельности Петра I -- поэмы “Полтава” (1829) и “Медный всадник” (1837). Необычайно многогранная лирика П. проникнута вольнолюбивыми мотивами, идеями гуманизма и пафосом жизнеутверждения. П. впервые -- на достигнутом им высоком эстетическом уровне -- поднял свои творения на передовой уровень Просвещения и европейской духовной жизни 19 в. и тем самым ввел русскую литературу в семью наиболее развитых к тому времени западных литератур. И лишь в такой историко-литературной перспективе -- в русле общеевропейского и, еще шире, мирового художественного развития -- можно составить себе полное представление о величии гения П., о месте и роли его творчества для всего “подлунного мира”. Явить русскому народу его национального поэта, как явлен был Италии Данте, Англии -- Шекспир, Германии -- Гёте, и тем преодолеть резкое отставание в важнейшей сфере его духовного бытия -- такова была исторически назревшая, стоявшая перед П. и им осознанная задача, достойная поэтов-титанов Ренессанса, но еще более сложная и трудная. Образовать русский слог для всех родов и видов отечественной словесности и тем самым установить национальный литературный язык, чтобы тут же одновременно создавать на нем величайшие шедевры искусства слова, не уступающие западным образцам, “в просвещении стать с веком наравне”, -- это высокое предназначение суждено было П. Вдохновение и упорный напряженный труд определяют творческий процесс, формируют интеллектуальный мир П. Всего за двадцать лет своего творческого пути П. эстетически осваивает то, что в истории развития западных стран заняло, если начать отсчет от Данте, свыше пяти столетий. Закономерно, и вместе с тем свидетельствует об очень раннем интеллектуальном созревании отрока и юноши П., что первым из великих стал для него Вольтер, за которым следовали “все возвышенные умы” того времени. Активно влиявший не только на литературу, но и склад мышления, духовный мир людей 18 ст. (так называемое “вольтерьянство”), оказавший огромное влияние на Гёте и Байрона, “классик” Вольтер все же был в первые десятилетия 19 в. -- эпоху романтизма -- уже вчерашним днем. Нынешним днем являлся “звук чудной лиры, звук лиры Байрона” -- поэзия вождя европейского романтизма, автора “Паломничества Чайльд-Гарольда” и восточных поэм, наложившая резкую печать на духовный мир современной П. Европы (так называемый “байронизм”). Аналогичный процесс протекал и в сознании П. Для автора поэмы “Руслан и Людмила”, которая была еще вне прямых связей с современной действительностью, Вольтер был живой и действенной традицией. Но для П., автора “вольных стихов”, свидетеля огромных исторических событий современности (сожжение Москвы и взятие Парижа, национально-освободительные движения на Западе, революционное брожение в России), переход от увлечения Вольтером к увлечению Байроном являлся тем необходимым шагом, который возводил молодого русского поэта, а в его лице и русскую литературу, на качественно новую ступень развития общеевропейской жизни, культуры мышления, искусства. Так называемый пушкинский “байронизм”, продолжавшийся несколько лет, был не просто увлечением, а едва ли не самой сильной литературной страстью поэта, поначалу буквально потрясшей и переполнившей его существо. И объяснялась эта “одержимость” П. -- не только мощью и обаянием “демонического” гения Байрона, но и тем, что своими романтическими шедеврами он приобщал русского поэта к духовному “климату” современной Европы, вводя его -- образом Чайльд-Гарольда и особенно столь “таинственно-пленительными” образами героев восточных поэм -- во внутренний мир человека нового, 19 ст. И П. в своем втором большом произведении (после “Руслана и Людмилы”) -- поэме “Кавказский пленник” -- ставит художественную задачу, глубоко волновавшую в то время “просвещенные умы” многих ведущих европейских писателей эпохи романтизма. Задача эта заключалась в том, чтобы средствами и приемами искусства слова показать образ современного человека, героя своего времени, наделенного его специфическими приметами, характерными чертами и особенностями, понять и самого себя в новой, современной действительности и саму эту действительность. “По следам гения” П. впервые открывал русской литературе художественный мир реального земного романтизма и к тому же -- романтизма отечественного. В поэме развернуты картины величественной -- суровой и грозной -- природы Кавказа, ставшего после этого как бы литературной родиной русских романтиков; даны яркие описания нравов и быта воинственных обитателей гор. А в центре поэмы находился характерный представитель современной русской молодежи, “отступник света, друг природы”, сбросивший с себя узы цивилизованной жизни и устремившийся в край “дикой вольности” в поисках свободы. Образ этот отвечал вольнолюбивым романтическим настроениям тех лет, что и дало впоследствии Белинскому право считать Пленника “героем того времени”, а первую романтическую поэму о современности назвать “в этом отношении поэмой исторической”. Тем знаменательнее резкая неудовлетворенность П. “Кавказским пленником”, возникшая сразу же после написания поэмы. И вызвана она была не только исключительной требовательностью “взыскательного художника”, каким П. являлся, а -- и это самое важное -- его необыкновенно быстрым интеллектуальным и духовным ростом, стремительным созреванием его в первого национального писателя своей страны. “Кавказский пленник” в основном заканчивался как раз тогда, когда в послании к Чаадаеву поэт извещал друга об охватившей его “жажде размышлений” и соответственно новом “способе” работы мысли и творческого труда, первым замечательным плодом которого явилось создание несколько месяцев спустя одного из значительных его произведений этого периода -- стихотворения “Наполеон” (конец 1822), вызванное известием о смерти недавнего “властителя вселенной”. Это стихотворение П. написано пером не только вдохновенного поэта, но и мыслителя-историка, последовательно повествующего об основных этапах необычной жизни и необычных деяний -- “чудесном жребии” “великого человека”, не снимая с него поэтический ореол некоего чуда, но давая этому чуду вполне естественное историческое и психологическое объяснение, коренящееся в натуре героя и настрое соблазненных воинской славой, увлеченных к боям и победам широких народных масс. Поэт ставит ряд органически связанных с наполеоновской темой проблем политического, философского, этического характера, которые волновали и волнуют умы людей 19--20 вв.: Наполеон и революция, Наполеон и народ, Наполеон и Европа, Наполеон и Россия, Россия и Европа. Перед нами, несмотря на роматнически приподнятый тон, действительно не ода и не просто художественно-историческое произведение, а своего рода история, положенная на поэзию. Таково это стихотворение П., посвященное одной из важнейших тем века, исполненное поэзии и мысли, патриотизма и гражданственности, являющееся своего рода колыбелью историзма и народности поэта -- почвой, на которой вырастает пушкинская поэзия действительности -- русский классический реализм. П. все еще находился под обаянием поэзии Байрона, взявшись за написание новой поэмы -- “Бахчисарайский фонтан”, наиболее из всех южных поэм близкой к байроновским восточным поэмам. Но уже тогда начиналось его переосмысление творчества Байрона-романтика, которое было сформулировано им в середине 1820-х: “Байрон бросил односторонний взгляд на мир и природу человечества, потом отвратился от них и погрузился в самого себя... Он постиг, создал и описал единый характер (именно свой), все отнес он к сему мрачному могущественному лицу, столь таинственно пленительному”. И действительно, односторонность и мрачная -- демоническая -- погруженность в самого себя были чужды натуре П.-человека и особенно поразительному по своей широте “всезрящему” и “вездесущему” -- гению П.-поэта, в минуты вдохновенья способного внимать и -- “неба содроганье, и горний ангелов полет, и гад морских подводный ход, и дольней лозы прозябанье”. Закономерно, поэтому, что от страстного увлечения поэзией “пламенного демона” -- Байрона-романтика, которое имело для него огромное значение и помогло русскому поэту подняться на общеевропейский уровень, он обратился к углубленному чтению и изучению великих созданий таких многогранных и объективных гениев, как Гёте и Шекспир. Усвоение опыта и творческое общение с художественными мирами этих поэтов стали для П. могучим стимулом, способствовавшим тому, чтобы из одностороннего, замкнутого в себе “байронизма”, породившего мироощущение нынешнего дня, шагнуть, опережая своих современников, в день завтрашний. П., безусловно, испытал на свое творческом пути всю силу могучего притяжения, заключенную в мире Байрона -- творца “Гарольда”, “Гяура” и “Жуана”. Но взяв от Байрона то, что было ему необходимо для его собственного роста, П. сумел в своем стремительном движении вырваться вперед. И вышел он из мира Байрона, переключая -- приемом шутливо-пародийного переиначивания -- мировоззрение мрачного автора истории Чайльд-Гарольда и угрюмый образ основного героя его творчества в художественный мир своего романа в стихах -- “Евгений Онегин”. Переход этот начался с первой же главы, в которой поэт, пародийно трансформируя фабульную схему жизненного пути героя “Кавказского пленника”, устанавливал причины, сформировавшие угрюмый душевный строй русского героя-байрониста -- “москвича в гарольдовом плаще”. В этой своеобразной форме “романа в стихах” автором “Онегина” с присущим ему лаконизмом ставятся острейшие проблемы века, волновавшие просвещенные умы эпохи, жгучие общественно-исторические, философские, этические, эстетические проблемы современности и человеческого бытия вообще. И все эти вопросы не только ставились в романе, но и получали ответ в духе того нового -- прозаического -- мировоззрения П. -- “не столь утешительного, как обыкновенно думают, но к несчастью более всего правдоподобного”. В декабре 1824, в Михайловском, одновременно с работой над заканчиваемой четвертой главой “Евгения Онегина”, П. приступает к труду над новым произведением, не менее в своем роде монументальным -- трагедией “Борис Годунов”. Произведения эти различаются по содержанию: современность; образы молодых людей 19 ст.; картины частной жизни разных слоев русского дворянства и -- отдаленное от этого больше чем двумя столетиями прошлое, значительнейшие исторические события конца 16 -- начала 17 вв.; не художественно вымышленные герои, а реально существовавшие исторические лица, принадлежащие к разным слоям русского и польского общества того времени, и впервые с такой мощью хлынувшее на сцену море народное. Столь же различаются они и по форме: лирико-эпический роман в стихах и -- историческая трагедия; мажорный четырехстопный ямб, окрыленный “звонкой подругой” поэта, летучей рифмой, и -- драматическое произведение, социально-историческая трагедия в замедленных, строго упорядоченных пятистопных ямбах, обогащаемых интонациями живой разговорной речи и перебиваемых не раз сценами, написанными прозой. Но при всей “разности” этих двух центральных пушкинских созданий, между ними существует и некая глубинная связь. Оба восходят в своих истоках к тем напряженным долгим думам и глубоким размышлениями П., которые были связаны с крушением его романтического мироотношения и стремлением -- в поисках выхода -- обратиться от иллюзорных представлений о действительности к реальной жизни, такой как она есть “на самом деле”, чтобы осознать ее умом мыслителя и воссоздать творческим воображением поэта-художника. Отсюда и общность творческого задания, поставленного себе поэтом: в романе в стихах возможно полнее отразить свой век, современность, а в трагедии -- произведении, задуманном и осуществленном тоже с “энциклопедическим” размахом, -- возможно полнее и ближе к реальной действительности изобразить далекую историческую эпоху. Это и было двуединой целью, к которой все осознаннее по ходу своей работы над обоими произведениями П. стремился и которой сумел достичь. Задаваясь вопросом, что нужно драматическому писателю для создания подобного произведения, поэт отвечал: “Философия, бесстрастие, государственные мысли историка, догадливость, живость воображения, никакого предрассудка любимой мысли. Свобода”. Чтобы обладать подобным -- подлинно историческим -- мышлением, необходимо было и в этом отношении стоять на уровне просвещения века. О предшествующих началу работы над трагедией раздумьях и исследованиях П. свидетельствует его набросок, исполненный в 1824, в котором дается оценка ряда французских и английских историков, начиная с Вольтера, который особенно привлекал поэта тем, что “первый пошел по новой дороге -- и внес светильник философии в темные архивы истории”. Исследования эти не только сообщали необходимые знания в области зарубежной истории, но и помогли П. овладеть методом исторического мышления, освещаемого “светильником философии” и тем самым открывающего возможность подыматься над эмпирическими фактами до больших, подлинно научных обобщений. П., последовательно отталкиваясь от “монотонного” метода Байрона, кладет в художественную основу нового реалистического строя своей трагедии настойчиво изучаемый им метод Шекспира. “Шекспиру я подражал в его вольном и широком изображении характеров, в свободном, непринужденном и простом составлении типов”, -- писал он в проекте предисловия к трагедии “Борис Годунов”. Для П. поэтика и метод Шекспира составляли нераздельное целое, складывались в единую “систему”, которую он считал наиболее отвечающей природе словесного искусства. Задумав создать истинно историческую трагедию, П. вооружился пером не журналиста, а историка, точнее поэта-историка, который способен, переселяясь своим творческим воображением в давно почившее былое, восполнить ученого-историка: средствами и приемами искусства слова как бы вернуть навсегда замолкнувшей эпохе исторической жизни народа дар речи, воскресить ее, сделать наглядно ощутимой и тем самым переселить в нее читателей и в особенности зрителей. “История народа принадлежит Поэту”, -- замечал П. в период работы над “Борисом Годуновым”. Проникая взглядом историка-философа, обостренным художественно-ассоциативным мышлением поэта, П. живо ощутил типологический характер данной исторической ситуации. Самодержец, достигший высшей власти путем злодеяния -- убийства законного наследника, скрытая борьба между боярами, резкое недовольство закрепощенного крестьянства, появление самозванца и переход на его сторону народных масс -- все это наводило П. на мысль о гораздо менее отдаленных событиях, связанных с восшествием на престол Александра I, Екатерины II, и о народном восстании, возглавленном самозванцем -- Емельяном Пугачевым. Главное же -- в сознании П. возникали аналогии с некоторыми историческими событиями, и в особенности с проблемами, волновавшими как его самого, так и наиболее просвещенные умы современников в годы подготовки первого уже не бунтарского, а революционного выступления против самовластия. Позднее, П., имея в виду “Годунова”, прямо подчеркивал это типологическое сходство: “Все смуты похожи одна на другую”. Это суждение, несомненно подытоживало исторические наблюдения и размышления П. в процессе его работы на “Борисом Годуновым”. А это типологическое сходство открывало возможность автору “Бориса”, не маскируя настоящее под прошлое и не подтягивая прошлое к настоящему, а освещая светильником философии “общий ход вещей”, “выводить из оного глубокие предположения, часто оправданные временем”, получать возможность не только лучше разбираться в современности, но и в какой-то мере прогнозировать, угадывать будущее. Закончив “Бориса”, П. помышлял, подобно серии шекспировских хроник, продолжить историю эпохи “многих мятежей” -- написать еще две трагедии о Самозванце и Марине и о Василии Шуйском. И не сделал он этого, не в последнюю очередь потому, что еще не было не только актеров, способных сценически воплотить их, но и читателей и зрителей, которые могли бы на них отозваться. А для будущего -- для преобразования театрального искусства, к чему стремился П., достаточно было уже созданной им художественной “модели” -- “Бориса”. Но вскоре же с не меньшим бесстрашием П. заглянул в своих “Маленьких трагедиях” в то, что в этом отношении дополняло и развивало его, -- в шекспировскую пропасть человеческой души, пожираемой злой и обесчеловечивающей страстью. Вместе с тем, светлый, жизнеутверждающий и жизнерадостный гений П. придавал ему то духовное мужество, то самообладание художника -- “сына гармонии”, с которыми он мог, заглядывая в эту столь притягивающую к себе бездну, удерживать себя на краю ее. Характерным для П., органически присущим природе его полного жизненных сил и душевного здоровья, -- дарования, был и способ, которым он как писатель преодолевал ужас бездны -- могучую силу ее притяжения. В течение двух недель осени 1830 П. написал четыре произведения, каждое из которых могло бы прославить любого поэта. 23 октября -- “Скупой рыцарь”, 26 октября -- “Моцарт и Сальери”, 4 ноября -- “Каменный гость”, 6 ноября -- “Пир во время чумы”. “Маленькие трагедии” создавались всего две недели, но замысел их вызревал в душе поэта исподволь и не один год. Еще в 1826 П. дает перечень волнующих его тем: “Скупой. Ромул и Рем. Моцарт и Сальери. Дон Жуан. Иисус. Беральд Савойский. Павел I. Влюбленный бес. Димитрий и Марина. Курбский”. Не все эти темы поэтом были воплощены. Но три из четырех “Маленьких трагедий” здесь уже упомянуты. Каждая из них и все вместе -- это художественное исследование жизни, страстей, характеров. Современники и даже друзья поэта не поняли “Маленьких трагедий”, исключение составляет Белинский, восторженно отнесшийся к “Каменному гостю” и поставивший его в один ряд с шедеврами мировой литературы. С уходом века П. “Маленькие трагедии” не утратили своего значения. П. свободно воссоздает исторический колорит стран Западной Европы, где он никогда не был. Воссоздает как великий ум, аналитик страстей, изучающий природу человека в разных состояниях. Поэт требует, чтобы в драме были “истина страстей, правдоподобие чувствований в предполагаемых обстоятельствах”. И это теоретическое положение целиком нашло подтверждение в его “Маленьких трагедиях”. Мировая драматургия до П. не знала такой емкости, такой сжатости слова. Скорее, это достояние философской лирики. П. и придал своим пьесам характер философской поэзии. Вот почему “Маленькие трагедии” можно назвать большими трагедиями -- большими и глубокими по вложенному в них смыслу. П. не только “вжился” сам в Байрона, Шекспира, Гёте, Данте, но и “вжил” в них всю русскую литературу.

Г.Н. Соколова