Можаев Борис. Мужики и бабы - royallib.ru

- Чего это тебя ни свет ни заря подняло?

- Нужда заставит петухом кукарекать, - ответил Кречев.

- Что у тебя за нужда?

- Поговорить надо.

- Х-хеть! - засмеялся Андрей Иванович. - А то днем некогда будет поговорить...

- Где тебя теперь словишь днем-то, жук навозный, - гудел с притворной сердитостью Кречев. - Небось улетишь в поля до самой темноты?

- Это уж точно, улечу, - согласился Андрей Иванович.

- Ну вот, пройдем в летнюю избу! У тебя там не осталось, случаем, на донышке? Вчера с участковым агрономом фондовую рожь отмеряли. Ну и намерялись...

- Ясно, что у тебя за сердечный разговор, - усмехнулся Андрей Иванович, проводя Кречева в избу.

- Да поговорить-то надо, - Кречев в летней избе кивнул на горничную дверь и спросил приглушенно: - Девчата спят?

- Мария и Зинка в кладовой. А в горнице ребятишки.

- Ясное дело, - облегченно вздохнул Кречев. - Я зачем к тебе пожаловал? Вчера с меня стружку снимал Возвышаев. Поскольку стопроцентной подпиской не охвачены. Не то, говорит, горе, что не охвачены, а то, что богатые увиливают. Ну и воткнул мне за Прокопа Алдонина и за Бандея.

Андрей Иванович налил Кречеву стопку, пододвинул оставшуюся от деда Агафона селедку и сказал:

- А я тут при чем?

- При том... Ты депутат и член сельсовета. Вот я тебе и даю боевое задание - сходи к Прокопу Алдонину, убеди его на заем подписаться. Кречев лукаво хмыкнул и выпил.

Андрей Иванович забарабанил пальцами по столу, как бы молчаливо отклоняя эту несерьезную просьбу.

- Прокоп вроде бы в артели подписался? - сказал наконец Андрей Иванович.

- Увильнул! Когда артель распускали, удерживали на заем при расчете. А Прокоп бригадиром был, сам рассчитывал. Ну и увильнул. Успенский спохватился, да рукой махнул. Ему теперь этот Алдонин что японский бог. А мне он на шею сел.

- Дак что ж ты от меня хочешь?

- Ну что я хочу? Всю эту шантрапу, вроде Максима Селькина да Козявки, я и сам прижму. А Прокоп и Бандей меня не послушаются. Пойдем к ним вместе с тобой. Ты их посовестишь, убедить можешь.

- Их убедишь...

- Ну, я для них молод. И чужого поля ягода. На горло их не возьмешь. Силой не заставишь - подписка добровольная. Законы они знают. А ты человек авторитетный. Сам подписался один из первых. На тебя только и надежда.

Андрей Иванович потер лоб и сказал:

- Ладно... Сходим в обед.

- Вот спасибо! Плесни-ка мне еще со дна погуще! - Кречев протянул стопку.

Андрей Иванович налил. Кречев помедлил, выпячивая губы, косясь на стопку, сказал:

- Сход надо собрать... На предмет рубки кустарника. Гати гатить.

- Черт бы вас побрал с этими гатями! - взорвался Андрей Иванович. Видишь, какая погода? Земля уходит.

- Приказ райисполкома, - пожал плечами Кречев.

- Что ж вы раньше штанами трясли?

- Не наша на то воля. Ну что ты волнуешься? Пошлешь на рубку хвороста малого, а сам будешь навоз возить.

- Не ко времени это. Не по-людски.

- Ну, мало ли что... Значит, до обеда. - Кречев выпил стопку и, не закусывая, тотчас вышел.

Прокоп Алдонин был скупым мужиком. Бывало, Матрена в печь дрова кладет, а он за спиной ее стоит и поленья считает, а то из печи вытаскивать начнет:

- Ты больно много кладешь. И так упреет.

У них хлеб сроду не упекался. Вынут ковриги, разрежут - ан в середке сырой.

- Ну и что... Я люблю хлеб с сыринкой, его много не съешь, - говорил Прокоп.

Мать его, баба Настя-Лиса, грубку зимой не топила. Дом большой, пятистенный, красного лесу, окна и на улицу и в проулок - не перечтешь, и все под занавесками тюлевыми... Крыльцо резное, под зеленой жестью. Куда с добром. А зима подойдет - горница не топлена и в избе хоть волков морозь. Баба Настя одна жила, хозяин механиком работал в Баку, и Прокоп там же, при отце.

- Одной-то мне зачем тепло? Яйца, что ли, насиживать?

Горницу она закрывала наглухо на всю зиму. Спала в печке. Положит подушку на шесток и свернется по-волчьи, головой на выход. А греться днем ходила в кузницу к Лепиле. Придет, вся рожа в саже, усядется на чурбан:

- Левой, расскажи, что там в газетах пишут.

У Прокопа горница, правда, отапливалась - детей целая орава, семь штук. Но так отапливалась, что и сам Прокоп не прочь был заглянуть в морозные дни в кузницу к Лепиле - погреться. Впрочем, их связывала с Левоном общая любовь к слесарному да кузнечному ремеслу.

Когда распалась неожиданно артель, Прокоп переживал более всего за свой паровой двигатель, который он собирал по частям больше года - мечтал механическую глиномялку пустить. Ездил в Рязань, купил по дешевке старый мукомольный двигатель, из Гуся Железного привез поломанный мотор парового насоса, собирал воедино, прилаживал... А теперь куда девать все это добро? Артель оприходовать не успела, стало быть, оплатить не могли через банк. Продать ежели? Да кто купит такую непотребную машину? И надумал Прокоп сходить к Лепиле, предложить ему на паях сделать паровую мельницу.

Лепилина кузница - высокий сруб с тесовым верхом, стояла на самом юру при выезде из села, за церковью. Три дороги сходились здесь, как у былинного камня: одна вела на Гордеево, вторая - в лес мимо кладбища, а третья, накатанная столбовая, вела по черным землям в Пугасово, на юг, в хлебные места. Редкий тихановский мужик не сиживал возле этого ковального станка, не приводил сюда свое тягло. Да что мужик? Черти и те заезжали ковать лошадей к Лепиле. В самое смурное время - в двенадцать часов по ночам. Это каждый сопляк в Тиханове скажет. Правда, в Выселках вам скажут то же самое, но только про кузницу Лаврентия Лудило: приезжают на тройке коренник в мыле, пристяжные постромки рвут. "Лавруша, подкуй лошадей!" А он выглянул в окно: "В такую пору? Что вы, Христос с вами!" Да знамение на себя наложил. Эх, у коней-то инда огонь изо рта паханул. "Ну, маленько ты вовремя спохватился, - говорят ездоки, - не то бы мы тебя самого подковали". Да только их и видели. Поверху пошли, по столбам - стаканчики считать...

Прокоп застал обоих кузнецов, Лепилу да Ивана Заику, за осмотром привезенной молотилки. Они сидели на чугунном кругу и стучали молотками. Молотобоец Серган и вновь принятый подручный Иван Бородин лежали в холодке под бревенчатой стеной и покусывали былинки.

Увидев Прокопа, Ванятка приподнялся на локте:

- Ну что, христосоваться пришел? Праздник тебе? Развалил артель и слоняешься. Доволен теперь?

- Это вам праздник, бездельникам, - огрызнулся Прокоп. - Вон валяетесь, как боровы в холодке у стенки.

- Смотри, Прокоп, встанем - хуже будет, - сказал Серган.

- А то ни што! Напугали.

- Э-э, Прокоп! Ты легок на помине. Давай-ка сюда, помоги... - позвал его Лепило.

- В чем дело? - спросил Прокоп.

- Да вот баклашки ломаются. Дурит машина, но где? Не поймем.

Прокоп оглядел круг, вставил в чугунное гнездо одно водило и сказал:

- А ну-ка, слезайте!

Те слезли с круга. Прокоп взялся за деревянное водило и тихонько повел его, раздался тяжелый размеренный скрежет.

- Как телега немазаная, - сказал Прокоп. Вел, вел, и вдруг резкий щелчок - грох!

- Стой! - скомандовал Прокоп сам себе, потом Лепиле: - Леонтий, давай зубило! Вот гляди... зуб стронутый на большом колесе. Выбивай его! Потом наклепаем...

- Гляди-ка, ты, Прокоп вроде бы и в логун не смотрел, а нашел, - сказал Лепило.

- Это он по з-з-звуку ап-ап-ап... - судорожно забился Иван Заика в тяжкой попытке выговорить нужное слово.

- Ладно, завтра доскажешь, - остановил его Лепило.

- Тьфу ты, Лепило, мать твою, - облегченно выругался Заика.

Работая, они вечно поругивались и подтрунивали друг над дружкой. Лепило был приземистый мужик медвежьего склада, лохматый, рукастый, с тяжелой загорбиной и мощной, в темных рытвинах шеей. Носил посконную рубаху до колен и с широким раструбом сапоги, как конные ведра. А Иван был высок и погибнет, с длинной, как тыква, лысой головой. Ходил босым с закатанными выше колен портками.

- Иван, зачем портки засучил?

- Г-г-гвозди везде... З-з-зацепишь - п-ыарвешь еще.

- А кожу обдерешь?

- Зы-а-растет.

Выбивая зубилом "стронутый" зуб, Лепило донимал Ивана:

- Иван, а Иван? Ты бы хоть поблагодарил гостя, - он нам услугу оказал, зуб нашел больной, а мы сидим как немые.

- З-з-з...

- Хватит, он тебя понял.

- Тьфу, Лепило! Мать твою...

- Счас я ему розочку подарю, - отозвался от стенки Серган.

Он встал, выбрал из ящика длинный шестидюймовый гвоздь, сжал его за шляпку, как тисками, железной черной ладонью, а другой рукой, ухватив за конец, стал легко свивать в колечки: на бицепсах, на открытой груди его заиграли, затрепетали крупные мускулы.

- На, - подал он Прокопу скрученный розочкой гвоздь.

- Что ж ты добро портишь? - сказал Прокоп, кидая это Серганово изделие. - Был гвоздь, а теперь финтифлюшка.

- Виноват, ваше-вашество! - гаркнул Серган, выпучив глаза и вытягиваясь по швам. - Счас исправлюсь.

Он поднял розочку, стиснул опять гвоздевую шляпку в своей каленой ладони и, ухватив за конец, пыхтя и синея от натуги, вытянул гвоздь во всю длину.

- Ваша не пляшет, - осклабился Серган, поигрывая гвоздем.

На дальней церковной паперти проскрежетала отворенная железная дверь, в притвор выплыл в рясе с крестом отец Афанасий.

- Ой, погоди-ка! - Лепило кинул зубило и бросился в кузницу.

Через минуту он вышел, держа в длинных щипцах разогретую докрасна подкову:

- Серган, на-ка отнеси попу подарок.

- Чаво? - Серган обалдело глядел на того, не понимая.

- Сейчас поп двинется на кладбище, в часовню служить. А ты вон на тропинке, через дорогу, положь подкову. Он ее подымет, а мы поглядим.

- Гы-гы! - Серган ухватил щипцы с подковой и в два прыжка пересек дорогу, положил горячую подкову на тропинку и моментально вернулся.

- А теперь все в кузницу. Ну, ну, марш! - скомандовал Лепило.

Поддавшись какому-то безотчетному озорному искушению, они сгрудились все у раскрытых дверей, глядя на неспешно идущего по тропинке отца Афанасия. Даже Прокоп неожиданно для себя поддался игре: подымет подкову или мимо пройдет?

Отец Афанасий шел, глядя в землю.

- Ишь, какой настырный, - сказал Лепило. - Все под ноги глядит... Поди, клад ищет...

- Счас найдет.

Отец Афанасий увидел подкову, приостановился в минутном раздумье брать или нет? Стоящей показалась подкова, нагнулся, поднял и тут же бросил ее.

- Ай-я-яй! - кричал он и тряс рукой.

А от кузницы в раскрытые двери в пять глоток:

- Гы-гы-гы!

- Что, батя, взял? А ведь подкова чужая!

- Опять твоя проделка, Леонтий? Эх, Лепило ты, Лепило... Греха не боишься.

Отец Афанасий заметил Алдонина.

- И ты здесь, Прокоп Иванович? - он покачал головой и скорбно произнес: - Не ожидал я от тебя... Вольно вам над стариком смеяться, - и пошел, тихий и сгорбленный.

Прокоп весь зарделся до корней волос, отошел к машине, сел на круг и насупился.

- Брось ты! Нашел из чего переживать, - подсел к нему Лепило.

- Нехорошо! Старика одними налогами гнут в дугу, а мы над чем смеемся? Да в его положении не то что подкову, говях с дороги подберешь.

- Нашел кого пожалеть, - сказал Лепило. - А то он хуже нас с тобой живет.

- Не в том дело. Мы на вольном промысле, сами себе хозяева. А он божий человек, за всех за нас ответ держит. Нехорошо в нашем возрасте да в положении. Я ведь не зубоскалить к тебе пришел. Я по делу.

- Что за дело?

- Ты мою машину для глиномялки видел?

- Сборную, что ли?

- Ну! Глиномялка теперь нужна, как в поле ветер, а машину приспособить можно.

- К чему?

- Мельницу паровую сделать.

- Мельницу?! А жернова? Нужен кремень, магний...

- Кремень у меня есть, а магний в Рязани купить можно. Жернова отолью будь здоров. Оковать их для тебя - плевое дело.

- Дак ты что хочешь?

- С тобой на паях мельницу сладить...

- Не знаю, - тяжело выдавил Лепило.

- А чего тут не знать? Дело само в руки идет. Машина есть, привод сообразим. Я теперь свободный от всяких артелей. Железо есть. Кузница своя, ну? Что ж мы вдвоем ай мельницу не сладим?

- Об чем речь!.. Сообразим... Но сил хватит ли? Лес нужен и на постройку и на мельничный стан.

- Я уж приглядел и дубовых столбов для стана, и лежаков сосновых. Тесаных.

- Где?

- У Черного Барина.

- У него, поди, не укупишь.

- В долг отдаст...

- Ах ты, едрена-матрена. Завлекательно. - Лепило почесал свой лохматый затылок и вдруг толкнул локтем Алдонина: - Смотри-ка!.. - кивнул на дорогу. - Вроде к нам.

С дороги свернули к кузнице Кречев и Бородин. На Кречеве была неизменная гимнастерка хаки, с закатанными по локоть рукавами, Бородин шел в синей рубахе, без кепки.

Алдонин забеспокоился:

- Насчет мельницы при них ни слова.

- Ну, ясно дело. Вот денек, то поп, то председатель, - хмыкнул Лепило.

Кречев и Бородин чинно поздоровались, присели на водило.

- Чья молотилка? Твоя? - спросил Алдонина Кречев.

- Каченина, - ответил Прокоп.

- А ты чего здесь загораешь? Или новую артель сколачиваешь под названием "Чугунный лапоть"? - не скрывая раздражения, спрашивал Кречев.

- Я пока еще не подневольный, - огрызнулся Прокоп. - Хочу - дома на печи валяюсь, хочу - в кузнице семечки лузгаю.

- А у тебя кроме хотения совесть есть? - накалялся Кречев.

Андрей Иванович дернул его за рукав.

- Да ну его к... - отмахнулся Кречев. - Он ходит по селу, лясы точит, а мы топай за ним по жаре, уговаривай, как девку красную. Надоело!

- А чего вы за мной ходите? Я вам не должен.

- Ты не должен! У-у!.. Он еще смеется. А кто говорил на собрании, что подпишемся на заем при расчете с артелью? Я, что ли?

- Там много было говорунов, - ответил Прокоп. - Я их всех не упомнил.

- Так все они подписались. Все! А ты один увильнул.

- Я больше всех пострадал.

- Ты пострадал? Ври, да знай меру...

- Погоди, Павел Митрофанович, - осадил опять Кречева Андрей Иванович и к Алдонину: - Брось придуриваться, Прокоп. Ведь за тобой как за малым ребенком ходят, а у тебя все новые байки. Надоело же, пойми.

- Какие байки? Я мотор для артельной глиномялки покупал, а теперь он у меня на дворе валяется. Кто мне за него заплатит? - брал на горло и Прокоп.

- Черт-те что... Ну при чем тут мотор? - сказал Кречев.

- При том. Заем-то у вас какой? Индустриальный? Возьмите у меня мотор. Отдам по дешевке. Вот вам и будет заем от меня, индустриальный. - Прокоп глядел сердито и нахохленно, и не поймешь, то ли смеется, то ли всерьез предлагал свой мотор.

- Он мне зачем, твой мотор? Баб на собрании глушить? - спросил Кречев.

- И мне он не нужен. А я за него заплатил чистые денежки из своего кармана. Вот вам и заем.

- Слушай, не фокусничай... Добром говорю, - тоскливо сказал Кречев.

- Я фокусами не занимаюсь. Это вон Серган может вам кое-что показать.

- А это мы всегда пожалуйста! - Серган, все еще голый по пояс, вскочил от стены и с готовностью подошел к начальству. - Чего желаете? К примеру, кирпич попробовать на голове Сергана, а?

- Какой кирпич? - спросил отрешенно Кречев.

- А вот хоть этот, - Серган нагнулся, поднял здоровенный кирпич, валявшийся под деревянными водилами. - Кладем его на голову... Вот таким манером, и молотом аккуратно... Грох.

- Ты чего, пьяный, что ли?

Серган осклабился, морда чисто продувная - круглая, шириной в таз, блестит от копоти и пота, как сапог:

- Был пьяный, но только вчерась... А седни я с похмелья... Да вы не беспокойтесь, много не возьму, по полтиннику с рыла, - и, не давши опомниться, позвал младшего Бородина: - Ваня, рубаху и молот... Живо!

Иван одним духом приволок кувалду и валявшуюся под стеной Серганову черную рубаху. Серган покрыл рубахой голову, положил кирпич на затылок и нагнулся:

- Бей!

Иван ахнул изо всей силы кувалдой по кирпичу. Серган только отряхнулся от пыли, поднял две половины от разбитого кирпича, развел руками:

- Алямс! Ваша не пляшет. - Потом кинул кирпичные осколки, стянул кепку с Ивана и подошел к Кречеву: - Прошу оказать поддержку чистому пролетарию.

- Ну и циркач, - усмехнулся Кречев. - А ты не пробовал головой сваи забивать вместо бабы?

- Могу, но только чужой. Как насчет платы за представление?

Кречев покопался в кармане, достал целковый.

- На, заработал.

- Премного благодарен! Следующий, - подсунул кепку Андрею Ивановичу.

Тот кинул несколько серебряных монет.

А Прокоп сказал:

- Бог подаст.

Серган покачал головой и скорбно произнес:

- Вот что значит несознательный элемент.

- Ладно, отойди, - сказал Сергану Лепило.

- Ну дык как насчет подписки, Прокоп Иванович? - спросил Бородин, после того как Серган удалился.

- А никак, - твердо ответил тот.

Кречев только зубами скрипнул.

- Мотри, мужик, с огнем играешь, - сказал Андрей Иванович. - Придется тебя на сходе обсуждать.

- А вы меня не пугайте. Подписка добровольная. Мы тоже законы знаем.

- Ну, твое дело - твой ответ.

Сход собирался вечером в верхнем зале общественного трактира. Любители погутарить сходились пораньше; не успели еще толком стадо прогнать по селу, как они лениво побрели, волоча ноги, точно притомленные кони на водопой. Толпились у входных дверей, курили, сплевывая на сухую, уплотненную до бетонного блеска базарными толкучками землю. Тут же ребята играли в выбитного, поставив на длинной черте крохотную кучку медяков, кидали тяжелые, надраенные до кирпичной красноты старинные гроши.

- Эй, Буржуй! Не заступай черту...

- А ты его грошем по сопатке.

- Но-но... Учи свою мать щи варить.

- Дак это я по теории мирового пролетариата...

- С буржуями обхождение известное.

- Заткнись, Кабан! А ежели тебя по сурну хряпнуть?

- А меня за что? Я ж не играю.

- Вот и стой да посапывай.

Ближе к дверям разговор иной:

- На Брюхатовом поле инда бель выступила.

- Следствия известная - сухменность.

- Навоз не успеешь растрясти, в момент прожаривает. Ветром, как щепу, гонит.

- Я его в кучах оставлю.

- Иван Корнев, говорят, вы с Тыраном плитняк подрядились возить?

- С Петряевой горы... Четвертак за воз.

- А в гору подыматься мысленно? Ась?

- Рожь возить выгодней... Намедни в Мелянки обозом ездили... По наему товарищества.

- Это с Колтуном, что ли?

- Ну... В Щербатовке остановились на постоялом дворе. Скинулись выпить. Вот тебе, сели за стол и сцепились. Дядя Вася Тарантас и говорит: "У меня сыны, мил моя барыня, офицерами вернулись. Один с именной саблей, а вы, мол, и в армии не служили". - "Как не служили? Ах ты, Тарантас, кривые ноги!" - "Расшибу!" Колтун как ахнул кулаком по столу, так чайник с самовара подпрыгнул и упал. Все и разбежались. А при расчете мириться стали. Колтун пыхтел, пыхтел, вынул из кошелки мешок с салом и говорит: "Ешьте, ребята, свинину..." Мы так и покатились.

- А я двенадцать целковых привез деду из той поездки. Он говорит: "Эх, теперь мы и сошники оттянем, и колеса купим, и дегтю". А я ему: "Деда, купи мне новую косу".

- Дождя не выпадет, и косить нечего.

- А в Веретье, говорят, был дождь, и в Степанове... Только нас обходит.

- Место у нас такое - притяжения нет.

- Яблок ноне много... Вот удержать бы их.

- Ветер сшибет.

- Ну не скажи... Ежели стихии не будет - устоит яблок.

- Э-э, как она... как ее, причина понятная.

- Дядь Андрей, как думаешь - дождь будет?

- Э-э, как она... как ее, наверно, будет, наверно, нет.

- Гы-гы-гык!

А народ все подходит, наваливает, прижимает передних к двери, подталкивает.

- Что у тебя за мослы? Как оглоблей пыряешь.

- Всю мякоть бабе отдал...

- Ты не гляди, что он кость. Но обширность большую имеет.

- Тесна рубаха-то?

- Да, щадна, щадна.

Кто-то из ребят, играющих в выбитного, заголосил петухом.

- Ребята, Кукурай плывет!

Через площадь к трактиру шел церковный звонарь Андрей Кукурай, шел как всегда неуклюже, кидая с носка на пятку негнущиеся ноги, точно пихтелями в ступе толок.

Он был подслеповат, глух, и оттого ребятишки вечно вились вокруг него стаей, как стрижи возле немощного коршуна, и донимали озорными выходками.

Вот и теперь, завидя его, они закружились, завьюнили, приговаривая:

Кукурай, Кукурай.

Скинь портки и загорай...

- Вота скаженные... Нету на вас угомона, прости господи... - ворчал себе под нос Кукурай и топал к трактиру.

Худой и верткий подросток, по прозвищу Колепа, с засиненной от пороховой вспышки рожей, бросив свой грош у черты, на четвереньках поскакал на Кукурая и хрипло затявкал:

- Гав-гав-гав!

- Кто тут собак распустил? Пошла, окаянная! Позовитя ее, позовитя...

А от трактира несется дружный гогот:

- Гыр-гыр-гыр...

- Хо-хо-хо!

- Эх-хе! Вот это вызвездил...

Наконец появился председатель Кречев, он шел на манер командующего в окружении своего боевого штаба; слева семенил возле него и подобострастно закидывал кверху голову секретарь Левка, справа Бородин, с независимым видом, как будущий тесть, а по пятам табунились Якуша, Федот Иванович, Санек Курилка, Кабан и даже Тараканиха. Весь сельсовет в полном сборе. А ребятишки перекинулись от Кукурая к сельсоветчикам и, разинув рты, вытянулись за ними целой шеренгой.

- Куда попы, туда и клопы, - ухнул кто-то басовито у дверей.

И вся мужицкая орава загрохотала, встречая свое высокое начальство.

Поднимались по винтовой лестнице долго, грохали сапогами, гудели, как потревоженный улей.

На втором этаже четыре столика были составлены в большой стол - это для президиума; остальные были стасканы в кучу в передний угол. Рассаживались на табуретках, скамьях, на подоконниках или просто присаживались на корточки вдоль стен. А то стояли кучками и в дверях, и у стенок, и на лестничной площадке толпились, курили.

- Макар, ты чего на порог выпер? Тебе и так - плюнуть, не достанешь в задницу, - это опоздавший Биняк рвется в залу.

- А ты что, на Тараканиху поглядеть хочешь? - сипит Макар Сивый, загородивший, как бугай, весь проход.

- Он ей шепнуть не успел, под каким забором ждать будет, - бабьим голосом звенит Сенька Луговой.

- Эй, православные! Которые впереди... Молебен скоро начнут?

- Счас... Левка Головастый Евангелию раскрыл.

- Пропустите Василия Ольпова! Он гороху поел - выражаться хочет...

- Эй, ущемили, дьяволы!

- Ходи промеж ног, блоха.

А в президиуме Левка Головастый уже раскрыл во весь стол свою картонную папку с делами, вынул из кармана шкалик с чернилами, навострился писать. Кречев долго тряс над головой школьным звонком, а сам глядел в Лев кину раскрытую папку, остальной президиум облепил стол со всех сторон, облокотились, подперев челюсти кулаками, как обед ждали.

Наконец шум затих. Кречев ухватил за кольцо звонок, оперся на стол:

- Сход объявляется открытым. Значит, по первому вопросу исполком сельсовета вынес такое решение: с завтрашнего дня приступить к рубке кустарника в Соколовской засеке. Возить будем через десять ден, после того как с навозом управимся. Возить, значит, в такие гати: к Волчьему оврагу по главной дороге на Богачи, к Святому болоту по дороге на Тимофеевку и на луга в конец озера Долгое. Какие вопросы имеются? Кто желает слово сказать? - Кречев крутит головой, словно вывинтить ее хочет из тесного ворота гимнастерки.

- Может, до осени отложим с гатями? - крикнул от дверей Биняк, он все-таки и на этот раз обошел Макара Сивого.

- А в луга ехать тоже на осень отложим? - спросил его из президиума Федот Иванович.

- А что Биняку луга? У него мерин и на базаре прокормится.

- По чужим кошевкам...

- Гы-гык!

- Между прочим, озеро Долгое гатить зимой надо. А теперь туда не сунешься. В тине потонешь с головкой... - Вася Соса приподнялся во весь свой саженный рост и даже руки над головой поднял.

- Гатить Маркел будет, - сказал Андрей Иванович. - Ему известка и то нипочем. Море по колена.

- Га-га-га!

- Ты зачем в президим сел? Вякать? - крикнул Маркел от двери. - Мотри, сам не дотянусь, сапогом достану.

- Макар, посади его на ладонь, он разуется.

- Товарищи, давайте без выпадов на оскорбления!

- По скольку кубов хворосту на семью?

- Пять кубометров, - ответил Кречев и добавил: - Безлошадники и вдовы исключаются.

- Интересуюсь, как насчет маломощных хозяйств и престарелых лошадей? спросил Максим Селькин. - Скостить то ись можно?

- При выдаче заданий будем учитывать, - ответил Кречев.

- Ладно, а как насчет дров? Решение будет ай нет? Где наши деляны? спрашивали опять от дверей из толпы.

- При чем здесь дрова? - спросил Кречев.

Но зал уже гудел, растревоженный, как насест ударом палки.

- При том... Линдеров лес назаровским отдали... Лес Каманина Климуша вырезала.

- А нам опять в Веретье да Починки?

- Двадцать верст киселя хлебать...

- Дак мы хозяева иль работники?

- Тиш-ша! - Кречев опять схватил звонок и затрепал им над головой.

- Вопрос с дровами поднят несвоевременно, поскольку подобные дела решаются осенью в общем порядке. Все. Перехожу ко второму вопросу. Товарищи! Я не стану говорить насчет важности заема. На этот счет мы провели два схода. И что же выяснилось? К нашему стыду, отдельные товарищи злоупотребляют доверием партии и всего народа. А именно? Не будем касаться некоторых бедняков и маломощных. С ними вопрос остается открытым. Но нельзя терпеть дальше увиливание зажиточных хозяйств. Возьмем того же Косоглядова и Алдонина. Сколько можно их уговаривать? Видимо, всему есть предел. Ежели они и дальше будут злостно упираться, применим оргвыводы. Косоглядов, встаньте! Поясните нам, почему вы отказываетесь от подписки?

Бандей встал с табуретки, поглядел исподлобья на Кречева:

- Ну, встал... Давно не видели меня?

Дремавшая все время Тараканиха качнулась, как будто ей под ребро ткнули, сердито вскинула на Бандея мутные глаза, колыхнула полным телом: