4.1.2. Мышление, язык, речь

Психическая деятельность человека отличается от психики животных тем, что у человека в процессе трудовой деятельности сформировалась вторая сигнальная система. «В развивающемся животном мире, — писал И. П. Павлов,— на фазе человека произошла чрезвычайная прибавка к механизмам нервной деятельности. Для животного действительность сигнализируется почти исключительно только раздражителями и следами их в больших полушариях... Это то, что мы имеем в себе как впечатления, ощущения и представления об окружающей внешней среде, как общеприродной, так и об нашей социальной, исключая слово, слышимое и видимое. Это первая сигнальная система действительности, общая у нас с животными. Но слово составило вторую, специально нашу сигнальную систему действительности, будучи сигналом первых сигналов» [189 Павлов И. П. Поли. собр. трудов. Т. 3. М.-Л., Изд-во АН СССР, 1949; с. 568].

Слово (произносимое и слышимое) порождается в процессе речевой деятельности, за которой стоит язык. Мы различаем язык и речь. Основоположник современной лингвистики Ф. де Соссюр писал: «...Понятие языка не совпадает с понятием речевой деятельности вообще; язык — только определенная часть — правда, важнейшая часть — речевой деятельности. Он является социальным продуктом, совокупностью необходимых условностей, принятых коллективом, чтобы обеспечить реализацию, функционирование способности к речевой деятельности, существующей у каждого носителя языка» [190 Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию. М., «Прогресс», 1977, с. 47—48]. В дальнейшем мы будем говорить о языке, речи и слове как о единой сущности, которая в действительности дифференцирована на элементы, имеющие свою специфику.

Основной функцией мышления является познание действительности ; основной функцией языка — общение людей друг с другом, обмен мыслями в процессе речевой деятельности (коммуникативная функция). Язык есть непосредственная действительность мысли, материальная форма мыслительной деятельности; язык — это универсальное средство выражения мысли. Язык литературы — средство выражения художественной идеи, особая форма организации исходного языкового материала, которую мы называем искусством слова.

Эмиль Всрхарн в стихотворении «Слово» по-рембрандтовски сочными красками живописует процесс возникновения речи, акт словотворчества как величайшее деяние наших далеких предков.

Тисками глосс и текстов стеснена,

Стремится мысль моя к тем древним,

что однажды

С призывами любви и со словами жажды

Впервые нарекли предметам имена.

Еще не зная ничего,

Они открыли вдохновенно

Страданья: зло,

И радости: добро.

...Впивали радость удивленья

Пред ладом мирового единенья

И закрепляли легкокрылый миг

Безвестной радости — во вдохновенный крик.

О, спазмы острые, о, этот пленный зной,

Гудящий в сети мышц и нервов темным зовом!

Крик, душу бороздя серебряной стрелой,

Идею взнуздывал и становился словом [191 Верхарн Э. Избранное, с. 301].

Более «этнографично», на основе легенд северо-американ-ских индейцев о «культурных героях», показано возникновение письменности в знаменитой «Песне о Гайавате» Генри Лонгфелло, переведенной на русский язык И. Буниным. Размышляя о своем народе, Гайавата сказал однажды:

Посмотри, как быстро в жизни

Все забвенье поглощает!

Блекнут славные преданья,

Блекнут подвиги героев

Гибнут знанья и искусство...

Из мешка он вынул краски,

Всех цветов он вынул краски

И на гладкой на бересте

Много сделал тайных знаков,

Дивных и фигур и знаков;

Все они изображали

Наши мысли, наши речи.

Для земли нарисовал он

Краской линию прямую,

Для небес —- дугу над нею,

Для восхода — точку слева,

Для заката — точку справа,

А для полдня — на вершине [192 Бунин И. Л. Собр. соч. Т. 5, с. 90—92.].

Самой ранней формой письменности является пиктография, рисуночное письмо [193 Истрин В. А. Возникновение и р.тшнтие письма. М, «Наука», 1965]. Генезис этой древнейшей формы письма, как он отразился в мифологии, и показан в приведенном выше фрагменте.

Мысли, закодированные в словесных знаках, передаются из поколения в поколение [194 Б а и р о н Дж. Дон-Жуан, с. 144].

Выразительно написал о слове, о письменах И. Бунин:

Молчат гробницы, мумии и кости,—

Лишь слову жизнь дана:

Из древней тьмы, на мировом погосте,

Звучат лишь Письмена [195 Бунин И. Л. Собр. соч. Т. 3, с. 336.].

В таком же примерно «археологическом» ключе пишет о сохраняющей функции поэтического слова Владимир Луговской:

Всё в мире перекрошится,

Оставя для веков

Сафьяновую кожицу

На томике стихов [196 Л у г о в с к о и В. Стихотв. и поэмы, с. 111.].

Книга — универсальное хранилище информации, величайший культурный фактор, мощный стимул прогресса (если она отражает лучшие помыслы человечества). Виктор- Гюго с пафосом говорит о книге:

Она — сокровище, врученное тебе,

Ум, право, истина, оружие в борьбе [197 Гюго В. Собр. соч. в пятнадцати томах. Т. 13. М., «Худ. лит-ра», 1956, с. 115.].

Человеческий язык способен адекватно выразить любую мысль, чувство, тончайшие движения души. Но процесс превращения мысли в слово сложен и противоречив. Наиболее трудным и мучительным является перевоплощение художественного замысла в поэтическое произведение, где слово выполняет ярко выраженную эстетическую функцию. У взыскательных поэтов возникает даже такое чувство, что наши мысли не могут найти точного словесного выражения. Ф. И. Тютчев в известном стихотворении «Silentium!» («Молчание!») вопрошает:

Как сердцу высказать себя?

Другому как понять тебя?

Поймет ли он, чем ты живешь?

Мысль изреченная есть ложь...[198 Т ю т ч е в Ф. И. Стихотворения..., с. 72.].

Ответ, данный поэтом в последней строке, нельзя понимать буквально. Он более всего относится к диалектике мысли и слова, характеризует творческую неудовлетворенность художника, стремящегося к совершенству поэтического выражения своих мыслей и чувств.

Другой взыскательный художник А. А. Фет говорит о том же, но вывод делает совершенно иной.

Как беден наш язык! — Хочу и не могу. —

Не передать того ни другу, ни врагу,

Что буйствует в груди прозрачною волною.

Напрасно вечное томление сердец,

И клонит голову маститую мудрец

Пред этой ложью роковою.

Лишь у тебя, поэт, крылатый слова звук

Хватает на лету и закрепляет вдруг

И темный бред души и трав неясный запах...[199 Ф е т А. А. Стихотворения, с. 229.].

Функция слова состоит не только в том, чтобы схватить и закрепить момент, мысль, деяние. Слово — орудие анализа, поиска истины, исследования. Данте Алигьерн говорил: «Слова созданы для того, чтобы обнаружить неведомое...» [200 Данте Алигьери. Малые произведения. М, «Наука», 1968. с. 115.]. Управляющая, эвристическая функция слова была осознана еще древними греками. Софокл в трагедии «Антигона», восхваляя могущество человека, отмечает и такую его заслугу, как создание языка (речи).

Создал речь и вольной мыслью

Овладел, подобной ветру,

И законы начертал...[201 Хрестоматия по античной литературе. Т. 1. М., «Учпедгиз. 1958, с. 233].

Поэт ведет вечную борьбу со стихией языка, терпя поражения и одерживая победы. В огромной языковой лаборатории он, как маг и волшебник, священнодействует, создавая кристаллы стиха — квинтэссенцию человеческого слова. В. Брюсов в стихотворении «Родной язык» писал:

Мой верный друг! мой враг коварный!

Мой царь! мой раб! родной язык!

Как часто в тайне звуков странных

И в потаенном смысле слов

Я обретал напев нежданных,

Овладевавших мной стихов!

Но часто, радостью измучен

Иль тихой упоен тоской,

Я тщетно ждал, чтоб был созвучен

С душой доожащей — отзвук твой [202 Брюсов В. Избр. соч. Т, 1, с. 294.]

О силе человеческого слова, его мобилизующем и угнетающем воздействии на людей, его культурно-эстетической ценности сказано поэтами много.

Алишер Навои в «Похвале слову» писал:

Кого бы в изумленье не привел

Пожар и смуту сеющий глагол?

Откройся тайна слова муравью,

И он бы силу показал свою. [203 Навои А. Соч. в десяти томах. Т. 6. Ташкент, «Фан», 1968, с. 6.]

Вспомним также пушкинского пророка из одноименного стихотворения. Все духовные силы пророка были сосредоточены в его слове. Символическая небесная сила предначертала ему путь:

Восстань, пророк, и виждь, и внемли,

Исполнись волею моей,

И, обходя моря и земли,

Глаголом жги сердца людей [204 П у ш к и н Л. С. Собр. соч. в десяти томах. Т. 2, с. 83.].

Особенно возрастает роль слова в такие эпохи, когда приходят в движение широкие народные массы, поднимается народ на борьбу за свое освобождение. В. Маяковский говорил:

Слово —

полководец

человечьей силы [205 Маяковскийский В. Полн., собр. соч. в 13-ти томах. Т. 7. М., «Худ. Лит-ра», 1958 с. 105].

Выразительно стихотворение В. Шефнера «Слова»;

Много слов на земле...

Есть слова — словно раны, слова — словно суд, —

С ними в плен не сдаются и в плен не берут.

Словом можно убить, словом можно спасти,

Словом можно полки за собой повести.

Словом можно продать, и предать, и купить,

Слово можно в разящий свинец перелить.

Но слова всем словам в языке у нас есть:

Слава, Родина, Верность, Свобода и Честь.

Повторять их не смею на каждом шагу, —

Как знамена в чехле, их в душе берегу...

Когда радость — как буря иль горе — как ночь,

Только эти слова тебе могут помочь! [206 Шефнер В. Избр. произв. Т. 1, с. 135-—136]

Слово должно соответствовать своему назначению, смыслу, знаковой ситуации, психологии людей, к которым оно обращено, их демографическим и другим данным. Особой и высшей формой организации слова является поэзия. Она многолика, неисчерпаема и вездесуща. Каждый человек сможет взять у нее столько, сколько захочет. И каждому она предлагает какое-то заветное слово.

Меченые атомы —

Поэзии слова.

Назло своим анатомам

Поэзия жива.

Ее слова —

То лезвия,

То ласковый родник.

Для каждого поэзия

Находит свой язык [207 Татьяничева Л. Избр. произв. Т. 1, с. 94.].

Это стихотворение Л. Татьяничевой так и называется «Меченые атомы». Мечены поэтические слова высокими раздумьями художника, опалены горением его чувств, отлажены рукой мастера, И живут эти слова бессрочно и верно служат людям в труде ив бою.

В Великую войну (1941-1945г.г.) бойцы перед атакой читали «Как закалялась сталь» Николая Островского и стихи Эдуарда Багрицкого.

В окопе,

Глядя в полутьму,

Где рядом гибель рыскала,

Я лейтенанту одному

Читал стихи Багрицкого.

О том, как в сабельный поход

Нас всех водила молодость,

О том, как на кронштадский лед

Нас всех бросала молодость [208 Лисянский М. Лучшие годы мои. М., «Худ. лит-ра», 1971, с. 71.].