Глава II. Поэтическая драматургия м . Цветаевой . Драматические произведения
Червонный валет (1918)
Метель (1918)
Фортуна (1918)
Приключение (1918-19)
Пьеса о Мэри (1919, не завершена)
Каменный Ангел (1919)
Феникс (1919)
Ариадна (1924)
Федра (1927)
Летом 1919 года, словно оборачиваясь на недавно минувшее, Цветаева записала в тетрадь:
"Я стала писать пьесы — это пришло как неизбежность — просто голос перерос стихи, слишком много вздоху в груди стало для флейты" [7,с.342].
Первой книгой пьес М . Цветаевой явился сборник 1918-1919 г.г. под названием "Романтика", который она намеревалась издать во Франции, но замысел остался в то время неосуществленным.
Открывается цикл "Романтика" пьесой в двух действиях "Червонный валет". Эти два действия — короткие и стремительные. Конфликт развертывается быстро, он давно знаком: героиня, старый муж, любовник и верный, безнадежно влюбленный "белокурый мальчик", мотивы долга, любви, измены, смерти. Книжная условность подобной схемы особенно очевидна, так как действующие лица, разыгрывающие сюжет, не живые люди, а игральные карты.
Слуга — Червонный Валет — беззаветно любит двадцатилетнюю госпожу Червонную Даму, супругу старого Червонного Короля. Тот отправляется в поход; карты предсказывают Червонной Даме "постель амурную" с Пиковым Королем. Предсказание сбывается; Трефовый и Бубновый валеты, объединившись ради своих королей, которые претендуют на руку Червонной Дамы, готовят заговор: они должны застигнуть любовников во время свидания. Верный Червовый Валет вовремя предупреждает госпожу (она с Пиковым Королем воврмея успевает бежать) и погибает за нее, пронзенный пикой Пикового Валета. В пьесе слышатся интонации и ритмы ранней М . Цветаевой :
Валет, Валет, тебе счастья нет!
Я — роза тронная.
Валет, Валет, молодой Валет,
Валет Червонный мой!..
Спешишь, и льстишь, и свистишь, и мстишь,—
Что мне до этого?
Иди труби с королевских крыш
Любовь валетову! [7,с.28]
Так поет Червонная Дама, которая "еще не отточила когтей, еще не женщина. — Ребенок. — Роза" [7,с.40]. Блоковская Изора, жена старого графа,— тоже "роза", которую преданно и безнадежно любит верный рыцарь Бертран, сторож замка. Он помогает возлюбленному своей госпожи проникнуть к ней, в минуту опасности из последних сил подает знак, чтобы тот бежал, и, обессилев, умирает. Пьеса Цветаевой абстрактна; герои — тоже. Это, вероятно, объясняется тем, что роли в "Червонном Валете" она ни для кого ни мыслила, как будет впоследствии, при создании других пьес. Лишь осенью 1919 года, подружившись с молодой поэтессой и актрисой Второго передвижного театра В.К.Звягинцевой, она захочет, чтобы та играла "Червонную Даму — героиню". В дальнейшем такого рода условность покинет ее пьесы (кроме "Каменного Ангела"). Зато плащ — одежда всех действующих лиц "Червонного Валета" — останется непременным их атрибутом.
Плащи! — Крылатые герои
Великосветских авантюр...
Плащ — чернокнижник, вихрь — плащ... [7,с.38]
как предвосхитила Цветаева в цикле "Плащ" свою "Романтику".
Собственно романтизм, с его тяготением к необычным сюжетам и столь же необычным героям, с его типичным смешением серьезного и смешного, лирики и иронии, трагического и фарсового — такой романтизм в драматургии Цветаевой начинается не с "Червонного Валета". Романтизм (точнее, неоромантизм) начинается с "драматических сцен" под названием "Метель".
В метельное время, в Москве, в декабре 1918 года, в предчувствии нового, 1919-го, сочинила Цветаева этот поэтичный загадочный театральный ноктюрн, действие в котором происходит в "ночь на 1830 год, в харчевне, в лесах Богемии, в метель".
В "Повести о Сонечке" Цветаева утверждает, что главные роли: Господина и Дамы — написаны специально для брата и сестры Завадских, Веру Александровну Завадскую (Аренскую) она знала по гимназическим временам.
"Метель" уже характерная для Цветаевой пьеса, в которой сквозь дымку романтики проступает живые человеческие характеры и чувства.
В одной компании Торговец, Охотник, Трактирщик, люди простые, совсем незатейливые, каждый из них — "олицетворение своего рода занятий" [25,с.15]. Реплики их крепко сцеплены живым бытовым языком; а разговор вертится вокруг еды, пива. Остроты соленые, простонародные. "Поодаль" сидят около окна Дама (в ней угадывается знатность), она задумчиво "смотрит в метель", и Старуха (в ней угадывается старомодность). Старуха "в огромном одиноком кресле" погружена в воспоминания юности, во времена XVIII века, а нынче для нее "розы не пахнут, не греют шубы..." [7,с.43].
Желая особо подчеркнуть несхожесть двух групп, строит Цветаева свою мизансцену. Отчетливо разнятся и языковые пласты: бормотание Старухи, обрывистые приказания Дамы ("Дрова в огонь!"), не желающей снизойти до "простого" общества.
Во второй картине обыденность отступает, и по контрасту, как это бывало у романтиков XIX века, на сцену "с огромным взрывом метели" врывается фантазия, загадочность, лиризм. На пороге некий Господин "в занесенном снегом плаще".
Трудно сказать, возникает ли между Господином и Дамой любовь, но их соединяют невидимые нити симпатии, понимания с двух слов. Дама, столь надменная и холодная в первой сцене, оказывается способной "с нарастающим жаром" признаться: "Я замужем, — но я несчастна!" [7,с.52]
Сегодня утром, распахнув окно,
Где гневным ангелом металась вьюга...
Ввы будете смеяться,— все равно!
Я поняла — что не люблю супруга!
Мне захотелось в путь — туда — в метель... [7,с.52]
Искренность признания соседствует с пассажами, не лишенными налета куртуазности, недаром Господин говорит о себе, что он "князь Луны, ротонды кавалер — и Рыцарь Розы". Не нарушая основного лирического тона, Цветаева постоянно вкрапляет в диалог Господина и Дамы смелые поэтиеские афоризмы, игру слов:
— Посторонитесь! Обожжете кудри!
— Не беспокойтесь! Я сама — огонь. [7,с.51]
С "первым ударом полночи" они поднимают новогодний тост, и вслед идет ремарка "Большое молчание". В поэтической драме паузы, "молчание" подчинены не только чисто психологическим моментам, но прежде всего ритму стиха. В финале пьесы, исчезая навсегда, Господин произносит над ней, спящей:
"Страннице — сон. Страннику — путь.
Помни — забудь" [7,с.54]. Можно не сомневаться, что она будет помнить его и любить. И он исчезает с вихрем метели.
Именно с "Метелью" Цветаева связывала надежду увидеть свою драматургию в сценическом воплощении.
Ведь Цветаева в эти дни тянулась к театру, часто бывала на репетициях, переживала со всеми ожидание премьеры "Чуда святого Антония" Метерлинка.
"Я никогда не бываю благодарной людям за поступки — только за сущности! — писала Цветаева . — Хлеб, данный мне, может оказаться случайностью, сон, виденный обо мне, всегда сущность... Купить меня можно — только всем небом в себе! Небом, в котором мне, может быть, даже не будет места." И дальше: "Так, от простейшей любви за сахар — к любви за ласку — к любви при виде — к любви не видя (на расстоянии) — к любви, невзирая (на любовь), от маленькой любви за — к великой любви вне (меня) — от любви получающей (волей другого) к любви берущей (даже помимо воли его, без ведома его, против воли его!) — к любви в себе" [42,с.246]. О такой любви и написана "Метель".
25 декабря 1918 года, когда была окончена "Метель", Цветаева принялась за следующую пьесу, которую назвала "Приключение": о легендарном Джакомо Казанове, авторе знаменитых "Мемуаров" (в то время еще не было известно, что принадлежность их Казанове оспариватся). Здесь она поставила себе новую в принципе задачу: сказать языком поэзии о том, что некогда было в действительности. "Источники мои — IV тома Мемуаров Казановы," [6,с.36] — читаем в авторском пояснении. Цветаева добросовестно следует "Мемуарам", опуская лишь тривиальные мелочи.
Двадцатилетний Казанова встречается в итальянском городе Чезене с молодой француженкой по имени Генриэтта, обладающей всеми мыслимыми женскими достоинствами: умом, начитанностью, красотой и музыкальным талантом. Генриэтта, гворит нисколько не похоже на Девчонку, даже не зная ремарок, читатель или слушатель поймет, что в первом случае перед ним — аристократка, а во втором — дочь улицы. Вот, к примеру, две параллельные сцены из "Приключения": в первой с Казановой торгуется Генриэтта-Анри, во второй — Девчонка.
Анри (смеясь и отстраняясь)
... Не забывайте: мы — авантюристы:
Сначала деньги, а потом — любовь.
Казанова (падая с облаков)
Какие деньги?
Анри (играя в серьезность)
За любовь. Но долгом
Своим считаю вас предупредить:
Никак не ниже десяти цехинов.
Казанова
Тысячу!
Анри
Мало!..
В нескольких последующих репликах Казанова набавляет плату, Генриэтта-Анри: "Мало!"
Анри
Мало! Мало! Мало!
Казанова
Чего же вы потребуете?
Анри (упираясь кончиком пальца в грудь Казановы)
— Душу
Сию — на все века, и эту
Турецкую пистоль — на смертный выстрел.
(Разглядывая пистоль)
Турецкая?.. [7,с.137]
А вот почти та же ситуация — с Девчонкой
Казанова (к Девчонке)
— Вздохнула, как во сне...
Взгрустнулась — иль устала слушать?
Девчонка
Я думаю о том, что буду кушать
И сколько денег вы дадите мне
(Задумчиво)
У тараканов — страшные усы...
Приду домой — пустой чугун и старый веник...
Казанова
Чего же ты хотела?
Девчонка
Дом. — Часы. —
Лакея в золотом и мно-ого денег! [7,с.139]
Не только обращение Казановы к Генриэтте на "вы", а к Девчонке на "ты", не только ремарки, намечающие разный строй души и манеру поведения двух героинь, но и интонационно и лексически эти диалоги противопоставлены друг другу. Речь Генриэтты стремительна, Девчонки замедлена.
Их счастье длится недолго — до тех пор, пока не получает рокового письма; после чего расстается с Казановой, взяв с него слово, что он никогда не сделает попытки разыскать ее, а если случайно встретит, то не подаст виду. Перед разлукой, которая происходит в гостинице "Весы", она пишет кольцом, подаренным ей Казановой, на стекле окна: "Вы забудете и Генриэтту". Тридцать лет спустя, случайно попав в эту гостиницу, Казанова обнаруживает надпись и вспоминает свою подругу, которая, в отличие от множества других, вызвала в его сердце достаточно серьезное чувство. Впавший было в отчаяние, он скоро утешается в объятьях очередной молоденькой "девчонки" по имени Мими (этого эпизода в "Мемуарах" нет). Так кончается пятиактная пьеса Цветаевой — живая, динамичная, занимательная.
На данный момент нет сведений, кому предназначала Цветаева роль Казановы, которого она характеризует словами: "острый угол и уголь", а годом раньше пишет о нем в дневнике: "... блестящий ум (вечные проекты)... сердце — вечно настороже... наконец — дух: вечная потребность в Тассо. — И полное отсутствие души. Отсюда полнейшее незамечание природы. Музыкальность же его и стихотворчество — музыкальность и стихотворство свей Италии" [19,с.45].
Неизвестно также, кого мыслила Цветаева в роли Генриэтты: "20 лет, лунный лед". В первой картине, симовлически названной "Капли масла", она возникает с ночником в руке над спящим Казановой; капля масла, пролившаяся из светильника, пробуждает его. Этот эпизод Цветаева придумала, вернее, привнесла из "Метаморфоз" Апулея: Психея каплей масла нечаянно пробуждает — Амура. Слишком прямолинейная трактовка героини; она, возможно мыслилась поэтом как та самая Душа, которой не достает Казанове; притом душа таинственная, промелькнувшая ненадолго и исчезнувшая навсегда. Генриэтте, чей образ напоминает Даму из "Метели", принадлежат изящные и грустные строки, столь же таинственные и романтичные, как и она сама — истинная пара Господину, бессонная приверженка Луны, Тьмы и цифры семь:
Не все
Так просто под луною, Казанова!
Семь ступеней у лестницы любовной...
— . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И сотни тысяч,
И сотни тысяч верст меж "да" и "нет".
В ответ на слова Казановы: "Я никогда
так сладострастно не любил,
Так никогда любить уже не буду",— она отвечает с мудростью и печально:
Так — никогда тысячу роз — иначе:
Страстнее — да, сильнее — да, страннее — нет [7,с.156].
Она сама странна и загадочна; загадочны и ее речи.
Когда мастерицы из модной лавки приносят ей и примеряют новые наряды, платья "цвета месяца" и "цвета зари", "косынки, мантилии", она внезапно произносит никому не понятные, кроме нее самой слова:
Ваш подарок — блестящ.
Одно позабыли вы:
Цвета времени — Плащ.
Так, большими ударами
Жизнь готовит нам грудь...
И дальше: "Плащ тот пышен и пылен, Плащ тот бледен и славен..." [7,с.160] Плащ для нее означает — Судьба. Последние минуты ее встречи с Казановой после получения письма с семью печатями проходят под знаком луны и тайны.
Казанова
Так ты уйдешь одна?
Генриэтта
Да, как пришла
Казанова
Нет, это невозможно!
Генриэтта
Все можно — под луною!
Лунный луч.
— Гляди, луна
Уж зажигает нам фонарь дорожный... [7,с.156]
И она произносит прощальный и провидческий монолог:
Когда-нибудь, в старинных мемуарах,—
Ты будешь их писать совсем седой,
Смешной, забытый, в старомодном, странном
Сиреневом камзоле где-нибудь
В богом забытом замке — на чужбине —
Под вой волков — под гром ветров — при двух свечах...
Один — один — один,— со всей Любовью
Покончив, Казанова! — Но глаза,
Глаза твои я вижу: те же в уголь
Все обращающие, те же, в пепел и прах
Жизнь обратившие мою — я вижу...
Когда-нибудь в старинных мемуарах,
Какая-нибудь женщина — как я
Такая ж
Но времени больше нет: ей пора. Торопливое и загадочное расставание:
Генриэтта
Прощай! — Одна — над тобой и мной
Луна бездомная
Казанова
(К ней)
Скажи мне!
Генриэтта
(качая головой)
Все под большой луной
Играем в темную.
(Исчезает в полосе лунного света) [7,с.158].
В "Приключении" действуют несколько второстепенных лиц, некоторые из них поначалу носили имена, упоминавшиеся в мемуарах Казановы; печатая пьесу в 1923 году, Цветаева все имена отменила, кроме М .Дюка, слуги Казановы. Но в последнюю картину она ввела вымышленное — и самое живое лицо: это семнадцатилетняя "девчонка" по имени Мими, "вся молодость и вся Италия",— роль, написанная для Сонечки Голлидэй. Мими обуреваема всеми жаждами: она хочет есть, пить, любить,— жить. Земное полнокровие этой маленькой Евы противостоит "астральности" Генриэтты. Она секундная, тысячепервая утеха бездушного Казановы, ибо Душа — Генриэтта,— промелькнув перед нами, исчезла навсегда. Достаточно одной этой "тысячепервой", чтобы назвать Марину Цветаеву блестящим и оригинальным драматургом. Это ее полная победа. Голодная девчонка, дитя народа или исчадие ада, со всем своим невоздержанным аппетитом и еще более невоздержанным языком,— это не только живой образ, схваченный в рельефной и очаровательной лепке, но и стремительная роль, о которой можно только мечтать.
В "Метели" и в "Приключении" — мы видим тот же романтический колорит, то же чувство любовных встреч и роковых разлук на странных жизненных перекрестках, на большой дороге бездомных авантюристов.
В день окончания "Приключения" — 23 января 1919 года — Цветаева начала следущую пьесу "Фортуна", которую предваряет старинный французский девиз:
Господину — мою душу,
Тело мое — королю,
Сердце — прекрасным дамам,
Честь — себе самому [7,с.56].
Большинство героев пьесы — лица исторические; события в ней соответствуют имевшим когда-то место фактам. И, однако, исторической ее назвать нельзя — настолько Цветаева преобразила черты личности и смысл жизни главного героя Армана-Луи Бирона - Гонто, герцога Лозэна (чьими мемуарами воспользовались при работе над пьесой).
Это был человек действия, ума и воли. С юности находясь под влиянием философов-просветителей, впитавший идеи свободомыслия и демократии, за сорок шесть лет своей жизни Лозэн прошел путь политического деятеля и воина — от лейтенанта французской гвардии до командующего республиканской армией в 1773 году, когда стал на сторону республиканцев. Сложнейшие перепетии тех дней, несправедливая утрата Лозэном, принадлежащим к аристократическому роду, доверия республиканских вождей привели его к смерти на гильотине под новый, 1794 год.
Цветаева не стремилась осмыслить сложную судьбу Лозэна. Она рисовала его образ в субъективном, поэтическом ключе.
"Любовный герой, женщин — герой, обаяние слабости. Все женщины, от горничной до королевы, влюблены в него одинаково: чуть-чуть матерински",— записала она [4,с.16]. Трактовка сугубо романтическая и тем более соблазнительная.
Пять картин пьесы дают пять встреч Лозэна. В первом — встреча с Фортуной в образе Маркизы де Помпадур, отпускает ему на долю "страшнейший из даров — очарованье". Вторая — со старшей кузиной, маркизой д'Эспарбэс, отвергающей любовь семнадцатилетнего Лозэна; на этом поражении, первом и последнем, он "отточит когти" и отныне будет только победителем женских сердец. Третья встреча — с польской княгиней Изабеллой Чарторийской, умирающей от чахотки и любви к Лозэну; он покидает ее так же, как покидает в четвертой картине королеву Марию Антуанетту (заодно пленив и сердце ее служанки), соблазняющую его властью и славой. И, наконец, в пятой картине, в последние минуты перед казнью, побеждает сердце пылкой девчонки Розанэтты, дочери привратника.
Посреди окружающих и обожающих его женщин Лозэн сияет словно солнце, которому все они, будто сговорившись, уподобляют его. "Солнышко" для няни, солнце для Изабеллы Чарторийской; как солнцу радуется ему Мария Антуанетта; наконец юная Розанэтта, расчесав его кудри перед казнью восклицает: "И стало в комнате светло, как будто солнышко взошло... Не смейте так сиять! — Ослепну!" [7,с.79]
Образ Лозэна дан конкретно, подробно и беспощадно: "Обаяние слабости" уничтожает его как мужчину и превращает в беспомощного младенца. "Вам бабушка нужна и няня!" — презрительно говорит ему маркиза д'Эспарбэс [7,с.76]. И даже Розанэтта заявляет ему, сорокашестилетнему:
"Давайте так играть: я буду мать,
А вы мой сын прекраснокудрый" [7,с.79].
Но еще сильнее, чем обаяние слабости, подчеркивает Цветаева в образе Лозэна неотразимую силу пустоты.
"Не знаю, что во мне такого",— простодушно говорит он, утвердительно отвечая на вопрос Изабеллы Чарторийской: "Все женщины вас любят?" И острой цветаевской "формулой", представляющей собою "созвучие смыслов", обращается к нему Изабелла:
Убожество мое и божество [7,с.78]
Лозэн пуст: он ни умен, ни глуп, ни зол, ни добр, ни пылок, ни бесстрастен. Его речи безлики, невыразительны. "Я не поклонник монологов. Быть Сумел без слова. За меня на славу Витийствовали шпага и глаза",— заявляет он перед казнью, подводя итоги своей жизни [7,с.83]. "Амур" и "Марс" прозвала его Фортуна. Любовник и воин; "люблю" — "убью",— кроме убогой рифмы, ничего не родилось из этого союза. Все убила, все опустошила ... красота. В эту красоту свою, которую в час конца он созерцает как бы со стороны, Лозэн, можно сказать, влюблен. "Да, жалко голову такую Под гильотиной нож!" — говорит он о собственной голове. Он любуется своим руками "белей, чем снег": "Неужели ж руки И у меня потрескаются? — Черт побрал бы эту стужу! — Жаль вас, руки..." [7,с.84]
Марина Цветаева не случайно и не напрасно сделала Лозэна героем своей короткой трагедии. Лозэн в ее изображении отнюдь не "великосветский мотылек" [7,с.77], слепо и жертвенно летящий в огонь, помимо воли вовлеченный в вихрь революции. Это лицо исторически активное, по своему трагическое.
Здесь Марина Цветаева как бы решает этюд, чтобы по-пушкински придать "перстам послушную сухую беглость" [19,с.43]. Она стремительно пролетает сквозь собственный сюжет. Герой показан четыре раза, в четырех коротких картинах,— в расцвете красоты, успеха, всяческой удачливости и в четвертый раз — в утро своей гибели на гильотине. По-настоящему автор занят только одним эти вольным пролетом сквозь время — сквозь историю и сквозь биографию — и, в сущности, обгоняет и то и другое: ради трагического конца, а еще точнее, ради последних гордых слов Лозэна, транспонирующих мысль автора:
А ровно в шесть за мной придут и будет
На Грэвской площади — всеславно, всенародно,
Перед лицом Парижа и вселенной
В лице Лозэна обезглавлен — Век
И далее — непосредственно перед самой развязкой:
Чума Ума
свела умы
С последнего ума
Где здесь Восход?
И где — Закат?
Смерч лечит,— миры крутя!
Не только головы, дитя,
Дитя,— миры летят!
Кто подсудимый? Кто судья?
Кто здесь казнимый? Кто палач?
Где жизнь? Где смерть?
Где кровь? Где грязь?
Где вор? Где князь?
Где ты? Где я?
— Ах, легче дыму Жизнь сия!
И потому Любовь моя,
Не плачь, не плачь, не плачь [7,с.87]
Но вот уже сошел со сцены — балаганной или исторической, все равно — герцог, нож доктора Гильотэна сработал безотказно, а своевольный вихорь самораскрытия несет поэта дальше.
Одна из ранних пьес М . Цветаевой стоит не только особняком, но и на отлете. Пьесу предворяет эпиграф:
Оттого и плачу много,
Оттого —
Что взлюбила больше бога
Милых ангелов его [7,с.94]
Откуда и как возникла у Цветаевой немецкая легенда XVI века, с каких небесных круч приземлился к ней этот каменный, но все же ангел,— как сказано о нем у Цветаевой , "настоящий, германский, грустный" [7,с.120],— что значило для поэта обращение к этой сказке,— разгадать эту загадку, видимо, невозможно. По мнению П.Антокольского "... из всех драматургических опытов той эпохи эта пьеса Цветаевой дальше всего от театра,— может быть, она могла бы послужить оперным либретто,— но зато она ближе всех к лирической сущности автора, к его "настоящим, германским, грустным" снам о знакомом еще в детстве или отрочестве, несбыточном, безвозвратно утерянном блаженном желании чуда" [7,с.353].
Замысел цветаевской пьесы пошел от "Чуда Святого Антония". Действие происходит в Германии XVI века, в "прирейском городке". К колодцу "со статуей Святого Ангела", "настоящего, германского, грустного", одна за другой приходят женщины, кидают в воду кольца и просят дать им избавление от любовных мук. Но вот появляется "веселая девица" с тремя дюжинами колец, которые все готова бросить в воду, кроме одного: того, что подарил ей любимый и пропал. Она, очевидно, ждет от Ангела чего-то большего: ей нужно участие, но Ангел бессловен и недвижим. И она зло бросает ему:
И черт с твоей водой,— какой в ней толк!
Какой ты ангел,— каменный ты столб! [7,с.98]
Каменный ангел на деревенской площади, из-за которого невесты бросают женихов, жены — мужей, из-за которого все топились, травились, постригались, а он — стоял. Другого действия, кажется, не было. Вероятно, спустя много лет поэту увиделся более глубокий смысл пьесы: бесстрастность "антигероя" посреди моря и горя чужих страстей.
В сущности, Каменный Ангел — не кто иной, как палач земной человеческой любви. Но не каждой женщине нужно забвение. И вот приходит к ангельскому колодцу торговка яблоками и просит вернуть ей память:
Был у старой яблони
Сын, румяный яблочек...
И никак не вспомню я,
Старая я дура,
Какой он был: темный —
Али белокурый...
Возврати для памяти
Волос его колечико [7,с.99].
Но Каменный Ангел нем. Никому в ответ ни звука, ни движения. "Так же скромен, так же слеп, так же глух". Он и тогда, когда появляется восемнадцатилетняя Аврора, влюбленная в него, ликующая: у нее "лицо затмевает одежду, — глаза — лицо" [7,с.112]. Эти глаза, затмевающие лицо,— огромные глаза Сонечки Голлидэй, а любовь к Каменному Ангелу — преображенная фантазией поэта влюбленность Сонечки в статуарного, не отвечающего взаимностью в чувствах "Комедьянта".
В образе Каменного Ангела угадывается актер Студии Вахтангова Юрий Завадский, который сыграл в жизни Марины Цветаевой не последнюю роль.
"Каменный Ангел" — пьеса-сказка. Парадокс: пылкая девушка любит... не просто безжизненное изваяние, но губителя самой же любви; причем так, что с любовью не в силах совладать даже вода забвенья из ангельского колодца.
Весь колодец осушу —
Не забыть!
А колечко если брошу, —
Всплывет!
Оттого что я тебя
Одного
До скончания вселенной
Люблю! — [7,с.129]
восклицает Аврора. Она не только любит Ангела, но верит в него.
Смысл пьесы — все та же извечная варьируемая на многие лады цветаевская дилема двух любовей: "земной" и "небесной".
Трагический конец — совершенно не в духе цветаевского бунтарства по-видимому, и послужил причиной того, что Цветаева забыла свою пьесу, и поэтическая память просто-напросто отсекла неудачный финал "Каменного Ангела".
Лето девятнадцатого проходит у Цветаевой в самоотверженной работе о Казанове. Цветаева пишет привольно и щедро, не думая о композиционных ограничениях, не обращая (пока) внимание на перегруженность отдельных реплик, замедляющих действие. Впоследствии, готовя пьесу к печати, она уберет не один десяток строк, притушит прямолинейность отдельных мест.
В пьесе "Феникс" дело поэта и драматурга усложняется, поскольку Казанова у Марины Цветаевой — это человек, нагруженный прошлым. Образ старого Казановы, "величественного, гордого, смешного, но никогда не жалкого в постигшем его непоправимом бедствии — старости" [6,с.278] навян был А.А.Стаховичем.
Казанова прожил долгую, чрезвыайно бурную, блестящую, полную приключений жизнь. Перед ним мелькали столицы Европы, Неаполь и Париж, Константинополь и Берлин, Вена и Петербург, мелькали любовные встречи, дуэли на шпагах и пистолетах, авантюры и спекуляции. На склоне лет, уже стариком, Казанова, как это показано в пьесе у Цветаевой , очутился приживалом в чешском замке у знатного покровителя. В знаменитых мемуарах Казанова откровенно распространяется о своих бесчисленных любовных приключениях, но сверх того он дает проницательные характеристики многим встреченным им людям, трезво оценивает исторические события эпохи. Ему принадлежат поэтические произведения на итальянском и французском языках.
Таким и показан он в пьесе. Казанова у Марины Цветаевой — это прежде всего роль, характер. Он старик, за плечами которого вся жизнь, а для знающих и начитанных — все тома его мемуаров, со всей правдой и ложью, которые там содержатся. В пьесе он бедняк, окруженный грубой челядью хозяина, а также и его гостями, которые не многим отличаются от дворни. Казанова не только стар и старомоден, но и немощен, забывчив, по старчески неряшлив, он невольно играет роль шута и сам это чувствует. В атмосферу легкомыслия и легких нравов вторгается горькая жизненная правда, жизнь обнаружила свою изнанку. Среди дурачья в замке не последнюю роль играет бездарный рифмач лизоблюд; он безжалостно и непристойно издевается над стариком. "Раз страхом Не взяли — остается смех" [7,с.171], провозглашает дворецкий. У Казановы не хватает ни находчивости, ни иронии, ни благодушия, чтобы вовремя противостоять "заговору" ничтожеств.
Вторая картина пьесы — своего рода поединок двух веков: уходящего и грядущего. Действие происходит "в готической мрачной столовой" [7,с.179] замка Дукс. Цвет и свет обстановки символны: "Узкие окна настежь. В каждое окно широкий красный сноп заката. Жемчуга на шее красавиц — розовые, а грани на богемских бокалах — красные " [7,с.180]. Век уходящий олицетворен в двух великолепных стариках. Первый помоложе — князь де Линь. Горечь от сознания собственной старости он маскирует изящной тирадой:
Труднейшее из всех искусств —
Не медлить на вселенской сцене! [7,с.179]
Но вот появляется Казанова, "видение старика" в черном бархатном жилете, золотом камзоле и башмаках времен Регентства со стразовыми пряжками. Но благородном остове лица - глаза как два черных солнца. Три, друг за другом, "медленных старомодных поклона".
Если князь де Линь своей обходительностью привлекает окружающих, то Казанова смешит, пугает, шокирует. Его речи прямы, остры, беспощадно-правдивы, о чем бы ни говорил.
Двойное видение XVIII века. Аристократизм Рода (князь де Линь) и аристократизм Духа (Казанова) — вольнолюбивого, независимого духа поэта. Ибо Казанова — поэт, и поэт — истинный. Великолепный сонет, который Цветаева вкладывает ему в уста, сильно смущает присутствующих непривычной для их слуха искренностью:
Проклятие тебе, что меч и кубок
Единым взмахом выбила из рук,
Что патоку молитв и желчь наук
Нам поднесла взамен девичьих губок.
И вот сижу как мерзостный паук,
Один, один меж стариковский трубок,
Что мне до воркования голубок?
Кому, кто молод, нужен старый друг?
Будь проклята! Твои шаги неслышны.
Ты сразу здесь. — Кто звал тебя? — Сама!
Нет, не сама и не Господь всевышний
Тебя прислал, Сума, Тюрьма,— Чума!
Всех Немезид пылающая ярость —
О дьявола измышленное — Старость! [7,с.186]
Он не желает выбирать слова и не щадит ничьих ушей. Во время этого монолога гости исчезают. Казанова приходит в себя, понимает, что он в замке Дукс, отверженный и никому не нужный.
Его последний жест нелеп и трогателен. Он бежит из жесткого замка в новогоднюю метельную ночь, к тому же в последнюю ночь века. Это действительно трагическое событие — конец эпохи в ее символическом воплощении.
Как случилось, что темой своих пьес Марина Цветаева выбрала обстановку и события конца XVIII века во Франции?
Почему, в силу каких внутренних пристрастий в этех пьесах любит, философствует о любви, прощается с любовью и с жизнью французская знать накануне и в разгар революционной грозы? Почему, наконец, в центре замысла — два знаменитых авантюриста и обольстителя женских сердец Казанова и Лозэн? Что значил для автора этот выбор, в какой мере он закономерен?
Об этом можно только гадать.
Однако еще в отрочестве надолго привычнм для нее климатом стал мировой романтизм. Для своих пьес М . Цветаева выбирает личности яркие, характерные для своего времени. Это — Наполеон, Казанова, герцог Лозэн — люди, которые в истории оставили свой след.
В русской культуре и русском искусстве тех лет также обнаруживаются некоторые черты, подводившие поэта к такому выбору. Очевидно, не им принадлежало решающее значение, но вспомнить о них следует: ради полноты и рельефности общей картины.
В начале века среди русских символистов и особенно среди художников группы "Мира искусства", существовало устойчивое увлечение XVIII веком, стилем рококо, внешними формами галантной жизни, изящной, легкомысленной. Поэты и художники не стремились воскресить эпоху и оживить ее. Для М . Цветаевой прошлое живет прежде всего в перекличке с собственной жизнью.
Политические аналогии не увлекали М . Цветаеву . Ее пьесы движутся в иных направлениях. Они написаны в другом, более глубоком и — хочется сказать — более музыкальном ключе.
Но забывать о бурной эпохе революционного переворота, когда русское дворянство и русское купечество сходили с исторической сцены не следует. В маленькой комнате на верхотурке дома в Борисоглебском переулке искусство рождалось, как ему положено от века,— из жизни, а жизнь представляла из себя сложный сплав,— ей это тоже положено от века. Марина Цветаева верна не только своему юному возрасту,— тут есть и большее: она угадала сущность эпохи. Эта сущность пришлась ей самой впору.